П 685 Традиционные христианские ценности и современный мир 2 страница

Интересен тот факт, что многие прозаические тексты
1840–1850-х гг. Жуковский относит к эпистолярному жанру, часто называя в подзаголовках адресатов посланий: «Письмо к кн. Варшавскому», «Письмо одного не немца на родину», «Письмо в редакцию газеты», «Письмо графу Ш-ку» и др. Таким образом весь корпус текстов превращается в цикл важнейших эго-документов переломной эпохи середины XIX в., в ценное свидетельство непростого периода российско-западноевропейских историко-политических и дипломатических связей, и указание конкретного адресата предполагает диалогическую природу текстов, выступающих, естественно, порождением диалога действительного, личностного. Детальное изучение взглядов позднего Жуковского на историю и революцию, выразившихся в корпусе поздних прозаических текстов, известно нам из трудов И.А. Айзиковой[3]. Однако принципиальный вопрос об адресате привлекшей наше внимание статьи Жуковского, некоем «графе Ш-ке», остается до настоящего времени открытым.

Целью работы является реконструкция аутентичного культурно-исторического и биографического контекста, в котором была создана статья В.А. Жуковского «О событиях 1848 года», а именно исследование возможных личных, творческих и политических контактов с немецким графом А.Ф. фон Шаком, имя которого указано в титульной части сочинения в качестве адресата.

Личность корреспондента в данном случае не очевидна, сомнения в этом отношении возникали даже у современников и таких знатоков наследия и окружения Жуковского, как К. фон Зейдлиц и П.И. Бартенев. Среди возможных адресатов возникали Шувалов и Штакельберг, имена которых созвучны упомянутому Жуковским «Ш-ку».

В бумагах поэта находится единственное свидетельство поэта относительно сочинения «О событиях 1848 года» в переписке с русским посланником в Веймаре и давним другом поэта бароном А. фон Мальтицем. Из послания к нему от 9 (21) августа явствует, что Жуковский к этому времени написал статью по-русски, затем напечатал ее в виде брошюры, предназначавшейся «только для русских» и успел ее разослать (экземпляр этого манускрипта сохранился в архиве Пушкинского Дома[4]). Замыслы относительно распространения немецкого варианта находим в этом же письме: «Тороплюсь отвечать Вам и просить Вас не затрудняться переводом моего письма к графу Ш.: оно уже переведено и будет напечатано, если его примут в “Neue Preussische Zeitung”, которая выходит в Берлине. Перевод был сделан на моих глазах, и я сам сделал несколько поправок: многое выпустил и сделал некоторые прибавления. В этом виде письмо будет более подходящим для немецкой газеты»[5]. В «Новой прусской газете», как и опасался Жуковский, письмо не опубликовали, однако немецкая рукопись, о которой он говорит, сохранилась и свидетельствует о том, что авторизованный перевод был выполнен супругой поэта Е. Жуковской (фон Рейтерн)[6].

Постскриптум послания к Мальтицу говорит о том, что русский романтик не желал открывать своего инкогнито в отношении статьи о событиях 1848 г., то есть не рассчитывал на широкий общественный резонанс: «Что касается до письма к графу Ш., я прошу Вас не называть меня его автором. Я не имею ни малейшего желания входить в какие бы то ни было личные прения с героями пера»[7]. Итак, адресатами сочинения Жуковского традиционно выступают «немногие» близкие друзья, а указание имени графа является в определенной мере частью сюжета и должно подчеркнуть ее полемический характер. И все же эти обстоятельства не только не снимают вопроса о том, кем был реальный «граф Ш-к» и почему он был выбран русским поэтом в качестве адресата такого послания.

Адольф Фридрих граф фон Шак (Adolf Friedrich Graf von Schack, 1815–1894) был на 32 года младше В.А. Жуковского. В 1848 г., когда последний поставил его имя перед текстом своих размышлений о судьбе Европы и России, он был в самом начале своего пути к будущим достижениям. И если Жуковский оказался современником первой половины 19 века, то его немецкий корреспондент жил и творил главным образом во второй его половине. Его содержательные и написанные очень простым, искренним языком мемуары так и называются «Полстолетия»[8].

В истории немецкой культуры граф оставил свой заметный след, прежде всего, как коллекционер живописи, меценат. Художественное собрание «Галереи Шака» в Мюнхене сохранилось в полном объеме и представляет одну из самых известных и полных на сегодняшний день коллекций картин немецкого романтизма. Можно предположить, что начало меценатской деятельности графа было известно Жуковскому, увлеченному рисовальщику, знатоку и ценителю немецкого изобразительного искусства. Отдельную сферу интересов Шака составляла живопись назарейцев, особенно вдохновлявшая в 1840-е гг. русского поэта. Граф считал наследие назарейцев «возрождением немецкого изобразительного искусства»[9], однако в первую очередь ценил не религиозные сюжеты, не «церковные зарисовки», как он их называет, но иллюстрации к немецким сказкам, рисунки Э. фон Штейнле к «Романсам о Розенкранце» Брентано, картину Ю. Шнорра на сюжет «Лесного царя» Гете, схожесть мадонн Корнелиуса с лицами легендарных героинь «Кольца Нибелунгов»[10] и т.п. Меценатская деятельность Шака началась уже после его ухода в отставку в 1851 г., в то время как Жуковскому и его франкфуртскому окружению скорее всего в большей степени была известна литературная деятельность немецкого графа.

К 1848 г. Шак побывал на Ближнем Востоке, жил в Лондоне, Париже, познакомился с В. Гюго, А. Дюма, Ф.Р. де Шатобрианом и др. литераторами, определился с «любимыми увлечениями, которыми стали путешествия и литература»[11]. Во время пребывания в Испании в 1839–1840 гг. он собрал материал для книги об истории драматического искусства и театра в Испании, которая, по его соображениям, должна была открыть новые горизонты театру европейскому, в особенности немецкому. Автор монографии радел за создание немецкой национальной драмы. Одновременно с исследованием Шака вышло и собрание его переводов избранных сочинений испанской литературы, среди которых были произведения Сервантеса, Кальдерона, Мендозы и др. Переложив их в органичные немецкому стихосложению ямбы, Шак представил линию активного восприятия испанской словесности и культуры, альтернативную уже имевшейся традиции буквалистских, по его мнению, переводов испанской драмы, выполненных А.В. Шлегелем, Э.А. Домом, И.Д. Грисом и др. Своим принципам работы с оригинальным текстом Шак-переводчик был верен на протяжении всего творческого пути. Вольные переводы и обработки графа должны были донести до читателя плоды иной культуры и словесности в удобной для восприятия форме, сохранять следовало лишь «дух» исходного текста. Финансовое положение позволяло Шаку издавать свои труды в лучших издательских домах Германии, не заботясь о прибылях, вырученных за отпечатанные книги[12].

Представление о характере и предмете возможных диалогов Шака и Жуковского дают воспоминания немецкого графа о зиме 1847–1848 гг., которую он провел во Франкфурте на Майне, городе, где в это время вел активную творческую деятельность первый русский романтик. Приведем полностью единственный пассаж из воспоминаний Шака об этом времени: «Зимой 1847–1848 гг., которую я вновь провел во Франкфурте, я полностью погрузился в индийские штудии. Так как я уже давно не занимался санскритом, то мне понадобилось приложить некоторые усилия, чтобы вновь проникнуть в этот язык. Только благодаря упорному труду в скором времени я уже мог без особых усилий читать древний эпос. Подкрепив свои силы таким образом, я обратился к пуранам и был так очарован чудесным, свойственным буддизму мировоззрением, что решился переложить на немецкий несколько прекраснейших легенд. Когда же я по вечерам выходил из своего ориенталистского убежища в светское общество, которое должен был посещать, то с трудом находил себе место в этом чужом мире; тогда мне стало вдруг понятным, что имел в виду Гете, когда говорил, что действительность абсурдна. Поэтому я постарался хотя бы в некоторые вечера организовать общение по своему вкусу. Мне удалось собрать круг дам и господ для чтения драматических произведений в лицах; я хотел, чтобы это приятное занятие вообще получило более широкое распространение. <…> Репертуар наших поэтических вечеров предоставлялся моему выбору»[13].

Итак, зимой 1847–1848 гг. граф фон Шак выступил инициатором литературных чтений, организовав во Франкфурте своего рода литературный салон. Выбор произведений при этом определялся сферой его интересов, сложившейся в результате путешествий по Европе: «Читали Клейста, «Мерлина» и «Алексиса» Иммермана, «Гогенштауфенов» Граббе, «Сокровища Рампсинита» Платена. Таких пьес, как «Гризельдис», «Дочь короля Рене» и тому подобных, я не допускал, хотя дамы и грезили о них»[14]. Жуковский не мог не знать о литературных встречах у Шака.

Помимо уже подготовленных ко времени эвентуального знакомства с Жуковским персидских сюжетов, Шак во время пребывания во Франкфурте в 1847–1848 гг., по собственному указанию, активно занимается изучением санскрита и наследия индийского поэта Калидасы. Как установлено нами, Жуковский долгое время вынашивал планы по переводу его «Саконталы», поддерживал связи с Г. Шези, интересовался персидскими рукописями ее мужа и также пробовал освоить санскрит, о чем свидетельствуют материалы его библиотеки, архивов и переписки с Шези.

Кроме того, непосредственным поводом для диалога двух литераторов вполне могли стать вопросы перевода в целом и, в частности, перевод восточного эпоса. К 1848 г. из под пера русского романтика вышла поэма «Рустем и Зораб», которая уже была подписана в печать в России. Граф также перевел этот сюжет Фирдоуси, при этом акценты в его вольном переложении были расставлены абсолютно также, как у Жуковского. Отталкиваясь от имевшихся переводов И. Герреса и Ф. Рюккерта, которые были тщательно изучены и русским переводчиком, Шак по-своему передал сюжет, озаглавив его «Sohrab», разделил сказание на десять частей, озаглавив каждую из них. Те же самые трансформации мы можем наблюдать и в переводе Жуковского. Переложение немецкого графа занимало всего чуть более девяноста страниц, представляя лишь альтернативу имевшимся точным немецким переводам.

Именно в этой атмосфере, когда от близящегося извержения революционного вулкана можно было укрыться лишь в пространстве индивидуального литературного творчества, выбрав незыблемые и древние легенды Востока, и познакомились романтики А.Ф. Шак и В.А. Жуковский, горячо радевшие каждый за свой народ, каждый – за свои взгляды на политику и историю. И этим взглядам суждено было разойтись. Судя по воспоминаниям Шака, он выступал изначально за объединение Германии, однако условия, предложенные прусским королем Фридрихом Вльгельмом IV, возложившим миссию по их воплощению на графа фон Радовица, вызывали у него серьезные сомнения. Граф опасался также и экспансии со стороны России, с которой дружила Пруссия. Именно эти страхи и призвана была разрушить статья Жуковского.

Графу фон Шаку посвящено всего несколько статей немецких филологов, однако н в них, ни в многотомном наследии графа, в его письмах и прозаических зарисовках, ни в его мемуарах, исчерпывающе рассказывающих о времени 1840–1850-х гг., не находится каких-либо сведений о публичных выступлениях или публикациях графа на политические темы. Шак, считавший своей главной миссией, литературное творчество, никогда не старался их афишировать. Однако, в его повествовании о революционных событиях в Германии везде очевидно проступают нотки непримиримого национального чувства, желания независимости для земель новой объединенной Германии. Этим чаяниям графа, по поводу которых, очевидно, и написана статья Жуковского, суждено было воплотиться в истории и в его биографии.

В ноябре 1848 г. Шак был назначен послом питавшей надежды на объединение Германии в делегации, возглавляемой князем Хлодвигом Гогенлоэ, и отправился в путешествие по Греции, Палестине, Египту и Италии. По возвращении в Германию в 1849 г. он был призван в Берлин как представитель родного ему княжества Мекленбургского в парламенте новой республики. Шак, по его словам, принял предложение лишь по одной причине – «поскольку искренне верил в будущее объединенной Германии»[15]. Однако, ни он, ни его берлинское окружение не разделяли чаяний генерала фон Радовица, о котором ходили анекдоты[16], и граф не преминул включить в свои мемуары как важное свидетельство времени. Выражая собственное отношение к генералу, с которым до своего путешествия 1849 г., очевидно, тесно общался во Франкфурте, Шак вспоминает: «Об этом человеке, которого я знал уже несколько лет до нашей встречи в Берлине, я не могу говорить иначе, как только с величайшим почтением; его богатейшие познания были удивительны, и что касается его ораторского дара, то я не встречал никого, кто мог бы с ним сравниться. Этими качествами он заслужил высочайшее доверие Фридриха Вильгельма IV и убедил его в реализовать проект объединенного государства. Однако возможно было сомневаться в том, обладал ли в действительности господин фон Радовиц при всем своем уме и образованности достаточными познаниями в жизни и в людях, теми познаниями, которые прежде всего и были необходимы для реализации этого проекта. Если бы он действительно хорошо знал короля, ему было бы ясно, что ему не хватало нужной твердости воли в достижении поставленной цели. И у него были другие советчики помимо генерала, которые желали от него как раз обратного и к которым король присушивался точно так же»[17].

Таким образом, складывающийся из отдельных фрагментов портрет адресата статьи, написанной Жуковским в 1848 г., преимущественно для русских, позволяет говорить о том, что русский поэт видел в молодом графе не яростного противника, но скорее единомышленника, способного понять его слова, хотя и оказавшегося волею судеб на другом политическом берегу. Думается, Жуковскому определенно были известны и последующие успехи Шака, а именно то, что в 1851 г., уволившись со службы по собственному желанию, он первым делом подготовил к изданию свои переводы из Фирдоуси, полагая, что в его произведениях просвечивает «германский характер», способный «эхом отозваться в душах» читателей. Граф выбрал для своего переложения тот же пятистопный ямб, что и для испанских авторов. В составе этого собрания был и сюжет о Рустеме и Зорабе. Стратегия переводчика осталась прежней и близкой художественному методу Жуковского: исключение из текста целых отрывков, их добавление или перестановка должны была служить созданию гармонического целого, интуитивно воспроизводимого романтиком.

Переводы Шака не известны современному немецкому читателю. Предназначение их автор видел не в их образцовом характере (в период его работы над переводами Фирдоуси академическое издание персидского поэта готовилось ориенталистом Юлиусом Мором, и графу об этом было известно). Однако по масштабу подготовительной работы его переложения были, как и у Жуковского-переводчика, едва ли не более масштабными и тщательными в источниковедческом плане. Вольному переводу предшествовала серьезнейший труд по изучению древних и новых аутентичных источников, оставшихся без внимания других ориенталистов. Шак не углубляется в обоснование собственной переводческой стратегии, определяя жанр своих текстов как «обработка» (Bearbeitung).

Наконец, еще одна фигура удивительным образом связала творческие биографии Шака и позднего Жуковского – это легендарная личность португальского поэта XVI в. Луиса де Камоэнса. Его историю русский романтик воссоздал в своей драме, опираясь на немецкий оригинал Гальма, но включив в нее мощный автобиографический подтекст. Шак в том же ключе перевел произведение о Камоэнсе своего друга, португальца Ж.А. Гарретта. В 1870-х гг. граф занялся историей литературных связей, выпустив труды об итальянской и испанской рецепции арабского искусства и словесности, по истории норманнов на Сицилии.

 

 

Библия в книжном собрании Строгановых

в Научной библиотеке Томского

университета [18]

Поплавская И.А.

В книжной коллекции графа Григория Александровича Строганова (1770–1857), поступившей в дар Томскому университету от его сыновей Сергея Григорьевича (1794–1882) и Александра Григорьевича (1795–1891) Строгановых в 1879 г., имеется значительное количество произведений богословского содержания. В основном это Библии на латинском, французском, английском и немецком языках.

История изучения книжного собрания Г.А. Строганова позволяет говорить о том, что первоначально в ее составе было много особенно ценных рукописных и редких печатных изданий на латинском языке. Среди них Библия, написанная скорописью XI–XII вв., в 4-ю долю листа, с заглавными буквами в начале каждой книги, нарисованными красками и золотом; рукопись Нового Завета XIII–XIV вв.; восемь рукописных Часословов XIII–XIV вв., один из которых принадлежал лицу из французского королевского дома, а другой – известному французскому кардиналу и государственному деятелю Э.Ш. де Ломени де Бриенню (1727–1794), о чем свидетельствует надпись в начале рукописи. Убежденный в том, что вне церкви нет спасения, Ломени де Бриенн в то же время придерживался принципа гражданской веротерпимости. Все эти произведения из коллекции Г.А. Строганова в силу их особой исторической и культурной ценности еще до поступления в Томский университет были переданы в дар Императорской Публичной библиотеке [1. С. 8–10].

Среди книг религиозного содержания, первоначально входивших в состав Томской коллекции, был и двухтомная Библия на французском языке, напечатанная в Лондоне в 1669 г. По всей видимости, это переиздание Библии, осуществленное в Амстердаме Луи и Даниэлем Эльзевирами в 1669 г. и включавшее в себя книги Ветхого и Нового Завета с комментариями и картами [2]. Как известно, издания голландских типографов Эльзивиров, выходившие в период с 1550 по 1712 гг., помимо религиозной литературы, включали в себя также книги философского, научного, страноведческого содержания. Они начинают появляться в России уже в эпоху Петра I. Важно отметить, что печатная продукция Эльзевиров с ее удобным малым форматом и четким шрифтом сказалась и на изданиях русских книг петровской эпохи, и на формах букв петровского алфавита [3. С. 336]. Данная книга была одним из ранних печатных изданий Библии в строгановской коллекции. Впоследствии, как указывает Г.И. Колосова, она вместе с другими 2093 томами была изъята из библиотеки Томского университета и передана по акту от 25 апреля 1930 г. для нужд экспорта в адрес Антиквариата, расположенного в Ленинграде на Набережной Девятого января, 18 [4. С. 158–159].

В настоящее время в коллекции графов Строгановых в библиотеке Томского университета содержится около 16 Библий. Одним из старейших изданий среди них является второй том Библии большого формата, вышедшей в Амстердаме в 1707 г. на французском языке. Это «La Sainte Bible, qui contient le Vieux et le Nouveau Testament, expliques par des Notes de Theologie et de Critique sur la Vertion ordinaire des Egleses Reformees, revue sur les Originaux, et retouchee dans le langage: Avec des Prefaces particulieres sur chacun des Livres de l`Ecriture Sainte, et deux Prefaces, generales sur l`Ancien et sur le Nouveau Testament par David Martin, Pasteur de l`Eglise Wallonne d`Utrecht» («Библия, которая содержит Ветхий и Новый Завет, толкования теологические и критические на канонический текст реформатских церквей, сверенный с оригиналами и исправленный: С отдельными предисловиями к каждой из книг Священного писания и двумя общими предисловиями к Древнему и Новому Завету Дэвида Мартина, пастора Валлонской церкви в Утрехте»).

Второй том этого издания, опубликованный при участии Пьера Мортье [5], содержит книги Пророков Иеремии, Иезекииля, Даниила, Осии, Иоиля, Амоса, Авдия, Ионы, Михея, Наума, Аввакума, Софония, Аггея, Захарии, Малахии. Новый Завет представлен книгами четырех Евангелистов, Деяниями и посланиями Святых Апостолов с приложенной к ним картой путешествий и книгой Апокалипсиса. Завершают второй том апокрифические книги, в числе которых 3-я и 4-я книги Ездры, добавление к книге Есфирь, книга Иисуса, сына Серахова, книги Варуха, история Сусанны, 1-я и 2-я книги Маккавейские и др. Предисловия и комментарии к текстам отдельных книг были написаны французским теологом, протестантом Дэвидом Мартином (1639–1721).

Так, к 19 стиху заключительной главы Евангелия от Матфея «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» Дэвид Мартин предлагает следующий комментарий: [Итак идите] «Иисус Христос дает наставления своим Ученикам <что делать им> непосредственно после того, как должно было Ему Вознестись, и Он сообщает о том, что последует за этим Вознесением, о котором Он им предвозвещает; потому что следствием этого Вознесения становится отправление Апостолов в мир с целью обращения народов в веру <Христову>, которую они намерены принять, и плодом этого обращения будет постоянное возвеличивание и прославление Иисуса Христа, соответ. с Пс. 50. 1–5 и 110. 1–3. Дан. 7. 13, 14. Иоанн 12. 32. Еф. 4. 8, 11, 12. [Научите все народы] До того Бог не открывал, что в Иудее <Числ. 10. 5. Пс. 76. 2, 3 и 147. 19, 20. Амос 3.2>, до Вознесения Иисуса Христа, не существовало различий между иудеями и язычниками, и знание о спасении не было широко распространено во всем мире <Рим. 1.14. 1. Тим. 2.4.>, однако искупительная жертва была принесена за весь мир и не только за иудеев < 2 Кор. 5.19. 1 Иоан. 2.21>» [6. С. 224–225].

Издание Ветхого и Нового Завета с введением и комментариями Дэвида Мартина долгое время считалось одним из лучших на Западе. Эта книга часто использовалась в богослужении на протяжении XVIII-XIX вв. Также пастор Дэвид Мартин был известен как проповедник и как автор «Священной истории Ветхого и Нового Завета», изданной в Амстердаме в 1700 г. и проиллюстрированной превосходными гравюрами. Это издание считается предшественником знаменитой иллюстрированной Библии Густава Доре [7. С. 697]. Оно представляет собой особое межвидовое и сверх-видовое единство, созданное на пересечении сакрального текста и графики [8. С. 73].

В библиотеке Строгановых имеется двухтомное издание под названием «La Bible enfin expliquee par plusieurs aumoniers» («Библия наконец-то истолкованная несколькими священниками»), вышедшее в Лондоне в 1777 г. Этот двухтомник известен как Библия Вольтера [9. С. 406]. Важно отметить, что на титульном листе первого тома, хранящегося в собрании Строгановых, вверху красным карандашом в квадратных скобках написано Voltaire. Данное издание представляет собой комментарии Вольтера к отдельным частям книг Ветхого и Нового Завета. Одной из особенностей этой книги является то, что комментируемый автором фрагмент Священного писания печатается одновременно на трех языках: греческом, латинском и французском.

Так, например, к стиху 22 из 21 главы Евангелия от Иоанна (20. Петр же, обратившись, видит идущего за ним ученика, которого любил Иисус, и который на вечери, преклонившись к груди Его, сказал: Господи! Кто предаст Тебя? 21. Его увидев, Петр говорит Иисусу: Господи! а он что? 22. Иисус говорит ему: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?) дается такое пояснение: «Вот что говорит Иисус Святому Петру после своего Воскресения, когда Петр спрашивает о том, что станет с Иоанном. И поняли, что эти слова «пока приду» означали второе пришествие Христа, когда он явится во славе Своей. Но это второе пришествие будет отложено. И посчитали, что Святой Иоанн будет жить до конца века и что он появится с Енохом и Илией, чтобы быть судьями на последнем суде и судить Анти-христа» [10. С. 351].

Для сравнения приведем православное толкование этого стиха, принадлежащее Блаженному Феофилакту, архиепископу Болгарскому (XI–XII вв). Он пишет: «Господь сказал не то, что он не умрет, но что он не будет проповедовать в одно время с Петром, а останется после него. «Пока приду», то есть пока Я не захочу вывести его на проповедь. Тебя Я нынче вывожу на попечение о вселенной, и ты следуй за Мною, а он пусть останется здесь, пока Я опять приду и выведу его, как тебя. Некоторые же так понимают: Петр, услышав, что он умрет за Христа, сказал: что же Иоанн? не умрет ли и он? Христос не отверг этого, ибо всяк, кто родился, тот и умрет, а сказал: если Я хочу, чтобы он пребыл, то есть жил до кончины мира и тогда соделался мучеником за Меня. Отселе и говорят, что он жив, а будет умерщвлен антихристом, когда вместе с Илией станет проповедовать Христа» [11. С. 442–443].

Обращению Вольтера в конце жизни к толкованию Библии предшествовало, как известно, его стихотворное переложение Книги Екклесиаста и Песни Песней, выполненное в 1759 г. по заказу маркизы де Помпадур. В настоящее время, как пишет современная исследовательница, «библейский пласт творчества Вольтера представляет перспективную научную проблему, не имеющую прямого отношения к его антиклерикальной пропаганде, к которой в течение долгого времени она сводилась» [12].

Строгановская коллекция содержит и несколько изданий Библии на английском языке. Почти все они были напечатаны по инициативе Британского и Иностранного Библейского общества, основанного в 1804 г. Библии на английском языке включают в себя книги Ветхого и Нового Заветов, напечатанные в два столбца, без комментариев и иллюстраций. На верхней крышке переплета, как правило, встречается надпись Britich & Foreigne Bible Society. Наиболее интересным представляется лондонское издание Библии 1814 г.: «The Holy Bible, containing the Old and New Testaments; translated out of original tongues; and with the former translations diligently compared and revised, by his majesty`s special command. Appointed to be read in churches. Stereotype edition» («Библия, включающая Ветхий и Новый Завет, переведенная с подлинника, основательно выверенная и исправленная, по специальному распоряжению Его Королевского Высочества. Предназначенная для чтения в церквях. Стереотипное издание»). Оно имеет формат в 4-ю долю листа, кожаный переплет синего цвета с золотым тиснением на сторонках в виде рамочек и на форзацах в виде орнамента, золотой обрез. На корешке золотое тиснение с орнаментом и надписью Holy Bible. London 1814.

Как известно, позднее по модели Британского и Иностранного Библейского общества было образовано и Санкт-Петербургское Библейское общество. Указ об этом был подписан императором Александром I 6 декабря 1812 г. Президентом Санкт-Петербургского Библейского общества, переименованного в 1814 г. в Российское Библейское общество, был избран управляющий духовными делами иностранных исповеданий князь А.Н. Голицын (1773–1844). В управляющий Комитет этого общества вошли, помимо министров и известных сановников, митрополит Новгородский и Санкт – Петербургский Амвросий, архимандрит Филарет (впоследствии митрополит Московский), архиепископ Тверской Серафим (впоследствии митрополит Санкт-Петербургский) [13. С. 20–303]. Важно отметить, что «в отличие от Британского Библейского общества, учрежденного и существовавшего на правах частной инициативы, Российское изначально имело характер официального правительственного начинания, поддерживаемого лично императором и пользующегося покровительством высшего духовенства» [14. С. 64]. Основным итогом деятельности этого общества в России стало открытие его многочисленных отделений по всей стране и перевод на русский язык Нового Завета и Псалтири, изданных в 1821 г.

Особо следует отметить и тот факт, что в строгановской коллекции имеются два издания Библии на арабском языке. Обе эти Библии были напечатаны в Англии, в Ньюкасле, в 1811 г. Одна из них представляет собой издание в 4-ю долю листа, в синем кожаном переплете с золотым тиснением и золотым обрезом. Как на многих книгах из коллекции Строгановых, в этом экземпляре на левом форзаце имеются два экслибриса, снизу – баронский, а сверху наклеен экслибрис с изображением графского герба рода Г.А. Строганова с 9 орденами.

Помимо Библий, в книжном собрании Строгановых встречается и другая литература религиозного содержания. Среди них «Церковный словарь, или истолкование речений словенских древних», составленный протоиереем московского Архангельского собора и Московской духовной консистории членом Петром Алексеевым (1731–1801). Данное издание представляет собой двухтомник, вышедший в Москве в 1775–1776 гг. [15. С. 260]. В нем в алфавитном порядке распложены статьи, посвященные пояснению отдельных слов и понятий, связанных с переводом греческих богослужебных книг на славянский язык. Так, например, автор словаря дает такой комментарий к слову «ПУТЬ»: «Иногда берется за житие и дела человеческие, Мат. 21. 32, Деян. 14. 16 инде за ХРИСТИАНСТВО, Деян. 9. 2 и 22. 4. В иных писания местах под именем ПУТИ разумеется Христос, Иоан. 14. 6. ПУТЬ МИРА, по обычаю Еврейскому за такую жизнь берется, коя ведет к истинному спокойствию и благополучию. Лук. 1. 79» [16. С. 210]. Этот словарь ранее принадлежал баронессе Н.М. Строгановой (1743–1819), жене родного дяди Г.А. Строганова С.Н. Строганова (1738–1771), о чем свидетельствует гербовая овальная печать. После ее смерти часть книг из ее личной библиотеки оказалась в собрании Г.А. Строганова.

Заслуживает внимания находящаяся в собрании Строгановых и коллекция гравюр на религиозные темы Алексея Егоровича Егорова (1776–1851), известного живописца и рисовальщика, современника Г.А. Строганова. Серия его гравированных рисунков, вышедшая в Петербурге в 1814 г., посвящена известным сюжетам из Ветхого и Нового Завета. Среди них «Поклонение пастырей», «Христос благословляет детей», «Истязание Спасителя», «Положение во гроб», «Христос является ученикам на пути в Еммаус» и др., выполненным в технике офорта с использованием мягкого лака [17. С. 241–246].

Итак, можно сделать вывод о том, что разные издания Библии, отдельные книги Ветхого и Нового Завета, богослужебная литература, живописные работы с религиозной тематикой составили значительную часть в этом книжном собрании. Встречающиеся здесь Библии на французском, английском, арабском и других языках позволяют воспринимать личность ее главного владельца – Г.А. Строганова – как новый тип русского европейца, глубинно связанного с традициями православия, западноевропейского просвещения и мировой культуры в целом. Как известно, большая часть книг из коллекции Строгановых приобреталась в период с конца XVIII до первой половины XIX века, в эпоху, говоря словами протоиерея Георгия Флоровского, борьбы за богословие и философского пробуждения русского общества. В этом смысле Библия и другие богослужебные книги из этого собрания неотделимы от истории русского богословия и прежде всего от истории образованного в 1817 г. «Министерства духовных дел и народного просвещения» во главе с князем А.Н. Голицыным. Главная цель этого министерства виделась в том, чтобы «христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения». Иначе сказать, это был замысел религиозного возглавления или сосредоточения всей культуры, – «спасительное согласие между верою, ведением и властию» [18. С. 132].