«Довольно. Почему он не хочет любить меня?»
Все началось со странного человека, похожего на дядю Кэла. Он назвался Жнецом и собирался увести ее из мира живых. Но это было неправильно. Уйти в мир мертвых значило закончить все дела в этом мире, значило умереть, а она просто не могла себе такого позволить – после всего, через что она прошла, умереть и уйти было просто сумасшествием!
И она отказалась. Она бы ни за что не пошла за ним, пусть он и выглядел совсем как дядя Кэл, который всегда был добр к ней, который – единственный – продолжал общаться с ней, когда она начала лечиться от зависимости и все отвернулись от нее, ублюдки, но Кэл был с ней, и она доверяла ему целиком и полностью.
Она не пошла с ним. Она уперлась. После такого она просто не могла уйти, не хотела уйти. Нет-Нет-Нет-Нет-Нет…
Жнец, похожий на дядю Кэла, пытался убедить ее, что она ведет себя глупо, что больше ей ничего не остается, что она не в силах ничего изменить, но она отказалась верить, отказалась принять это, не хотела даже слушать. Она не умерла!
Нет-Нет-Нет-Нет-Нет…
«Довольно. Почему он не хочет любить меня?»
Она никогда не просила многого. Когда она совершала ошибки, то признавала их и сама исправляла. Она вылечилась, насколько вообще возможно от такого вылечиться. Она в рот не брала спиртного. Все, конец, больше ни капли. Так что она не могла Не-могла-Не-могла-Не-могла взять и вот так вот умереть. Надо было что-то с этим делать.
Сначала она просто ждала, надеясь, что всё как-нибудь устаканится само.
Не устаканилось.
Каждое утро Манфред уезжал на работу, на уик-энды играл в «Парковка сзади» со своей чертовой группой, а потом возвращался домой. Каждый раз, когда он возвращался домой, она надеялась. И каждый раз ее надежды рассыпались прахом. А потом ей надоело. Как? Как можно просто сидеть здесь, и сидеть, и сидеть, просто существовать, между жизнью и смертью, витать вокруг, когда жизнь протекает мимо нее и никому нет дела! И скоро ей надоело.
Теперь, когда концерты «Скоттсо» заканчивались, она приходила в дом. Снова и снова, когда он возвращался из проклятого бара, она надеялась, молилась, умоляла, но без толку Без-толку-Без-толку!!!
Это было ужасно, кошмарно, хуже всего на свете, хуже смерти, хотя она не могла взять в толк, как что-то может хуже смерти. Может, стоило послушаться Жнеца, как когда-то она послушалась дядю Кэла, так на него похожего…или есть другой выход? Теперь она не знала, не беспокоилась об этом, просто хотелось, чтобы все наконец закончилось Закончилось-Закончилось-Закончилось!
Потом стало хуже.
Вчера в дом пришли посторонние, двое незнакомых мужчин, и они стреляли в нее! Это ощущение было самым кошмарным в мире, хуже смерти, хуже лечения, хуже предопределенности, хуже аллергии на моллюсков, хуже всего. Они заплатят. Да-да, она не собирается платить, нетушки, она получит то, что хочет, и тогда все узнают правду!
Как только получится прийти в себя.
Странное ощущение, правда. Она увидела тех парней, они ее подстрелили, а потом…
Ничего.
Пустота.
Больше нет связи с домом, нет связи ни с чем, нет слуха, зрения, осязания… В общем-то, и так мало что получалось, но ведь было хоть что-то, было сознание. Ведь было же? Как бы смог похожий на дядю Кэла Жнец говорить с ней, если бы она не понимала? Но после выстрела всё – фьююють – куда-то делось.
Надо вернуться. Они снова придут – она это чувствовала. Она мало что чувствовала, но это – наверняка. Они придут. ОниПридут. Надо показаться прежде, чем они снова начнут стрелять. Так что она попыталась сосредоточиться.
Это был вызов: сосредоточиться всегда удавалось с трудом, даже будучи живой, а чем больше времени проходило с ее смерти, тем становилось труднее. Она понятия не имела, чем те парни в нее запулили, но штуковина была смертельная. Какой-то яд? А смысл? Она и так уже мертва. Пули, во всяком случае, были необычные. Или дробь? Или чем там эти ружья стреляют? Она, девчонка из Моррис-Парк[104] ни черта не разбиралась в оружии, знала только, что пистолеты носили парни в ковбойских шляпах из старого кино.
Дядя Кэл всегда показывал ей старые фильмы: он присматривал за ней каждую субботу, когда родители куда-то намыливались. Дядя Кэл заботился о ней и показывал свои любимые старые фильмы: «Моя дорогая Клементина», «Джейн-катастрофа», «Рио Браво», «Хороший, плохой, злой», «Великолепная семерка», «За пригоршню долларов», «Непрощенный», «Тумстоун: Легенда Дикого Запада»[105]. Там все парни носили забавные шляпы, а девушки были разодеты в пух и прах. Они все были такие классные, так ей нравились.
Они придут.
«Довольно. Почему он не хочет любить меня?»
Она собралась с силами и буквально собрала себя воедино, когда незнакомцы ступили на порог. Она видела их, но не могла заговорить. То, чем они в нее выстрелили, не позволяло заговорить, но она могла видеть, черт возьми, и она смотрела, как они входят – один лохматый и высокий, второй пониже и с короткими волосами. Они оба носили тонкие темные браслеты и, как вся современная молодежь, были одеты в мешковатые шмотки. Черт. Вот когда ей было двадцать, она знала толк в действительно крутой одежде в отличие от этих неудачников, прикинутых а-ля постгранж[106].
Она им покажет. Она им устроит представление.
Сосредоточившись изо всех сил, она сконцентрировалась на тупой фотографии Манфреда и его детей, на которой Манфред глупо улыбался, а его отпрыски выглядели так, будто хотели оказаться где угодно, только бы не с папашей. Зачем Манфреду вообще это фото? Он их не растил, не заботился о них, так зачем?
Фотография слетела вместе с рамкой и упала на того, лохматого…упала бы, но он услышал, и рефлексы у него оказались, как у наемника – мигом заслонился предплечьем. Веселья не вышло.
– Чувак, она, кажется, на тебя разозлилась, – сказал второй.
А высокий отозвался:
– Думаю, она на всех разозлилась.
Она попыталась еще раз. Она хотела сделать им больно за то, что они сделали с ней.
– Рокси, ты здесь? – внезапно позвал высокий. – Мы не причиним тебе вреда.
«Как они узнали мое имя?»
И да, конечно, они ей вреда не причинят. Как можно говорить такое с честной физиономией, когда только вчера они подстрелили ее?
– А может и причиним, – сказал тот, что пониже, – если будешь нам фотки на головы ронять. Слушай, этот дом принадлежит нашему другу и…
Вместо того, чтобы слушать, она переключилась на постер «Филмор Ист» в металлической рамке. Постер быстро сдался, и короткостриженый схлопотал им по затылку. Высокий помог второму подняться, и тот, сморщившись, прижал ладонь к пострадавшему месту:
– Хорошо-о…ох…
– Мужик, ты в порядке?
– Нет, ни черта я не в порядке: эта призрачная сучка огрела меня по башке бесценным произведением искусства!
И тогда она, не в силах сдерживаться, расхохоталась. Она хохотала долго, раскатисто и громко. Это было даже смешнее, чем когда ее братишка решил нюхнуть клея и подумал, будто клей действительно втягивают ноздрями, как кокаин. Она смеялась так, что дрожали стены.
Но тут оба незнакомца вскинули ружья, и ей расхотелось смеяться. Она не была готова к такому, совсем не была. Тогда она просто ушла, как делала всегда. Она подождет, потерпит, как учили на лечении, а потом покажет им все, на что способна. Когда? Теперь дни недели ничего для нее не значили, но она просто знала – знала, когда «Скоттсо» собиралась в «Парковка сзади». Она подождет.
«Довольно. Почему он не хочет любить меня?»
Дин посмотрел на ЭМП и покачал головой:
– Пусто. Поржала и смылась.
Сэм опустил ружье:
– Странно.
– Ага, и даже нас не особо тиранила.
Сэм кивнул:
– Ну да. Может, она еще от того выстрела не оправилась?
Соль действовала всегда по-разному: некоторые призраки исчезали всего на несколько минут, других выносило серьезнее, но так получалось редко.
– Похоже, ушла, – подытожил Дин. – Скажем Манфреду, что здесь чисто.
– Ладно, – вздохнул Сэм. – Тогда завтра я покопаюсь в интернете, во вторник похожу по библиотекам и попытаюсь нарыть что-нибудь про дом. В смысле, мы предположили, что это Рокси только по этой футболке с «Кингзрейн»…
– «Квинзрайк»[107], – прорычал Дин.
– Неважно, – Сэм едва не рассмеялся, потому что переиначил название группы специально, чтобы позлить брата. – А вдруг здесь какой-нибудь другой призрак?
Дин посмотрел на него с подозрением:
– И этот другой призрак совершенно случайно сильно похож на бывшую подружку «Скоттсо», пылающую любовью к «Queensryche»?
Сэму пришлось сбавить обороты:
– Ну да, это за уши притянуто, но мне не показалось, что в этой группе все ангелы небесные. И не знаю как ты, но я бы не сказал, что она среагировала на имя.
– Мне, в общем, тоже. Ладно, рассмотрим твою версию. А что у нас с По?
Сэм пожал плечами:
– Продолжим искать Артура Гордона Пима. Я позвоню завтра…нет, в понедельник, завтра же выходной, и попытаюсь узнать, кто владеет сервером под этот сайт, – его осенило. – О, МакБейн ищет пропавших без вести, так?
– Ну? – напрягся Дин.
– Попросим ее поискать Рокси.
–Давай не будем ее втягивать, Сэмми.
Сэм вздохнул:
– Да ладно, Дин, ей можно верить. Ты же сам сказал, что она нас не арестовала, и потом, она знакома с Баллард.
– Ну и причем тут…
– Если бы не Баллард, мы бы оба в тюрьме гнили, сам знаешь. Она помогла мне найти тело, застрелила собственного напарника и отпустила нас. Мы доверились ей, а значит, можем довериться и МакБейн. И кроме того, она может помогать нам с поисками пропавших людей.
Дин все еще артачился, поэтому Сэм пошел на компромисс:
– Ну хорошо. Помощь МакБейн нам понадобится в понедельник. Вот тогда и попросим.
Дин нахмурился:
– А почему в понедельник?
– Чтобы завершить печать Сэмюэлса, нужны еще две точки. Но мы не знаем, какое место убийца выберет первым – у папы в дневнике про очередность ничего не говорится. Хотя, если ты хочешь разделиться…
Дин махнул рукой:
– Хорошо! Пусть съездит на одну из точек, а потом спросим про Рокси. Счастлив?
– Безумно, – хмыкнул Сэм.
– Эй, парни, а можно мне войти? У меня уже задница в ледышку превратилась!
Младший Винчестер повернулся к двери. Сегодня было намного холоднее, чем вчера, так что не стоило держать Манфреда на улице.
– Здесь чисто! – повысил голос Сэм.
ГЛАВА 14
