Вл. И. Немировичу-Данченко. Дорогой Владимир Иванович!

1913 --20 --VI. Ессентуки.

20 июля 1913

Дорогой Владимир Иванович!

Помнится, что при составлении условий с Бенуа был разговор о том, что он должен заведовать какой-то мастерской, макеточной, где будут происходить постоянные искания. Помнится, что эту мастерскую хотели устроить в студии, когда мы еще надеялись получить ту замечательную квартиру, которую, увы, теперь окончательно запретили попы¹.

Меня взяла тревога: быть может, театр рассчитывает на эту мастерскую -- в студии, а у нас все дело меняется. Квартиры нет. То, что есть, мне не по средствам. Если ничего не будет к 1 августа, мы остаемся на прежней квартире, где и в прошлом году нельзя было двигаться при разгаре работы. Как и где будут происходить студийные спектакли -- не знаю пока.

Вспомнив о Бенуа, я счел долгом Вам написать, чтобы не сломать неожиданно Ваших планов. Это единственная цель письма, и очень прошу не объяснять его иначе.

Впрочем, есть и другое дело, которое я сообщаю Вам потому, что обещал, а совсем не для иных, коварных целей.

Будучи в Севастополе, я бывал в театре. Никулин за мной очень ухаживал и специально для меня поставил какую-то пьесу, в которой его пасынок, молодой актер Шейн (сын покойного знаменитого Шейна, провинциального актера, а потом Александрийского) играл главную роль. Об этом Шейне мне много говорили, тоже в Севастополе, Грибунин и Пашенная. Шейн играл jeune premier'a, несмотря на свою фигуру и лицо русопетистое, очень напоминающее Москвина, каким он пришел в театр. Это было удивительно хорошо по необычайной простоте и разговорности, которыми известен Шейн.

Это было холоднее, чем нужно. Это было обаятельно, и я не заметил ни русопетистости, ни его вульгарности, несмотря на довольно бедный гардероб. Потом Никулин просил, чтоб я с ним занялся и поговорил. И он был у меня в гостинице Киста и читал (по своей инициативе) Треплева.

Он может его играть, и, кроме того, он мне показался очень милым и порядочным молодым человеком.

Может быть, он не нужен сейчас, но в будущем это один из немногих, которых надо бы принять².

Говорят, за ним охотился Свободный театр. Может быть, было бы полезно, чтобы Вы ему пока написали строчку, чтобы он знал, что с ним готовы разговаривать, и он приехал бы постом и не заключил бы долгих контрактов с другими театрами.

Сейчас его можно взять дешево (я думаю, 1200--1500). Скоро он очень сильно подымется в цене. Право, пишу не для того, чтоб его брали сейчас, а потому, что болит душа: актеров много, а играть некому.

Еще к сведению. Здесь и в Кисловодске много актеров. Странно, в этом году, как никогда, кричат о Тарханове³ (брат Москвина). Говорят, что он исключительно талантлив, второй Москвин. Сейчас он без места?! Тоже пишу по тем же резонам, из трусости и без всякой задней цели.

По аффективным воспоминаниям мне кажется, что мое последнее письмо могло носить неправильный характер: желание свалить вину перерасхода на воров и нежелание признать виновным себя, нежелание сознаться, что и нас, режиссеров, надо обуздывать ⁴. Если это могло показаться, то это ошибка. И нас надо обуздать, но только не за счет воров.

А третьей пьесы нет! И вот что бы я сказал. Не сделаем новой ошибки. Если нет хорошей пьесы русской, не надо ее выдумывать. Все равно ничего не выйдет, а надо ставить хорошую иностранную. Иначе опять будет компромисс, ерунда.

Жму Вашу руку и целую ручку Екатерине Николаевне.

Ваш К. Алексеев

Адрес Константина Сергеевича Шейна -- Воронеж, Городской театр. С 15 сентября -- Новочеркасск, Городской театр.

 

О. В. Гзовской

22/VI -- 913

Ессентуки

22 июля 1913

Дорогая Ольга Владимировна!

Еще раз благодарю за Ваши письма. Я очень их ценю, очень прошу не забывать меня; и если не пишу Вам чаще, то только потому, что, с одной стороны, завален перепиской, особенно по делам квартиры студии (с планами, размещениями, предупреждениями, догадками; знаете, как трудно заочно нанимать квартиру!); а с другой стороны, каюсь, -- записками. Вы с мужем, кажется, одни поощряете эту мою мучительную работу, и потому я и решаюсь Вам одним выставить эту незаконную для других причину -- своим оправданием. За это молчание я постараюсь поскорее дать Вам то, что написал, так как теперь уже, впервые, книга принимает какой-то настоящий вид¹. Только не показывайте ее Константинам Константиновичам. Он прекрасный гран дюк, но какое же он имеет отношение к нашему искусству ².

Сегодня я забеспокоился о Вас в том смысле, что боюсь, как бы Вы не приехали к 1 августа, когда Вам можно быть и гораздо позже. Участвующих в "Коварстве" вызывают к 15 августа. Я приеду к 25-му и начну к этому времени репетиции. Таким образом, Вы нужны к 25-му. Если принять во внимание всякие приготовления перед началом по домашним делам,-- самое раннее надо приехать к 15 августа. Постараюсь составить телеграмму, боясь, что Вы не знаете этого, хотя, кажется, я Вам писал.

Теперь, господи благослови, за дело.

Насколько хватит у меня умения и терпения, я бы хотел на будущее время повести дело с Вами так:

а) Я должен заботиться только об одном -- чтобы Вы творили в правильном самочувствии, т. е. чтобы Вы в роли чувствовали себя, свою природу такою, какая она есть, а не такой, какой ее выломали жизнь и актерство (себя "в капоте").

б) Я должен следить, чтобы выбираемые Вами задачи соответствовали общему замыслу автора и режиссера.

в) Чтобы эти задачи были действительно задачами, настоящей целью стремления, а не простым поводом, канвой для представления. Т. е. я должен сидеть и говорить Вам: верю или не верю.

В остальном -- полная свобода и самостоятельность, т. е. такая же, какая у Вас была в Праге. Помогите мне в этом, так как я очень нетерпелив и хочу добиться сейчас того, что может вырасти только через неделю. Напоминайте мне, когда я начну слишком наседать со своими требованиями и насиловать творческую природу.

Как же Вам подходить к роли. Начнем с Туанет. Сквозное действие роли: "осмеять, дискредитировать медицину в глазах Аргана", конечно, для того, чтобы спасти Анжелику.

Вот и постарайтесь не принципиально, а на деле поверить этой цели. Что значит принципиально и на деле?

Принципиально -- умом, холодно, без увлечения, для того чтобы сказать: да, это так, и успокоиться.

На деле -- поверить и почувствовать себя в этом положении. Сказать себе: вот это действительно случилось. Сидоров, Иванов, брат, муж, не все ли равно кто, не все ли равно для чего, стал маньяком болезни, или учености, или религии -- не все ли равно, каким маньяком. Что бы я сделала вот сейчас, в данном состоянии, на Lago Maggiore или в Москве, не все ли равно где. Вот он подходит и просит меня уступить ему место. А если б это место нужно было, подобно Аргану, для его маньячества, что бы я сделала, или какую бы пользу я извлекла для того, чтобы дискредитировать докторов и посадить его, дурака, в лужу? Вот Вы и придирайтесь к каждому событию, которое встречается в Вашей теперешней действительной жизни, и объясняйте его в направлении сквозного действия с помощью наивности и фантазии, которая внутри Вас, никому не видна, и потому нечего ее стыдиться. От такой игры Вы привыкнете верить сквозному действию, Вы привыкнете с этой точки зрения встречать события и окружающие Вас факты.

Во-первых, Вам будет легче с тем же чувством правды и веры встретить факты самой пьесы, т. е. пережить их, а с другой стороны, эти упражнения раздразнят, оживят в Вашей душе настоящие жизненные задачи, к данному случаю относящиеся, или приспособления, наиболее пригодные для данных задач или положения.

Когда Вы поверите сквозному действию -- внимательно проверьте, нет ли наигрывания, подчеркивания, обманывает ли это настоящего собеседника, близко, когда смотришь друг другу в глаза. Потом проверяйте постоянно, можете ли Вы это все проделывать не в том немного приподнятом состоянии подогретого возбуждения и энергии, которое дает Вам в жизни деланность, а в том спокойствии и простоте, какой Вы бываете дома со своими, когда нет никаких зрителей и слушателей: т. е. проделывайте все это в том состоянии, которое мы называем "в капоте". Не понимайте только это слово в смысле лени и апатии. Боже сохрани!!! В таком состоянии гораздо лучше и энергичнее делаешь задачу, но только без прикрас и подрисовки, без напора, без подчеркивания, а ровно столько, сколько нужно для того, чтобы делать (а не представляться делающей для себя или других) задачу.

Когда Вы и к этому себя приучили, тогда вспомните, что главная душевная характерность Туанет в том, что она каждую вещь делает с шутовством, с радостью. Все ей доставляет удовольствие. Теперь скажите себе: ведь и я бываю в таком состоянии. А что, если б я была в этом состоянии и вокруг происходило бы то же, что сейчас вокруг меня происходит на этом Lago Maggiore? Как бы я действовала? Пробуйте встречать для упражнения сотни таких задач, которые встречаются или могут встретиться в жизни и настоящей действительности. Когда привыкнете, тогда -- упражняйтесь, чтобы связать это состояние шутовства и веселья Туанет (которое есть зерно роли) с сквозным действием, которое равняется -- препятствовать медицинской мании Аргана.

Совершенно независимо от этого. Пока отнюдь не связывая со всем предыдущим, -- напротив, старательно отделяя только что описанные упражнения от тех, которые я сейчас опишу.

Начните искать внешний образ Туанет, т. е. француженку, кухарку, деревенскую девицу, как она ходит, говорит, бегает, смеется, сидит. Какой у нее голос, костюм, как она убирает комнаты, моет горшки и прочее.

Пока отдельно от сквозного действия и зерна чувства, а только для того, чтобы приучать свои мышцы к походке и движениям, которые им придется выполнять со временем механически.

Как связывать первую часть, духовную, со второй, физической, -- поговорим при свидании.

Да, забыл прибавить к первой части, психологической: вот хороший прием, чтоб заставить себя поверить сквозному действию или, в частности, задачам. Вспомните аналогичные положения в жизни, когда Вам приходилось, так или иначе, ухаживать за скучным господином или госпожой, проводить его.

Скажите себе: ведь могло бы быть, чтобы этот человек был здесь, в этой комнате, в которой Вы читаете это письмо, что он, допустим, приставал бы ко мне, -- что бы я тогда сделала? А если бы он погнался за мной -- что бы я сделала? А если бы мне надо было ругаться с ним, чтобы защитить мужа, брата или сестру? Ищите и другие аналогичные случаи из жизни, т. е. схожие с положением роли в пьесе. Переносите их на себя, и на сквозное действие, и зерно роли. Вот пока и все.

Боже! Как это просто в действительности (непременно помните и знайте, что это ужасно просто на самом деле -- то, что Вы, в разное время и по разным случаям, тысячи раз делали в жизни). И боже -- как это все сложно выходит на бумаге в описании.

Ну, рука больше не работает. Пишу целые дни.

Я должен Владимиру Александровичу письмо -- даже несколько, за его мнение о записках, за его описание пьесы Шоу. Если не удастся написать, пусть он простит меня. Очень уж дорожу каждой минутой, чтобы выполнить заданную себе работу по запискам.

Ну-с, до скорого свидания. Целую Вашу ручку. Жму руку мужу.

Относительно Шоу -- очень интересуюсь, всячески буду помогать, но сейчас не пишу, так как надо было говорить о другом. Да, в Мирандолине думайте об одном. Какой, Вам присущей, женственностью Вы могли бы укротить такого субъекта, как Кавалер ³. Женственность и женская сила в самом широком смысле, но только естественная, искренняя, а не деланная -- напряженная.

Сердечно любящий Вас

К. Алексеев

 

Из письма к М. П. Лилиной

1913 --27/VIII

27 августа 1913

Москва

Дорогая, милая моя Маруся!

Не писал тебе вчера и третьего дня, так как, по расчету, письмо не дошло бы до 30 августа, предполагаемого дня твоего отъезда. Вчера получил телеграмму, а сегодня вечером -- пишу. Ехал я хорошо. Все время читал "Бесов" ¹. Прочел если не все, то главное. Немного занялся и записками. Теперь они выскочили из головы, и я стал лучше спать. Меня встретили Стахович и Иван. На извозчике [Стахович] рассказал в общих чертах все новости и сплетни. Москвин болен и не хочет лечиться. Театр выдает дивиденд -- 60 000, несмотря на панаму (ужасные расходы по декорациям). Репетиции еще не начинались, а идут беседы. Экзамены начнутся 30-го, и я председательствую.

...Дома застал все в порядке. Володя принужден уехать в Орел. Как теперь быть с Игоречком? У нас Добужинский с бородой. Бенуа обедает, а по вечерам -- втроем (Бенуа, я и Гзовская) планируем "Трактирщицу". Студия -- в полном разгроме. Помещение хорошее². Настроение бодрое. Начали репетиции двух пьес: "Калики перехожие" (Волькенштейн) -- режиссер Болеславский и "Сверчок на печи" Диккенса -- режиссер Сушкевич. Скоро начнут еще две: "Шоколадный солдатик" Шоу (Болеславский) и оперетка (Оффенбаха или другую) -- Вахтангов ³.

...Сейчас ко мне приходила Вера Викторовна Иванова -- помнишь нашу ученицу, на которую я возлагал такие надежды? Поступает в студию. Леонидов тоже играет в студии...

Завтра большое общее собрание от 10 до 6 ч. в Т-ве "Владимир Алексеев". Послезавтра длинный экзамен, 30-го общее собрание в театре. Вот все новости.

...Обнимаю, волнуюсь о бабушке, боюсь, что тебе много хлопот. Люблю, целую тебя и детей.

Твой Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

1913--31/VIII

Москва

31 августа 1913

 

Милая и дорогая.

Что у тебя за мысли. Неужели ты думаешь, что я способен мучить тебя молчанием. Телеграмма опоздала, вероятно, по небрежности наших театральных сторожей. Я ее сдал около 2 ч. дня.

...Относительно роли и Немировича -- ничего не знаю. Ты просила ничего не говорить с ним, и я ничего и не говорил, ничего не знаю, что делается в "Бесах". Думаю, что Немирович хочет, чтоб ты играла¹. Относительно "Горя от ума" ничего не говорят. Я буду всячески избегать этой постановки, так как без тебя, без Качалова ставить опасно².

...У нас все по-старому. Студия строится, помещение роскошное, оживление и полная вера в дело. Начали репетировать две пьесы: "Калики перехожие", "Сверчок на печи" Диккенса. Леонидов ставит "Отелло" (в студии). Я буду играть "Гувернера" для фонда³. Готовится еще "Шоколадный солдатик" Шоу. Что делается в театре -- не знаю. Там все подчистили, был капитальный ремонт.

Я работаю с Бенуа над "Трактирщицей" и над пантомимой. С будущей недели репетиции. Как бы выяснить, можешь ли, будешь ли ты играть актрису ⁴. Если ты играешь в "Бесах" -- тогда происходит совпадение, так как пьесы репетируют одновременно и постановки (ввиду болезни Москвина и Германовой) делаются спешно. На этот вопрос телеграфируй свое мнение, как поступить (м. б., и тут дублершу ввести). Вчера был экзамен сотрудниц. Удивительно убогий материал. Приняли двух женщин (Валя Алексеева и Ребикова, племянница композитора). Мужчин приняли порядочно, но все средние.

Обнимаю, люблю нежно, скучаю, томлюсь в одиночестве... Благословляю. Детей крепко обнимаю.

Твой Костя

 

К. К. Алексеевой

 

8 октября 1913

Москва

Дорогая моя девочка Кирюля,

сегодня в 1 час дня была генеральная репетиция "Сорочинской ярмарки" в Свободном театре. Я, мама, Бенуа поехали туда. Впечатление великолепное. Санин молодец. Опера и музыка Мусоргского -- чудесные. Молодежь выучена очень хорошо. И несмотря на конкуренцию -- на душе было весело и отрадно. Театр превосходный. Занавес Сомова из лоскутьев -- прекрасный¹. Успех большой и освежающий. Опять веришь в театр и в его силу. Обедал Сулер. Делились впечатлениями. "Бесы" идут медленно. Генеральной репетиции еще не было.

Поклон дружеский Марии Ивановне, Александру Георгиевичу и Москвиным.

 

К. К. Алексеевой

 

10 октября 1913

Москва

Дорогая и бесценная Кирюля,

два дня не писал -- запутался. Третьего дня была длинная репетиция, потом обед в "Эрмитаже". Давал Стахович. Были Машенька Ливен, Игорь, двое Нелидовых, Маруся и я, Качалов. Оттуда я с Гзовской поехали к Незлобину на "Сердце не камень", смотреть декорации Кустодиева¹. Очень хороши. Играют отвратительно. Вчера была фабрика с очень длинным и бурным заседанием, вечером -- репетиция. Сегодня днем репетиция "Трактирщицы" (кажется, может пойти хорошо). Чудные декорации Бенуа. Вечером вводил Дурасову в Митиль и Чехова в Кота ². Тепло.

Скучаем о тебе. Нежно целуем.

Твой папа

 

В. Я. Брюсову

 

17 октября 1913

Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!

Спешу поблагодарить Вас за присылку Вашей пьесы, которую я прочту с большим вниманием и интересом. Ваша надпись, свидетельствующая о добрых чувствах ко мне, меня искренно растрогала, хотя и знаю, что не заслужил оказанной мне чести¹.

С глубоким почтением и сердечной преданностью Ваш неизменный и восторженный почитатель

К. Алексеев (Станиславский)

1913--17--Х. Москва

 

Из письма к Л. Я. Гуревич

 

Середина октября 1913

Москва

Дорогая Любовь Яковлевна!

Спешу известить Вас, что Ваши выписки Мольера я сейчас получил¹. Как интересно! Я бесконечно благодарен и вместе с тем сконфужен Вашей добротой. Спасибо, спасибо.

...Я забыл статью в "Дневнике писателя" Достоевского. Письма Шуберт ² куплю, если не найду -- напишу. Записки Щепкина дополненные, конечно, куплю. Все, что касается Щепкина, мне сейчас очень нужно, так как я подробно разбираю его словесные заветы. Если услышите что-либо интересное по этой части, -- напишите. Буду бесконечно благодарен.

Ждем в студию Вас и милого Петра Михайловича³. Помещение -- чудесное, работают усердно:

1. "Калики перехожие" Волькенштейна,

2. Диккенса -- "Сверчок на печи",

3. доканчивают "Праздник примирения" Гауптмана.

4. "Шоколадный солдатик" Шоу,

5. "Отелло" (с Леонидовым) ⁴,

6. пьеса Уайльда,

7. "Шемякин суд" (для детей),

8. "Нора" Ибсена.

Видите, какая работа! Теперь студия признана, и все ею интересуются. Настроение в театре такое дружное, какого давно уже не было. Все приведены к одному знаменателю.

Целую Вашу ручку и всем кланяюсь.

Яков Яковлевич прислал мне свою пьесу⁵. Поблагодарите его. Как прочту -- напишу. Но беда в том, что прочесть удастся после открытия сезона, каковое очень опаздывает; театр несет поэтому огромные убытки, и мы все волнуемся и сильно работаем.

Сердечно преданный

К. Алексеев

 

К. К. Алексеевой

 

24--26 октября 1913

Москва

Дорогая и нежно любимая моя девочка,

я совсем отбился от рук и бог знает сколько времени не пишу тебе. Причина -- начало запоздавшего сезона. Пришлось репетировать во всех углах. На мою долю выпала самая ужасная работа -- репетировать старые пьесы, вводить дублеров на место заболевших и потихоньку помогать тем ставрогинцам¹, до которых не успевает дотянуть руки Немирович. За это время произошло много. Даже не упомнишь всего. Писал ли я тебе, что Свободный театр открылся "Сорочинской ярмаркой"? Несмотря на много дефектов, там было немало хорошего и было очень приятно. Потом была и "Прекрасная Елена"² в постановке Марджанова. Это такой ужас, о котором вспомнить страшно. Это кошмар, дом умалишенных. Безвкусица, пестрота, богатство ослепительных декораций Симова, занавес Сомова, рыночные остроты, вроде: Елена Лебединовна (прекрасная Елена родилась от лебедя). Наконец, наступило время генеральных репетиций "Ставрогина" и сопряженных с ними волнений.

Спектакль вышел важным, значительным, не для большой публики, а скорее для знатоков. Играют хорошо. Декорации Добужинского, многие -- хороши, но разговоры умных людей о том, что Добужинский тяжел, а роман -- не пьеса и проч. Спектакль не имел шумного успеха, но слушали хорошо, рецензии хорошие³.

Сегодня, т. е. сейчас, сдал еще один экзамен. Гзовская играла Туанету. Очень хорошо, весело, с брио, имела успех, и это очень приятно мне. Да, забыл сказать, что в "Ставрогине" первым номером прошла мама⁴. Она всем очень нравится.

Что сказать о твоем пребывании на Кавказе. Мое мнение -- если тебе приятно, нечего делать в Москве (а это уж на твою личную ответственность -- в будущем), я бы ничего не имел против, но беда в том, что как быть с Васильевыми?.. ⁵

Опять меня оторвали, и письмо пролежало два дня. Кончаю сегодня. За это время от тебя я получил твое милое письмо, из которого узнал, что Васильевы берут с тебя деньги хотя бы за еду. Спасибо им. Это развязывает руки. Мое мнение -- оставайся, раз что тебе приятно в Кисловодске. Душевно радуюсь тому, что ты рисуешь и поешь (счастлив, если в одном из этих искусств ты найдешь свое призвание). Нежно обнимаю и благословляю. В следующем письме опишу впечатление "Ставрогина".

Скучаем, часто думаем о тебе, любим.

Сердечно твой

папа

 

Г. Н. Федотовой

7 ноября 1913

Дорогая, многоуважаемая и нежно любимая

Гликерия Николаевна!

Вчера, на юбилее Щепкина Михаила Семеновича, я думал увидеть Вас, почтительно поцеловать Вам ручку и поздравить Вас с знаменательным для Малого театра днем¹. Но меня ждало большое разочарование. Вы не приехали. Думал после юбилея проехать к Вам, но побоялся и не смог. Мне остается написать это письмо, хотя и с большим опозданием, чтобы сказать Вам, что я часто думаю о Вас, люблю Вас нежно и храню самую искреннюю благодарность к Вам за все прекрасные впечатления, которые живут во мне о Ваших сценических созданиях, и также и за все то добро, которое Вы постоянно оказывали мне и нашему театру.

Низко кланяюсь Вам от себя, жены и детей, целую Вашу ручку и остаюсь неизменно и сердечно преданным

К. С. Алексеев

1913 --7 --X --Москва

 

Поздравляю с прошедшим юбилеем незабвенного Михаила Семеновича. Спасибо за чудесные записки².

К. Алексеев