Мой друг, она прошла…но с первыми друзьями 1 страница

Не резвою мечтой союз твой заключен;

Пред грозным временем, пред грозными судьбами,

О милый вечен он!

Последним словам стиха суждено было сбыться, быть может, еще более, чем предполагал поэт. Грозные времена и грозные судьбы ждали впереди и Пущина, и Кюхельбекера, и Дельвига, и самого Пушкина. И всегда, как бы тяжело ни складывалась их жизнь, голосом радости и утешенья был для них голос верной лицейской дружбы.

 

 

21. Руслан и Людмила.

Происшествие, здесь воспеваемое, почерпнуто из старинных русских сказок. Они все, сколько до сих пор известно, писаны прозою; наш молодой поэт поступил очень хорошо, написав сию богатырскую поэму стихами, и предпочел идти по следам Ариоста и Виланда, а не Флориана. Хорошие судии, истинные знатоки изящного не одобряют такого рода творений в прозе. Они не знают до сих пор, как назвать их; ибо прозаическая поэма есть противоречие в словах, чудовищное произведение в искусстве; они также не называют их романами, ибо величественный ход и возвышенный язык эпопеи не допускает в сии странного рода сочинения ни простоты подробностей, ни описания простонародных обычаев и обыкновенных страстей, составляющих достоинство хороших романов. Из всего этого следует, что стихотворение, нами рассматриваемое, по всей справедливости названо поэмою1. Оно заключает в себе описание героического подвига, движется пружинами сверхъестественными, разделено на песни и написано свежими, яркими красками.

Однако поэма "Руслан и Людмила" не эпическая, не описательная и не дидактическая. Какая же она? Богатырская: в ней описываются богатыри Владимировы, и основание ее почерпнуто из старинных русских сказок; волшебная, ибо в ней действуют волшебники; шуточная, что доказывается следующими многочисленными из нее выписками:

 

Ныне сей род поэзии называется романтическим

Речи составляют одну из важных частей повествовательного стихотворения; мы выписали бы всю поэму, если бы захотели выписывать все хорошее; ограничимся означением мест и страниц, для показания красноречивых, сильных речей, которые наш поэт заставил произнесть своих героев и героиню. Речь Владимира (Песнь 1, стр. 14); благодетельного Финна (там же, стр. 18); Руслана, тоскующего о своей Людмиле (Песнь 2, стр. 40); Людмилы (Песнь 2, стр. 51); Наины (Песнь 3, стр. 63); волшебника Финна (Песнь 5, стр. 108) и так далее. Признаемся, что сии речи нейдут в сравнение с Гомеровыми; однако не надобно забывать, что "Илиада" есть поэма эпическая, а "Руслан и Людмила" -- романтическая.

 

Пушкин, подражая Ариосту и Флориану, поставил себе за правило начинать каждую из шести песней поэмы своей каким-то обращением, или, справедливее сказать, прологом. Но сии обращения не совсем счастливы: он хотел быть в них забавным, блистать остротою ума, и вместо того почти везде остроты его натянуты, плоски. Примеры объяснят это лучше.

Вторая песнь начинается обращением к соперникам в военном искусстве: автор позволяет им браниться и драться сколько угодно; далее говорит к соперникам в искусстве писать и также позволяет им браниться, и заключает слово обращением к соперникам в любви, которых убеждает жить между собою дружно. "Поверьте мне, -- говорит он к последним, -- если вы несчастливы в любви, то

 

 

Четвертая песнь начинается общею и сто раз уже сказанною и пересказанною мыслию, что волшебство красавиц опаснее волшебства настоящих чародеев и что мы должны беречься голубых очей, прелестной улыбки и милого голоса

 

Вопрошать немой мрак -- смело до непонятности, и если допустить сие выражение, то можно будет написать: говорящий мрак, болтающий мрак, болтун мрак, спорящий мрак, мрак, делающий неблагопристойные вопросы и не краснея на них отвечающий, жалкий, пагубный мрак!

 

Желание сочетавать слова, не соединяемые по своей натуре, заставит, может быть, написать: молчаливый крик, ревущее молчание; здесь молодой поэт заплатил дань огерманизованному вкусу нашего времени. Счастлив он, что его собственный вкус верен и дает себя редко обмануть! Стократно счастлив в сравнении с теми жалкими стихотворцами, которые прямо из-за букваря начали сочинять стихи и у которых и грамматика, и синтаксис, и выражения взяты из Готшедовой "Немецкой грамматики"16. Русский язык ужасно страдает под их пером, очиненным на манер Шиллерова.

 

поэма "Руслан и Людмила" есть новое, прекрасное явление в нашей словесности. В ней находим совершенство слога, правильность чертежа, занимательность эпизодов, приличный выбор чудесного и выдержанные от начала до конца характеры существ сверхъестественных, разнообразность и ровность в характерах действующих героев и выдержанность каждого из них в особенности. Прелестные картины на самом узком холсте, разборчивый вкус, тонкая, веселая, острая шутка; но всего удивительнее то, что сочинитель сей поэмы не имеет еще и двадцати пяти лет от рождения!

Вообще в целой поэме есть цель нравственная и она достигнута: злодейство наказано, добродетель торжествует; но, говоря о подробностях, наш молодой поэт имеет право называть стихи свои грешными.

Он любит проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, если сказать ему не позволено, и кстати и некстати употреблять эпитеты: нагие, полунагие, в одной сорочке, у него даже и холмы нагие, и сабли нагие. Он беспрестанно томится какими-то желаниями, сладострастными мечтами, во сне и наяву ласкает младые прелести дев; вкушает восторги и проч. Какое несправедливое понятие составят себе наши потомки, если по нескольким грубым картинам, между прелестными картинами расставленным, вздумают судить об испорченности вкуса нашего в XIX столетии!

 

Поэма — крупное стихотворное произведение с повествовательным или лирическим сюжетом. Известно много жанровых разновидностей поэм: героическая, дидактическая, сатирическая, историческая, лирико-драматическая и др.

 

Существует много различных мнений критиков насчет жанровой принадлежности “Руслана и Людмилы”. Критик Маймин Е.А. писал, что “по своему жанру “Руслан и Людмила” — шуточная и ироническая поэма-сказка”. “В литературе о Пушкине,— считает Б.Бурсов,—достаточно выяснен вопрос о том, что в “Руслане и Людмиле”, по своему жанру близкой одновременно и сказке и исторической поэме, явно преобладает исторический интерес над сказочным…”.

 

На мой взгляд, “Руслан и Людмила” — оригинальное произведение, в котором черты волшебной сказки пересекаются с реальными историческими событиями.

 

Сюжет поэмы — сказочный, в нём все дышит молодостью и здоровьем, печальное не печально, а страшное не страшно, потому что печаль легко превращается в радость, а страшное становится смешным.

 

Похищение невесты, поиски ее, мотив соперничества, пребывание героини в заколдованном царстве, совершение подвигов для ее спасения, счастливый конец — все это похоже на сказку. Но по ходу повествования, внутри сюжета, происходит постоянное столкновение сказочного и самого обыденного, фантастического и бытового. Колдунья оказывается не только злой, но и жалкой старухой, свирепый чародей Черномор — немощным стариком.

 

Торжество правды над коварством, злобой и насилием — вот содержание поэмы. “Руслан…” — только сказка, с обычным в сказках резким противопоставлением добрых и злых персонажей и со счастливой развязкой.

 

Картины боевые чередуются с мирными, веселые и смешные с мрачными и страшными. Сочетание их приобретает иногда резко контрастный характер. В поэмах Пушкина действует тот же закон контрастов, что и в его лирике. Вот нежная, трепетная сцена брачной ночи. Стих льется плавно и певуче:

 

 

)

 

 

И вдруг резкий переход к страшному и таинственному. Внезапность события подчеркивается переносами и темпом стиха; идут быстрые, обрывистые фразы:

 

 

... Супруг

 

 

К чертам исторической поэмы относятся имена, которые восходят к “Истории государства Российского” Карамзина (Рогдай, Фарлаф), и описание реальных исторических событий.

 

В шестой песне поэма наиболее приближается к историческому повествованию: осада Киева печенегами уже представляет собой художественное преображение научного источника.

 

Тон поэмы в шестой песне заметно меняется. Фантастику сменяет история. Сады Черномора заслонены подлинной картиной стольного города перед приступом неприятеля:

 

 

Со сказкой и историей тесно соседствует ирония. Автор не стесняется подшучивать над своей героиней даже в самые трагические для нее минуты. Она плачет, — однако “не сводит взора” с зеркала; решила утопиться — и не утопилась; говорит, что не станет есть,— а затем “подумала — и стала кушать”. Шутки нисколько не нарушают лирического образа героини — напротив, они придают ему “милый” характер.

 

 

“Поэма не только иронична в своей основе, — писал Слонимский,— но в ней заметен сильный элемент пародийности. Одно, впрочем, связано с другим. Людмила, например, одновременно и сказочная героиня, и современная, живая, во плоти и крови, девушка-женщина. Она и героиня, и прелестная, остроумная пародия на героиню. То же в большей или меньшей степени — и с другими героями. Пушкин весело смеется над своими героями, над читателем, над самим собой…”. Ирония автора распространяется даже на замысел поэмы, иронически и шутливо он обыгрывает сам сюжет поэмы:

 

 

Также в “Руслане…” присутствуют черты романтической поэмы: необычный герой — витязь, у которого нет прошлого, необычное место, действие происходит то в историческом событии, то в сказке.

 

“Это была поэма “лиро-эпическая”, или, другими словами, романтическая, потому что внесение в эпос лирического элемента само по себе,— писал А.Слонимский,— было уже фактом романтического значения. Но пушкинский романтизм был особого свойства. Это был не абстрактный романтизм Жуковского, уводивший в надзвездные сферы, а романтизм молодости, здоровья и силы, романтизм, в котором были уже реалистические задатки. Даже уносясь на “крыльях вымысла”, Пушкин не забывал о земле. Действительность постоянно напоминала о себе, прорываясь сквозь фантастическую ткань рассказа в виде лирических и автобиографических отступлений и авторских оценок лиц и событий…

 

В “Руслане” не было еще — и в этом прав Белинский —полного романтизма, проникающего всю ткань произведения, это был только шаг к романтизму. Но там, где авторская лирика вступала в свои права, появлялись островками свежие, вновь найденные романтические картины, звучала легкая музыка романтизма. Фантастическое проводится через живое восприятие — через зрительные, звуковые и моторные ощущения — и тем самым становится почти что реальностью…”.

 

В поэме широко используется А.С.Пушкиным возможность внефабульных авторских отступлений. Таким отступлением, например, открывается третья песня поэмы “Руслан и Людмила”:

 

 

Лирическая основа “Руслана и Людмилы”—это праздничное чувство жизни, полнота ощущений, игра молодых сил. Позиция автора шаловливо определяется в посвящении:

 

 

Автор играет сказочными образами, как будто не принимая их всерьез. Воображение его скользит по героям, которые обрисовываются легкими контурами.

 

Молодецкая похвальба: “Я еду, еду, не свищу, а как наеду, не спущу!”, и весь этот молодецкий тон в сцене с Головой — плохо вяжутся с настроениями Руслана, потерявшего супругу и только что размышлявшего о “траве забвения”, “вечной темноте времен” и тому подобных романтических тонкостях.

 

Объясняется все это очень просто: герои еще не получили совершенно самостоятельного существования, не обособились от авторской лирики. Они составляют предмет лирической игры, и пружины их действий находятся пока еще в руках автора. С этой точки зрения вполне понятно, что древнему витязю приписываются пылкие романтические чувства:

 

Руслан не древний витязь и не былинный богатырь, а романтический герой, совершающий подвиги для спасения возлюбленной. Подобная модернизация героев давала удобный повод для лирических вторжений автора. Он ставит себя, например, в положение Руслана, лишившегося своей возлюбленной в самый разгар “восторгов”:

 

Авторские отступления — то лирические, то иронические, контрастирующие с нею,— придают рассказу личный тон. Автор все время подчеркивает свою роль рассказчика. Он играет с читателем и дразнит его любопытство, прерывая повествование на самом интересном месте—как, например, во второй песне, в момент, когда Рогдай настигает Руслана:

 

Важно отметить произведенную Пушкиным реформу стиха. Он закрепил за поэмой лирический четырехстопный ямб. Пушкин придал ему свободное лирическое движение, не стесненное правильным чередованием рифм. Он употребляет в “Руслане” тройные и четверные рифмы:

 

 

Трепеща, хладною рукой

 

Он воплощает мрак немой...

 

О, горе: нет подруги милой

 

 

Этот четырехстопный ямб и давал возможность свободного передвижения интонаций — от шутки и иронии к мягкому, певучему лиризму и героическому пафосу, от литературной полемики к картинам волшебной старины.

 

“Руслан” писался три года, и естественно, что каждая песня была шагом вперед, имела собственный характер. Поэт рос вместе со своим произведением. Он начинал поэму в духе “веселых снов” и “сердечных вдохновений” юношеской своей лирики, но к концу в ней зазвучали иные, более серьезные ноты. В эпоху создания поэмы чрезвычайно расширился круг исторических представлений Пушкина.

 

“Эпос окончательно торжествует над иронией и субъективной лирикой,— считал А.Слонимский,— история над сказкой.

 

В связи с этим меняется стиль и манера повествования. Стих крепнет, становится более строгим и мужественным. Лица и события изображаются конкретнее. В первых песнях было много условного, традиционного. Что характерного, например, для поведения Людмилы во второй песне?

 

Речь Руслана спускается иногда до простой разговорной речи, но такая речь в устах древнего витязя становится мало достоверной, слишком утонченной:

 

 

Не спится что-то, мой отец!

 

Что делать: болен я душою.

 

В шестой песне “Руслана” нет подобных промахов. Здесь чувствуются уже реалистические тенденции. Жесты и поведение действующих лиц более характерны для данного лица и данной ситуации. Волнение старого князя при виде спящей Людмилы выражается иначе, чем волнение Руслана. Видно и то, что это старик, и то, что он испуган и не знает, что делать:

 

 

В лице печальном изменись,

 

Встает со стула старый князь,

 

 

Другого рода поведение Руслана: у него волшебное кольцо, и он действует быстро и энергично, даже не обращая внимания на Фарлафа, бросившегося к его ногам:

 

 

Но, помня тайный дар кольца,

 

Руслан летит к Людмиле спящей,

 

 

Вот как отзывался А.Слонимский о шестой песне: “Действующие лица не слиты здесь в одну кучу, а обособлены друг от друга: у каждого своя позиция. Сцена выиграла в отношении краткости и стала психологически и мимически глубже обоснованной”.

 

Начало первой песни — сжатое, колоритное — обещало как будто поэму историческую:

 

 

Не скоро ели предки наши,

 

Не скоро двигались кругом

 

 

Все дышало здесь степенной стариной: медленное круговое движение сосудов (“не скоро...”), важная осанка чашников, низкие их поклоны. Белинский предполагал даже, что первые семнадцать стихов были поводом для “присочинения” к ним всей поэмы. Далее начиналась сказка, где отсутствовали реальные исторические события и действие происходило вне времени и пространства. В шестой песне мы снова возвращаемся на землю. Руслан становится здесь реальнее и психологичнее.

 

“В творческой эволюции Пушкина значение последней песни “Руслана” огромно. Здесь впервые у него выступает народ как действующая сила истории. Он показан в своих тревогах, надеждах, борьбе и победе. В поэму вступает великая тема всенародной борьбы и славы,— писал Гроссман.— На последнем этапе своих баснословных странствий герой становится освободителем Родины. Весь израненный в бою, он держит в деснице победный меч, избавивший великое княжество от порабощения. Волшебная сказка приобретает историческую перспективу. “Преданья старины глубокой” перекликаются с современностью: сквозь яркую картину изгнания печенегов звучит тема избавления России от иноземного нашествия в 1812 году”. Заключительный фрагмент в определенной мере расходится по стилю с духом поэмы, которую призван завершить.

 

Сохраняя традицию волшебно-рыцарского романа, А.С.Пушкин к концу поэмы по-новому сочетает фантастические элементы старославянской сказки с драматическими фактами древнерусской истории, свободно смешивая жанры создал произведение, которое до настоящего времени вызывает неподдельный интерес у многих поколений читателей.

Руслан и Людмила

 

 

Итак, поэма "Руслан и Людмила" - это история Руси и пророчество на тысячи лет вперёд в аспекте государствоустройства. Но не просто история - как статистика событий прошлого и привычная нам наука, а - метаистория, подразумевающая всю сложность совокупности процессов, происходящих в физическом и тонкоматериальных мирах, подчинённых законам Эволюции, Кармы и Реинкарнации. Это Прошлое и Будущее жизни Государства Российского, Послание, изложенное изящным пушкинским стихом. Единственное в своём роде послание для русской нации, данное из Высокого Источника. Настолько же уникальное для русских, как уникальна Тора (Пятикнижие Моисея, Ветхий Завет) для евреев и, также как Библия, требует крайне серьёзного и вдумчивого отношения. Придёт время когда эту Поэму-Послание россияне, после осознания истинного смысла, достойно оценят и поднимут на соответствующую высоту почитания и возможно будут изучать.

 

 

Прошлое, настоящее и будущее для провидца представляется Единым. Поэт словно глядит в магический шар и видит все явления одновременно и для того, чтобы превратить увиденное в удобнопонимаемый нами повествовательный текст, он поочерёдно вычленяет из целого отдельные фрагменты.

 

Здесь нет ни одного случайного слова, под каждым скрыта тайна прошлого или будущего. Каждый знак препинания имеет умысел. Поэма написана языком символов. Символизм – язык посвящённых.

 

 

В поэме есть хронология событий, она своеобразна и не сразу угадывается. Поэт разграничивает события и исторические периоды ключевыми словами. Каждый эпизод с отдельным персонажем имеет свою хронологию, не связанную с прошлым или следующим, а в одном абзаце зачастую присутствует несколько хронологий, принадлежащим разным персонажам. Одни и те же события описываются в разных местах поэмы и угадываются только по ключевым словам. Хронология событий выстроена спиралью, у которой витки прошлого и будущего переплетаются скрытым кодом. Как будто нам показывают один фильм, но включают его то с середины, то с конца, то сначала, а то периодически отматывают назад в режиме реверса. Этот спиральный шифр ещё предстоит разгадать. В поэме намеренно вставлены отвлекающие образные отступления, тоже несущие эзотерический и многослойный подтекст, но более глубокий.

 

Сложность распознавания ещё больше усугубляется тем, что одно слово или фразу нужно понимать иносказательно, а последующее - буквально.

Имя каждого персонажа собирательно. Определённое обращение поэта к персонажу указывает на его конкретный статус в контексте повествования строки. Смысл повествования постигается соответственно интерпретированному имени.

Поэма, как голографическая, трёхмерная картинка, которую осторожно чуть повернёшь и изображение меняется. Так, если бегло читать текст, то понимается сказочный сюжет, если читать медленно, почти по слогам, то раскрывается совершенно удивительный “историко-пророческий” документ. Раскрыть каждое слово и каждую фразу - задача для непосвященного недостижимая. Поэма представляет собой эзотерический текст и вся сложность понимания скрытого повествования требует множество ключей. Все ключи ведомы только Провидению, давшему Послание. Однако основных персонажей и их деятельность на исторической арене распознать можно.

 

Поэма, которую составляют шесть песен - это Послание предназначенное для Шестой Расы. Сегодня раскрытие многих ключей преждевременно, но чуткое сердце поможет понять фрагменты (пусть не многие). Этот сайт лишь робкая попытка приоткрыть плотную эзотерическую завесу, приподнять пушкинский “покров”. Текст постигается не интеллектом, а интуицией, которая также нуждается в тренировке. О беглом чтении не может быть и речи. Для постижения внутреннего смысла необходимо тщательное изучение, быть знакомым с разными эзотерическими Учениями, с историей Государства Российского. Под каждым словом тайна, каждая строчка – красивый ребус. Сокровенное Знание СП

 

 

Руслан и Людмила».

Пушкина уже давно влекло к крупному лироэпическому полотну. Он принимался за поэмы в 1813 («Монах») и 1814 («Бова») годах. Но эти попытки оказывались слабыми, подражательными, ученическими. Ему удалось осуществить свои далеко шедшие творческие замыслы лишь в сказочно-волшебной поэме «Руслан и Людмила». Начатая в январе 1817 года в лицее, поэма была завершена 26 марта 1820 года в Петербурге. В конце 1824—1825 годов был написан ее пролог: «У лукоморья дуб зеленый». Эта поэма, смело разрушавшая классицистский принцип строгой жанрово-видовой иерархии — искрометно-веселая, шутливо-эротическая и одновременно проникнутая духом высокой гражданственности, более решительно, нежели другие произведения, обозначила вступление Пушкина на путь гражданско-героического романтизма.

Сюжет поэмы, ядро которого составляет похищение невесты и поиски ее героем, соткан из традиционных ситуаций сказочных и волшебно-рыцарских произведений, частью переиначенных и пародированных. Первые поэт с детских лет слушал из уст няньки Арины Родионовны и дядьки Никиты Тимофеевича Козлова, а вторые входили в круг его многостороннего чтения.

Создавая поэму «Руслан и Людмила», поэт опирался, кроме русской, на богатейшие традиции западноевропейской волшебно-рыцарской литературы, используя и такие произведения, как«Орлеанская девственница» Вольтера и «Неистовый Роланд» Ариосто. Но при этом он не впадал в подражательность, оставался оригинальным, вступал на путь смелого новаторства.

Поэма связана сюжетно с временем Владимира Красное солнышко. В описании свадебного пира и боя с печенегами Пушкину удалось передать колорит давно прошедшего, но меньше всего эта поэма историческая. Ее образы весьма далеки от исторической конкретности. В критике уже указывалось на их модернизацию: на излишнюю пылкость («И щипля ус от нетерепенья»), психологическую утонченность («болен я душою»), меланхолическую элегичность раздумий («Трава забвенья», «вечная темнота» времени) Руслана, на «опрощение» князя Ратмира, увлекшегося простой пастушкой и избравшего себе удел мирного и безвестного рыбака.

Поэма «Руслан и Людмила» не столько о прошлом, сколько о современности и о будущем. Проникнутая радостным ощущением возможностей земного счастья, охваченная неудержимым стремлением к свободе, она обличает коварство и зло во имя гуманности. Ее главенствующая мысль громко звучит в напутственных словах добролюбивого Финна Руслану: «Но зла промчится быстрый миг… С надеждой, верою веселой Иди на все, не унывай…».

Отдавая дань шутливо-эротическим мотивам, Пушкин утверждает в поэме чистоту, глубину любви и противопоставляет преходящим чувственным наслаждениям цельность постоянного, одухотворенного взаимного чувства. Здесь добродетельный Финн учит: «Любви и чести верен будь».

Осложняя сюжет историческим преданием о князе Владимире, славя непреоборимую силу своего народа, отражая дух его устной поэзии, поэт приобрел неоспоримое право сказать, что его поэма «Русью пахнет». Именно в ней Руслан, олицетворяющий богатырскую силу национально-русского характера, грозит Черномору: «Смирись, покорствуй русской силе!»

Действующие лица поэмы не являются абстрактными, голыми схемами. В то же время это еще и не развернутые характеры, сопоставимые с персонажами позднейших произведений поэта. Каждый из героев поэмы обладает земными свойствами и видимыми приметами характерной личности, хотя и пунктирно намеченной. Обрисованные широкими мазками, они олицетворяют мужественность, честность, прямодушие, верность в любви и слове — Руслан; мудрость и добро — Финн; трусость, спесивое хвастовство, бражничество, обжорство и коварство — Фарлаф; чувственную страсть, томную и ленивую негу — Ратмир; слепую, свирепую, неукротимо-безрассудную воинственность — Рогдай; мрачное злодейство — Черномор и Наина.

Пушкин, смело сбрасывая мистические покровы с элегического романтизма Жуковского, противопоставляет его бесплотной Людмиле («Людмила») земную, жизнерадостную, чувствительную, «немножко ветреную», шаловливую Людмилу.

В поэме «Руслан и Людмила» много славянизмов. Разумеется, из них необходимо вычленить слова, окончательно обрусевшие («во мраке»,«храбрый», «пленяет»), сознательно введенные для воссоздания колорита времени («в гриднице», «чашники», «брашна») или придания«высокости» («златая цепь», «тень объемлет всю природу»). А поэтому к остаткам классицистского влияния относятся лишь такие слова, которые могли бы быть успешно заменены русскими, вроде «десница», «зерцалам», «ланиты», «в пажитях», «перси», «стогны», «подъемлет». Сюда же относятся усеченные прилагательные («усталы члены», «веселы игры», «на смертну сечу») и обильные мифологизмы («Армида», «Феб»,«Паллада», «Климена», «Гимен»).

Преодолевая власть церковнославянизмов, Пушкин обратился к разговорной речи современного ему образованного круга, смело сплавляя во фразе«высокие» и «низкие» слова («Щекотит ноздри копием»), открывая широкую дорогу просторечию: «завизжала», «в охапку», «далече»,«растянулся», «смекая». Это противоречило правилам не только классицизма, но и сентиментализма.

Стремление к естественности сказалось и в изобразительных средствах поэмы. Ее сравнения не только необычайно просты, но в своей прозаичности, обыденности и фривольности смелы до дерзости. Шутливо-иронический замысел поэмы «Руслан и Людмила» с еще большей силой обнаруживается в ее композиции. Строя поэму, Пушкин впервые в истории отечественной поэмы ввел в нее автора-повествователя. Своей жизнерадостностью, кипучестью чувств, широким кругозором, незаурядной культурой, ироническим складом ума, живейшим откликом на текущие события повествователь, несомненно, усиливал современность поэмы. Прямое вмешательство Пушкина в ход событий, его постоянное общение с героями и читателями, вносящее в повествование непосредственность, интимность, тонкую иронию, светлый, жизнерадостный юмор, было совершенно новым в структуре русских поэм.

Вот безутешной Людмилой, бродящей по чудесному саду Черномора, овладевает «умысел ужасный». Оказавшись перед потоком, она «На воды шумные взглянула, Ударила, рыдая в грудь, В волнах решилась утонуть». Именно так изображались героини в классицистских поэмах и трагедиях. Но этот штамп Пушкин взрывает неожиданной концовкой: «Однако в воды не прыгнула И дале продолжала путь». Людмила почувствовала голод, и перед ней, по мановению волшебства, явился «обед роскошный». Дивясь этому, она втайне думает: «Вдали от милого, в неволе, Зачем мне жить на свете боле?» И вслед за этим произносит громозвучную тираду, заканчивающуюся словами: «Умру среди твоих садов!» Так было в классицистских трагедиях, а Людмила «подумала и стала кушать». Пушкин пародирует в этой поэме и «унылый романтизм». Противопоставляя«таинственным видениям» земную реальность, Пушкин переиначивает «монастырь уединенный» из повести «Двенадцать спящих дев» Жуковского в… веселый дом с жрицами любви, в приют чувственных наслаждений.

 

Усугубляя таинственность поэмы, поэт прерывает развитие ее действия на самых увлекательных эпизодах, например, на начавшемся поединке Руслана и Рогдая, во время пленения Черномором Людмилы. Загадочность совершающихся событий подчеркивается также часто приемом «вдруг»:«И вдруг, поворотив коня»; «Вдруг слышит» и т.д. Но, перебивая течение событий поэмы лирическими отступлениями, всегда непринужденными, остроумными, являющимися исповедью собственной жизни, поэт настойчиво напоминает, что все это чудесное и загадочное — «сказка“, вымысел», «времен минувших небылицы».

Живости поэмы много способствует разговорный четырехстопный ямб, не стесненный ни правильным чередованием рифм, ни упорядоченной строфикой. Этот стих краткий, энергичный, сообразный жизнерадостной патетике поэмы, гибко отражающей всю многоцветность ее чувств и мыслей, воспринимался современниками как освобождение от длинного, тягучего, замедленно-торжественного шестистопного ямба, так привычного для тогдашних поэм.

Дерзкое новаторство «Руслана и Людмилы» перевернуло все привычные понятия о поэме. Опубликованная в отрывках в журналах, а потом вышедшая в начале августа 1820 года отдельной книжкой, она стала этапным произведением и в творческом пути Пушкина, и в развитии отечественной литературы. Она вызвала ожесточенную полемику, небывалый гул осуждения и одобрения. Литературные староверы, негодуя, упрекали поэта в безнравственности, что являлось замаскированным обвинением в политическом вольнодумстве. Его обвиняли также в«площадности» языка, в заимствовании простонародно-сказочных, устно-поэтических мотивов, в грубом нарушении всех правил пиитики и здравого эстетического вкуса, приведшем к жанрово-видовой неопределенности поэмы. А. Г. Глаголев, критик журнала «Вестник Европы», подписавшийся псевдонимом «Житель Бутырской слободы», приведя слова «удавлю вас бородою», «щекотит ноздри», «рукавицей», спрашивал: «Еслибы в Московское благородное собрание как-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможным) гость с бородою, в армяке, в лаптях и закричал бы зычным голосом: „Здорово, ребята!“ Неужели бы стали таким проказником любоваться!»