<...> В вагоне мне рассказывали о замечательном эпизоде, случившемся
недавно со Львом Николаевичем в Туле.
В судебной палате судили крестьян Денисовых (*1*). Дело было темное и
запутанное. Судили, как в большинстве случаев судят.
Вдруг в зал суда вошел старик с типическими чертами русского крестьянина
и, севши, начал прислушиваться.
Кто-то узнал старика, и по залу пронеслись магические слова: "Лев
Толстой здесь!"
И случилось не поддающееся описанию. Зал суда преобразился, как по
мановению волшебства. Гнетущая атмосфера исчезла. Все стали неузнаваемы.
И когда прокурор, волнуясь и краснея, начал говорить обвинительную речь,
то всем было ясно, что и он прежде всего живой человек, взволнованный и
потрясенный случившимся.
И слова обвинителя говорили одно. А все его взволнованное существо
доказывало другое, что нельзя было подвести ни под какую статью уложения о
наказаниях.
Защитник тоже очень волновался. Шутка ли: надо было проповедовать
человеческое в присутствии представителя человечества!
Впрочем, присутствовавшие мало обращали внимания как на прокурора, так и
на защитника. Они прислушивались к иному голосу, который убедительнее
всех прокуроров говорил им, что "на земле мир" возможен только тогда, когда
назреет в "человецех благоволение".
И этот голос одержал победу: подсудимые были оправданы.
* * *
Полозья скрипят. Бубенцы звенят. Скоро и Ясная Поляна.
Мы проезжаем деревню с широкой засугробившейся улицей и спускаемся с
небольшой горы в старинный седой парк с просвечивающими между деревьев
огнями.
Вместе со мною подъезжает к крыльцу молодой человек, студент Б. (*2*),
поселившийся невдалеке от Ясной Поляны. Его мечта - заменить собою Н. Н.
Гусева и хоть немного помочь Льву Николаевичу в его работах.
Мы вместе входим в прихожую с книжными шкапами и тут же знакомимся.
Слуга сообщает, что Лев Николаевич совершенно здоров и сидит наверху, в
столовой.
Я поднимаюсь по скрипучей лестнице наверх. В большой, полуосвещенной
комнате, у длинного стола с цветами сидела семья Толстых, Лев Николаевич
играл в шахматы с своим зятем М. С. Сухотиным.
С первого взгляда я не нашел во Льве Николаевиче никакой перемены. Но
затем мне показалось, что в лице его время от времени появлялись тени
усталости и грусти. И было такое впечатление, будто он только что вернулся с
утомительной прогулки, расставшись надолго с милым другом.
* * *
Эти "тени" появлялись не раз в течение вечера, проведенного мною в Ясной
Поляне.
Особенно заметно это было, когда за чаем зашла речь о России и плохой
жизни наших крестьян. Л. Н. слушал обвинение с грустным видом, и когда
заговорил, то в нем сразу вспыхнули горячие ноты в защиту народа.
- Если народ наш, - сказал Л. Н., - живет плохо, то одна из главных причин
заключается в том, что мы мерзки и живем отвратительно, живем, как
паразиты...
Льву Николаевичу стали возражать. И купцы-де, и ученые, и фабриканты тоже
не живут трудами своих рук.
Но Л. Н., видимо, нашел эти аргументы настолько незначительными, что даже
и не возражал на них, а перенес беседу на свою поездку в Тулу.
Он около 40 лет не был на суде (*3*) и ездил в Тулу вместе со своим старым
приятелем и единомышленником М. В. Булыгиным (*4*), который должен был
выступить на суде в качестве защитника. И Льва Николаевича поразило в суде
бросающееся в глаза несоответствие между правом и правдой. Чем
дальше правда, тем все яснее и проще на суде. Чем ближе правда, тем труднее
суду разобраться в ней и выйти с честью из своего положения.
Таково приблизительно было впечатление Льва Николаевича.
Лев Николаевич рассказал, как он делал в Туле попытки, чтобы повидаться с
одним подсудимым и по-человечески поговорить с ним. В имении Фигнеров
(певцы) (*5*), невдалеке от Ясной Поляны, один из рабочих убил кинжалом
лесного порубщика и теперь сидит в тюрьме. С ним-то и хотелось Льву
Николаевичу побеседовать.
- Помимо сего, - сказал он, - меня еще очень интересует психология этого
человека. Убил кинжалом такого же мужика, как и сам. Почему кинжалом?
И откуда у него кинжал?
Но все его старания повидаться в Туле с убийцей не привели, однако, к
желанной цели. Барьеры оказались непреодолимыми даже и для Толстого.
А ему, видимо, необходимо это было для разрешения какой-то важной задачи,
занимающей его, потому что он сейчас же как-то связал рассказ об убийце с
полученным письмом от одного рабочего из Сибири.
И, не сгоняя с лица грустной тени и все тем же печально-недоумевающим
тоном, каким он говорил о суде, Л. Н. начал передавать содержание
полученного письма. Но на полуфразе остановился.
- Нет, нет!.. Необходимо прочесть самое письмо.
Доктор и друг Льва Николаевича, Душан Петрович, быстро, но бесшумно и
молчаливо приносит нужное письмо.
Стараясь подавлять волнение, Л. Н. начал читать.
Письмо было очень сильно по языку и лаконизму аргументации, искренно по
тону и ужасающе по содержанию. Неведомый корреспондент старался, с
дружелюбными вставками, убедить Льва Николаевича, что делами любви на этом
свете ничего не добьешься, а можно улучшить свое положение только упорной и
беспощадной борьбою, уничтожая своих врагов и даже их детей, чтобы
очистить поле от сорных трав.
В заключение корреспондент выражал сожаление, что Льву Николаевичу не
придется, вероятно, дожить до этих счастливых дней...
- Слава богу, что не доживу, - проговорил Л. Н. с страдальческим
выражением. И глаза его затуманились.
Он ответил на это письмо (*6*), характер которого не является
исключительным за последнее время. И всякий раз в подобных случаях Льву
Николаевичу хочется помочь людям в самом главном для них: в указании
страшной пропасти, к которой может привести заблуждающийся ум...
* * *
Сила вещей так складывает в настоящее время жизнь Льва Николаевича, что он
вынужден бывает отдавать и большую часть своего времени, и наивысшее
напряжение своей души переписке с неведомыми ему людьми, обращающимися в
Ясную Поляну со своими скорбями, упованиями и всякими "проклятыми вопросами"
со всех концов мира...
Но noblesse oblige - как Л. Н. сам иногда характеризует свое положение.
В последнее время в Ясную Поляну стали направляться запросы по поводу
кооперативного движения в России. И Л. Н. горячо откликается на эти запросы,
заявив недавно в полушутливой форме, что в настоящее время в России
единственное приличное занятие для порядочных людей - это кооперация.
Кроме писем, у Л. Н. в настоящее время, как всегда, несколько начатых
работ. Недавно он окончил два очерка, один - в виде сна, другой - из
деревенской жизни (*7*).
Но оба отложил до поры до времени. На очереди более назревшее.
- Работа на триста лет, а жить осталось несколько дней, - говорит он.
Но да продлятся эти дни еще надолго ко благу людей!
Комментарии
П. Сергеенко. Вечер в "Ясной". - Русское слово, 1910, 5(18) февраля, No
28.
О П. А. Сергеенко см. коммент. к интервью 1906 г. Сергеенко был в Ясной
Поляне 26-27 января 1910 г. Маковицкий записал 26 января: "Вечером приехал
П. А. Сергеенко; привез граммофон от общества, который раньше Л. Н.
отклонил, и пластинку со словами Л. Н. из "Круга чтения". Сергеенко приехал
и по делу печатания писем Л. Н-ча.
<...> Сергеенко, как всегда, много говорил Л. Н., сидевшему в кресле у
дверей" (Яснополянские записки, кн. 4, с. 165). Толстой отметил в дневнике,
что ему "было неприятно" (т. 58, с. 13).
1* 16 января 1910 г. Толстой был в Туле на выездном заседании Московской
судебной палаты: судили крестьян, ехавших обозом, по дороге повздоривших с
почтальоном и обвиненных в ограблении почты.
2* Валентин Федорович Булгаков.
3* Ошибка: в 90-е гг. Толстой неоднократно бывал в суде - в Москве, Туле и
Крапивне.
4* Михаил Васильевич Булыгин пытался организовать защиту крестьян на
процессе, происходившем в Туле.
5* В Тульской губернии, в пятнадцати верстах от Ясной Поляны, было имение
певца Николая Николаевича Фигнера (1857-1918).
6* На письмо ссыльного С. И. Мунтьянова от 5 января Толстой ответил
24 января 1910 г. (т. 81, с. 73-75).
7* "Сон" и "Три дня в деревне" (т. 38).
