Вл. И. Немировичу-Данченко 2 страница

Душевно преданный и любящий Вас

К. Алексеев

О. В. Гзовской

 

10 января 1911

Москва

Дорогая Ольга Владимировна!

У меня к Вам большая просьба. Вот в чем дело. Я вернусь к концу февраля и со всей энергией примусь за "Гамлета". Чтобы выиграть время, было бы полезно познакомить артистов с тем, что я нашел нового в нашем искусстве и что я записал в своих записках. Из присутствующих в Москве я больше всего говорил об этом с Вами. Возьмите же на себя труд познакомить с моими записками перечисленных артистов. Дляэтого я поручаю Вам один экземпляр записок, но беру с Вас слово в том, что Вы не выпустите этих записок из своих рук ¹. Можно потерять их, забыть на извозчике, или они могут иными путями попасть в чужие руки и в печать. Тогда то, что мне так дорого, то, что еще далеко не созрело, будет измято и испошлено заправскими актерами. Я боюсь этого. Заранее благодарю Вас и за большой труд, который я взваливаю на Вас, и за охрану того, что мне так дорого.

Вот список лиц, которых хотелось бы познакомить с моими записками:

Горев А. Ф.

Знаменский Н. А.

Массалитинов Н. О.

Подгорный Н. А.

Ракитин Ю. Л.

Уралов И. М.

Готовцев В. В.

Днепров С. И.

Павлов П. А.

Хохлов К. П.

Жданова М. А.

Качалов

Павлова

Николаева

Сердечно преданный К. Алексеев

10--1--911

 

М. П. Лилиной

 

15 января 1911

Берлин

Дорогая Маруся!

Доехали до Берлина хорошо. Спали хорошо. На границе я не вставал, и за меня отдувалась Кира. В Берлине нас встретили Стахович с Юлиусом¹. Стахович настоял остановиться рядом с ним в "Russischer Hof", но не в "Бристоль", и действительно, я сейчас там завтракал со Стаховичем. Это такая светская шумиха!.. Итак, вчера устроились в гостинице, поболтали со Стаховичем, позавтракали, я сходил побриться, потом умылся и до 6 1/2 лежал в постели. Потом обедали втроем. Вечером -- в цирке смотрели "Царя Эдипа" (Рейнгардта). Это так ужасно, что я опять застыдился своей профессии актера. Пафос, галдение народа, бутафорско-костюмерская роскошь². Спал хорошо. Встал поздно. Позавтракал со Стаховичем. Кира кушала дома и пошла покупать. Сейчас вернулся и жду Киру. Ложусь спать, так как вечером едем смотреть "Гамлета". Чувствую себя бодро. Обнимаю.

К. Алексеев

 

М. П. Лилиной

 

16 января 1911

Берлин

Дорогая Маруся.

Приехал Немирович, передал твое милое письмо, и я испытал то же, что и ты после моего отъезда.

Здоровы, пока ладим с Кирой. Сегодня не могу написать тебе обстоятельного письма, так как сегодня день совещаний. Не знаю, как будет завтра. Вчера днем лежал, а вечером были у Рейнгардта, смотрели "Гамлета". Очень хорошо играет Бассерман Гамлета. Остальные -- ниже всякой снисходительной критики¹. Это опустившийся и обтрепавшийся Незлобин. Погода сегодня чудесная. Я здоров и бодр. Питаюсь бульоном и разварной курицей.

Сегодня вечером решится, когда мы едем дальше.

Обнимаю. Скучаю. Игоречка целую.

Твой Костя

 

М. П. Лилиной

Рим. Воскресенье 22 января 911, утро.

22 января 1911

Милая, дорогая и бесценная Маруся, вчера получил твое третье письмо. Ты говоришь в нем о том, что мы посылаем тебе короткие письма, но ты же сама просила об этом. Очевидно, и тут то же недоразумение, что и с телеграфом. Мне казалось, что тебе даже хочется немного забыть обо мне и отдохнуть (я это понимаю), а на самом деле не то. И это меня очень радует. Буду писать письма подлиннее. Прежде всего о Кире. Она вчера сидела дома и даже, из вящей предосторожности, лежала в кровати...

[...] Сегодня Кира сидит, конечно, дома. Вчера и сегодня у нее будет дежурить Машенька Ливен¹. Она очаровательная девица, добрая сердцем. Дженинька ² -- тоже премилая. Вчера, для того чтобы подышать воздухом (приходилось сидеть дома то из-за Киры, то из-за погоды), так как погода была хорошая, так же как и сегодня -- на солнце градусов 12--15 (очень хорошо в ваточном пальто), мы поехали осматривать Рим. Ездили часа 11/2--2. Чудесный город, и совершенно не в том духе, как он рисовался мне раньше. Мне он представлялся огромным, страшно оживленным, нагроможденным. Все наоборот. Город небольшой (400 тыс. жителей), вполовину меньше Москвы. Похож на нее своим каким-то провинциализмом и отсутствием оживления. На Corso (главная улица), правда, в известные часы бывает толпа, но что это в сравнении с Парижем. А самый Корсо вполовину уже, чем наш Камергерский переулок, с весьма посредственными магазинами, продающими картины, гравюры, статуэтки и древности. Других магазинов нет, и это чудесно. Рим хорош тем, что он на каждом повороте, в каждом углу неожидан. Таких тупичков, уголков, лестниц, ниш, старых краденых колонок, вделанных в дом, неожиданно втиснутого обелиска, памятника древности среди современности и проч. -- не встретишь в других городах.

Я не видал самого главного, т. е. Форума, Ватикана, Палатина и проч., но думаю, что и они не изменят первого впечатления, т. е. того, что город ласкает, интересует, но не потрясает, как я это думал. Пантеон прекрасен (времен Августа), храм Весты очарователен, но они не потрясают.

Приехали домой, пили с Кирой чай. Пришла Машенька Ливен, и потом сама старуха (которая начинает мне нравиться). Сидели долго. Потом обедал у Стаховичей, а Кира -- дома. После обеда, по неотступной просьбе Алексея Александровича (который тоже болен и сидит дома -- легкая инфлюэнца), пришлось прослушать записки кн. Волконского -- того самого, который читал в Художественном театре. Согласился я на это чтение неохотно, но теперь не раскаиваюсь. То, что он написал, гораздо талантливее, гораздо важнее, гораздо интереснее, чем это говорили в театре. Он, как и я, преследует ту же гадость, имя которой -- театральность, в дурном смысле слова³.

Если бы мне удалось писать так талантливо и изящно по форме, как он, я был бы счастлив.

Вообще кн. Волконский мне нравится. Мне его жаль -- он сгорает от жажды играть, режиссировать, томится в своем обществе, а его родственнички его держат за фалды и все прокисают от скуки в своих палаццо. Брат Волконского уже был у меня и просил Алексея Александровича, чтобы мы не сбивали с толку его артистического брата. Глупо!

Вернулся домой около 11 часов. Сейчас же заснул. Ночью, как и все эти дни, проснулся, но на этот раз вскоре заснул, тогда как в прежние дни долго ворочался, как и в Москве.

Обнимаю и нежно целую тебя, Игоречка благословляю. Бабушку обнимаю.

Твой Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

Рим. Среда 26 января 911

26 января 1911

Дорогая и бесценная.

Вчера получил твою телеграмму о том, что ты играешь Варю. Это интересно. В первый раз эта роль встанет на свое настоящее место, конечно, если тебе дадут возможность срепетировать ее как следует¹. Прочел в твоем письме о кругах (в Фее) и порадовался. Вывезут ли круги и на этот раз? Напиши². Немного успокоился и за Александрова. -- Послал тебе, телеграмму, которые, к слову сказать, ходят безобразно медленно, чуть не сутки. В телеграмме в первый раз пишу о здоровье Киры, так как, по моим расчетам, первое письмо с нездоровьем Киры -- дошло до тебя. Таким образом, телеграмма не взволнует, а, напротив, успокоит тебя, так как ты поймешь, что грипп, инфлюэнца или трахеит прошли. Остается только выдержать Киру. Надо отдать справедливость доктору: он очень осторожен.

...Теперь пишу про себя. Вчера у меня была с утра тяжесть в желудке. Я решил посидеть на диете, но у Стаховичей так великолепно кормят, что там нет возможности удержаться. Поэтому я решил не ходить к Стаховичам и питаться куриным бульоном и разварной курицей. Утром, часов в 12, зашел к Стаховичам, чтобы предупредить об этом. Алексей Александрович все еще не выходит. Он сказал мне, что Машенька меня хотела видеть, чтоб ехать куда-то. Ливены живут напротив. Я зашел в квартиру Волконского, где они живут. Великолепное палаццо с фресками, потолками и пр. Оказывается, что Волконский дает свой автомобиль и Машенька хочет меня катать по Риму. Дженечка не может. В 1 1/2 ч. дня старуха Ливен и Машенька заходят за мной, и мы едем. 1) Колизей и арка Константина. Чудесно, интересно, но я ждал большего. 2) Via Appia.-- Дорога за город, в поля (Compagnie). По двум сторонам дороги хоронили знаменитых римлян. Тут и Цицерон, тут и Куриации и т. д. Все гробницы -- в руинах, конечно. 3) Дворец Диоклетиана. Одно слово -- ничего, кроме больших камней, не видно. 4) Форум Romanum. Очень интересно, хотя, как говорит Дункан, "c'est trop compliquê" {"это слишком сложно" (франц.). }. Каюсь, и здесь я ждал большего. 5) Форум Траяна -- одни поломанные колонны торчат и валяются. 6) Новый памятник Виктору Эмануэлю -- ерунда. 7) Старый цирк -- кусочек стены. 8) Храм (забыл, чей) -- три колонки. Конечно, все это интересно, но не столько как история, сколько как известный каше {Le cachet -- здесь: характер, колорит (франц.). } для нового города. Конечно, для историков -- все это важно, но я говорю как художник, которому, к слову сказать, очень надоела избитая римская колонна.

Было солнечно, но прохладно, так что в ваточном пальто и калошах -- в самый раз. Приехал домой и до 9 ч. вечера сидел у Киры -- пил чай и обедал дома. Вечером прислал неугомонный Стахович. Я зашел на минутку к ним. Легли спать около 12 ч. Спал недурно, конечно, просыпаясь к рассвету. Болела рука, но немного. Словом, все, как всегда.

Обнимаю, прижимаю. Скучаю, люблю, благословляю тебя и Игоречка.

Твой Костя

 

M. П. Лилиной

 

Рим. Суббота 29/1 -- 911

29 января 1911

Дорогая и бесценная Маруся.

Вчера поздно встал, чуть не опоздал к завтраку Стаховичей. Днем возил в закрытой карете (с открытым окном) Киру по Пинчио и Villa Borgese (наш Петровский парк -- рядом с нами). Вечером засиделся у Стаховичей (меня знакомили с кн. В. Барятинским или Бобринским).

Вот почему не писал.

Вчера у Киры весь день нормальная температура и даже ниже нормы. Сегодня -- тоже. Сегодня Кира в первый раз вышла к Стаховичам к завтраку, но так как свежисто (только каминное отопление, по крайней мере в большой, главной комнате -- гостиной, где всегда сидят), то Кира сидела там и в столовой в пальто (летнем).

Сегодня тепло, но пасмурно, так что и сегодня не решились вывозить Киру в открытом экипаже. Она поехала с Машенькой и старухой Ливен в автомобиле Волконских. Они долго ездили по городу, и Машенька объясняла те древности, которые попадались по пути.

А я поехал в карете со Стаховичем в банк, так как мне подали счет за 9 дней (350 лир). Получил деньги, и -- проезжая мимо Капитолия -- мы вышли, осмотрели, потом увлеклись и взяли гида, спустились к Форуму и осмотрели его. Видели место, где Брут (т. е. -- я¹) говорил речь, где сжигали Цезаря и пр. Вышли к Колизею, куда отправили карету, и приехали домой. Я пошел в Пинчио -- погулял немного, так как продолжаю скоро уставать от ходьбы.

Посидел на скамеечке, послушал музыку ("Травиата" и "Аида") и до захода солнца вернулся в гостиницу. Кира -- здесь, ставит градусник, а я в 4 шагах пишу тебе письмо.

Вечером буду читать свои записки Волконскому.

Он милый и трогательный. Третьего дня он читал "Ипполита" (пьеса) ² -- и читал плохо, совсем не так, как сам учит в своей лекции. Я это высказал, и он пришел в отчаяние и стал умолять меня, чтоб я почитал записки.

Из Неаполя приехал Чайковский³, видел Горького и говорит, что он до такой степени волнуется о том, приеду ли я на Капри или нет, что он растрогал этим Чайковского (брат композитора -- драматический писатель), и он решился придти ко мне, чтобы рассказать, чему был свидетелем.

Вот и все. Обнимаю тебя нежно. Спасибо за телеграмму. Бедняжка, ты работаешь, а я толстею. Верю, что Варя у тебя будет хороша.

Как Любовь Васильевна, говорят, что у нее -- корь. Правда ли?

Игоречка благословляю, бабушку -- тоже.

Нежно любящий и скучающий

Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

Рим. Понедельник, январь 911

31 января 1911

Дорогая Маруся,

Кира здорова, выезжает и выходит. Теперь больны Дженечка, Миша (лежит в кровати) и Алекс. Петров. Ливен. Стахович сам выздоровел. Вчера был путаный день -- не писал.

...Продолжу прерванные описания. Третьего дня читал записки Волконскому. В самом начале и Волконский и Стахович скисли -- говорят, скучно; потом, со второй главы, захватило, и до конца Волконский был внимателен и говорил, что интересно, а Стахович, как зашла речь об аффективных чувствах, пошел в другую комнату и начал постепенно раздеваться. Снимет галстук -- вернется, послушает -- опять уйдет, снимет куртку и т. д. Словом, на умные слова и психологию неподдается. Успех средний.

Вчера -- воскресенье, чудная погода. Встали поздно. Завтракали у Стаховичей. Я пошел с Алексеем Александровичем бриться и отдавать визиты Боборыкину (застали, говорили, и все о том же) и Чайковскому (не застали). Потом поехали в Пинчио и зашли в зоологический сад. До чего страшно и интересно. Полное впечатление, что львы, тигры -- на воле. Клетки нет, стены и бока -- скалы, впереди же ров, через который лев перепрыгнуть не может. Когда смотришь, то этого рва не видишь, и перспектива приближает зверей. Кажется, что они совсем близко. Они прыгают по скалам. Играют пять тигров -- неимоверной красоты. Рядом ягуары и пума. На днях ягуар съел другого ягуара, осталась одна голова.

Вернулся домой, отдыхал, обедал и вечером в 10 часов вернулся домой.

Кира после завтрака пошла к Ливен. Старуха еще крепилась, она слегла к вечеру. Они ездили и ходили по городу. Осматривали отдельные развалины, которые попадались по пути. Спал хорошо, хотя просыпался и рука болела, как всегда. Сегодня холодно и пасмурно. Но когда подумаешь, что вы, бедные, в 25R мороза -- брр... тогда оценишь нашу римскую осеннюю погоду.

Стыдно подумать, что вы все работаете и ты заиграла, как никогда, а я... Очень интересуюсь Варей. Мне все кажется, что ты хвалишь мою систему, чтоб делать мне приятное. Но если она помогла тебе даже при таких трудных условиях игры с четырех репетиций, то я счастлив и горд.

Нежно целую тебя, Игоречка, бабушку. Всем остальным поклоны. Люблю, скучаю, хотя знаю, что, приехав в Москву, опять пойдет то же, что и раньше. Ты будешь недовольна мною и тяготиться, а я -- не решусь порвать навсегда с театром, как ни охлаждаю себя к нему.

Нежно любящий

К. Алексеев

 

377. ИЗ ПИСЬМА к М. П. ЛИЛИНОЙ

 

Рим. Четверг, 3 февр. 911

3 февраля 1911

Дорогая и бесценная!

Вчера опять был путаный день, и потому не писал. О том, как мы проводили третьего дня, тебе писала Кирюля, т. е. осматривали Колизей, Via Appia на автомобиле.

Вечером был у Стаховича, и меня заставили читать Фамусова. Я все забыл и читал очень скверно. Вчера мы пошли с Машенькой и Кирой на здешний рынок, à la Сухарева башня. Старые вещи, материи и пр. Я ничего не купил. Не знаю, чему приписать какое-то равнодушие к старине: то ли, что она больше не нужна для обстановки театра, или то, что сама старина -- не так интересна, как раньше... Особенно интересного там не было. Ни вещей, ни продавцов.

...Кира здорова и бережется. Я здоров, толстею, так как у Стаховичей такой стол, что нельзя не обжираться. Силы крепче, инициативы больше. После завтрака, опять с ангелом Машенькой, мы поехали осматривать какую-то церковь, превращенную из крепости, но, по случаю приезда сербского короля, все заперто. Потом поехали показывать Кире Святого Петра и заехали в 2--3 церкви. В 5 часов зашел Стахович, и нам пришлось ехать к Сухотиным (Татьяна Львовна Толстая¹). Там полная русская провинция. Самовар, малороссиянки в деревенских костюмах, привезенные княгиней Волконской (тетка лектора Волконского). Преинтересная дама лет 80-ти, от нее веет настоящей стариной. Пусть Стахович тебе расскажет ее интересную жизнь. Встретил там же какую-то старушку, друга Эрнесто Росси, которая вспоминала, как Росси якобы восхищался мною в "Отелло" и предсказывал мне будущность². Алексей Александрович встретил другую старенькую старушку, которая когда-то была прекрасная певица -- примадонна. Старое -- старится?!..

Вечером читал записки перед многочисленной аудиторией: М. П. Стахович (она слушала и третьего дня), Волконский (лектор), Чайковский (брат композитора и драматург), Барятинский (музыкант), Машенька, Кира, Стахович. На этот раз имел успех, и даже сам Стахович выдержал.

Сегодня встал в 10 часов. Кира пошла на Форум с книгами, а я сижу и пишу тебе. Давно не было писем. Жду с нетерпением. Крепко обнимаю, нежно целую тебя, Игоря, бабушку. Всем поклон. Скучаю без тебя и Игоречка. Жалко и несправедливо, что вы в морозах, а мы греемся на солнце. Погода -- райская.

Крепко обнимаю.

Твой Костя

 

378 *. Л. А. Сулержицкому

 

Рим. Italie. Rome.

Trinita dei Monti, Hôtel Hassler

1 -- 5 февраля 1911

Вот мой адрес, милый Сулер. Приехал в Рим в четверг, а в пятницу Кира слегла в постель и лежит до сих пор с инфлюэнцей и небольшим жаром (до 37,7). Две маленькие комнаты и бестолковая прислуга, не на кого положиться, и потому сижу почти все время дома (а погода чудная) и дежурю у Киры. Только Машенька Ливен (племянница Стаховича), добрая душа, приходит меня сменять.

Напишите: что Вы и как Вы, как "Синяя птица", Крэг, Дункан, Метерлинк, Режан, Егоров, Сац¹? Очень интересуюсь и волнуюсь. Можно ли и стоит ли приехать в Париж?

Теперь дело к Крэгу. Надеюсь, что Вы знаете о том, что он в Париже сейчас. Хочется и надо бы с ним повидаться. [...] Ехать во Флоренцию² не могу, потому что там нет подходящего стола, а это самое для меня важное. (У Горьких или у Боткиных могу пристроиться.) Кроме того, чем лучше воздух Флоренции по сравнению с воздухом Рима, да еще на такой горе, на которой я живу?

Итак, во Флоренцию мне ехать нельзя. Где же нам свидеться с Крэгом? В Канн, но там сезон и очень дорого. В Берлине. Это было бы самое лучшее, и вот почему. В Дрездене существует школа пластики и ритмических танцев Далькроза. Я туда поеду, так как говорят, что это удивительно. Это должно быть интересно и Крэгу. Сделаем так. В один и тот же день мы выезжаем из Канн или другого места, а Крэг из Парижа, съезжаемся в Берлине и едем в Дрезден. Тем временем переговорим о том немногом, о чем нам надо переговорить, т. е.:

1) Разрешает ли он искать расстановки ширм на самой сцене, ища общего настроения, а не придерживаясь пунктуально его макетов.

2) Разрешает ли он, сохранив общий замысел короля, двора, Офелии, Лаэрта, т. е. их карикатурность, изобразить или подать публике в несколько иной форме, т. е. более утонченной и потому менее наивной. Вы понимаете, что поданный "Гамлет" в том виде, в каком хочет Крэг, -- опасен. Его (т. е. не самого Гамлета, который великолепен у Крэга, а трактовку других ролей) не примет Москва в том виде, в каком ее передает Крэг. Надо сделать то же, что Крэг, т. е. короля -- ирода, варвара, бессмысленный двор с его нелепым этикетом, и Офелию, и Лаэрта -- детьми своей среды, но только надо показать это не теми марионеточными приемами, какими делает их Крэг. Собственно говоря, вот и все, о чем пока мне надо говорить с ним, остальное относится к простому желанию видеть его и условиться относительно его приезда в Москву.

Вот мои соображения по этому поводу. Я приеду в Москву около 25 февраля. Тут будет капустник, числа 28 февраля. Потом репетиции "Дяди Вани" (новая декорация) -- и прямо за "Гамлета". Чтобы не было в этом никакой задержки, я оставил Муратовой (для актеров) и Гзовской (для молодежи) мои записки. К нашему приезду их прочтут, и тогда можно будет прямо приступить к работе. Школа и сотрудники, которым надо не только читать, но и объяснять мои записки, оставлены до Вас; как только приедете, тотчас возьмитесь за это дело. Мы с Вами будем вести главных лиц, т. е. Офелию, Гамлета, короля, королеву, Полония и Лаэрта, а Марджанов поведет других. Предварительно все вместе мы будем объяснять друг другу и сговариваться об анализе, психологических кусках, желаниях и пр.

Параллельно с этим надо наладить в общих чертах установку, освещение декораций и срепетировать эту расстановку.

Наконец, костюмы.

Выясните с Крэгом, с этой программой в руках, когда ему удобнее приезжать: теперь или в мае?

Если ему надо видеть действие на сцене, то придется его выписывать на 4-ю, 5-ю и 6-ю недели поста (пост начинается 21 февраля). Пусть он имеет в виду, что к этому времени, быть может, ему придется приехать в Москву. Если же Вы решите другое время, напишите мне. Напишите мне: хочет ли Крэг и нужно ли ему приехать в Берлин? Конечно, за дорогу туда и назад ему заплатят. Скажите ему, милый Сулер, что я пробовал писать ему письмо по-немецки. Объяснить всю сложную путаницу моих предположений, изложенных в этом письме, я не мог. Вот почему я так долго молчал.

Обнимаю Вас и Крэга, Метерлинкам -- поклоны. Кира кланяется Вам.

К. Алексеев

 

Л. А. Сулержицкому

 

Рим, 6/II 911

6 февраля 1911

Дорогой Сулер,

не кончил о Крэге. Спросите его, можем ли мы переделывать его декорации, т. е. расстановку ширм, и, ища костюмов, уничтожить тон юга и Италии?

Что же сказать про Леблан, Метерлинка и Режан ¹. Неужели все -- жулье?!

Значит, надули нас, и надо взять ту пользу, которую возможно от них взять, т. е. сохранить хорошие отношения с Метерлинком, чтоб он прислал нам свою пьесу. И второе -- насколько возможно, рекламировать (но благородно) постановку МХТ, на случай поездки в Париж. От [...] Режан можно потребовать исполнения условия. В случае если она не исполнит, можно только (посоветовавшись с Немировичем и Стаховичем в Москве) предать гласности ее плагиат, но при этом надо быть осторожным и не задевать Метерлинков, которые нужны нам для будущих пьес. Все это надо обдумать, и очень, так как может выйти грязь и сплетня.

Не стоит мне приезжать в Париж. Это очень меня утомит, а там вся пресса куплена, и про меня задаром не напишут строчки. Смотреть же, как нас обворовывают и дурачат,-- невесело.

Приехав в Москву, выясните у Немировича, Качалова, Леонидова, Гзовской -- по какому переводу хотят играть? Если по старому, надо переписывать роли, так как они утеряны; если по новому, надо купить книг К. Р.². Это необходимо сделать к моему приезду. Потом налаживайте сцену, ширмы и освещение. Надо искать новых расстановок ширм.

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

Рим, 6/II 911

6 февраля 1911

...И эти дни прошли глупо... но полезно, так как и третьего дня и сегодня я был все время на воздухе, много ходил, но ничего не осматривал.

Третьего дня после завтрака пошли на Пинчио (наш Петровский парк), сели на лавочку и раз повторили со Стаховичем роль из сцены Крутицкого¹. Стахович уехал, а я пошел ходить и писать по разным лавочкам и укромным местам свои записки (главу об анализе). В 5 1/2 -- домой. Полежал. Обед у Стаховичей. Вечером смотрели здешнюю знаменитость Новелли. Похож на Коклена старшего. Хороший актер, но играет ужасную чепуху. Скучновато, не досидели. Сегодня -- опять чудная погода. После завтрака поехали по городу с Дженечкой покупать старого шитья, чтобы сделать ей кику старинную (для бала). Объехали много антикваров, но ничего не нашли. Завез ее домой. Поехал на Пинчио. Опять гулял и писал. Обед у Стаховичей с Татьяной Львовной (бывшей Толстой -- дочь Льва Николаевича). После обеда читали "Горе от ума" и Крутицкого. Чтение я готовил для Марии Петровны Стахович. Она очень интересуется и записками и ролями. Теперь из этого скромного чтения вырос целый концерт. Завтра чай со Станиславским у Волконских. Читаю Фамусова и Крутицкого. Пусть будет репетиция перед Москвой².

Нежно обнимаю и благословляю тебя, Игоря, бабушку -- всем поклон.

Твой Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

Рим. Среда февраля 911 г.

9 февраля 1911

Дорогая и бесценная.

Опять 2 дня не писал и ничего не получал от вас из Москвы. Вчера стало тревожно, фантазия начала пугать, и я послал телеграмму о здоровье. Жду ответа с нетерпением.

...Что же было за это время. В воскресенье в 5 ч. в старинной гостиной римского палаццо, среди плафонов, фресок, всякой старины [...] я читал с Алексеем Александровичем и другим Волконским (братом того, лектором) "Горе от ума" и 1-ю и 3-ю сцену Крутицкого. Вначале волновался, а со второго акта -- разошелся. Крутицкого же, говорят, читал прилично. Кажется, понравилось. На следующий день утром ездили со Стаховичем к Абамелик-Лазареву, под Римом (из тех Лазаревых, что основали Лазаревский институт, где я учился, чорт бы его драл). Вилла, богатства, завтрак на серебре -- сногсшибательные. Она от нечего делать танцует на носках, как балерины. Тем только и известна.

Нежно обнимаю.

Костя

 

М. П. Лилиной

Рим, среда, февраль 911

9 февраля 1911

Продолжаю письмо, посылаемое вместе с этим. Итак, в понедельник утром был у Абамелик-Лазарева. Чудный вид, чудное поместье. Подумай, газоны, деревья (лиственные, пиния, не теряющая листа) -- все зеленое, как летом. Потом Стахович завез меня в Пинчио, и я там писал. Вообще эти дни я что-то увлекся опять записками¹. В 5 ч. в другом палаццо Киджи, у Барятинских, была лекция московского профессора Трубецкого: "О Соловьеве". Опять аристократы, комплименты за вчерашнее чтение и такие же восторги по адресу Трубецкого... Лекция -- так себе. Дом -- великолепный. Во вторник я, Кира и Машенька осматривали Палатин. Много ходили. Много интересного.

Погода была изумительная, летняя. В 5 ч. у Урусовых, палаццо Барберини, чай и детские танцы. Был и там, чтобы смотреть квартиру и отдавать визиты. Вчера целый день провел в саду Медичи (французская академия, Prix de Rome). Вечером сидели у Стаховичей. Да... третьего дня вечером ходили по синематографам. Живу -- куда меня толкнут, туда и иду. Ни скучно, ни весело. Ем много. Крепну, толстею. Здоров. Кира тоже. Следующее письмо тебе передаст сам Стахович. Если все будет благополучно, то письмо опередит это.

Обнимаю, нежно целую, скучаю. Игоречку спасибо за письмо.

Твой Костя

 

Из письма к М. П. Лилиной

 

Рим. Пятница, 11 февраля 911

11 февраля 1911

Дорогая и бесценная.

Прежде всего нежно целую и благодарю за чудесное письмо, в котором ты говоришь, что ждешь меня и любишь. Это меня ободрило. Спасибо. Нежно люблю и ни секунды не сомневаюсь, что без тебя мне не прожить на этом свете.

...Вчера (четверг) день ходил по магазинам, хотел найти тебе и Игорю подарки. Такая все дрянь. Купил Джениньке и Машеньке на память статуэтки. Здесь не советуют покупать черепаховые гребни, так как все подделка. Говорят, что их надо покупать в Неаполе. Мы едем туда целой компанией: Машенька, Миша, горничная Ливен -- немка, Кира, я. Осмотрим Неаполь и потом поживу несколько дней у Горького, если он вернется из Парижа и если мне понравится море¹.

Да, вчера читал в русском пансионе Фамусова и Крутицкого. Провалился. Напало такое безразличие, что -- наплевать. Чувствовал, что проваливаюсь, и даже не захотел подтянуться. Сегодня днем у Барятинских англичанка читала лекцию о пластике. Пусть Стахович расскажет.

Нежно целую.

Твой Костя

 

И. К. Алексееву

 

Рим. Февр. 911

11 февраля 1911

Дорогой мой мальчик!

Я написал тебе письмо и порвал, и сейчас не знаю, как тебе отвечать. Может быть, ты, начитавшись Толстого, придрался к философской теме, случайно написалось такое мрачное письмо с философией о смерти. Не хотелось переписывать его -- послал. Если это так, то все понятно и естественно. Остается только подосадовать на то, что ты твои розовые годы тратишь, на мрачные стороны жизни¹. Но... если твое письмо убежденно и действительно выражает теперешнее состояние твоей чистой души, -- тогда я удивлен, смущен и подавлен. Тогда нам надо долго и много говорить. Надо докопаться до главных причин и изменить их во что бы то ни стало, пока не поздно, пока чистая душа не отравлена гноем, который беспощадно портит молодые, еще не познавшие настоящей жизни души.

Твое письмо -- письмо 50-летнего человека, уставшего жить оттого, что он все видел и все ему надоело. Но ты ничего не видал. Гони же мрак и ищи света. Он разлит всюду. Научайся же находить его. Как приеду -- буду долго говорить, а пока обнимаю, благословляю и нежно люблю.