Октября – 20 ноября 1033 года

 

Из всех преступников нашего времени, к чьей деятельности было приковано внимание широкой публики, не найдется, по всей вероятности, человека, чья карьера так наглядно иллюстрировала бы все недостатки правоохранительной системы, как Джон Диллинджер.

Мэлвин Пёрвис

 

 

Лима, Огайо

Октября, четверг

 

Джон Диллинджер сидел за столом в помещении тюрьмы и играл в пинокл^{54} с тремя другими заключенными. Вооруженные полицейские привезли его в Лиму – город на пересечении нескольких важных дорог в Огайо, – чтобы он предстал перед судом по обвинению в незначительном ограблении, совершенном в августе в близлежащем Блафтоне. Это была не регулярная тюрьма, а всего лишь крыло дома шерифа Джесса Сарбера на городской площади. Напротив, через переулок, было видно здание суда округа Эллен. Сарбер, кругленький человечек самого добродушного вида, пошел служить в полицию после того, как разорился в самом начале Великой депрессии, а до этого занимался торговлей подержанными автомобилями. Его жена прекрасно готовила, и заключенные получали на обед отличные свиные отбивные и жареные ребра с пюре.

Диллинджер не ожидал, что для него все так закончится. К моменту ареста он довольно долго не грабил банки, поскольку у него началась депрессия вроде той, что постоянно была у Красавчика Флойда. Но внешне он почти всегда оставался бодрым и веселым.

Именно это люди в нем и запомнят: вежливость, озорное подмигивание, мужественность, неизменное жизнелюбие. Подавленное настроение возникало только тогда, когда он вспоминал о своей семье. Ему было 30 лет, но он все еще ценил чужое мнение о себе, нуждался в одобрении своего отца и сестры. И если уж быть преступником, считал он, то таким, каким люди будут восхищаться. Семья переживала тяжелые времена, и ему хотелось ей помочь. А больше всего Диллинджеру хотелось внимания и уважения со стороны других людей, может быть, потому, что его отец был человеком суровым и уделял сыну мало внимания.

В отличие от Малыша Нельсона и других бандитов эпохи Великой депрессии, Диллинджер не был выходцем из самых низов. Он родился 22 июня 1903 года в Индианаполисе, в районе, где жили люди, принадлежащие к среднему классу. Его отец, Джон Вильсон Диллинджер, занимался торговлей бакалейными товарами. Это был мрачный человек, равнодушный к любым соблазнам. Его жена, Молли, умерла от сердечного приступа, когда сыну исполнилось всего четыре года. Семья была достаточно обеспеченной: отец владел собственным магазином. Он развозил бакалею по всей округе и зарабатывал так хорошо, что мог вкладывать деньги в недвижимость: он купил четыре дома. При этом, по любым меркам, он очень много работал и очень мало занимался сыном. Как и Клайда Бэрроу, Диллинджера‑младшего вырастила старшая сестра. Сестру Диллинджера звали Одри – рыжеволосая девушка, на тринадцать лет старше его. Она вышла замуж в 1906 году, но жила с мужем у своего отца еще несколько лет, вплоть до 1912 года, когда старший Диллинджер женился во второй раз.

Как и у Автомата Келли, отношения с мачехой у Диллинджера не сложились. Взаимная неприязнь усилилась, после того как у нее появились свои дети. В Диллинджере росло чувство подростковой непокорности, хотя ни друзья, ни учителя пока не видели особых причин для беспокойства. Но ухудшающиеся с каждым годом отметки вызывали все более серьезные столкновения с отцом: в средней школе № 38 Диллинджер считался забиякой и никудышным учеником.

В шестом классе Джонни был вожаком компании хулиганов, называших себя «Грязная дюжина». Они крали у фермеров арбузы и воровали ведра с углем, чтобы потом перепродать их кому‑нибудь по соседству. Однажды Диллинджера арестовали за кражу угля, но судья только прочитал ему нравоучение и отпустил восвояси. Отец был куда менее снисходителен. Согласно Джону Толанду, который в начале 1960‑х годов беседовал с друзьями детства будущего знаменитого бандита, Диллинджер‑старший, чтобы обуздать сына, пытался заставить его заниматься торговлей и чуть ли не привязал к своему фургончику. Но тяжелая отцовская рука не исправила Джона. Наоборот, он совсем вышел из‑под контроля. Один из его приятелей рассказывал Толанду, что Диллинджер совершил в это время несколько мелких преступлений: например, воровал виски, а какого‑то мальчишку терроризировал, угрожая распилить циркулярной пилой. Однако к ответственности его ни за что не привлекали. В 16 лет Диллинджер бросил школу и стал работать в разных местах в Индианаполисе.

На следующий год, в марте 1920 года, вся семья переехала на ферму, находившуюся на окраине городка Морсвилл, в пятнадцати милях к юго‑западу от Индианаполиса. Сначала у них была маленькая ферма, но вскоре они приобрели довольно большое ранчо – 60 акров к северу от Морсвилла, возле шоссе № 267. Морсвилл – это крошечный сонный городишко, и юному Диллинджеру было там скучно до одури. Работать в поле он не желал и проводил время, охотясь на белок или играя в бейсбол. По ночам пропадал в бильярдной под названием «Час отдыха» и подобных ей заведениях в Мартинсвилле (городе в пятнадцати милях к югу от Морсвилла). Как и Красавчик Флойд, Диллинджер вскоре подружился в бильярдных с людьми много старше себя – крутыми парнями, которым он силился подражать.

Так прошло несколько лет. Диллинджер продолжал жить в Морсвилле, играя в кости, катая шары, охотясь, транжиря деньги, которые его отец наживал тяжким трудом, и изредка принимаясь за случайную работу. В 1923 году ему исполнилось 20 лет, но он не имел ни малейшего понятия о том, чем бы заняться в жизни. Тогда Диллинджер, как и Флойд, решил пойти в армию. У Флойда дальше намерений дело не пошло, а Диллинджер действительно записался во флот. Он прошел учебку и 4 октября 1923 года получил назначение на военный корабль «Юта», стоявший в бостонской гавани. Как и Клайд Бэрроу, в Массачусетсе Диллинджер заскучал по родным краям. Не прошло и трех недель после начала службы, как он сбежал в самоволку. По возвращении трибунал осудил его на десять Дней одиночки и сделал вычет из его жалованья. Как только Диллинджеру разрешили сойти на берег, он снова ушел в самоволку. Его снова судили, и после этого Диллинджер сбежал совсем. Он был внесен в список дезертиров, и за его поимку впервые назначили вознаграждение – 50 долларов.

В начале весны следующего года он снова появился в Морсвилле, объяснив родным, что был комиссован из‑за последствий лихорадки. В это время он захотел испытать себя в семейной жизни и женился на 16‑летней девушке по имени Берил Ховиос. Некоторое время молодожены прожили на ферме родителей Верил, а потом сняли квартиру в Мартинсвилле. Семейная жизнь не утихомирила Диллинджера. У него по‑прежнему не было ни работы, ни цели в жизни, и он быстро вернулся к старым занятиям – околачивался в бильярдных.

Жизнь его круто переменилось в субботу 6 сентября 1924 года. В этот день он пьянствовал с одним из своих приятелей по бильярдной – недавно вышедшим из заключения 31‑летним Эдом Синглтоном. Винные пары и собственный идиотизм подтолкнули собутыльников ограбить пожилого местного бакалейщика – друга семьи Диллинджер Фрэнка Моргана. Джон слышал где‑то, что Морган имеет привычку по вечерам относить домой заработанные за день деньги. Бакалейщик шел домой, и тут из переулка у церкви вылетел Диллинджер и ударил его по голове железным шкворнем, обернутым в платок. Морган упал и закричал, призывая на помощь. Тогда Диллинджер потянул из кармана пистолет. Тот вдруг самопроизвольно выстрелил, и незадачливый грабитель пустился бежать. Синглтон, ожидавший в припаркованной неподалеку машине, скрылся с места преступления, бросив своего подельника. В воскресенье помощник шерифа приехал на ферму Диллинджеров и арестовал Джона. Прокурор сказал Диллинджеру, что судья, возможно, окажет снисхождение, если подсудимый признает свою вину и извинится перед потерпевшим. Диллинджер пропустил это мимо ушей. Он даже не позаботился нанять адвоката – и это оказалось серьезной ошибкой. Судья Джозеф Вильямс решил в назидание другим упечь парня на полную катушку и приговорил к небывалому для таких случаев сроку – от 10 до 12 лет. Семья была в шоке, особенно когда узнала, что Эд Синглтон, нанявший адвоката и сумевший договорится с новым судьей, получил (несмотря на показания Диллинджера против него) срок от 2 до 14 лет. В конечном итоге Синглтон отсидел два года. «Когда мы услышали приговор, – вспоминала Одри, – отец чуть не потерял сознание. Я подумала, что у него разрыв сердца случится. А Джон после этого приговора покатился дальше под гору: от плохого к худшему».[110]

В конце 1924 года Диллинджера доставили в тюрьму штата Индиана в городке Пендлтон. Он был ожесточен и рвался на свободу.

За первые несколько недель в тюрьме он дважды пытался сбежать. Один раз спрятался в куче мусора, предназначенной на вывоз. А во второй раз, когда его привезли в Морсвилл для дачи показаний против Синглтона, просто пустился бежать по улице, но тут же был пойман.

На его дальнейшую жизнь сильное влияние оказали новые знакомые, с которыми он встретился и вскоре подружился в Пендлтоне. Один из них – Гарри Пирпонт, или просто Пит. Этот красавец с проницательными серыми глазами был закоренелым преступником. Он отбывал срок от 10 лет до 21 года за ограбление банка в Кокомо (Индиана).[111]Другим был долговязый и неуклюжий парень родом из Форт‑Уэйна (Индиана), по имени Гомер Ван Митер. Он будет дольше всех помогать Диллинджеру в его преступлениях.

Детство Ван Митера было гораздо тяжелее, чем у его будущего напарника. Еще в шестом классе Ван Митер бежал из родного города в Чикаго. Там он работал посыльным в гостинице, а в 17 лет был арестован за угон машины. Через год его освободили условно‑досрочно. Ван Митер пробыл на свободе два месяца: вместе с еще одним парнем его взяли за ограбление пассажиров поезда в Толедо. «Этот человек принадлежит к типу крайне опасных преступников, – писал о нем начальник тюрьмы в Пендлтоне. – У него совершенно извращено моральное чувство, и он не собирается заниматься ничем, кроме преступной деятельности. <…> Это убийца по призванию, и если общество заботится о своей безопасности, то его следует держать в тюрьме до конца жизни».

Дружба с Пирпонтом и Ван Митером способствовала «закалке» Диллинджера. Когда обоих его приятелей перевели в тюрьму города Мичиган‑Сити, он тоже подал прошение о переводе туда. 15 июля 1929 года его желание было исполнено. На новом месте 26‑летний Диллинджер оказался среди «высшего света» преступного мира. Зэки из Пендлтона – угонщики машин и мелкие грабители – казались детьми рядом с новыми знакомыми. В Мичиган‑Сити сидели люди куда старше и с куда более серьезным криминальным прошлым: уже изрядно постаревшие грабители банков из Техаса и Оклахомы, убийцы из гангстерского синдиката и мошенники.

Диллинджер не был образцовым заключенным, но тем не менее за три года в Мичиган‑Сити крупных нарушений он не совершил. Несколько раз его наказывали, в том числе дважды карцером: за кражу арбуза и за найденную в его камере опасную бритву. А один раз его наказали, застукав в кровати с другим заключенным, – как и Элвин Карпис, Диллинджер не брезговал гомосексуальными связями, когда оказывался за решеткой.

В тюрьме Мичиган‑Сити он стал настоящим преступником, хотя при этом оставался неконфликтным человеком и легко завязывал дружбу со всеми.

Его приятель Пит Пирпонт уже несколько раз пытался бежать: прятался в мусорных баках и т. п. В середине 1932 года Пирпонт стал поговаривать о другом способе побега – вооруженном нападении на тюремщиков. Возможно, на него повлияли разговоры с Чарльзом Мэкли – 43‑летнем бутлегером, превратившимся в грабителя банков. Этот человек отбывал 15‑летний срок, начавшийся в 1928 году после ареста в Хаммонде. Мэкли был здоровенный мужчина с квадратной челюстью и блестящими глазами. Он призывал Пирпонта набраться терпения и тщательно спланировать побег.

Мэкли и Пирпонт хотели бежать большой компанией, и вскоре к ним присоединились еще двое грабителей банков. Первым был красавчик и краснобай Расселл Кларк – бандит из Детройта, отбывавший 20‑летний срок за ограбление, совершенное в 1927 году. Вторым – Джон Гамильтон по кличке Ред, 34‑летний рассеянный человек, родом из Северного Мичигана. Он был приговорен к 25 годам. У Гамильтона на правой руке не хватало двух пальцев (он утратил их в детстве в результате несчастного случая, когда катался на санках). Впоследствии он станет одним из ближайших помощников Диллинджера. В течение нескольких месяцев эти четверо строили планы, как вырваться на свободу. Но все их расчеты упирались в одно: чтобы бежать, требовалось достать оружие. Без пистолетов ничего бы не получилось, а пронести их в тюрьму было очень трудно. Тут мог помочь только надежный человек на воле.

И тогда – это было, скорее всего, в конце 1932 года – они подумали о Диллинджере. Он подходил по всем статьям. Весь свой срок Диллинджер строчил прошения о досрочном освобождении, и теперь оно уже близилось. Как‑то раз Пирпонт отозвал Диллинджера в сторонку. Через тридцать лет тюремное начальство будет строить догадки, что именно он тогда наговорил: наверное, рассказывал про шикарную жизнь грабителей банков, которые носят шелковые костюмы, останавливаются в лучших отелях и спят с самыми дорогими шлюхами. Пирпонт пообещал, если Диллинджер поможет задуманному им с товарищами побегу, взять его в банду – поначалу как шофера. Диллинджера, скорее всего, долго уговаривать не пришлось. Он ведь читал газеты, а они каждое утро приносили известия о том, что бандиты опять взяли банк где‑нибудь на Среднем Западе. Одна только банда Баркеров‑Карписа ограбила семь банков. Все вокруг говорили, что это легкий способ заработать деньги.

Что бы ни двигало Диллинджером – преданность друзьям, амбиция или просто отсутствие цели в жизни, – но он согласился помочь. Взамен Пирпонт поделился с ним своими профессиональными знаниями. Он написал два списка. В первом перечислялись банки, которые Диллинджер, как считали его старшие друзья‑бандиты, сумеет ограбить. Возможно, они научили его и другим вещам, необходимым для того, чтобы «разбить кувшин», как они говорили: в какое время дня лучше совершать нападение, как управиться с посетителями банка, как заставить служащих открыть сейф. Во втором списке были имена надежных людей, которые могли бы работать с ним в паре. Пирпонт и Мэкли рассудили так: если Диллинджер ограбит пару банков, то у него хватит денег на то, чтобы купить оружие и каким‑то образом передать его в тюрьму. Заметим, что все это не более чем предположения, не подтверждающиеся никакими документами из архивов ФБР или тюрьмы в Мичиган‑Сити.

В конце апреля семья Диллинджера подала прошение о его условно‑досрочном освобождении. К петиции присоединился судья, который девять лет назад вынес приговор, а также пострадавший – бакалейщик Фрэнк Морган. Они писали о том, что семье нужна помощь Диллинджера. Трое из четырех судей, решавших вопрос, проголосовали «за», четвертый воздержался. 10 мая губернатор Пол Макнатт подписал решение об условно‑досрочном освобождении Диллинджера, и тот вышел на свободу.

Как мы уже видели раньше, Диллинджер не стал терять время и сдержал слово, данное Пирпонту. Он выждал три месяца, а после того как Пирпонту отказали в досрочном освобождении, со второй попытки переправил в тюрьму оружие. Благодаря этому побег прошел по плану. Но по иронии судьбы, как только его приятели оказались на свободе, сам Диллинджер угодил за решетку. Теперь ему предстояло просидеть в тюрьме не менее двадцати лет.

Четверг 12 октября был уже вторым днем, который Диллинджер проводил в Лиме. Вечером он поужинал свиной отбивной с пюре и сел играть в карты. Пришел шериф Сарбер, сел за свой стол в конце коридора и развернул газету «Лима ньюс». На первой странице крупным шрифтом было напечатано известие о продолжающемся суде над Автоматом Келли в Оклахоме. Жена Сарбера Люси устроилась напротив мужа и принялась разгадывать кроссворд. Часов в шесть подошел помощник шерифа Вилбур Шарп. Он снял пояс, на котором висела кобура с пистолетом, кинул его на стол, а сам плюхнулся на кушетку. К нему подошел пес Сарбера по кличке Брауни. Шарп почесал собаку за ухом.

В 18 часов 25 минут дверь вдруг отворилась и вошли три человека в костюмах. Миссис Сарбер была так увлечена своим кроссвордом, что даже не подняла на них головы.

– Чего вам? – спросил шериф у одного из пришедших.

Этот человек был одет в пальто поверх темно‑серого костюма, на голове фетровая шляпа.

– Мы из Мичиган‑Сити, – ответил тот. – Нам нужен Джон Диллинджер.

– Покажите свои удостоверения.

– Сейчас покажем, – ответил неизвестный.

Его пронзительные серые глаза были последним, что увидел Джесс Сарбер, прежде чем этот человек вытащил пистолет и выстрелил шерифу в грудь.

 

Побег группы заключенных из тюрьмы в Мичиган‑Сити, состоявшийся 26 сентября, попал на первые полосы газет по всей стране. В этот дождливый день Пирпонт, Мэкли и еще восемь заключенных, вооруженные тремя кольтами 45‑го калибра, которыми их снабдил Диллинджер, взяли в заложники несколько тюремщиков. Затем они прошли в здание администрации: часовые на стенах тюрьмы видели, что заключенные идут в сопровождении конвоя, который возглавляет дежурный офицер, и не заподозрили ничего неладного. Здесь четверо бандитов захватили приехавшего в тюрьму шерифа и вместе с ним сели в его машину. Сразу после их отъезда Пирпонт и пятеро оставшихся перебежали через улицу к заправке «Стэндард ойл» и угнали один из стоявших там автомобилей.

Им удалось объехать заставы, выставленные полицией Индианы на дорогах по всему штату. Группа Пирпонта, в которую входили Чарльз Мэкли, Расселл Кларк, Джон Гамильтон, а также мошенник по имени Эд Шоуз и бывший сокамерник Диллинджера Джим Дженкинс, без приключений добралась до Индианаполиса, где жила подруга Пирпонта Мэри Киндер. Этим людям повезло, а в первой группе трое из четверых беглецов были убиты или возвращены в тюрьму уже через несколько дней.

Бандиты приоделись – за одеждой сбегала одна из подруг Мэри. На следующий вечер к ним приехал напарник Диллинджера по грабежам Гарри Коупленд. Он сказал, что нашел для них надежное убежище: снял дом в городе Гамильтон (Огайо), к северу от Цинциннати.

Как только Мэри Киндер рассказала, что Диллинджер арестован, Пирпонт и другие твердо решили его освободить. Их приготовления, однако, начались не совсем гладко. Шестеро беглецов угнали машину, чтобы ехать в Гамильтон, и на окраине Индианаполиса за ними погналась полиция. Во время погони Джим Дженкинс каким‑то образом выпал в открывшуюся дверцу, вскочил и попытался спастись бегством. Но его заметили и застрелили вооруженные жители деревни Бин‑Блоссом. Другие пятеро добрались до Гамильтона тем же вечером.

Там они стали строить планы спасения Диллинджера. В первую очередь требовались деньги на текущие расходы – на еду, сигареты и бензин, – и потому решено было ограбить банк. Во вторник 3 октября (через неделю после побега), во второй половине дня, бандиты вломились в отделение Первого Национального банка в Сент‑Мэри (Огайо) – родном городке Чарльза Мэкли, находящемся совсем недалеко от Лимы, где содержался Диллинджер. На этот раз обошлось без стрельбы, и той же ночью бандиты вернулись в Гамильтон. Они стали богаче на 11 тысяч долларов. Банкноты, похищенные из банка, оказались новенькими, только что отпечатанными, и расплачиваться ими было опасно. Мэри Киндер трудилась несколько дней, высушивая бумажки на солнце и разглаживая утюгом, чтобы они выглядели потрепанными. Когда деньги приняли такой вид, что их можно было тратить без опаски, бандиты наведались в Лиму на разведку. Как мы помним, сыщик Мэтт Лич предупреждал полицию, что бежавшие из Мичиган‑Сити преступники попробуют освободить своего дружка, но к его словам никто не прислушался, и дополнительную охрану в тюрьме не выставили. Бандиты решили напасть на следующий день – в День Колумба, 12 октября.

Шериф Сарбер был смертельно ранен. Кровь лилась из раны на его груди, но он все‑таки пытался подняться с пола. Пирпонт, стоявший перед ним, заорал: «Давай ключи от камер!» Сарбер не ответил, и тогда Мэкли наклонился к нему и ударил по голове рукояткой пистолета. Тот неожиданно выстрелил, все перепугались. Пирпонт навел свой кольт на Сарбера.

– Дай ключи, – повторил он.

– Не стреляйте в него больше! – крикнула миссис Сарбер.

Она вытащила из ящика стола ключи и кинула их Пирпонту. Тот направился к решетке, отделявшей тюрьму от полицейского офиса. Один из арестованных высунул голову из‑за угла. Пирпонт выстрелил поверх его головы. «А ну назад, сукины дети! – крикнул он. – Нам нужен только Джон».

Диллинджер кинулся в свою камеру, схватил пальто и шляпу и направился к выходу. Умирающий Сарбер лежал в луже крови. Диллинджер посмотрел на шерифа, но ничего не сказал и поспешил выйти. «Зачем вы это сделали со мной? – простонал Сарбер. Он повернул голову к жене, которая склонилась над ним, и сказал: – Похоже, мать, мне придется тебя покинуть».

Через полтора часа Джесс Сарбер умер в местной больнице. Весь вечер на улицах Лимы завывали сирены. Полиция и высыпавшие из своих домов вооруженные граждане устанавливали заставы на дорогах. А бандиты тем же вечером добрались до арендованного ими дома в Гамильтоне. Теперь у Диллинджера был выбор. Он мог бы оставить банду и уехать туда, где его никто не знает, однако предпочел остаться со своими приятелями и превратиться в грабителя банков – на этот раз уже профессионального.

Для того чтобы заняться грабежами, было необходимо оружие, причем не только пистолеты, но и автоматы Томпсона, а также бронежилеты. В субботу вечером в Оберне – городке, находящемся сразу за границей штата Индиана, – офицер по имени Фред Крюгер вернулся в здание полицейского управления. Он сел на место дежурного и развернул пакет с попкорном. В этот момент вошли двое в костюмах. В руках у каждого из них было по два пистолета.

– Можешь не вставать, – сказал один из них. – Мы не собираемся никого убивать, если только нас не заставят это сделать. Есть у вас оружие?

– Есть, – ответил Крюгер и потянулся к пистолету.

– Не беспокойся, – вежливо сказал бандит. – Я его сам возьму.[112]

Они разоружили Крюгера и дежурного полицейского и заперли их в камере предварительного заключения. Открыв оружейную комнату, бандиты выволокли оттуда и погрузили в машину целый арсенал: автомат Томпсона, смит‑вессон 38‑го калибра, два винчестера, в том числе один 16‑зарядный, кольт 45‑го калибра, несколько сотен патронов и три бронежилета.

Из Оберна бандиты направилась в Чикаго, рассчитывая затеряться там.[113]Следующие несколько дней они подыскивали съемную квартиру. 20 октября, через четыре дня после налета в Оберне, снова вышли на дело с целью добыть еще оружия и боеприпасов. В эту пятницу вечером трое бандитов явились в муниципалитет городка Перу (Индиана), находящегося в часе езды к северу от Индианаполиса, и направили пистолеты на дежурных полицейских.

«Целую неделю ни в кого не стрелял, – сказал один из бандитов (Пирпонт – впоследствии он был опознан). – Продырявить, что ли, кого‑нибудь из вас, копы?»[114]Он держал полицейских на мушке, а двое его сообщников (одним из них был Диллинджер) ворвались в комнату, где хранилось оружие, выложили его на одеяло, завязали в узел и оттащили в машину. Им досталось шесть бронежилетов, два обреза, два винчестера и шесть пистолетов 38‑го калибра. Прежде чем уйти, бандиты отобрали у полицейских личное оружие и сорвали с них значки.

Только теперь Пирпонт и Диллинджер почувствовали себя готовыми взять банк. Их выбор пал на отделение Центрального Национального банка в Гринкасле (Индиана), к западу от Индианаполиса. Этот город известен тем, что там расположен Университет Де По. В субботу в нем состоялся вечер встречи выпускников, и Мэкли уверял, что банки должны просто лопаться от наличных денег. В понедельник в 14 часов 45 минут в центре Гринкасла, на Джексон‑стрит, появился черный «студебекер». Он остановился прямо напротив банка. Из машины вышли пять человек: Диллинджер. Пирпонт, Мэкли, Джон Гамильтон и еще один бандит, чье имя осталось неизвестным. Скорее всего, это был либо Гарри Коупленд, либо Расселл Кларк. Все они были одеты в пальто, под которыми прятали оружие.

Войдя в банк, Пирпонт прошел к одному из окошек и попросил разменять 20‑долларовую купюру. Кассир отослал его к другому окошку, и тогда Пирпонт вытащил автомат.

Диллинджер, с пистолетом в руке, перепрыгнул через ограждение и, угрожая кассирам оружием, загнал их всех в хранилище. Впоследствии банковские служащие и присутствовавшие при нападении клиенты будут дружно выражать свое удивление тому, как хладнокровно и методично действовали грабители. Бандиты выгребли всю наличность из ящиков и касс в миткалевые мешки. Никто не подал сигнала тревоги: в офисе шерифа, располагавшемся напротив банка, ничего не заметили.

Когда все было закончено, грабители взвалили тяжелые мешки на спины, как злобные Санта‑Клаусы, и проследовали к «студебекеру». Через несколько секунд их и след простыл, запоздалая погоня ни к чему не привела. Из Гринкасла банда направилась в Чикаго. Им досталось 75 тысяч долларов, по 15 тысяч на каждого. О дерзком грабеже говорили повсеместно, в течение двух недель это была одна из главных тем для обсуждения. А для бандитов пришло время передохнуть и развлечься.[115]

 

Диллинджер и его приятели вернулись в Чикаго как раз в то время, когда банда Баркеров бежала оттуда, спасаясь от облав, которые начались после неудачного ограбления Федерального резервного банка. По одному и по двое они пробирались через Великие равнины в Рино (Невада). Первыми туда приехали Карпис и Делорес Делани, – это было 27 сентября. По дороге они останавливались переночевать в Каунсил‑Блафсе (Айова) и в Ролингсе (Вайоминг). В Рино Карпис поставил машину недалеко от «Банк‑клуба», выдал Делорес 20 долларов на игровые автоматы, а сам отправился на встречу с местным преступным авторитетом Биллом Грэмом.

После горячих приветствий Карписа отозвал в сторонку партнер Грэма Джим Маккей. «Слушай, – сказал он, – ты помнишь того пацана, который тут околачивался, Джимми этого?» – «Ну да», – ответил Карпис и рассказал о том, что познакомил Малыша Нельсона с преступным миром Сент‑Пола и Чикаго.

– Послушай, – сказал Маккей, – этот парень очень опасен. Он скоро много лишнего наделает. Я надеюсь, вы его к себе в банду не взяли, а? И сюда он снова не собирается?

Карпис улыбнулся:

– Слушай, Джим, но это же всего лишь бешеный пацан…

– В том‑то и дело! Он вообще никогда не думает, стрелять или не стрелять. Я ехал с ним как‑то вместе на север Калифорнии, и там у озера Тахо останавливает нас полицейский патруль, просто чтобы фары проверить. Так что ты думаешь? Он их чуть не перестрелял Уже готов был начать палить.

Остальные члены банды подтянулись в Рино спустя несколько дней. Док Баркер приехал не один: с ним был его друг детства, сильно пьющий мужчина по имени Гарри Кэмпбелл. Мамаша Баркер осталась в Чикаго. Она угрюмо выслушала сообщение о том, что ее дети собираются уезжать, и даже не подняла головы от своих пазлов, когда Карпис пришел попрощаться. В Рино потянулись долгие дни и недели безделья. Карпис и Делани проводили уик‑энды на ранчо одного «дуда».^{55} Они охотились на калифорнийских зайцев‑чернохвостиков, много ходили пешком и рано ложились спать. Остальные расслаблялись в казино и посещали кинотеатры.

Однажды Карпис решил отвезти Делорес в Сан‑Франциско. Они взяли с собой Дока Баркера, у которого загноился раненый палец, и ему нужно было в больницу в Вальехо (Калифорния). Этой больницей заправлял примечательный тип из бывших уголовников Тоби Вильямс. Некогда он был медвежатником, а затем завел больницу, где нанятые им доктора делали операции гангстерам со всей страны.

В Сан‑Франциско они повидались с компанией бутлегеров, известной Карпису по рассказам Билла Грэма, и оказалось, что эти люди – бывшие члены банды, в которую входил Малыш Нельсон. Потом познакомились с барменом, тот хвастался своими связями в Голливуде. После этой встречи Делорес уже ни о чем, кроме Голливуда, говорить не могла. «А давай возьмем его с собой, этого бармена! – приставала она к Карпису. – Как ты думаешь, он познакомит нас со звездами?»

Когда они вернулись в Рино, Делорес по‑прежнему говорила только о Голливуде, и в конце концов Карпис согласился отвезти ее в Лос‑Анджелес. Они пообещали товарищам вернуться через неделю и двинулись на юг. Сначала они попали в сонный, затерянный в пустыне городок, называвшийся Лас‑Вегас. Здесь Карпис повидался с парой приятелей Гарри Сойера – они владели маленьким и плохо посещаемым казино. Карпису Лас‑Вегас показался настоящим краем света. Через несколько дней они с Делорес продолжили путь и вскоре прибыли в Лос‑Анджелес. Пожили в отеле в самом центре, а потом направились в Беверли‑Хиллс в надежде увидеть кого‑нибудь из звезд. Карпис долго гонял машину туда‑сюда по усаженным пальмами проспектам, пытаясь разглядеть какое‑нибудь знакомое лицо, но все без толку. У Делорес вконец испортилось настроение. «Ну конечно, – ворчала она, – как можно увидеть знакомое лицо, если тут все ходят в черных очках? Кинозвезду, наверное, только тогда и отличишь, когда все столпятся вокруг нее и станут просить автографы».

Они поехали на Голливудские холмы, чтобы отыскать дом Кларка Гейбла. Карпис несколько раз сбивался с дороги. Немного погодя он заметил следующую за ним патрульную машину. «А ну его к чертовой матери, мотаем отсюда, – пробормотал он. – А то они нас, чего доброго, остановят».

Напуганный этим случаем, Карпис поскорее рассчитался в отеле и двинулся в Рино самым коротким путем – через Долину Смерти. Воссоединившись с другими членами банды, парочка втянулась в их обычную жизнь: они околачивались в казино, играли в кено,^{56} мечтали о поездке на Гавайи (куда им попасть было не суждено) и подумывали о том, не ограбить ли банк на окраине Сан‑Франциско. Эту размеренную жизнь нарушило только одно происшествие: Гарри Кэмпбелл неудачно засунул себе в карман пистолет – и тот чуть не отстрелил бандиту мошонку. В конце концов все члены банды пришли к единому решению: пора возвращаться в Чикаго.[116]

 

На Среднем Западе уже начался листопад, а загадка – кто устроил бойню в Канзас‑Сити – все еще оставалась не решенной. 13 сентября прокуратура штата Миссури предъявила обвинение нескольким фигурантам, но в ее действиях ощущалась неуверенность. Это был компромисс: федеральная власть требовала поскорее завершить дело, а местные прокуроры вообще не находили состава преступления в действиях подозреваемых. В результате обвинили преступников, косвенно причастных к убийству, – Дэфи Фармера и его товарищей наряду с шестью возможными убийцами – Красавчиком Флойдом, а также Харви Бейли и его бандой. Но обвинили только в препятствовании правосудию. ФБР по‑прежнему считало, что преступление совершил Берн Миллер вместе с Бейли и беглецами из канзасской тюрьмы. А Бейли, арестованный по делу Уршела и заключенный в тюрьму Левенуэрта, разумеется, решительно отрицал свою причастность к бойне.

У Бейли было алиби, и люди Гувера ничего не могли с этим поделать. За три месяца они так и не нашли никаких доказательств, подтверждающих, что Бейли или кто‑то из его бандитов находился: в день убийства на вокзале в Канзас‑Сити. Правда, один свидетель по имени Сэмюел Линк показал, что Бейли там был, но этого человека вскоре совершенно дискредитировал один из его приятелей, заявивший следствию: «Линка иногда заносит, и тогда он принимается болтать, будто ездил вместе с Тедди Рузвельтом в Южную Америку и будто знаком со всеми коронованными особами Европы».[117]Кроме того, оказалось, что из оружия, принадлежавшего Бейли, ни как не могли быть выпущены пули, найденные на месте преступления. Почти после каждого ограбления банка на Среднем Запад бандитские пули отправляли в полицейскую лабораторию в Канзас‑Сити. Здесь изучали пули Бонни и Клайда, оставшиеся в Платт‑Сити, а также пули, выпущенные Малышом Нельсоном в Гранд‑Хейвене, но ни одна не соответствовала пулям из Канзас‑Сити.

Понимая, что дело против Бейли разваливается, агенты ФБР сосредоточились на поисках так и не найденных соучастников преступления. Хозяин игорного заведения в Хот‑Спрингсе Дик Галатас исчез бесследно. Оставшиеся на свободе члены банды Бейли грабили банки по всей Оклахоме. В начале октября один из них – Большой Боб Брэди – был ранен и взят под арест в Нью‑Мексико, однако выживший после бойни фэбээровец Рид Веттерли (к тому времени он уже вышел из больницы, но все еще пребывал в состоянии депрессии) этого бандита не опознал. Самым печальным было то, что у бюро не осталось никаких ниточек, ведущих к Верну Миллеру или его подруге Вай Матиас. Агенты в Сент‑Поле, Чикаго и Канзас‑Сити теперь перебирали версии, отвергнутые в начале расследования.

Через три недели наметился выход из тупика, в который зашло следствие. Чикагские агенты вспомнили, что еще несколько месяцев назад информатор сообщил: в одном из ночных клубов работает официанткой лучшая подруга Вай Матиас по имени Бобби Мур. Летом Мэлвин Пёрвис установил было за ней наблюдение, но, после того как ФБР вышло на след самой Матиас и принялось гоняться за ней по всему Восточному побережью, слежку за ее подругой прекратили. Трудно объяснить, почему в течение нескольких месяцев никому не пришло в голову снова заняться Бобби Мур. Последним ее местожительством, известным бюро, был дом со съемными квартирами под названием «Шэрон» на Шеридан‑роуд. Управляющую этим домом вызвали в офис ФБР 26 октября, и она опознала по фотографиям не только Мур, но и Матиас. Подруга Верна Миллера (или женщина, очень на нее похожая) сняла одну из квартир в этом доме еще в конце августа.

 

В конце 1933 года ФБР было еще далеко до той организации профессиональных борцов с преступностью, какой оно стало позднее. Поимку Автомата Келли можно назвать скорее случайной удачей, чем закономерным следствием проделанной работы. «Ребята из колледжа», служившие в ведомстве Гувера, отличались редкостной энергией, но опыта у них было маловато. Это подтверждала практика: подозреваемых вроде Вай Матиас сначала находили, а потом теряли, многообещающие версии игнорировались и погребались в архивах, многие агенты все еще плохо умели обращаться с оружием.

Сейчас, годы спустя, вполне очевидно, что Чикагское отделение, руководимое Мэлвином Пёрвисом, работало даже хуже других. Они вроде бы раскрыли два дела о похищении людей – Уильяма Хэмма и Джейка Фэктора, – но в обоих случаях арестованы невиновные. А когда представилась возможность взять серьезного преступника – Автомата Келли, – Пёрвис просто забыл о полученном задании.[118]

Отделение, которому предстояло сыграть ведущую роль в Войне с преступностью, занимало весь девятнадцатый этаж Бэнкерс‑билдинга в финансовом центре Чикаго. В приемной при входе в офис вдоль стен обычно сидели репортеры из телеграфных агентств и шести городских газет. Они проводили время за чтением, курили и надоедали секретарше Пёрвиса, 24‑летней Дорис Роджерс.[119]Эту девушку Пёрвис взял с собой в Чикаго, когда перевелся сюда из Бирмингема (Алабама), и она стала настоящим цербером у дверей в его кабинет. Без ее разрешения никто не смел туда войти.

Дорис Роджерс вспоминала: «В кабинете Мэлвина не было ничего лишнего. Стандартный деревянный стол, как у всех начальников отделений. Никаких картин или сувениров. Нет, это не было уютное гнездышко, как, знаете, у тех, кто вешает фотографии своих детей и прочее. Все крайне аскетично, все говорило о дисциплине».

Рядом с кабинетом Пёрвиса был вход в святилище девятнадцатого этажа: комнату, где хранились папки с делами. Каждая докладная записка, каждая телеграмма или телетайпная лента копировались в семи экземплярах. Любая опечатка влекла за собой дисциплинарное взыскание. Папки с делами хранились в казенных серых металлических шкафах. Агенты в эту комнату не допускались. Туда имела право входить только служащая Хелен Данкел или ее заместительница. Если агенту требовался определенный документ, он обращался к одной из них.

На этаже имелся всего один конференц‑зал с самой спартанской обстановкой. В нем же обычно проводили допросы. Слева от Дорис Роджерс находился общий зал, который агенты в шутку называли «КПЗ». Там стояла почти сотня одинаковых деревянных столов для агентов. У каждого был черный телефон и письменный прибор. Личные фотографии и сувениры не разрешались. По окончании рабочего дня никаких бумаг на столах не оставалось: сотрудники либо сдавали документы в хранилище, либо брали их для работы на дом. Докладные записки агенты сами не печатали, а диктовали двум стенографисткам – сестрам‑двойняшкам Барбер. За своим рабочим столом обедал один только Пёрвис: за крошки и пятна полагалось наказание. Большинство агентов – а их было 40 человек – в перерыв перехватывали сандвич стоимостью 35 центов в буфете, располагавшемся в холле. Дорис вспоминала: «Помню, Мэлвин говорил: „Я буду дьявольски счастлив, если меня переведут в такое место, где сандвич с ветчиной не считается обедом для джентльмена“».

Внешне агенты так же походили друг на друга, как их рабочие столы: темные костюмы, черные носки, начищенная до блеска обувь, напомаженные волосы. Входя и выходя из офиса, они расписывались в специальном журнале. Если агент опаздывал на работу хотя бы на минуту, Пёрвису следовало объяснять причины опоздания вашингтонскому начальству. За два опоздания могли отстранить от работы. Многие из сотрудников были южанами и имели университетское образование: среди них сам Пёрвис и его заместитель – добродушный арканзасец по имени Дуглас О. Смит.[120]Женатых было немного, и молодые агенты снимали квартиры на несколько человек.

Через семьдесят лет Дорис Роджерс, конечно, помнила уже не всех. Но один из сотрудников произвел на нее незабываемое впечатление: Джонни Мадала – энергичный юноша из Саут‑сайда, поляк по происхождению. Он без конца просил Пёрвиса дать ему какое‑нибудь серьезное поручение. «Джонни был мой любимчик, – рассказывала Дорис. – Веселый, улыбчивый, всегда готовый помочь, в делах беспристрастный, в жизни скромный. Его все любили».

Судьба распорядилась так, что и Дорис Роджерс, и Джонни Мадала оказались участниками охоты за Верном Миллером. В тот день, когда сотрудники узнали, где искать Вай Матиас, Мэлвина Пёрвиса не было в городе. Джонни вызвался следить за Матиас. На выходных он, представившись приезжим аудитором, снял квартиру в том же доме, что и она. Вход в квартиру № 211, где поселился Джонни, располагался в нише в шестидесяти футах по коридору от квартиры подруги Миллера. За дверью Матиас можно было наблюдать через зарешеченное вентиляционное отверстие в кухоньке Джонни.

Девушку, за которой ему предстояло следить, Джонни впервые увидел внизу, на улице, через три дня после того, как въехал в квартиру. Он узнал ее по описанию: рост пять футов шесть дюймов, стройная блондинка, на левой щеке – родинка. В тот же день он с удивлением увидел, что в ее квартиру заходят дети, но потом понял: она празднует Хеллоуин. В половине пятого он услышал какой‑то шум в коридоре. Джонни подкрался к вентиляционному отверстию и увидел бежавшую по коридору Бобби Мур. Она позвала Матиас. Та вышла из квартиры и встала в дверях.

– Он здесь, Вай, он здесь! – с восторгом повторяла Бобби.

Матиас передалось ее волнение.

– Где он, Бобби? – спросила она. – Ну, говори скорее!

– Внизу. Я ему сказала, что у тебя в квартире сейчас куча детей и что ты спустишься, как только они разойдутся.

– Скажи, что я спущусь через несколько минут, – ответила Вай и исчезла в своей квартире.

В этот момент Мадала увидел, что со стороны лифтов в коридор входит некий человек со светло‑рыжими усами и в очках в роговой оправе. Бобби Мур подбежала к нему, обняла и поцеловала. Затем они направились обратно к лифтам. Мадала отошел от вентиляционного отверстия.

Этот человек был похож на Миллера. Джонни позвонил в Бэнкерс‑билдинг и доложил об увиденном старшему агенту Эду Гинейну. В четверть седьмого Гинейн прибыл на место лично руководить операцией. Агенты и полицейские окружили дом. Шесть человек ждали в квартире Мадалы. Чтобы убедиться, что появившийся здесь неизвестный действительно Верн Миллер, Гинейн привез с собой Дорис Роджерс: она была уроженкой Гурона (Южная Дакота) и видела Миллера, когда он был там помощником шерифа. Дорис принялась наблюдать у вентиляционного отверстия. По плану Гинейна, после того как. Миллер выйдет из квартиры Матиас, агент, стоявший рядом с Дорис, должен махнуть рукой и по этому сигналу полицейские выбегут из квартиры в коридор. Сигналом для тех, кто оставался на улице, должен был послужить брошенный на подоконник пиджак.

Телефон Матиас прослушивался, и примерно через час агент услышал, что она звонит Бобби Мур, жившей этажом ниже.

– Мисс Мур? – спросила Вай.

– Слушаю.

– Он сказал, чтобы ты отогнала свой «оберн» [машину] от входа, – сказала Матиас и повесила трубку.

Похоже, Миллер решил остаться у нее на ночь.

После этого звонка между агентами, находившимися в квартире № 211, разгорелся спор. Джонни Мадала убеждал Гинейна, что надо немедленно начинать штурм квартиры Матиас. Однако тот отказался это сделать: он хотел убедиться, что они действительно вышли на Миллера.

 

Ноября

 

Наступил рассвет, день обещал быть холодным. Агенты, дежурившие на улице, сменяли друг друга на постах и продолжали наблюдение. Те, кто оставался в квартире № 211, по очереди ложились ненадолго поспать. Миллер все не выходил. Часов около десяти из Сент‑Пола приехал агент Эдвард Ноутстин[121]– еще один человек, который знал Миллера в Южной Дакоте. Теперь он и Дорис Роджерс сменяли друг друга у наблюдательного пункта на кухне.

Время шло. Было уже за полдень, но подозреваемые не появлялись. Во второй половине дня Гинейн позвонил в Бэнкерс‑билдинг и спросил, как быть дальше. Пёрвис перезвонил Гуверу в Вашингтон. Директор ФБР приказал ждать до тех пор, пока не будет твердой уверенности, что это Миллер. Потянулись новые часы ожидания. Только в 20 часов 15 минут дело сдвинулось с мертвой точки: Матиас еще раз позвонила Бобби Мур и попросила подогнать машину к боковому входу в дом.

Напряжение в квартире № 211 достигло высшей точки. Агент Ноутстин – он незадолго до этого вздремнул и не успел одеться – вернулся к месту наблюдения на кухне. Шесть агентов и полицейских нервно переминались с ноги на ногу у выхода из квартиры, готовые в любой момент выбежать и кинуться на Миллера. На улице двое агентов наблюдали из машины за тем, как Бобби Мур выводит свой «оберн» из гаража и паркует его возле бокового входа в «Шэрон». Поставив машину, она просигналила автомобильным гудком.

Сразу после этого из квартиры Матиас вышли мужчина и женщина. Ноутстин и Дорис Роджерс припали к вентиляционному отверстию. Женщина в зеленой шелковой пижаме была, несомненно, Вай Матиас. На мужчине была широкополая фетровая шляпа, низко надвинутая на лоб.

– Это Миллер, – шепнула Роджерс. – Я его узнаю. Это Миллер.

– Погоди, пока не видно, – ответил Ноутстин.

Пара двинулась по темному коридору. Сверху их высвечивали тусклые лампочки. Когда мужчина приблизился к первой из них, Ноутстин все еще плохо различал его лицо.

– Да Миллер это! – шепотом убеждала его Дорис. – Миллер!

Мужчина двигался прямо по направлению к наблюдавшим за ним фэбээровцам. Он прошел под второй лампочкой. Ноутстин все еще колебался.

– Он, он! – повторяла Дорис.

Агенты у двери стояли неподвижно, готовые броситься в коридор. Джонни Мадала даже чуть приоткрыл дверь и заглянул в щель. «Это Миллер! – шепнул он. – Миллер!»

Только когда мужчину осветила третья лампочка, находившаяся в пятнадцати футах от Ноутстина, тот узнал знакомые черты лица: сильно развитую челюсть и приплюснутые скулы. Это был Берн Миллер.

Ноутстин махнул рукой. Но как раз в этот момент Гинейн отошел в гостиную и не увидел сигнала. Миллер замедлил шаг, явно что‑то почувствовав, и вдруг кинулся бежать. Он мгновенно скрылся за углом в той стороне коридора, где располагались лифты. Ноутстин крикнул во все горло:

– Это он! Он!

– Он там! – кричал Мадала, распахивая дверь.

Агенты все разом кинулись вперед, и в двери образовался затор, стоивший еще нескольких долей секунды. Первым в коридор вывелся Фрэнк Фримут, здоровенный сержант полиции. Вслед за ним кинулись остальные. Они завернули за угол, ожидая столкновения с Миллером возле лифта. Но их ждал сюрприз: Миллера там не было. «Лестница!» – крикнул кто‑то. Сержант Фримут вышиб дверь на лестницу, скатился по ступеням и первым выбежал в холл. Здесь он кинулся к человеку в коричневом костюме, стоявшему у стойки администратора. «Как вас зовут?» – крикнул Фримут. Один из агентов ткнул пистолет этому человеку под ребра. Тот повернулся, и все увидели, что это не Миллер.

«Он пошел на улицу к машине!» – закричал кто‑то. Тем временем агенты, дежурившие снаружи и следившие за Бобби Мур, – Аллен Локерман и Джулиус Райс[122]– увидели, что из дверей выходит человек в фетровой шляпе. Он быстро пошел по направлению к ожидавшей его машине, держа руки в карманах широкого плаща.

«Похоже, это тот самый», – сказал Локерман. Но все же агенты решили, что это не Миллер: сигнала, о котором они договаривались с Гинейном, – пиджака или рубашки в окне – так и не появилось. В суматохе Гинейн просто забыл об этом. Как только неизвестный подошел к машине Бобби Мур, из дверей дома вывалилась толпа агентов и полицейских.

Миллер хлопнул дверцей, и большой «оберн» двинулся вперед – по Гэлт‑стрит, которая вела на восток, к озеру. Агент Лью Николс побежал за машиной. Он был все еще не уверен, что ее пассажир – это Верн Миллер. «Стойте!» – кричал он. Миллер повернулся и дважды выстрелил по Николсу, но не попал. Николс упал на одно колено и выстрелил в ответ. Локерман выскочил из машины и тоже принялся стрелять. Прохожие прятались кто где мог, а машина удалялась по Гэлт‑стрит. Один из бойцов Национальной гвардии дал по ней две очереди из автомата. Заднее стекло «оберна» разлетелось вдребезги. Бобби Мур вскрикнула, но не потеряла управления. Она резко закрутила руль влево, и машина со скрежетом свернула на Шеридан‑роуд. Агенты бросились к автомобилям, чтобы пуститься в погоню, но было уже поздно.[123]

Гинейн кинулся в близлежащую аптеку, растолкал посетителей и добрался до телефона. По радио была объявлена общегородская тревога и названы приметы машины, в которой уехал Миллер. Двадцать минут спустя «оберн» нашли брошенным в тупике всего в нескольких кварталах от «Шэрона». Прохожие рассказали, что видели, как какой‑то человек выскочил из машины и перепрыгнул через забор, за которым был задний двор многоквартирного дома, выходившего фасадом на Кларендон‑авеню. (По странному совпадению это был дом, где как раз в это время жил Джон Диллинджер.) Кузов машины в семи местах был пробит пулями, внутри обнаружили следы крови. Всю ночь полиция проверяла места сборищ преступников и городские больницы, но не нашла никаких следов Миллера. Вай Матиас арестовали. Через несколько дней сдалась полиции и Бобби Мур. Однако эти женщины не рассказали ФБР ровным счетом ничего.[124]

После того как банда Диллинджера совершила дерзкие налеты в Перу, Оберне и Гринкасле, полиция штата Индиана пришла в состояние, близкое к истерии. Бандиты и беглые заключенные были не в новинку, но подобных преступлений Средний Запад никогда раньше не знал: вооруженные до зубов головорезы разъезжают на автомобилях по всему штату и грабят склады оружия и банки там, где захотят. К новостям такого рода привыкли читатели газет в Техасе и Оклахоме, но никак не в Индиане. Губернатор Пол Макнатт, пытаясь обуздать грабителей, распорядился приставить к складам оружия на всей территории штата 700 бойцов Национальной гвардии. Руководство Национальной гвардии объявило, что готово пустить в ход танки, самолеты и даже использовать отравляющие газы, лишь бы только уничтожить банду. Охваченные воодушевлением гвардейцы выставили столько заслонов на дорогах, что боссу Мэтта Дича пришлось обратиться к гражданам, отправляющимся праздновать Хэллоуин, с просьбой не делать ничего такого, что даст повод принять их за бандитов Диллинджера. Отделение Американского легиона в штате Индиана объявило о готовности направить 30 тысяч членов своей организации для патрулирования дорог.

Редактор «Индианаполис ньюс» телеграфировал хозяевам своей газеты в Вашингтон: «Банда беглых преступников окончательно распоясалась». Он обращался с вопросом к властям: «Может ли министр юстиции Гомер Каммингс предложить федеральную помощь Индиане? Один шериф убит, другой взят в заложники, в двух полицейских участках похищено оружие, один банк ограблен».[125]Министр юстиции переправил это требование Гуверу, но тот отреагировал холодно. Даже если у него и имелись полномочия на оказание федеральной помощи полиции штата (что оставалось не совсем ясно), Гувер знал, что силы ФБР ограничены, и потому предпочитал вмешиваться только в те дела, в которых вероятность успеха была высока. А в Индиане поиски бандитов требовали больших затрат и, скорее всего, закончились бы ничем. «Я сообщил заместителю министра юстиции, что мы уже оказали помощь полиции Индианы, предоставив ей материалы по отпечаткам пальцев преступников, – ответил Гувер в докладной записке. – Но что касается помощи в поисках преступников, то мы не имеем возможности этим заниматься».[126]

После того как ФБР отказалось принимать участие в расследовании, вся ответственность за поимку банды ложилась на Мэтта Лича и полицию штата Индиана, организованную всего год назад. Они быстро стали объектом насмешек. «Индианаполис ньюс» поместила карикатуру, на которой вооруженный бандит гонялся за полицейскими по всему штату. Подпись гласила: «Отличное место для охоты». Лич просил больше оружия, и губернатор Макнатт обещал выделить 10 тысяч долларов на бронежилеты, автоматы и десять новых автомобилей. Но для того чтобы получить их, Лич должен был сначала поймать Диллинджера. Полиция не знала, где бандиты нанесут свой следующий удар, и потому капитан полиции решил прибегнуть к психологическому приему: посеять раздор между главарями банды.

Лич, который всегда был в центре внимания журналистов, собрал репортеров из Индианаполиса и попросил их о помощи. «Самый главный мерзавец в этой компании, конечно, Пирпонт, – сказал он. – Этот человек – законченный эгоист. И мы на этом сыграем: сознательно унизим его так, чтобы он стал завидовать другому. Будем называть его банду бандой Диллинджера. Пирпонта это сильно заденет. Да он просто в ярость придет. Пора положить этому конец: сколько людей уже убито, сколько банков ограблено. Надеюсь, мы скоро закончим это дело, и Пирпонт получит свою пулю».[127]

Эта наивная уловка, конечно, не могла вызвать у Диллинджера и Пирпонта, когда они проглядывали газеты в своей новой чикагской квартире, ничего, кроме усмешки.

В жизни Диллинджера не было более счастливого периода, чем эти несколько недель, проведенных в Чикаго: он лег на дно и мог пожить без забот. У него имелись деньги, надежные партнеры. И, главное, впервые с тех пор, как он вышел из тюрьмы, у него появилась подруга.

26‑летнюю подругу Диллинджера звали Эвелин Фрешетт, но все называли ее Билли. Она была ростом пять футов и два дюйма и весила 120 фунтов. Иссиня‑черные волосы, завязанные в пучок на затылке, карие глаза, высокие скулы, припудренные пудрой «Макс фактор», чтобы скрыть следы прыщей. Как и большинство любовниц бандитов вроде Диллинджера, она бежала из родных мест с началом Великой депрессии, когда люди покидали нищие городки и деревни и устремлялись в большие города навстречу неизвестности. Фрешетт была полукровкой – в ее жилах текла индейская кровь. Она выросла в резервации Меномини в Висконсине, и среди ее предков были канадцы французского происхождения и индейцы. Она закончила католическую школу для детей индейцев в 1924 году и, скорее всего, тогда же переехала в Чикаго. Она обладала спокойным характером и питала слабость к дешевому виски.

В начале 1932 года она работала гардеробщицей в чикагском ночном клубе, где танцевала в кордебалете ее лучшая подруга – пышная рыжеволосая Патрисия Черрингтон. Эта девица, грубоватая и в то же время склонная к мелодраматической риторике, приехала в Чикаго из Техаса, мечтая о шикарной жизни: ездить по вечеринкам и почаще менять мужчин. Как и Фрешетт, она покинула родные места в тяжелые времена. В 13 лет ее выгнали из школы, в 15 лет она была невестой, а к 20 годам – разведенкой и матерью‑одиночкой. Билли и Патрисия работали одно время в ночных клубах со стриптизом и там прониклись симпатией к суровым мужчинам со шрамами на лицах, которые часто посещали подобные заведения. В июне 1932 года их арестовали вместе с их приятелями – бандитами Уэлтоном Спарком и Артуром Черрингтоном. Девушек вскоре отпустили, а мужчин отправили в Левенуэрт за вооруженное нападение на почтальона. Накануне их отъезда Билли и Патрисия под влиянием минутного порыва вышли за них замуж. Однако воссоединиться с мужьями им было уже не суждено.

Летом 1933 года Фрешетт и Черрингтон вели веселую жизнь, встречаясь с разными плохими парнями и ночуя в грязных гостиницах. Патрисии пришлось оставить карьеру танцовщицы из‑за инфекционного заболевания желчного пузыря, и она поселилась у своей младшей сестры – Опал Лонг. Это была толстушка, носившая очки с сильными линзами. Зад у нее был такой пышный, что ее прозвали Мэк Трак.^{57} Как эти три девицы оказались в поле зрения Диллинджера, никто толком не знает. Много позже Фрешетт рассказывала, что встретила будущего возлюбленного в ночном клубе в ноябре 1933 года. Скорее всего, это произошло раньше – в августе, когда Диллинджер в первый раз снял квартиру в Чикаго. Именно тогда его напарник Гарри Коупленд познакомился с Черрингтон, и та в каком‑то кабаре представила Диллинджера своей подруге как Джека Гарриса.

Билли впоследствии говорила, что никогда не забудет первых слов, которые он ей сказал. Диллинджер стоял возле ее столика и смотрел на нее сверху вниз со своей неизменной ухмылкой. «Привет, детка! – сказал он. – Где же ты была всю мою жизнь?» Потом они танцевали. Вежливость Диллинджера – этого было более чем достаточно для Фрешетт. Если ей требовалась еще какая‑то причина, чтобы в него влюбиться, то толстая пачка денег у него в кармане подходила вполне. «Я ни о чем его не спрашивала, – писала она несколько месяцев спустя. – А почему я должна была спрашивать? С того самого вечера, когда я его встретила, все остальные мужчины для меня перестали существовать. Он обращался со мной как с леди».[128]

Диллинджер и Пит Пирпонт решили поселиться в Чикаго на одной квартире вместе со своими подругами – Билли Фрешетт и Мэри Киндер. Они сняли четырехкомнатную квартиру в Норт‑сайде по адресу: Кларендон‑авеню, 4310. Швейцар в этом доме вспоминал, что багаж у новых жильцов был на редкость тяжелым. Спали они обычно долго – до десяти, а то и до одиннадцати. Оружие Диллинджер держал в особой запертой кладовке. У него обнаружилась склонность к наведению порядка: обернув бедра полотенцем, он без конца драил полы шваброй и отмывал посуду. А Билли и Мэри стояли и с благоговением взирали на него. Диллинджер объяснил им, что привычку все чистить он приобрел в тюрьме. В квартире имелся телефон, но жильцы так и не собрались его подключить. В двери постоянно звонили посыльные, доставлявшие готовую еду из близлежащих ресторанов и располагавшейся на первом этаже кулинарии. Всякий раз, когда раздавался звонок, Диллинджер прятался.

Почти каждый день обе парочки выезжали за покупками. Они заходили во все магазины на Стейт‑стрит и выбирали одежду. Диллинджер приобрел себе несколько новых синих костюмов и один коричневый. Он убеждал остальных не покупать ничего слишком роскошного, хотя сам потратил 149 долларов на новую шубу для Билли. Как и многие пробившиеся в город деревенские парни, Диллинджер был немного помешан на модной одежде. Костюмы он часто гладил, а шляпы всегда надевал на болванки. Мэри Киндер поразилась, узнав, что он меняет белье каждый день.

Если они не занимались покупками, то почти наверняка их можно было найти у зубного врача на Вашингтон‑авеню. С зубами были проблемы у всех четверых. Как вспоминала Мэри Киндер, в течение двух недель по крайней мере один из них каждый день садился в кресло дантиста.

По вечерам они отправлялись развлекаться. Первым делом ехали в кино. Диллинджер сел в тюрьму еще до того, как начали снимать звуковые фильмы, и теперь стал киноманом. Он затаскивал друзей в кинотеатр по три‑четыре раза в неделю, так что вскоре они посмотрели все фильмы, которые шли в их районе. После кинотеатра посещали ресторан, а затем ночной клуб, обычно «Колледж‑инн» на Террас‑гарден. От крепких напитков все воздерживались, предпочитали пиво, и Диллинджер пил меньше других. Танцевать он толком не умел, но все же позволял Билли вытаскивать себя на танцпол, чтобы она научила его нескольким па. Пирпонт хохотал, глядя на них, но сам танцевать отказывался наотрез. Мэри Киндер сидела рядом с ним и наблюдала, каким джентльменом ведет себя Диллинджер с Билли. Она думала о том, как тяжело жили эти двое до сих пор, сколько у них было разных бед – и вот теперь наконец они нашли друг друга и счастливы.

Как ни странно, эти две пары очень редко виделись с остальными членами банды – Расселлом Кларком, Чарльзом Мэкли и Джоном Гамильтоном, – но временами, когда те и другие уставали от развлечений, собирались все вместе сыграть партию в покер. Мужчины поедали орешки целыми горстями и рассказывали друг другу истории из своего тюремного прошлого.[129]Если вспомнить, что все они были убийцами и беглыми заключенными, то нельзя не удивиться дружелюбному настроению, царившему в компании: ссор здесь почти не возникало. «Они были друзьями, – признавала впоследствии Опал Лонг. – Больше всего они походили на компанию одноклассников, встретившихся после долгой разлуки. Только их школой оказалась тюрьма, и вспоминали они не о футбольных матчах и вечеринках, а о том, как обманывали тюремщиков и неделями сидели в карцере на хлебе и воде. Благодаря этим воспоминаниям они и держались вместе, хотя им было бы куда безопаснее разойтись в разные стороны. Они общались только друг с другом, потому что боялись чужаков».[130]

Диллинджер со всеми поддерживал дружеские отношения, за одним исключением: он терпеть не мог шестого члена банды – Эда Шоуза. Этот скользкий тип, как казалось Диллинджеру, клеился к Билли. Остальные не раз замечали, что Джон отпускает по адресу Эда саркастические замечания, однако не обращали на это особого внимания. Когда выяснилось, что Шоуз собрался ограбить банк в одиночку, это привело к его изгнанию. Мэри Киндер случайно подслушала, как Шоуз уговаривает Гамильтона отправиться с ним на дело. «Ты не должен этого делать! – сразу вспыхнула Мэри. – У нас компания друзей, и нельзя ее раскалывать, чтобы ты один или двое‑трое грабили банк».[131]Члены банды, тем же вечером обсудив ситуацию, решили избавиться от Шоуза. На следующее утро, когда тот приехал на квартиру к Диллинджеру, каждый из бандитов швырнул ему по пачке денег. «Забирай свои бабки и вали отсюда», – процедил Диллинджер.[132]

Бандиты с большой осторожностью относились к новым знакомым в Чикаго. Как и Элвин Карпис, Диллинджер опасался, что полиция может попытаться настроить против них Фрэнка Нитти и натравить мафию на грабителей банков. Поэтому те, с кем общались члены банды, по большей части принадлежали к числу бывших заключенных тюрьмы штата Индиана – а их в городе становилось все больше. Бывшие зэки ютились в переполненных квартирах, кантовались в ночлежках или у своих подружек и всегда были готовы заработать по‑быстрому. За этой пестрой публикой пристально наблюдала чикагская полиция, и именно из этой среды растущая команда преследователей узнала о том, что Диллинджер находится в Чикаго.

Форрест Хантингтон – один из следователей, нанятых страховщиками, сумел внедрить в среду бывших индианских зэков платного агента по имени Арт Магиннис. Этот человек знал Диллинджера еще по Мичиган‑Сити. В Чикаго Магиннис распустил слух, будто он занимается отмывкой денег и скупает похищенные ценные бумаги. Однако у Диллинджера и Пирпонта уже был посредник, пытавшийся сплавить бумаги, взятые при ограблении банков в Гринкасле и Сент‑Мэри. Еженедельно Магиннис докладывал Хантингтону о том, что он узнал, – и каждый раз это оказывались слухи, которые было трудно проверить. Он сообщал, что Диллинджер задумал купить с военного склада минометы или что тот планирует грабеж банка в Индианаполисе или говорил о планах нападения на Федеральный резервный банк. Мэтт Лич постоянно ссорился с Хантингтоном из‑за Магинниса: он сам хотел контролировать этого шпиона, а Хантингтон ни в какую не соглашался. Хантингтон считал, что Лич озабочен только саморекламой, и впоследствии обвинял коллегу в срыве попыток ареста Диллинджера тем летом. «Я пытался сотрудничать с капитаном Личем, – докладывал Хантингтон своему начальству, – и два месяца назад передал ему информацию, которая могла бы привести к аресту Джона Диллинджера, если бы ее правильно использовали. [Однако] Лич повел себя неблагоразумно: он выдавал материалы следствия прессе, рассчитывая на сенсацию. Это обстоятельство, а также его высокомерная манера обращения с полицией города и округа и другие неразумные и ошибочные поступки послужили причиной напряженных отношений между ним и большинством офицеров и вызвали у них нежелание сотрудничать с ним в дальнейшем».[133]

Работа Хантингтона с Магиннисом осложнилась еще и тем, что чикагская полиция, также охотившаяся за Диллинджером, установила за шпионом собственную слежку. Хантингтону пришлось вступить в переговоры с Джоном Хау – главой секретного отдела чикагского полицейского управления. Они пришли к компромиссу: если люди Хау на время оставят в покое Магинниса, то потом они смогут арестовать всех, на кого этот агент укажет. После этого Хантингтон потребовал от Магинниса подстроить ситуацию, при которой Диллинджер может быть схвачен.

В понедельник 13 ноября Магиннис позвонил Хантингтону в состоянии крайнего возбуждения. Оказывается, Диллинджер только что был у него и разузнавал, не возьмет ли тот восемь 1000‑долларовых облигаций «Займов Свободы».^{58} Они договорились встретиться на автостоянке в центре города тем же вечером. Однако при этом Магиннис поставил фэбээровцам условие: он хотел получить деньги, назначенные в качестве награды за поимку всех членов банды, а не одного только Диллинджера. Кроме того, он отказывался назвать местонахождение автостоянки, если Хантингтон не пообещает, что сегодня полиция не будет арестовывать Диллинджера. Хантингтон позвонил сержанту Хау, тот связался со своим начальством и получил право действовать по собственному усмотрению. Хау пообещал Хантингтону, что полиция только понаблюдает за происходящим – арестов не будет.

Во второй половине дня Хантингтон и Хау засели в кафетерии «Петля». Вскоре они увидели подъезжающую машину, которой управлял человек, очень похожий на Диллинджера. Магиннис сел в нее, и машина скрылась за углом. Через три часа Магиннис перезвонил. Все это время он колесил по Чикаго в компании Диллинджера, и у него было что рассказать. Среди прочего он обмолвился, что бандит заболел, – у него обнаружилось заболевание луковиц волос, которое называется паразитарный сикоз.[134]Магиннис договорился о встрече с врачом по имени Чарльз Ай, офис которого находился неподалеку от его дома, на Келлер‑авеню, вблизи бульвара Ирвинг‑парк. Магиннис снова потребовал, что Диллинджер не будет арестован и на этот раз.

Хантингтон отправился с этой новостью в офис Хау и застал там Двух сотрудников Мэтта Лича. Они немедленно позвонили Личу в Индианаполис. Тот пришел в ярость и принялся названивать Хау и Хантингтону. Лич требовал, чтобы Диллинджера взяли сегодня же вечером, потому что другой возможности может не представиться. Хантингтон, как и его платный агент, рассчитывал арестовать всю банду, и сержант Хау его в этом поддерживал. Однако, вопреки своему желанию, они б