Вл. И. Немировичу-Данченко 4 страница

Крепко обнимаю, благословляю. Стремлюсь к вам.

Нежно любящий

Костя

Сегодня нашел конфеты и был тронут твоей неизменной заботой и памятью. Есть конфеты не буду, а вспоминать буду.

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

12/VI 911, воскресенье

12 июня 1911

Карлсбад

... Сегодня немного волнуюсь. Нет телеграммы. Вчера, понимаю, не могло быть, так как вы поздно приехали.

...А сегодня? Праздник? Может быть -- заперто. До завтра подожду, а то буду запрашивать. И сегодня жара. Утром брал ванну натощак (а то закрывались ванны). Потом взял ванну для одних ступней (Moorbad). Ванна натощак и жара разморили меня, и я сонный. Гулял мало. Лениво сидел и глазел на воскресную толпу. Никаких прогулок не было. Однообразие отчаянное. Никаких тем.

Немирович прочел записки и долго говорил¹. Одну вещь сказал дельную, а остальное, как всегда у него -- мудрено; от жары не понял.

Очень ценю, люблю и хочу сблизиться, как Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна. Обнимаю, благословляю.

Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

21/VI 911

21 июня 1911

Карлсбад

...Пока лечусь. Встаю в 7 час, пью воду горячую, но не крепящую (Kaiserbrunnen) -- слабая; через час в кафе -- кофе, потом гуляю и по всем лавкам пишу записки (т. е. материал)¹. В 1 ч. я, Владимир Иванович и Потапенко завтракаем в ресторане. Потом болтаемся по городу, в 4 ч. второй стакан того же. Через день -- ванна (то же, что нарзан, только щелочной). Потом лежу, потом пишу дома и говорю с Немировичем. В 8 час. ужин, в 10 спать. Нежно обнимаю всех.

Твой навсегда Костя

Еще день не наладился, много неожиданных встреч. Погода была прекрасная, сегодня испортилась.

 

А. А. Стаховичу

Июнь 1911

Карлсбад

Дорогой друг Алексей Александрович.

Напиши, как твои больные... Каждый день говорим с Козловым о Марии Петровне и о тебе. Мы оба -- ее горячие почитатели, и потому напиши мне, так как Козлов уезжает завтра. Твоя приписка в письме Немировича взволновала нас.

Что сказать о Карлсбаде и о себе? Живем мы с Немировичем в одном отеле ("Rudolfshof"). Рядом стоит в "Koburg" Потапенко. Обедаем в "Kaiserhof-Hotel'e", завтракаем -- ins Grume {за городом (нем.). }. Я -- в "Freundschaftssaal", там пишу свои записки часов до 3--31/2. Потом опять воды, ванна и т. д. Знакомых, слава богу, мало. Степан Алексеевич Протопопов, Ермолова, Сабуров с Грановской и M. M. Ковалевский -- местный поп. Погода была прекрасная и только два дня как испортилась. Сегодня получил письмо от наших из St. Lunaire'a, Они приехали туда только в субботу. Качалов и Эфросы -- довольны, а Нина недовольна и ворчит. Очень поволновались с Немировичем относительно пожара и до сих пор не понимаем, что сгорело. Если шкаф со всеми моими костюмными пробами и выдумками за все 13 лет -- это очень жаль. Что попорчено дымом -- тоже непонятно. Если мои музейные шугаи -- тоже обидно.

С Немировичем говорим о театре, но мало. Он подробно рассказывал о Париже и еще больше охладил меня к нему¹. По-моему, надо ехать по России. Театру нужен триумф в противовес всем московским конкуренциям.

Почтительно и дружески целую ручку Марии Петровны. Евгении Алексеевне низко кланяюсь, так же как и Марии Ивановне. Мише -- жму руку, а тебя обнимаю.

Твой К. Алексеев

Забыл, что еще есть страница. По русской привычке, хочется исписать все. Я потерял уже 4 фунта. Сбываю, что нажил в Риме благодаря твоим и твоей семьи милым и незабываемым заботам. Так много поездок и впечатлений от этого необычного для меня года, что мне кажется, что с прошлого лета я прожил два или три года. Кавказ, Москва, Берлин, Рим, Неаполь и Капри, Москва, Петербург, Москва, Берлин, Карлсбад. Это целый маршрут большого путешествия.

Пишу мало и лениво по двум причинам: 1) никаких тем благодаря курортному однообразию жизни и 2) каждую свободную минуту, а их мало, отдаю запискам. Ты не знаешь, как надо поскорее привести их в приличный вид. Только летом и можно работать.

Твой Константин

 

О. В. Гзовской

St. Lunaire

1911 -- 5/18 июля

5 июля 1911

Сен-Люнер

Дорогая Ольга Владимировна!

Не дождался письма и пишу Вам, так как очень мы Вас все жалеем и волнуемся. Правда, Владимир Александрович предупредил эти волнения, но Вам так не идут болезни, что мы хотим поскорее узнать, что Вы готовы опять прыгать и скакать. Конечно, не вздумайте это делать. Что можно сказать Вам издали, не зная даже, в чем дело? Чем можно помочь Вам? Теплотою участия и попыткой Вас развлечь. Прежде всего просьбой: беречь себя до смешного, так как три четверти последствий операций -- от неблагоразумия самого больного. Чем придать Вам энергии? Знаете, всякая хорошая взбучка в жизни сначала утомляет, но, если помочь природе не только справиться с ней, но и очень хорошо отдохнуть после нее, -- природа, тем более молодая, обновляется и закаляется. Совсем другое дело, когда на одно утомление нагромождают другое утомление, тогда бывает нехорошо, но так как Вы, умная, то и не стоит говорить об этом.

Попросите Владимира Александровича написать, какие Ваши дальнейшие планы? Нужно ли хлопотать о продлении Вам отпуска? Я напишу ему сам по получении его письма; первое письмо -- Вам, как даме и больной. Впрочем, муж и жена -- едино... Я не знал, где Вы находитесь. Косминская писала, что Вы были в Наугейме, но куда уехали -- неизвестно.

Другая причина молчания та, что я пишу записки. Усердно, но... начинаю писать об одном и совершенно незаметно перескакиваю на другое -- нужное, но не то, что я хотел писать в первую очередь. Это меня бесит. Пишу о ремесле и штампах. Хорошо, что начал об этом в Карлсбаде, где воды предохраняли разлив желчи (от злости). Кроме того, в Карлсбаде был сам генерал-штамп -- Южин. Можно ли придумать лучший материал для исследований?

В Карлсбаде много говорили с Немировичем, и он прочел записки. Очень хвалил все разрушающее старое, но ничего еще не может сказать о созидательной части (которая еще и не написана). Сделал дельные замечания.

В Люнере я уже две недели. Погода чудесная, и компания оказалась покладистой. [...] Димка оживляет и смешит. Эфрос -- хлопочет. Недаром его зовут Астрюком¹ (с тросточкой он гораздо симпатичнее, чем с пером). Качалов купается в чепце жены и в полосатом костюме, молчит, улыбается и ровно ничего не делает (он заслужил это вполне). Меньше всех поправляется Игорь. Ради бога, берегите себя и поправляйтесь. Ведь в первый раз мне придется как следует заняться с Вами! Очень этого хочу².

Целую ручки. Жена целует Вас и вместе с детьми шлет лучшие пожелания. Вл. Ал. крепко жму руку.

Искренне преданный и любящий

К. Алексеев

 

404. Из письма к М. П. Лилиной

2августа

2 августа 1911

Москва

Неоцененная!

Приехали. Как ехали? От Люнера -- было очень жарко, душно, шумно и неудобно, хотя все время ехали одни в купе. Поговорили о Гамлете с Василием Ивановичем, и он говорил хорошо. По-моему, попал на верную колею. В Париже брали ванны, обедали у Ledoyen, гуляли по Champs-Elysêes. На следующий день выехали неожиданно с Nord-Express. Обо всем этом я писал. До Берлина купе чудесное, было жарко и главное -- пыльно. Василий Иванович, который сидел около окна, скоро превратился в араба; говорили о Гамлете довольно подробно и кое-что выяснили¹.

Приехали в Берлин рано -- утром в 8 часов. Нас встретил Юлиус. Он достал нам купе. И хорошо, что я это сделал за месяц. Иначе ничего нельзя было бы достать. (О Юлиусе -- потом.) Взяли ванны, выпили кофе. Получил телеграмму в "Russischer Hof" (спасибо). Побрились, закусили. Я прочел в ресторане, что вечером у Рейнгардта идет 2-я часть "Фауста" ². Что делать, как ни лень, а надо итти. Начало в 6 1/2, с 10 до 11 большой антракт и в 11--12 окончание. Наш поезд в 11 ч. 25 м. Значит, я мог успеть просмотреть первую часть спектакля. Василий Иванович отказался итти. Он пошел по покупкам. Я поехал домой, полежал и в 61/2 -- в театр. Я очень был сердит на Рейнгардта за его "Эдипа" и шел неохотно, думая, что 2-я часть "Фауста" -- скука. Но... я, ничего не понимая, смотрел с захватывающим интересом. Все-таки Рейнгардт -- молодец. Спектакль мне доставил большое удовольствие, хотя сыгран он неважно, поставлен с фантазией, хотя выполнен план средне. В 10 пришел домой, застал Василия Ивановича в гостинице. Прибрал вещи, и в 11.25 тронулись. Ехали чудесно до границы. Граница в 6 ч., как всегда, отвратительно позорна. В Берлине встретили Лужских и ехали с ними до Варшавы. Но в Варшаве оказалось, что у Лужских никаких билетов нет -- и у кассы толпа. Бедным пришлось окольными путями, чорт знает как, ехать с пассажирским поездом. Они приехали только сегодня, на сутки позднее.

...Шлю тебе и детям всякие нежности. Об остальном завтра. Поздно, и сегодня и завтра -- 2 репетиции.

Твой любящий Костя

Нежно целую и благословляю. Нет еще телеграммы о возвращении Кирюли. Беспокоюсь.

 

М. П. Лилиной

 

Август 1911 Москва

Дорогая Маруся!

Почему пишу так редко и так лениво. Занят... очень сильно. Приехал в понедельник в четыре. Поехал в баню, в 7 ч. был в театре на заседании по распределению ролей административных между пайщиками. На следующий день в 12 ч.-- "Гамлет" (до 41/2--5); потом 7 000 шагов по шагомеру. В 7 ч. репетиция "Живого трупа" до 101/2--11. Домой пешком (итого 10 000 шагов). Фрукты, арбуз -- спать. И так -- каждый день. Работы интересны. Все с большой охотой и добросовестностью изучают систему и искренно хотят играть по ней. Владимир Иванович идет в первую голову и как ученик проделывает все упражнения¹. Сейчас Василий Иванович сидит в Игоревой комнате и ищет "желания" для второй сцены Гамлета². Он уже понял главное и, кажется, начинает любить работу. Сегодня экзамен сотрудников. Я свободен до 7 ч. В 7 ч. показывают отрывки наши сотрудники, желающие перейти в школу. Завтра я тоже свободен. Что сказать об актерах? Грибунин вчера уехал в Ессентуки. У него разболелась печень. Вид у него ничего себе, но похудел и изменился до неузнаваемости. Бутова -- плохой вид. Не знаем, как убедить ее уехать на всю зиму. Горев, говорят, поправляется. Гзовская -- вид ничего себе, но не так свежа, как всегда. Александров молодцом. Москвин -- недурен. Пока Бурджалов грустен.

Скучаю о вас сегодня, а те дни не было времени. Погода, слава богу, прохладная (10 градусов).

Сегодня дома и пишу записки. Приятный результат. Сулеровские ученики во главе с Вахтанговым играли в Новгороде-Северском. Забили всех, огромный успех³. Другая молодежь наша играла в Чернигове -- огромный успех, овации, проводы и пр.⁴ Готовцев ставил спектакли в деревнях. Благодарственные телеграммы со съезда деревенских деятелей, огромный успех и проч.⁵

Нежно обнимаю и благословляю тебя и детей. Нине Николаевне целую ручку, Николаю Васильевичу и Рею кланяюсь.

Нежно любящий

К. Алексеев

 

М. П. Лилиной

 

августа 13

13 августа 1911

Москва

Дорогая, нежно любимая.

Сегодня утро я отдыхаю и могу сидеть дома и писать тебе. Пожалуй, это последнее письмо, которое успеет дойти в Lunaire. Все эти дни нежно тебя люблю -- благодарной любовью, так как невольно, аффективно вспоминаю прошлый год, вдумываюсь в закулисную жизнь в Кисловодске и нежно люблю тебя за твою энергию, терпение и кротость.

Что сказать о себе. Живем мы с Василием Ивановичем дружно; жаль, мало видимся, очень оба заняты. Как идет работа?.. По тому, что сделано,-- мало. По тому, что заложено в артистов, в смысле моей системы,-- кое-что сделано. Идет все, как всегда идет. Немирович принялся за так называемое изучение системы очень хорошо и очень горячо. Я говорил 2 дня и 2 ночи -- только главным участникам "Гамлета". Немирович уверял, что большему количеству лиц нельзя объяснять сразу. В конце концов Немирович проделал все упражнения, и проделал их недурно. На 3-й день созвали всю труппу и Немирович сам, в моем присутствии, объяснял мою систему¹. Говорил толково, но общо. Думаю, что поняли с пятого на десятое. Тем не менее решили, что систему знают все. Потом разметили 1-ю картину "Гамлета" (2-я часть), и актеры даже сыграли ее при мне. Конечно, все это жидко, но важно то, что все сразу зажили. Мало того, все сразу, по моим заданиям, сыграли разные внешние образы. Гамлетовцы, кажется, убедились в системе и, начиная с Василия Ивановича и Лужского, кончая вновь вступившим Нелидовым, все делают упражнения. Но с тех пор уже давно не репетировали "Гамлета", так как за это время мне пришлось быть и в конторе, и на фабрике, и помогать в "Живом трупе" ². Тут дело обстоит по-старому. Владимир Иванович объяснил. Все (и особенно Москвин) якобы поняли. Так это и осталось только якобы. Немирович целый час доказывал, что он все это давно уже говорил и далеко не со всем согласен. [...] Потом он уже в тоне повышенном, т. е. в генеральском тоне, начал говорить, что по моей системе мы не только в этом, но и в будущем году не кончим анализа. Я доказал ему, что каждый должен научиться делать этот анализ дома для себя, что это очень просто. После этого пришлось выдержать новую канонаду. Все меня убеждали, что я ребенок, доверчив, что все мне врут, а я верю, что система хоть и хороша, но далеко не разработана. Что надо годы и годы ежедневных упражнений и лекций, чтобы понять всю сложность, которая только мне одному кажется простой. Словом, полились трафареты и штампы, которые отравляют мне жизнь в театре. Я в один день так устал от этих убеждений и этой борьбы с тупыми головами, что плюнул, замолчал и перестал ходить на "Живой труп". За это время просмотрели декорации "Трупа" и "Гамлета".

Декорации "Трупа", кроме некоторых,-- неудачны, т. е. неинтересны, стары³. Не снимаю с себя вины, так как весной мне показывали макеты и я не был достаточно энергичен для того, чтобы настоять на переделке. Удивительно и достойно всякой похвалы, что все декорации до мелочей -- готовы, прилажены и показаны. С "Гамлетом" также все готово -- и декорации и костюмы. Эта часть благодаря Марджанову, Третьякову, Сапунову⁴ и главным образом Немировичу -- выше всяких похвал. Сапунов с Марджановым -- молодцы. Сделали прекрасные костюмы. Быть может, пестрее, чем надо по Крэгу, но тем не менее -- по Крэгу и прекрасно. 2-я картина, т. е. царь на троне и все сплошное золото -- выше всяких похвал. В первый раз наши тупицы поняли гений Крэга.

Я сейчас увлекаюсь новой сценой, которая мне мерещится. Словом, суетня началась, а я не худею.

Теперь о наших больных. Видел Грибунина. Он уехал в Ессентуки. Вид у него неузнаваемый, так похудел. Теперь у него прибавилось воспаление печени. Он все-таки пока -- вне опасности. Видел Бутову. Краше кладут в гроб. Она, бедная, плоха. Нет никакой возможности уговорить ее уехать из Москвы. Горева не видал, но говорят, что он неважен. Татаринова в Финляндии и, говорят, так плоха, что не может двинуться с места (Ганге, Паркгатан, 3). Александров -- пока молодцом. Больше всего порадовали меня сулеровские ученики: Вахтангов, Дейкун и др. Они уже сжились и лучше актеров знают, что такое переживание и анализ. Гзовская -- бледна, немного (не очень) слаба (не забудь, что ты ничего о ней не знаешь).

Обнимаю тебя крепко. Детей обнимаю и целую, если они меня еще помнят. Нине Николаевне целую ручку. Вадимку целую. Николаю Васильевичу, Рею (уехал?) поклоны.

Ни от Игоречка, ни от Кирюли не имею карточек фотографических для женских курсов.

Нежно люблю и скучаю -- обнимаю, думаю.

Стахович стал бодрее и веселее, но вид у него неважный.

Леонидов злится на систему. Москвин иронизирует. [...]

Твой Костя

Было свежо, теперь стало тепло. Сегодня 16 градусов в тени.

 

А. А. Санину

 

14 сентября 1911

Дорогой Александр Акимович!

Ежедневно хочу Вам написать, так как очень благодарен за письмо и за то, что изредка даете о себе весточку.

Так занят, так занят!!

Режиссирую "Гамлета", прохожу отдельные роли в "Живом трупе", играю в нем кн. Абрезкова, заправляю Тургенева¹. И все это одновременно. Как только освобожусь -- напишу.

Обнимаю и низко кланяюсь супруге и сестре как от себя, так и от всех своих.

Сердечно преданный и любящий

К. Алексеев

14/IX 911 Москва

Н. Ф. Скарской

 

Сентябрь (до 16-го) 1911

Москва

Глубокоуважаемая Надежда Федоровна!

От себя и от имени жены шлю Вам и уважаемому Павлу Павловичу сердечный привет и благодарность за память и внимание. Очень интересуюсь Вашим симпатичным делом. Много слыхал о нем хорошего. Рвусь к Вам в театр¹, хотя сам я сильно занят.

До скорого свидания.

Разрешите зайти за кулисы ².

Жму руку Павлу Павловичу и шлю самые лучшие пожелания.

Сердечно преданный

К. Алексеев (Станиславский)

 

Л. Я. Гуревич

 

4 октября 1911

Дорогая Любовь Яковлевна!

Где Вы? Не имею от Вас никаких известий.

Вы обещались приехать в августе и не приехали. Вы обещались приехать на премьеру "Живого трупа" и тоже не приехали.

Я не писал Вам потому, что с приезда в Москву занят и утром, и днем, и вечером. Теперь ежедневно играю, а днем ежедневно репетирую "Гамлета".

Что сказать про себя? Система моя принята в театре и, пожалуй, даже -- в Москве. Понимается она довольно грубо (за исключением 2--3 лиц).

Летом писал много, а написал -- мало.

"Гамлет" будет интересен, по крайней мере та его часть, которая дана Крэгом.

Пишу в антракте.

Звонок. Кончаю. Целую ручку. Жена кланяется.

Сердечно преданный

К. Алексеев

1911--4 окт. Москва

 

Не имею никаких известий от петербургских друзей. Вера Васильевна загордилась и знать не хочет¹.

 

В. Ф. Грибунину

4 ноября 1911 Москва

Дорогой Владимир Федорович!

И сегодня вспоминаем и нежно любим Вас и как артиста и как человека.

Приходите же скорее и отбирайте все свои старые и новые роли. Впрочем -- нет! Шучу! Не торопитесь и прежде всего совсем, совсем поправьтесь.

Потом мы вместе с Вами поставим две огромные свечи, я -- за свою жену, которая выходила меня, а Вы -- за свою, которая натерпелась и исстрадалась с Вами¹.

Нежно и с почтением целую ее целительные ручки и искренно благодарен ей за то, что она сохранила нам милого товарища и любимого артиста.

Вас обнимаю.

К. Алексеев (Станиславский)

4/XI

 

Я. Квапилу

 

16 ноября 1911

Москва

Глубокоуважаемый г-н Квапил!

Поздравляю Вас, г. Шморанца и артистов с успехом¹.

Мы сердечно признательны за присланные фотографические карточки.

Наши артисты шлют Вам свои поздравления и приветствия.

С почтением

К. Станиславский

16 ноября 1911