Культурология. XX век. Энциклопедия 47 страница

ственность систем взаимодействия. В феноменологич. социологии (А. Шюц) и этнометодологии взаимодействие рассматривалось прежде всего как процесс конституирования социальной реальности (интерсубъективных значений); этнометодологи X. Сакс и Э. Щеглов в “анализе разговора” сосредоточили внимание на исследовании вербальной коммуникации. В социально-драматургич. подходе (Дж. Морено, К. Бёрк, X. Данкен, Э. Гоффман) социальная жизнь рассматривается как реализация “драматургич.” метафоры и анализируется в таких терминах, как “акт”, “актер”, “маска”, “сцена”, “кулисы” и т.д. В микросоциологии Гоффмана центр, место занимает исследование повседневных, будничных взаимодействий (беседа, приветствия, игра, движение пешеходов по улицам, поведение в местах присутствия др. людей и т.д.), а именно взаимодействия “лицом-к-лицу” как первичной формы коммуникации. Взаимодействие “лицом-к-лицу”, т.е. поведение индивидов в присутствии др. индивидов (на “сцене”), устанавливается при наличии общего фокуса внимания (объекта, темы, совместной деятельности и т.п.) и осознания участниками взаимного присутствия друг друга. В теориях “социального обмена” (Дж. Хоманс, П. Блау), исходящих из того, что цели человека (удовлетворение потребностей, или вознаграждение) могут быть достигнуты только в социальном взаимодействии, процесс взаимодействия рассматривается как постоянный обмен деятельностью (“выгодами”, или “ценностями”) между людьми. Каждый человек, по Хомансу, стремится к максимализации вознаграждения своих действий и минимализации затрат; регулярный обмен порождает в людях систему взаимных ожиданий; большую роль в регулировании обменов играет ценностно-нормативная система. Важную роль обмена подарками и услугами в жизни примитивных народов подчеркивают социальные антропологи Мосс (анализ обмена дарами в примитивных об-вах) и Малиновский (исследование церемониального обмена подарками на о-вах Тробриан). В теории действия Парсонса был выдвинут тезис о “принципиальной неопределенности” взаимодействия; в системе взаимодействия выделены 4 аналитич. компонента: совокупность взаимодействующих “единиц” (индивидов и общностей); комплекс правил и норм, структурирующих ориентации участников взаимодействия и само взаимодействие; упорядоченная система самого взаимодействия; среда, в к-рой действует система взаимодействия и с к-рой она находится в процессе систематич. взаимообмена. Начиная с 50-х гг. развернулись интенсивные исследования невербального взаимодействия, мимики, жестикуляции, кинетики (Р. Бёрдуистел). Первые эмпирич. исследования взаимодействия были проведены в 40-х гг. в США (исследования разговорного взаимодействия с помощью хронографа Э. Чэппла). Наиболее заметные эмпирич. подходы: “групповая динамика” К. Левина (изучение изменения поведения индивида через опыт участия в групповом взаимодействии); экспериментальные и лабораторные исследования взаимодействия в малых группах (Р. Билз).

Лит.: Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969; Mead G.H. Mind, Self and Society from the Standpoint of a Social Behaviorist. Chi., 1937; Parsons T. The Structure of Social Action. N.Y.; L., 1937; Idem. Action Theory and the Human Condition. N.Y., 1978; Blumer H. Symbolic Interactionism. N.Y., 1969; Charon J.M. Symbolic Interactionism: an Introduction, an Interpretation, an Intergration. Englewood Cliffs; L, 1979.

В. Г. Николаев

ТЕОРИЯ СРЕДЫ — учение о значении- геогр. среды в истории человечества. Своими корнями Т.е. восходит к работам франц. философа Ж. Бодена, в 16 в. первым сделавшего попытку рассмотреть вопрос о значении геогр. среды в формировании обществ, и полит, отношений. В 18 в. его последователем стал Монтескье — благодаря его трудам эта теория позднее приобрела широкую известность. В этнологию Т.е. вошла в первую очередь благодаря антропогеогр. школе. Ратцель стремился к дальнейшей разработке этой теории и форм ее применения, рассматривая ее в качестве основы этнологич. исследований. В рез-те внеистор. представления о взаимосвязях между об-вом и природой, а также в основном географически ориентированной интерпретации развития культуры геогр. среда в ее трактовке Ратцелем оказалась демиургом истории человечества. В Англии эта теория основывалась на работах Г. Бокля и его последователя Э. Хантингтона, в то время как во Франции традиции Т.е. продолжил П. Сентив. В США Т.е. сначала нашла сторонников в лице К. Уисслера и его учеников. Хотя эти ученые и не видели в геогр. среде причину конкр. формирования к.-л. культуры, они тем не менее искали в ней объяснение границ ее распространения. Дж. Стюард, к-рый со своей “культурной экологией” также представлял в США разновидность этой теории, отклонил общий геогр. детерминизм и допускал лишь в каждом случае локально ограниченные воздействия геогр. среды на развитие культуры. Все эти разновидности Т.е. всегда охватывали лишь частичные аспекты культурного развития.

Лит.: Buckle H.T. History of Civilization in England. V. 1-2. L, 1857-61; Ratzel F. Anthropogeographie. Bd. 1-2. Stuttg., 1909-12; Wissler C. The Relation of Nature to Man in Aboriginal America. N.Y., 1926; Huntington E. The Human Habitat. L., 1928; Saintyves P. Manuel de folklore. P.,1936.

И. Зельнов (Германия)

ТЕПЛОВ Николай Васильевич (1870-1905) - философ, социолог. Окончил ист.-филолог, ф-т Моск. ун-та (1897). На Т. наибольшее влияние оказал П.Г. Виноградов. Основные работы Т. изначально были докладами в основанном В. И. Герье Историческом обществе при Моск. ун-те. В них он, один из первых в отечественной социологии, представил культуру самостоятельным предметом изучения строгой науки.

Т. определяет культуру как совокупность приспособлений к жизни, усваиваемых человеком через трансляцию — общение с др. человеком. Он выделил четыре вида культуры: материальная культура — приспособление внешних объектов к удовлетворению челов. потребностей; социальная культура — установление опр. отношений с себе подобными; духовная культура — формирование представлений и установление связей между ними; коммуникативная культура — совокупность средств общения между индивидами, включая язык. Т. формулирует общий закон культурного развития: культурные приобретения передаются независимо от биол. наследственности через коммуникацию, поэтому культурное развитие человека не совпадает с биол.

Признание культуры специф. видовым признаком человека первично в концепции об-ва как истор. усложнения социальных отношений, основанных на обмене услугами. “Сознание взаимной зависимости одного индивида от другого и готовность удовлетворить какую-либо потребность другого индивида ради того, чтобы он удовлетворил какую-либо из моих потребностей” — изначальный связующий элемент об-ва. В истории Т. указывает четыре типич. формы об-ва: семейно-родовая община, городская община, правовое гос-во, капиталистич. строй.

Безотносительно к социальной структуре, в истории культуры Т. оперировал понятием “истор. течение”, полагая его культурной формой, с одной стороны — разложимой на группу слагающих ее конкр. сил (признаков), а с др. стороны — выражаемой условной формулой. Методом исследования истор. культуры у Т. является сравнит, анализ текстов.

Соч.: Схоластика как культурно-психол. явление // Вопр. философии и психологии. М., 1901. кн. 58; Что такое культура и что такое гениальность с т.зр. развития культуры. М., 1902; Классификация социальных наук в связи с типичными формами социальной организации. М., 1903.

Лит.: М.Р. Реформированная социология: [Рец. на кн.: Теплов Н.В. Классификация социальных наук в связи с типичными формами социальной организации] // Рус. богатство. СПб., 1903. № 10, [Отд. 2]; Кареев Н.И. Основы русской социологии. СПб., 1996.

А.Т. Трошин

ТЕХНОСФЕРА — область действительности, для к-рой характерно применение техники. В более узком смысле понятие Т., появившееся в 40-50-е гг. в работах заруб, сайентологов и социологов техники как отклик на НТР, употребляется при характеристике совр. цивилизации, для к-рой специфично проникновение сложной машинной техники во все сферы деятельности.

Неоднозначность трактовки понятия Т. в филос. и культурологи ч. теориях связана как с противоречивым отношением к научно-техн. развитию (противоборством сциентизма и антисциентизма, характерным для вт. пол. 20 в.), так и с отсутствием точного общепринятого понятия техники, производным от к-рого является понятие Т. Спектр определений техники варьируется от достаточно узкого — “механич. и автоматич. орудия производства” (Массачусет. технол. школа), до предельно широкого — любые объекты, создаваемые человеком для реализации своих целей, выступающие как средства их достижения (в таком понимании к технике относятся не только любые орудия труда, но и транслируемые комплексы навыков, умений, технологий) — характерного для европ. социальной антропологии. Понятно, что в зависимости от того или иного подхода к технике существенно изменяются как топологич., так и истор. границы Т.

В совр. культурологии более принята широкая трактовка понятий техники и Т., поскольку она позволяет существенно расширить контекст исследований за счет отнесения к технике не только материальных орудий, но и идеациональных навыков и технологий, а также существенно сместить исследоват. акцент с описания процессов технол. развития на анализ истор. взаимодействия техники и человека в социальном (влияние техн. развития на модернизационные процессы, социальную стратификацию, экономику, политику), психологическом (восприятие и освоение человеком техники, техника и психология малых и средних групп, инженерная психология), собственно культурном (техника и аксиологич. нормативы, техника в культурном творчестве, техника в культурной коммуникации) аспектах. Однако чрезмерно широкое толкование понятий техники и Т. таит в себе опасность “размывания” исследоват. контекста (поскольку практически любой культурный объект может в опр. ситуациях выступать как средство или орудие). Поэтому, выделяя Т. как часть искусств, “культурного” мира, необходимо четко определить ее место в этом мире как совокупности искусств. средств освоения человеком окружающего природного и культурного пространства, специфич. особенностей техники: прагматизма, орудийности, информ. замкнутости.

Принципиальными исследоват. задачами применительно к Т. являются определение ее границ (т.е. выявление собственно Т.) и ее историко-генетич. типологии. Определение границ Т. подразумевает выявление следующих аспектов:

— существующая техника, ее типология, сферы ее применения;

— взаимоотношения техники и науки, наличие прямой и обратной связи между научным и техн. развитием;

— статус техники в об-ве, ее влияние на социодинамику;

— соотношение между собственно техникой (материальными орудиями) и технологиями (идеациональными техн. навыками, умениями), механизмы трансляции технол. навыков.

Историко-типологически принято делить развитие техники на этапы ручных орудий (техн. приспособления — лишь более совершенные “продолжения” чело-веч. органов, человек же — гл. исполнитель работы), машинный (механич. приспособления самостоятельно выполняют ряд функций, регулируемых и контролируемых человеком), автоматический (механич. и электронные устройства способны выполнять не только физич., но и логико-математич. операции и последовательности операций, функции человека сводятся к контролю и управлению). Выделение и локализация этих этапов достаточно условны, но позволяют наметить осн. вехи истор. развития техн. средств и Т. Техника классифицируется также по сферам ее применения (транспортная, военная, бытовая и т.д.), по использованным в ней технологич. принципам (механич., электронная, гидравлич. и т.д.), степени участия человека в ее работе (ручная, полуавтоматич., автоматич.), практически каждая сфера применения техники формирует собственный терминологич. аппарат для обозначения техн. средств. Адекватной типологии для Т. не выработано, однако анализ техники с т.зр. этих классификаций в основном определяет облик Т.

Сформировавшись в рамках зарубеж. сайентологии и социологии техники, понятие Т. долгое время применялось практически только для анализа совр. внутр. проблем техн. развития и характеристики социальных процессов с т.зр. влияния на них техники. Значимой тенденцией в философии и культурологии последнего времени является переход от однозначно оценочных декларативных работ за или против техн. прогресса, к более содержательным исследованиям роли техники в существовании об-ва и культуры, постепенная экстраполяция понятия Т. на истор. исследования и исследования локальных культурных общностей.

Лит.: Омаров А.М. Техника и человек. М., 1965; Епископосов Ю.Л. Техника и социология. М., 1967; Мелещенко Ю.С. Техника и закономерности ее развития. Л., 1970; Новая технократич. волна на Западе. М., 1986; ЮхановА.Л. Совр. зарубеж. социология техники. М., 1992; Анисимов К.Л. Человек и техника: Совр. проблемы. М., 1995; Callage F. Technical Revolution and Society. N.Y., 1987; Fogger H., Mines G. Technosphere: Open Researches. V. 1-2. Boston, 1991.

А.Г. Шейкин

ТИЛЛИХ (Tillich) Пауль (1886-1965) нем.-амер. христ. мыслитель, теолог, философ культуры. Получил богословское образование в ун-тах Берлина, Бреслау, Галле. Д-р философии и теологии. Обе диссертации — филос. и теол. — были посвящены философии позднего Шеллинга, оказавшей особое влияние на формирование богословских и филос. позиций Т. До 1933 — проф. философии в Марбурге и Франкфурте. Участник движения “религ. социализма” в 20-30-е гг. в Германии. С приходом к власти нацистов эмигрировал в США. С 1933 — проф. Нью-Йорк., с 1955 — Гарвард, ун-тов. Гл. проблемы творчества Т. — христианство и культура: место христианства в совр. культуре и духовном опыте человека, судьбы европ. культуры и европ. человечества в свете евангельской Благой вести. Эти проблемы рассматриваются Т. в терминах онтологии и антропологии, культурологии и философии истории, христологии и библейской герменевтики. Т. стремится к систематизации своей доктрины, построению “систематич. теологии”, внутренне связанной единым мотивом. Теология и онтология внутренне едины, их нельзя разделять, говоря об общих основаниях его культурологии. Пытаясь построить свою систему как альтернативу двум крайностям протестантской мысли — “либеральной теологии” 19 в., “растворяющей” веру в морали и светской культуре, и “диалектич. теологии”, отрицающей всякую связь между ними, — Т. сближает понятие о Боге с категорией бытия, понимаемого как основа всего сущего, к-рая изначальной всяких разделений, в т.ч. разделения на “имманентное” и “трансцендентное”. Бог и “трансцендентен” миру, и “имманентен” ему как основа и глубина мира, непосредственно постигаемая человеком в его духовном опыте. Поэтому Т. предпочитает пользоваться понятием “Безусловного”, подчеркивающим непосредственность опыта переживания Безусловного человеком. “Безусловное есть качество, а не бытие. Оно характеризует то, что составляет нашу предельную и, следовательно, безусловную заботу”, — пишет Т. Забота человека о безусловном смысле своего бытия свидетельствует, что человек внутренне связан с бытием, с Богом, но отчужден от Него в своем земном существовании, и потому состояние “предельной заботы” неотделимо от человеч. бытия. Это состояние заботы и взыскания смысла, “тоски по Безусловному” и есть религиозность, фундаментальная характеристика человека и основа человеч. культуры. Критерием глубины культуры для Т. является религ. опыт, всегда в культуре присутствующий, хотя бы неявным и парадоксальным образом. К богословию, или теологии культуры, Т. обращается во всех своих работах — от первого публичного выступления в Берлин. Кантовском об-ве в 1919 до одной из последних работ (“Теология культуры”, 1959). Две осн. установки определяют лицо “теологии культуры”: критика совр. европ. культуры, все более теряющей связь со своими христ. корнями и все более опустошенной и бессмысленной; и поиски религ. измерения во всякой культуре, равно как в бытии человека, морали и истории. Обе установки известны христ. мысли изначально: первая — как оппозиция “Академии и Церкви”, “Афин и Иерусалима”, провозглашенная Тертуллианом; вторая — как патриотич. путь освящения, воцерковления, христианизации культуры (в частности, эллинской мудрости как “детоводительницы ко Христу”). Последняя установка задает специфич. направленность исканиям мыслителей рус. Ренессанса нач. 20 в. и после — рус. эмиграции, современникам Т.: С. Булгакову, Федотову, Ильину, Вышеславцеву, Зеньковскому. Попытки “догматич. обоснования культуры” (С. Булга-

ков) и воссоздания именно христ. культуры не могли не взволновать Запад, где расхождение светской культуры и христианства становилось все более глубоким и ставило мыслителей перед дилеммой “или — или”, склоняя либо к радикальной переоценке ценностей европ. культуры, либо к искажению христ. вероучения в угоду совр. реалиям (“миру сему”) — судьба многих течений зап. богословского модернизма. Опр. созвучие философии культуры Т. этим движениям рус. мысли, очевидно, можно объяснить не только общими истоками, в частности философией Шеллинга (повлиявшего на рус. мысль через философию Всеединства), но и воздействием на Т. творчества Достоевского, а также рус. эмиграции.

Религ. опыт, согласно Т., следует понимать экзистенциально (близость Т. Кьеркегору и европ. экзистенциализму здесь наиболее очевидна), как состояние предельной озабоченности Безусловным, к-рое — называем ли мы его Богом, бытием или к.-л. иным именем — не может быть для нас внешним объектом. Безусловное всегда присутствует в глубинах человеч. экзистенции и творимого ею культурно-истор. мира: “Религия есть субстанция культуры, — говорит Т., — культура есть форма религии”. В зависимости от того, как соотносятся субстанция и форма, Т. выделяет три типа культур: “теономную”, “автономную” и “гетерономную”. Все три суть идеальные типы, в чистом виде их нельзя найти в истории. В каждую эпоху имеются все три типа, но один из них доминирует. “Теономной” Т. называет культуру, все формы к-рой пронизывает и направляет сознание присутствия Безусловного. Культура теономна не в том смысле, что Бог непосредственно полагает ее законы, но в том, что она во всех своих проявлениях открыта Безусловному и обращена к нему. Божественное здесь “не проблема, а предпосылка”, его “данность” очевиднее данности чего-либо другого. При этом религия не становится особой формой жизни или культуры, внешне управляющей другими формами, но пронизывает изнутри все действия, мысли и переживания человека. Теономия снимает дистанцию между религиозным и светским, культура в целом становится выражением безусловного значения, в ее символах скрыты ответы на “последние вопросы”. В “автономной” культуре культурная форма как бы заслоняет собой религ. субстанцию, в ней пытается утвердить себя автономный разум, не озабоченный “последними вопросами” и ориентированный на этот мир. Автономия заменяет мистическое рациональным, анализирует, чтобы затем осуществить рац. синтез, вводит техн. контроль во все сферы жизни, основывает мораль на индивидуальном совершенствовании, а религию — на личном решении. Вместе с тем, автономия не противостоит теономии и Безусловному. Автономная культура религиозна не прямо, а опосредствованно — через форму, обладающую “логосной” структурой, через логос, имманентный реальности. Автономия означает принятие структур и законов реальности такими, какими они представлены в сознании человека, в законах и структурах его разума. История представляет собой чередование эпох с преобладанием теономного и автономного принципа (этой идее близки мысли Флоренского о чередовании в истории “ср.-век.” и “ренессансного” типов культур). Примерами автономных культур могут служить классич. Греция, Просвещение 18 в., европ. культура с сер. 19 в. по наст. время. Если теономия оказывается рано или поздно утраченной, автономия культуры не может подавляться, теономия не может быть воссоздана искусственно, путь автономии должен быть пройден до конца, пока не будет внутренне исчерпан. Автономия способна существовать столько, сколько она может удаляться от религ. традиции прошлого, не теряя окончат, связи с нею. История автономных культур, все более теряющих духовные основы, есть история их постепенного, но неуклонного опустошения и заката. Вместе с тем любые попытки искусственно формировать или замедлять этот процесс, навязать автономной культуре внешний для нее закон, религиозный или светский, губительны и для культуры, и для религии. Эти попытки, для к-рьгх Т. использует понятие “гетерономии”, игнорируют логосную структуру мира и человеч. разума. Религия, действуя гетерономно, перестает быть субстанцией культуры и источником ее жизненной силы, она становится частью культуры и разделяет с ней судьбу ее заката. Грани культурных типов подвижны: теономия может выродиться в гетерономию, что вызовет реакцию автономии (пример — переход от позднего ср.-вековья к Ренессансу в Европе). Автономия, после временного торжества, может снова быть частично снята в новой теономии, как в конце античного мира и в анти-автономных позициях протестантской ортодоксии и контрреформации. Однако автономия не противостоит теономии так, как ей противостоит гетерономия; теономия есть ответ на вопрос, заключенный в автономии, на к-рый в рамках автономной культуры нет ответа, — на вопрос о предельном смысле жизни и культуры. Идеал теономии никогда не реализуем полностью в границах истории: субстанция и форма, стремясь к синтезу, всегда разрушают достигнутое состояние равновесия. Вместе с тем даже в полностью автономной культуре, какой является совр. европ. культура, сохраняется измерение Безусловного, хотя бы и в негативной форме переживания пустоты и бессмысленности. Таков, по Т., религ. смысл произведений Кафки, Бодлера, абстр. живописи или театра абсурда. Потеря культурой ее смысловой субстанции, отчуждение человека от “собств. основы и глубины”, концентрация его деятельности на методич. исследовании и преобразовании внешнего мира и идущая отсюда утрата измерения глубины в отношениях с реальностью — симптомы того, что 20 в. обнаруживает пределы автономной культуры. Но тем самым, подчеркивает Т., открывается путь новой теономии. “Решающим событием, обусловившим поиски смысла в 20 в., — пишет Т. в кн. “Мужество быть”, — была потеря Бога в 19 в.”. Именно теперь, когда эта потеря и ее последствия для человека и культуры становятся ясными, возникает

творч. напряжение и ожидание новой теономии, осуществление к-рой знаменует поворотный момент истории — “кайрос” (греч. слово, означающее время, в смысле, отличном от слова “хронос” — исчислимое, колич., “хронологич.” время; “кайрос” — время сбывания, свершения, осуществления). Смысл истории, по Т., связан с такими моментами времени, когда бытие (Бог) открывается человеку. В Новом Завете кайрос — время Вочеловечения Слова Божьего в Иисусе Христе, время Крестной смерти и Воскресения Спасителя, время, “когда времени больше не будет” — время установления Царства Божьего. Отсвет этого единств. Кайроса ложится и на события временной, эмпирич. истории, и на историю культуры, к-рая, как часть истории в целом, направляется Промыслом. Кайрос есть пришествие Иисуса Христа, пишет Т. в статье “Кайрос”. Кайрос в его общем и специфич. смысле для философа истории есть каждый поворотный пункт в истории, когда вечное судит и преображает временное. Кайрос в его особенном смысле, — кайрос, решающий судьбу нынешней ситуации, есть приход новой теономии на почву секуляризованной и опустошенной автономной культуры. Эсхатологич. перспектива, в к-рой Т. видит совр. культуру и о ней рассуждает, присутствие в культурологии не только эмпирически-горизонтальных, но и духовно-вертикальных осей, соотнесение культурологич. оценок с общим смыслом истории и ее судьбой суть достоинства, ставящие “Теологию культуры” в ряд культурологич., филос. и теол. классики 20 в.

Соч.: Gesammelte Werke. Bd. 1-14. Stuttg. 1959-75; Das Damonische: Ein Beitrag zur Sinndeutung der Geschichte. Tub. 1926; The Interpretation of History. N.Y.; L., 1936; Protestant Era. Chi., 1948; Systematic Theology. Chi., 1951; The Courage to Be. New Haven, 1952; Theology of Culture. N.Y., 1959; Христианство и мировые религии. М., 1994; Избранное: Теология культуры. М., 1995.

Лит.: Armbruster C.J. The Vision of P.Tillich. N.Y., 1967 (библ.); Bertinetti I. P.Tillich und die Krise der Theologie. В., 1977 (библ.).

О. Я. Зоткина

ТОДОРОВ (Todorov) Цветан (р. 1939) - франц. структуралист, теоретик культуры. В центре его теории символов находятся проблемы эстетики и поэтики, специфики творч. процесса и восприятия искусства. Его перу принадлежат труды, посвященные Боккаччо, Руссо, Бахтину, поэтике прозы и лит. жанрам, интерпретации знаков и значений в искусстве. В книге “Символизм и интерпретация” (1978) Т. выдвигает гипотезу о сосуществовании разл. теорий символов в истории культуры, к-рое оказалось возможным благодаря принципу дополнительности, обеспечивающему плюрализм интерпретаций худож. творчества. Он сопоставляет две стратегич. линии интерпретации зап. цивилизации — истор., связанную с патристич. традициями толкования Библии в классич. филологии, и теор., направленную на анализ лингвистич. структур.

В структурной лингвистике различаются три уровня символизации: лексич., смысловой и контекстуальный. Т. исходит из того, что в лит-ре косвенный смысл высказывания, символика речи всегда важнее прямого смысла. Источники различий между прямым и косвенным смыслом текста, выраженным и подразумеваемым на лексич. уровне, многообразны. Они имеют временной аспект (выраженное предшествует подразумеваемому), лингвистич. основу (прямой смысл основан на словах, косвенный — на звуке, фразе или произведении в целом), способ восприятия (выраженное воспринимается благодаря правилам грамматики, подразумеваемое — исходя из общего контекста). Рез-т этих различий — оппозиция между простым пониманием текста, связанным с прямым смыслом, и тем особым шармом, к-рый рождается в рез-те символич. интерпретации его косвенного смысла в метафорах, аллюзиях, аллегориях, эвфемизмах, гиперболах, иронии. Косвенный смысл может быть центростремит. (внутренне присущим произведению) и центробежным, возникающим в рез-те включения произведения в более широкий контекст.

Т. считает сравнение знака и символа принципиально неправомерным: это феномены разнопланового порядка, как солнце и растения. В сопоставлении же нуждаются символы и ассоциации. Ассоциации возникают не между означаемым и означающим, а между словами и фразами в рез-те соотношения, подчинения, детерминизма, обобщения, заключения. Ассоциация дискурсивна, в речи присутствуют оба ее объекта. Символ же упоминает лишь один из объектов: в рез-те воспринимающий понимает речь, но интерпретирует символ. Производство и восприятие символов — две стороны одного процесса, их нужно изучать симультанно: текст или речь становятся символическими, когда путем интерпретации мы выявляем их косвенный смысл. Типы речи тесно связаны со способами ее интерпретации: эпич., лирич., драматич., эпистолярным, научным, дидактич., истор. и т.д. Обобщение этих способов Т. считает задачей частной теории, тогда как общей теорией является лингвистич. символизм.

Текстуальные признаки символа делятся на синтагматич. (сравнение внутри совр. контекста) и парадигматич. (сравнение с коллективной памятью). Синтагматич. признаки характеризуются нехватками (противоречиями) и излишествами (повторами, тавтологией). Парадигматич. признаки ориентированы на “культурное правдоподобие” — совокупность норм и ценностей, уместных в данном об-ве в опр. истор. момент его развития. Парадигматич. и синтагматич. контексты раскрывают природу косвенного смысла, способного накладываться на любой текст, как это происходит в ре-лиг. и психоаналитич. интерпретациях, при эзотерич. чтении, в алхимии, астрологии.

Идеи синтеза структуралистич. и историко-содержат. подходов к лит-ре Т. развивает в книге “Жанры речи” (1978). Он рассматривает лит-ру как структурную

и функциональную целостность. Ее функциональная сторона включена в более широкую систему, социо-культурный контекст. С ней будут связаны исследования соотношения подражания и вымысла в истории лит-ры. Структуралистский анализ сосредоточится на системе и форме произведений искусства, проблемах языка и поэтики. Структуралистское определение литры как самодовлеющей языковой системы дополнится концепцией лит-ры как открытой системы, включающей в себя такие жанры, как публицистика, полит, и юрид. лит-ра, пословицы, загадки, считалки и т.д. В отличие от структуралистских конструкций постмодернизм в лит-ре ведет читателя от неизвестного к непознаваемому. Конструирование оказывается невозможным, как при шизофрении, происходит деконструкция чтения.

Не ограничиваясь исследованием лингвистич. и эстетич. функций речи, Т. разрабатывает проблемы истор. эволюции места и роли речевого акта в контексте культуры, этич., полит., социальные функции речи. В книге “Завоевание Америки. Проблема другого” (1982) Т. рассматривает историю открытия Америки Колумбом как модель человеч. отношений на стыке ср.-вековья и Нового времени, двух культур — европ. и инд. Названия глав книги соответствуют этапам отношения к другому человеку, другой культуре: “Открыть — завоевать — полюбить — узнать”. Эту цепочку автор рассматривает как переплетение этич., эстетич., семиотич. категорий, позволяющих адекватно интерпретировать знаки, раскрывать символич. смысл коммуникации, изучать герменевтич. и риторич. аспекты речи.

Задаваясь вопросом, почему испанцам удалось победить индейцев, Т. выдвигает гипотезу, что это оказалось возможным благодаря коммуникативному превосходству европейцев и их системы знаков. Знаки у аборигенов как бы автоматически вытекали из мира, они не направлены на манипулирование другими людьми. Европ. же знаковая система имеет целью диалог с человеком, а не с миром. Испанцы превзошли индейцев в межличностной коммуникации, оказались активнее и стали победителями. Но победа эта проблематична: завоевав мир, европейцы утратили возможность интегрироваться в него. Мечта о добром дикаре была иллюзорной: мертвый или ассимилированный абориген свидетельствовал о том, что победы чреваты поражениями. Пафос эстетики Т. — в призыве к пониманию других культур, их познанию, любви к ним.