Индейская резервация у города 2 страница

Услышав выстрелы внутри банка, Томми Кэрролл вышел из машины и принялся беспорядочно палить во все стороны. Пули разбивали окна по всей улице, прохожие прятались кто где мог. Те, кто оказался неповоротлив, получили ранения: одному пуля попала в ногу, другому в ступню. Диллинджер поспешно заканчивал сгребать деньги из касс. Президент банка впоследствии оценил ущерб, нанесенный грабителями, в 17 тысяч долларов. Один из посетителей слышал, как Ван Митер сказал: «Всё, сматываемся, больше нельзя. Уходим через аптеку!»

Они схватили двоих служащих, мужчину и женщину, и, подталкивая их впереди себя, вышли на улицу через аптеку. Двоих заложников поставили на подножки автомобиля, и машина двинулась по Тиффлин‑стрит. Ван Митер крепко держал заложницу за руку. Они удалялись от города на запад, бросая за собой на дорогу кровельные гвозди. Вскоре заложники были отпущены.[283]

Тем временем старый знакомый Ван Митера из Форт‑Уэйна, Одри Расс, не находил себе места при мысли, что Диллинджер может вернуться в его дом. Расс обратился к своему начальнику по службе в «Западной газовой строительной компании», рассказал ему все, что произошло, и попросил совета. Босс однажды встречался с резидентом ФБР в Саут‑Бенде – агентом Деверо. В четверг, когда Диллинджер трудился в Фостории, начальник Расса позвонил Деверо и, не называя своего имени, описал ему ситуацию в самых общих словах. Деверо показалось, что он узнал голос этого человека. Агент перезвонил в Чикаго, доложил о разговоре Пёрвису и спросил, как быть. Пёрвис приказал пока ничего не предпринимать.

Об этом приказе он скоро будет сожалеть.

 

Тем временем в самом ФБР закипала свара. Давно копившееся недовольство после неудачи в «Маленькой Богемии» вылилось в открытое противостояние отдельных начальников. Такие истории случались в других федеральных ведомствах, однако бюро до сих пор избегало раскола. За все время напряженной охоты за преступниками в 1934 году пререкания, начавшиеся после «Маленькой Богемии», оказались единственными.

Как ни странно, зачинщиком ссоры оказался начальник отделения в Сент‑Поле Вернер Хэнни, человек вполне уравновешенный. Ему явно не нравилось, что в его офисе распоряжаются инспектор Роурер и заместитель директора ФБР Хью Клегг, и после неудачи в Висконсине недовольство превратилось в ярость. Последней каплей стала его встреча на темной дороге с Малышом Нельсоном: бандит проскочил в двух шагах от Хэнни, и тот не мог себе этого простить. Клегг узнал о чувствах, обуревавших Хэнни, когда разбирал бумаги и обнаружил ранее неизвестную ему служебную записку, адресованную Гуверу (впрочем, она, по‑видимому, не была отправлена). Для Клегга это было как гром с ясного неба: «Нет никаких оправданий тому, что мы упустили Диллинджера и его сообщников. Совершенно очевидно, что рейд был организован из рук вон плохо, и отсутствие профессионализма и здравомыслия нельзя скрыть. Автор настоящей записки и все, кто сопровождал его в „Богемию“, попали в самую настоящую западню. Не было сделано никаких приготовлений к захвату гостиницы, несмотря на то что карта местности была начерчена еще до того, как агенты туда отправились. Если бы водитель встречного автомобиля, на наше счастье, не ослепил нас дальним светом, то, несомненно, еще четверо агентов не вернулись бы из „Маленькой Богемии“».

Хэнни обрушился с критикой буквально на всех. Он бранил инспектора Роурера за то, что тот не помог поднять и перенести в машину мертвое тело Картера Баума. Роурер, по словам Хэнни, отказался помогать, ссылаясь на «ломоту в пояснице». При этом Хэнни не ограничился случаем в «Маленькой Богемии». Он критиковал Хью Клегга (не называя его по имени) за то, что тот ранее задерживал охоту на Диллинджера, без конца докучая сент‑польским агентам вопросами по поводу смерти Эдди Грина: «Вечером 3 апреля, когда все сотрудники отделения в Сент‑Поле, включая автора этих строк, были перегружены работой, руководители расследования могли бы выйти непосредственно на преступников, если бы не отвлекали агентов вопросами, насколько оправданно было убийство Грина. Это воспрепятствовало получению информации, которая могла привести к аресту Диллинджера».

Все, кто был причастен к расследованию, в ответ на записку Хэнни написали свои – с резкими возражениями. Когда Гувер читал эти доклады, он получил гораздо более тревожное сообщение. Специальный прокурор Министерства юстиции Джо Кинан передал ему следующую информацию: в «Маленькой Богемии» агенты подняли бунт против Пёрвиса и Клегга и даже заперли их в сарае в то время, когда Диллинджер убегал из гостиницы. Гувер потребовал у Прокурора указать источник информации, Кинан назвал бывшего агента Томаса Каллена. Фэбээровцы побеседовали с Калленом и подтвердили, что он распространял такие слухи. Гувер поручил разбираться со всем этим Натану, дав указание «провести тщательное и всеобъемлющее расследование».[284]Нет ничего удивительного в том, что заместитель директора в докладе, представленном через три недели, защищал действия агентов и не оставлял мокрого места от бедного Хэнни. Обвинения, выдвинутые Хэнни, «показывают беспорядочное и, возможно, истерическое состояние ума писавшего» – Натан отвергал их как «явно абсурдные».[285]Хэнни убрали с руководящего поста в Сент‑Поле и перевели в Омаху.

После этого ни один агент еще очень долго не осмеливался критиковать действия руководства бюро.

 

После «Маленькой Богемии» Диллинджер убедился в том, что в настоящее время для него нет абсолютно безопасных мест, где можно укрыться. Несколько ночей они с Ван Митером провели в хижине с протекавшей крышей на окраине Ист‑Чикаго. Потом им на помощь пришел Малыш Нельсон.[286]В понедельник 7 мая, через четыре дня после ограбления в Фостории, Нельсон устроил им покупку небольшого красного автофургона, «Форда‑А». Такие грузовички обычно использовали владельцы продовольственных магазинов для перевозки товаров: крытый кузов с окнами с задней стороны и раздвижная дверь сбоку. Диллинджер задумал использовать эту машину как передвижное укрытие. Бандиты положили в кузов два матраса и спали там на них. Следующие несколько дней Диллинджер и Ван Митер провели в пути. Грузовичок кружил по проселочным дорогам Индианы, а его хозяева размышляли, что предпринять дальше. Больше всего Диллинджеру хотелось сделать наконец пластическую операцию, вопросами о которой он докучал Луису Пикетту уже долгое время.

Поздно ночью в среду 9 мая проголодавшиеся Диллинджер и Ban Митер остановились у дома Одри Расса в Форт‑Уэйне. Если бы Пёрвис обратил внимание на наводку, которую дал начальник Расса неделю назад, бандитов могли бы там встретить агенты ФБР. Но этого не случилось. Разбуженный Расс открыл дверь, а его жена приготовила поесть. И Диллинджер, и Ван Митер показались хозяевам уставшими. Оба были одеты в плащи из грубой хлопчатобумажной ткани и поношенные кепки. Миссис Расс заметила, что Диллинджера все еще беспокоит рана: он с трудом поднимался по лестнице, хватаясь за ногу. Гости были неразговорчивы и уехали сразу после того, как поели.

На следующее утро Одри Расс снова пошел к своему начальнику. На этот раз они вместе позвонили в ФБР и, не скрывая своих имен, рассказали о втором посещении Диллинджера. Это была лучшая возможность для ареста бандитов после «Маленькой Богемии». У Пёрвиса не хватало людей, но он все же послал в дом Расса троих агентов. Если Диллинджер вернется, его будут ждать.[287]

 

Индианаполис, Индиана

Мая, четверг

 

На бензоколонке семейства Диллинджер на Ласалл‑стрит этим весенним днем было тихо. Неподалеку маленький мальчик нарезал по грязи крути на велосипеде. В 15 часов 45 минут Фред Хэнкок обслуживал клиента. Вдруг он заметил незнакомца, стоявшего рядом с металлической бочкой с керосином в углу двора. Хэнкок его не узнал: небритый человек, одетый в рабочую спецовку и куртку без рукавов, на носу очки без оправы. Когда клиент отъехал, незнакомец подошел к окошку бензоколонки и постучал в стекло. Хэнкок посмотрел ему в глаза и вздрогнул: это был Диллинджер. Фэбээровец по фамилии Уайтсон, сидевший в машине, припаркованной на противоположной стороне улицы, тоже увидел незнакомца.

Диллинджер протянул Хэнкоку пакет. Там оказалось четыре свертка с деньгами, всего 1200 долларов мелкими купюрами. Из них 300 предназначалось отцу, 300 – матери Хэнкока, Одри, а самому Хэнкоку и Губерту – по 100. «Скажи отцу, – сказал Диллинджер, что если со мной что‑то случится, то пусть отдаст остальные деньги Билли». Сразу после этого он ушел.

Уайтсон видел, как незнакомец пересек Ласалл‑стрит и направился к Вашингтон‑стрит. Агенту показалась знакомой ямочка на подбородке. Он вышел из машины и последовал за этим человеком. Тот шел быстро и уже, пройдя тридцать ярдов, сворачивал за угол Вашингтон‑стрит. Когда Уайтсон добежал до угла, там никого не оказалось. Незнакомец исчез. Агент прошел по улице, вглядываясь в припаркованные машины. Никого. Немного погодя он вернулся к автомобилю, записал о случившемся в блокнот и забыл об этом человеке – бродяге, скорее всего.[288]

 

Легенда о Диллинджере росла. В середине мая, когда достоверных сведений о том, что его кто‑то видел, не было уже три недели (с «Маленькой Богемии»), большинство американских газет ежедневно печатали истории об охоте на знаменитого бандита, а чикагские газеты публиковали по три‑четыре репортажа в день. Если кто‑то заявлял, что видел Диллинджера, это становилось поводом для статьи, даже если заявление было совершенно абсурдным.

«Мистер Диллинджер, – писал колумнист „Чикаго трибюн“ в момент высшего накала истерии, – вчера подбирал себе новые перчатки в магазине на Стейт‑стрит в Чикаго, торговался по поводу 12‑цилиндрового автомобиля в Спрингфилде (Иллинойс), покупал полдюжины галстуков ярких расцветок в Омахе (Небраска), приценивался к пригородному дому с верандой и пожимал руки старым друзьям в своем родном Морсвилле (Индиана), пил минеральную воду в аптеке Чарлстона (Южная Каролина), а также прогуливался по Бродвею в Нью‑Йорке, помахивая тросточкой из ротанга. Кроме того, он покупал рыболовную удочку в магазине спортивных товаров в Монреале и давал ужин в отеле в Юкатане (Мексика). При всем этом, однако, мистер Диллинджер, похоже, склонен держаться в стороне от Лондона, Берлина, Москвы и Вены. Если же он все‑таки посетил вчера эти города, то предпочел путешествовать [инкогнито]».[289]Журнал «Тайм» замечал: «Если Джон Диллинджер действительно побывал во всех тех местах, где его видели за последний месяц, то, значит, он прыгал через Центральные равнины Америки, как привидение безумного индейца».[290]

Большая часть прессы трактовала охоту на Диллинджера как остросюжетную авантюрную новеллу. В выпуске от 7 мая «Тайм» представил ее как настольную игру в антураже Среднего Запада – «Диллинджерландии». Возле Кроун‑Пойнта было написано «Начало игры». Однако дальше «Тайм» сбивался с шутливого тона и характеризовал Диллинджера как американского антигероя. «Из маленьких пострелов вырастают большие головорезы, – писал журнал. – Когда Джону Диллинджеру было десять лет, он, как Том Сойер, был бедным мальчишкой из провинциального захолустья. Возможно, он иногда мечтал о том, что, когда вырастет, станет вторым Авраамом Линкольном или Джесси Джеймсом… но его жизнь превратилась в еще не написанную одиссею „Через Средний Запад с автоматом“». Тон этой и других статей предполагал, что Диллинджер – это безобидная бегающая кукушка,^{76} которую преследует злополучный федеральный койот‑неудачник.

Неудивительно, что это нравилось детям. Однажды бойскаута по имени Ричард Нефф пригласили к губернатору Индианы, и журналист спросил у мальчика, что тот думает о Диллинджере. «Я лично за него», – ответил скаут. Он заметил изумленный взгляд губернатора и поправился: «Ну… я имею в виду, что я всегда стою за слабых».[291]

Этот образ слабого и гонимого, утвердившийся благодаря многочисленным публикациям фотографий и интервью, данных в Кроун‑Пойнте, тронул сердца американцев, считавших себя обиженными правительством. В Чикаго и Нью‑Йорке посетители кинотеатров принимались аплодировать, когда на экране появлялось лицо Диллинджера. Журнал «Детектив» провел опрос среди владельцев кинотеатров, и оказалось, что Диллинджер вызывает больше аплодисментов, чем Рузвельт или Чарльз Линдберг. «По части популярности, – писал редактор журнала, – эти люди располагаются в следующем порядке: первым идет Диллинджер, потом президент Рузвельт, а затем полковник Линдберг. Следовательно, этот печально известный вор, головорез и хладнокровный убийца стал общенациональным героем нашего времени!»

Слава Диллинджера росла, и его имя неизбежно должно было стать объектом политических дебатов. Он уже был любимым персонажем лондонских таблоидов, а в Германии нацистская пропаганда приводила его имя в качестве аргумента за то, что преступников следует повсеместно стерилизовать. В Вашингтоне министр юстиции Гомер Каммингс использовал имя Диллинджера для проталкивания ряда антикриминальных законов, в том числе закона о том, что убийство федерального агента является федеральным преступлением (принятия такого закона Гувер добивался много лет). Законы прошли через палату представителей конгресса 5 мая, хотя некоторые сенаторы‑республиканцы и продолжали критиковать ФБР. Давление на администрацию Рузвельта росло. Уилл Роджерс писал: «Похоже, демократы не выиграют осенние выборы, если Диллинджер не будет пойман».

Дело дошло до самого президента. Не упоминая имени Диллинджера, Рузвельт призвал радиослушателей к сотрудничеству с властями в целях искоренения бандитизма: «Укрепление правопорядка и уничтожение гангстеров не может проводиться эффективно, если значительная часть публики благоволит известным преступникам или аплодирует тем, кто пытается романтизировать преступления».

Каждый день приходили новые сообщения о том, что кто‑то видел Диллинджера, и почти все они были ложными. Луис Пикетт 4 мая просто пошутил в интервью с репортером, и сразу после этого обрушилась лавина сообщений о том, что Диллинджер собрался уехать в Англию. Канадские, британские и американские власти обыскали десятки трансатлантических пароходов, и, конечно, никого не нашли. Каждое утро люди Пёрвиса отправлялись в очередной город проверить сообщение о том, что там находится Диллинджер, и каждый вечер возвращались к себе на девятнадцати этаж, вымотанные и мрачные. Двое агентов расследовали ограбление в Фостории, но так и не пришли к убеждению, что это было дело рук Диллинджера; его участие в этом преступлении ФБР подтвердило только через два месяца. Неизвестный сообщил, что Диллинджер получает кодированные послания с пиратской радиостанции, и агенты принялись за проверку. Потом подобных сообщений стало много, но ФБР так и не нашло никакой радиостанции.

Пёрвис возлагал самые большие надежды на засаду, оставленную в доме Одри Расса в Форт‑Уэйне. Для агентов, которые там по очереди сменяли друг друга, пребывание в этом доме стало настоящим кошмаром. Сложности создавала миссис Расс с ее, как писал один из агентов, «неприятным и алчным характером». Джон Маклафлин в одном из докладов называет ее «безумной». Миссис Расс жаловалась: то фэбээровцы плюнули на пол в ее доме, то поцарапали ее рояль, то якобы стреляли через окно. Ей платили 2 доллара 50 центов в день за проживание, однако она в какой‑то момент потребовала повысить плату до 3 долларов, и это требование было удовлетворено. «Ее главное желание, похоже, состояло в том, чтобы получить с агентов как можно больше денег и при этом давать им как можно меньше еды», – жаловался Маклафлин. День проходил за днем, но ни Ван Митер, ни Диллинджер не появлялись, и фэбээровцы заподозрили, что миссис Расс нарочно выдумала всю эту историю, чтобы привлечь богатых постояльцев из правительственной организации.[292]

В Морсвилле люди Эрла Коннелли держали ферму Диллинджеров под круглосуточным наблюдением, но никто уже не верил в то, что бандит скоро сюда вернется. Отчаявшийся Пёрвис разослал агентов допросить всех, кто когда‑либо знал Диллинджера, в том числе и его напарника по преступлениям прошлого лета, несовершеннолетнего Уильяма Шоу, а также Мэри Лонгнейкер – девушку из Дейтона, у которой был с Диллинджером роман. Другие агенты отыскивали дружков детства Малыша Нельсона и бывших подружек Томми Кэррблла. Но ничего полезного у них узнать не удалось. В настоящий момент в руках Пёрвиса не было ни одной нити. Абсолютно ничего.

 

В течение двух недель Диллинджер и Ван Митер разъезжали, ночуя в своем передвижном укрытии – красном фургоне. Если они хотели помыться или просто уставали от ночевок в грузовике, то останавливались в туристических кемпингах. Однажды они провели несколько ночей в коттедже в пригороде Кроун‑Пойнта.

Путешествия на красном грузовике все еще продолжались, когда 19 мая Диллинджер возобновил утерянный было контакт с О'Лири. Помощник адвоката приехал в таверну на окраине Чикаго, а с наступлением темноты там появился и Диллинджер. О'Лири ехал за грузовиком, пока тот не остановился у обочины в пустынном месте. Диллинджер был болен. О'Лири показалось, что у него была температура около 104 градусов по Фаренгейту.^{77} Помощник адвоката пересел в грузовик, и они некоторое время кружили по проселочным дорогам. Диллинджер вел машину и говорил, а Ван Митер сидел с автоматом в руках и посматривал в окна. Настроение Диллинджера было безрадостное. Ему требовался врач, но он не решался пойти ни к одному знакомому доктору. Он спросил о том, как дела у Билли Фрешетт. Суд по обвинению ее в укрывательстве преступника как Раз шел в Сент‑Поле. Он спрашивал и о возможности сделать пластическую операцию, по‑прежнему надеясь, что Пикетт может ему это устроить. Когда они вернулись к месту, где стояла машина О'Лири, он попросил помощника адвоката приехать завтра еще раз на это место с лекарствами и сиропом от кашля.

На следующую ночь О'Лири купил Диллинджеру сироп и пинту виски. И здоровье, и настроение бандита улучшились. А потом он и вовсе воспрянул духом, потому что О'Лири вручил ему записку от Билли, которая находилась в тюрьме в Сент‑Поле. Как вспоминал О'Лири, в этом письме она умоляла Диллинджера не предпринимать попыток ее освободить. Если он рискнет – ее точно убьют. Она обещала обязательно вернуться к нему, после того как отбудет свой срок. Диллинджер передал О'Лири письмо к Билли, а также 600 долларов для Пикетта. О'Лири, расставшись с бандитом, открыл и прочел письмо. Диллинджер писал Билли о своей любви и снова предлагал спасти ее, он говорил, что хочет умереть в ее объятиях.[293]

 

В то время как вся Америка, замирая, следила за подвигами Диллинджера, на юго‑западе шла другая охота. Фрэнк Хеймер неумолимо приближался к Бонни и Клайду. Если о Диллинджере газеты от Чикаго до Лондона писали как о международном феномене, брали интервью у психологов и социологов, чтобы узнать их мнения о нем, то Бонни и Клайда практически все журналисты на севере страны игнорировали. В Далласе их имена по‑прежнему встречались на первых полосах газет, однако в чикагских и нью‑йоркских изданиях сообщения о преступлениях этой пары занимали обычно пять‑шесть строк. Воскресные выпуски газет в таких городах, как Питтсбург или Буффало, давали большие статьи о Диллинджере, а где‑нибудь сбоку – небольшие врезки о Клайде или Красавчике Флойде: и того и другого воспринимали как второстепенных преступников, грабителей бензоколонок, воюющих с деревенскими шерифами. О Бонни вообще редко упоминали, ее слава оказалась посмертной. Никто, даже из числа «врагов общества», не питал к Бонни и Клайду уважения.

Газеты, по существу, отражали приоритеты правоохранительных органов. Гувер пару раз отправлял своих агентов проверить сведения о появлении в определенных местах Бонни и Клайда, но он никогда не относился к этому делу серьезно. На ловлю Диллинджера были мобилизованы все отделения ФБР, а эта пара удостоилась внимания четырех полицейских.[294]

И преследователи, и преследуемые не стояли на месте. В начале апреля, убив трех полицейских в течение пяти дней, Клайд, Бонни и Генри Мэтвин бежали на север, в Канзас, а потом вернулись обратно в Техас – встретиться со своими родственниками. Они приехали в Уичито‑Фолс и отправили Мэтвина договориться о встрече. Мэтвин сел в поезд, идущий в Даллас. Его попутчиками оказались двое техасских рейнджеров, которые без конца болтали о Бонни и Клайде. Прибыв на место, Мэтвин явился в отель «Сангер», чтобы поговорить с сестрой Клайда Нелл, работавшей там в магазине. Это была та самая гостиница, где останавливался Хеймер, когда бывал в Далласе. Мэтвин не нашел там Нелл и отправился домой к Паркерам. Те собрали родственников и поехали к назначенному месту встречи возле города Маунт‑Плезант.

Они расположились на одеялах, постеленных на скрытой от посторонних глаз лужайке. И Паркеры, и Бэрроу изо всех сил старались убедить Клайда и Бонни покинуть страну. «Если не хотите попасться, – говорила миссис Паркер, – то бегите в Мексику. Мчитесь стрелой к границе». Клайд возразил, что если они убегут в Мексику, то уже никогда не увидят своих родных. «А видеть вас – это единственная радость в жизни, которая у нас с Бонни осталась, – сказал он. – Кроме друг друга и вас, нам не для кого теперь жить. Куда бы мы ни приехали, мы не можем встретиться со знакомыми. И ничего не поделаешь: чтобы покончить со всем этим, можно только умереть. Мы держимся поближе к дому и приезжаем, пока живы».

Затем Клайд рассказал о своем плане. Когда они были у Мэтвинов в Луизиане, то видели там дом, который можно купить. Бонни хотела бы отремонтировать его, заделать крышу, повесить кружевные занавески. А когда они там устроятся, родственники будут приезжать в гости. Миссис Паркер в ответ покачала головой: понятно, чем это все закончится. Однако серьезный разговор скоро всем надоел. Оставшуюся часть вечера Клайд провел, рассматривая карикатуры в далласских газетах и смеясь.

Из Далласа пара вернулась на север. Деньги заканчивались, и Клайд отправился в свои излюбленные охотничьи угодья – в Айову. Он собирался приискать там банк. В понедельник 16 апреля Клайд и Генри Мэтвин ограбили отделение Первого Национального банка в Стюарте (Айова) – городе, расположенном в пяти милях к западу от Декстера (того самого места, где в июле прошлого года был смертельно ранен Бак). Из Айовы Клайд поехал на юг и в Джоплине подобрал Джо Палмера, который прятался там все время после перестрелки, происшедшей в пасхальное воскресенье. Из Джоплина они двинулись дальше на юг – в Луизиану, где Бонни и Клайд намеревались отдохнуть в доме родителей Мэтвина. Однако у Айви Мэтвина (к тому времени он уже несколько раз встречался с шерифом Хендерсоном Джорданом) были другие планы. Он смертельно боялся Клайда и предложил парочке пожить где‑нибудь в другом месте.

Поддавшись уговорам Мэтвинов, Бонни и Клайд поселились в том самом доме, о котором рассказывали своим родителям: заброшенное жилище в десяти милях к югу от городка Гибсланд. Местные жители называли его «домом Джона Коула» – по имени последнего владельца. Этот человек, его жена и две дочери умерли там от туберкулеза четыре года назад. Некрашеный дом в четыре комнаты стоял в конце проселочной дороги в сосновом лесу. На каждую сторону выходило по две комнаты, а между ними было что‑то вроде внутреннего дворика. Сохранилась и кое‑какая мебель. Крыша была железная, но во время дождя она протекала. Домом никто не занимался после смерти семейства Коул, но для Бонни и Клайда это был их первый дом, и он казался им райским жилищем.

На каких основаниях они там поселились, не совсем ясно. Клайд объявил своим родным, что арендовал или даже купил дом у родственников Коула. Однако местный краевед Кэрролл Рич считает, что Бонни и Клайд въехали туда без всякого разрешения владельцев. Как рассказывал Ричу много лет спустя сын Коула, Отис, он посетил дом, когда ему сказали, что там кто‑то незаконно поселился. Он пришел туда пешком и увидел во дворе пьяного Айви Мэтвина. Было видно, что в доме ходят еще двое. Мэтвин спросил, у кого из бутлегеров можно достать еще виски, на что Отис Коул ответил: «Я этой дурью не занимаюсь» – и отправился домой. Никаких вопросов он не задавал.[295]

Вскоре, однако, по округе прошел слух: в брошенном доме поселились не кто иные, как Бонни и Клайд. Кэрролл Рич, сам уроженец округа Бьенвилл, оставил красочные воспоминания о том, как эти слухи распространялись среди жителей лесного края. В передававшихся из уст в уста историях о Бонни и Клайде не было никакой романтики, ничего про свободных людей или бунтарей, ничего трогательного и волнующего. Для местных жителей эти люди были убийцами, современными чудовищами, чей приезд предвещал только смерть. Вот что вспоминал Рич: «Деревенские ребятишки дрожали, слушая рассказы стариков о тех людях, которые приехали в их сосновые леса. По вечерам семьи собирались во дворах, смотрели на кукурузные поля… и гадали, чьи это фары движутся среди деревьев. Иногда вечером в пятницу приходили в гости двоюродные братья, и тогда детям приходилось спать впятером на одной кровати. Старшие дети по ночам рассказывали истории о том, как Бонни и Клайд убивали полицейских выстрелом в лицо, или о том, как связанные шерифы, обливаясь кровью, молили о пощаде. Эти истории выдумывались для того, чтобы малыши хныкали от страха и наконец, усталые, забывались тяжелым сном».[296]

Если Клайд и знал, что о его приезде прослышали местные жители, то он, во всяком случае, не выказал никаких признаков беспокойства. В те годы округ Бьенвилл все еще жил как бы в XIX столетии. В деревнях люди еле‑еле сводили концы с концами, надрываясь на фермах или перевозя бревна на ветхих разваливающихся грузовичках. Почти ни у кого не было ни телефонов, ни водопровода. Не было ни кинотеатров, ни газет, многие не умели читать.

Дождливой весной 1934 года рассказы про Бонни и Клайда распространялись, как утренний туман, поднимавшийся с болот. Люди шепотом передавали друг другу, что парочку видели в магазине Сэйлеса на перекрестке дорог. Бонни и Клайд покупали сыр, крекеры и холодную кока‑колу. А потом какой‑то человек в солнцезащитных очках приехал на большом «понтиаке», остановился возле фермы и спросил, нельзя ли здесь купить курицу, – никто не сомневался, что это был Клайд. Один фермер клялся, что видел Бонни и Клайда, лежавших на стеганом одеяле под соснами, совсем голых, и их тела ритмично двигались. Возможно, все эти истории были выдумками, а может, и нет. Однако никто не обратился в полицию: никому не хотелось быть убитым в собственной постели.

Весенняя идиллия Бонни и Клайда длилась недолго. Деньги заканчивались, и в пятницу 27 апреля они снова пустились в путь.[297]После остановки в Мемфисе Клайд направился на север, пересек Арканзас и Миссури и въехал в Канзас. В субботу во второй половине дня они достигли города Топик, где принялись ездить по улицам, высматривая машину, о которой мечтал Клайд. Скоростной желто‑коричневый «Форд V‑8 дилакс» обнаружился у дома № 2107 по Гейбл‑стрит. Бонни и Клайд угнали этот автомобиль и направились в Северо‑Западную Айову. Они долго ехали вдоль зеленеющих полей, выбирая банк, чтобы его ограбить. Ограбление произошло 3 мая. Клайд взял с собой на дело Мэтвина и Палмера, а Бонни осталась в машине. Однако улов оказался мизерным: всего около 700 долларов.

4 или 5 мая они высадили Палмера в Уичито, а сами поехали в Джоплин. Там Клайд черкнул письмо своей матери: он сообщал, что снова едет в Луизиану. Но если Клайд полагал, что не увидит родственников недели две, то Бонни думала иначе. Она уговорила его довезти ее до Далласа, чтобы повидаться с матерью. В воскресенье 6 мая они проехали мимо бензозаправки семьи Бэрроу и бросили на ходу бутылку. В ней назначалась встреча тем же вечером в четырех милях от Далласа.

Вечер был теплый, веял легкий ветерок. Бонни и ее мать сидели на одеяле и разговаривали часа два. Они посмотрели новые фотографии: Клайд и Палмер в изящных весенних костюмах, причем Клайд обнимает Бонни. Вид у него крутой, а на коленях винтовка.

– Мама, – сказала вдруг Бонни, – когда они нас убьют, не отдавай нас похоронному бюро. Привези меня домой.

Миссис Паркер сжала запястье дочери:

– Бонни, не надо, пожалуйста!

Бонни улыбнулась:

– Ну, мама, не расстраивайся. Почему бы нам об этом не поговорить? Скоро это уже случится. И ты это знаешь, и я знаю. Весь Техас это знает. И я тебя прошу: не отдавай мое тело гробовщикам. Привези меня домой, когда я умру. Я так давно не была дома. Я хочу лежать у нас на дворе и чтобы ты сидела рядом. И чтобы была длинная прохладная тихая ночь, прежде чем мы расстанемся. Это было бы так прекрасно и спокойно. – Она показала на фотографию, где Клайд ее обнимал. – Вот эта мне нравится. И вот еще что, мама. Когда они нас убьют, не говори никогда ничего плохого о Клайде. Пожалуйста, пообещай мне и это тоже.

Прежде чем уехать, она отдала матери свое новое стихотворение, потом обняла ее и пообещала вернуться через две недели. После этого она села в машину рядом с Клайдом, они двинулись в восточном направлении и исчезли. В течение двух недель о них ничего не будет слышно: ни подтвержденных сведений об ограблениях банков, ни писем, ни слухов об их местопребывании. Возможно, они ездили по Арканзасу, Миссисипи и Теннесси, но это только догадки.

Точно известно только то, что вечером в понедельник 21 мая Клайд снова подъезжал к их ветхому новому жилищу в округе Бьенвилл. Желто‑коричневый «форд» трясся по ухабистым проселочным дорогам среди высоких сосен. Все трое радовались возвращению, в особенности Генри Мэтвин: он все время повторял, что соскучился по родителям. Бандиты были грязны, они устали, им надоело мыться в ручьях и ночевать в машине. Бонни говорила, что ни разу не спала в настоящей постели со времени перестрелки в Дексфилд‑парке, то есть с прошлого лета. Теперь у них был какой‑никакой дом, и Клайду очень хотелось поскорее добраться до места и улечься спать. А потом он займется охотой и рыбалкой.