Б. Спиноза о происхождении и 14 страница

Каждая из этих двух противоположных точек зрения опирается на реальные факты,, но обе они исходят из ложной метафизической альтернативы «либо — либо» и потому, отправляясь от одной катего­рии фактов, вынуждены закрыть глаза на другую. На самом деле не подлежит сомнению, что и здесь действительность противоречива:

эмоциональные процессы могут и повысить эффективность деятель­ности, и дезорганизовать ее. Иногда это может зависеть от интенсив-

ности процесса: положительный эффект, который дает эмоциональ­ный процесс при некоторой оптимальной интенсивности, может перей­ти в свою противоположность и дать отрицательный, дезорганизую­щий эффект при чрезмерном усилении эмоционального возбужде­ния. Иногда один из двух противоположных эффектов прямо обуслов­лен другим: повышая активность в одном направлении, эмоция тем самым нарушает или дезорганизует ее в другом; остро подымающееся в человеке чувство гнева, способное мобилизовать его силы на борьбу с врагом и в этом направлении оказать благоприятный эффект, может в то же время дезорганизовать умственную деятельность, направ­ленную на разрешение каких-либо теоретических задач. (...)

Различные виды эмоциональных переживаний. В многообразных проявлениях эмоциональной сферы личности можно различать раз­ные уровни.

Мы выделяем три основных уровня.

Первый уровень — это уровень органической аффективно^эмо-циональной чувствительности. Сюда относятся элементарные так называемые физические чувствования — удовольствия, неудовольст­вия, связанные по преимуществу с органическими потребностями. Чувствования такого рода могут носить более или менее специализи­рованный местный характер, выступая в качестве эмоциональной окраски или тона отдельного процесса ощущения. Они могут приоб­рести и более общий, разлитой характер; выражая общее более или менее разлитое органическое самочувствие индивида, эти эмо­циональные состояния носят неопредмеченный характер. Примером может служить чувство беспредметной тоски, такой же беспредмет­ной тревоги или радости. Каждое такое чувство отражает объектив­ное состояние индивида, находящегося в определенных взаимоотно­шениях с окружающим миром. И «беспредметная» тревога может быть вызвана каким-нибудь предметом; но хотя его присутствие вы­звало чувство тревоги, это чувство может не быть направлено на него, и связь чувства с предметом, который объективно вызвал чувство, может не быть осознана. (...)

Следующий, более высокий, уровень эмоциональных проявле­ний составляют предметные чувства, соответствующие предметному восприятию и предметному действию. Опредмеченность чувства озна­чает более' высокий уровень его осознания. На смену беспредметной тревоги приходит страх перед чем-нибудь. Человеку может быть «вообще» тревожно, но боятся люди всегда чего-то, точно так же удивляются чему-то и любят кого-то. На предыдущем уровне — орга­нической аффективно-эмоциональной чувствительности — чувство непосредственно выражало состояние организма, хотя, конечно, орга­низма не изолированного, а находящегося в определенных реальных отношениях с окружающей действительностью. Однако само отно­шение не было еще осознанным содержанием чувства. На этом вто­ром уровне чувство является уже не чем иным, как выражением в осознанном переживании отношения человека к миру. (...)

Опредмеченность чувств находит себе высшее выражение в том, что сами чувства дифференцируются в зависимости от предметной

сферы, к которой они относятся. Эти чувства обычно называются предметными чувствами и подразделяются на интеллектуальные, эстетические и моральные чувства. Ценность, качественный уровень этих чувств зависит от их содержания, от того, какое отношение и к какому объекту они выражают. Это отношение всегда имеет идеоло­гический смысл. (...)

Наконец, над предметными чувствами (восхищения одним пред­метом и отвращения к другому, любви или ненависти к определен­ному лицу, возмущения каким-либо поступком или событием и т. п.) поднимаются более обобщенные чувства (аналогичные по уровню обобщенности отвлеченному мышлению), как-то: чувство юмора, иро­нии, чувство возвышенного, трагического и т. п. Эти чувства тоже мо­гут иногда выступать как более или менее частные состояния, приуро­ченные к определенному случаю, но по большей части они выражают общие более или менее устойчивые мировоззренческие установки личности. Мы бы назвали их мировоззренческими чувствами.

Уже чувство комического, с которым нельзя смешивать ни юмор, ни иронию, заключает в себе интеллектуальный момент как существенный компонент. Чувство комического возникает в результа­те внезапно обнаруживающегося несоответствия между кажущейся значительностью действующего лица и ничтожностью, неуклю­жестью, вообще несуразностью его поведения, между поведением, рассчитанным на более или менее значительную ситуацию, и пустяко­вым характером ситуации, в которой оно совершается. Комическим, смешным кажется то, что выступает сперва с видимостью превос­ходства и затем обнаруживает свою несостоятельность. Несоответ­ствие или несуразность, обычно заключенные в комическом, сами по себе еще не создают этого впечатления. Для возникновения чувства комизма необходимо совершающееся на глазах у человека разобла­чение неосновательной претензии. (...)

Значительно сложнее, чем чувство комического, собственно юмор и ирония. ^

Юмор предполагает, что за смешным, за вызывающими смех недостатками чувствуется что-то положительное, привлекательное. С юмором смеются над недостатками любимого. В юморе смех сочета­ется с симпатией к тому, на что он направляется. Английский писа­тель Мередит прямо определяет юмор как способность смеяться над тем, что любишь. С юмором относятся к смешным маленьким слабо­стям или не очень существенным и во всяком случае безобидным недостаткам, когда чувствуется, что за ними серьезные реальные до­стоинства. Чувство юмора предполагает, таким образом, наличие в одном явлении или лице и отрицательных и положительных сторон. Юмористическое отношение к этому факту, очевидно, возможно лишь, пока в нашей оценке положительные моменты перевешивают отрицательные. По мере того, как это соотношение в наших глазах сдвигается и отрицательные стороны получают в нем перевес над Положительными, чувство юмора начинает переходить в чувство трагического или во всяком случае проникаться трагическими нотка­ми; в добродушный смех юмора включается боль и горечь. Таким не

лишенным трагизма юмором был юмор Гоголя: недаром Гоголь ха­рактеризовал свой юмор как видимый миру смех сквозь невидимые миру слезы. (...)

Ирония расщепляет то единство, из которого исходит юмор. Она противопоставляет положительное отрицательному, идеал — дейст­вительности, возвышенное — смешному, бесконечное — конечному. Смешное, безобразное воспринимается уже не как оболочка и не как момент, включенный в ценное и прекрасное, и тем более не как естест­венная и закономерная форма его проявления, а только как его противоположность, на которую направляется острие иронического смеха. Ирония разит несовершенства мира с позиций возвышающего­ся над ними идеала. Поэтому ирония, а не более реалистический по своему духу юмор, была основным мотивом романтиков. (...)

В развитии эмоций можно, таким образом, наметить следующие ступени: 1) элементарные чувствования..., 2) разнообразные пред­метные чувства..., 3) обобщенные мировоззренческие чувства... На­ряду с ними нужно выделить отличные от них, но родственные им аффекты, а также страсти.

Аффекты. Аффект — это стремительно и бурно протекающий эмоциональный процесс взрывного характера, который может дать неподчиненную сознательному волевому контролю разрядку в дейст­вии. Именно аффекты по преимуществу связаны с шоками — потря­сениями, выражающимися в дезорганизации деятельности. Дезорга­низующая роль аффекта может отразиться на моторике, выразиться в дезорганизации моторного аспекта деятельности в силу того, что в аффективном состоянии в нее вклиниваются непроизвольные, органи­чески детерминированные, реакции. (...)

Аффективные процессы могут представлять собой дезорганиза­цию деятельности и в другом, более высоком, плане, в плане не мото-рики, а собственно действия. Аффективное состояние выражается в заторможенности сознательной деятельности. В состоянии аффекта человек «теряет голову». Поэтому в аффективном действии в той или иной мере может быть нарушен сознательный контроль в выборе действия. Действие в состоянии аффекта, т. е. аффективное действие, как бы вырывается у человека, а не вполне регулируется им. Поэтому аффект, «сильное душевное волнение» (говоря словами нашего ко­декса) рассматривается как смягчающее вину обстоятельство. (...)

Страсти. С аффектами в психологической литературе часто сбли­жают страсти. Между тем общим для них собственно является лишь количественный момент интенсивности эмоционального возбуждения. По существу же. они глубоко различны.

Страсть — это такое сильное, стойкое, длительное чувство, кото­рое, пустив корни в человеке, захватывает его и владеет им. Характер­ным для страсти является сила чувства, выражающаяся в соответ­ствующей направленности всех помыслов личности, и его устойчи­вость; страсть может давать вспышки, но сама не является лишь вспышкой. Страсть всегда выражается в сосредоточенности, собран­ности помыслов и сил, их направленности на единую цель. В страсти, таким образом, ярко выражен волевой момент стремления; страсть

1 представляет собой единство эмоциональных и волевых моментов;

стремление в нем преобладает над чувствованием. Вместе с тем ха­рактерным для страсти является своеобразное сочетание активности с пассивностью. Страсть полонит, захватывает человека; испытывая страсть, человек является как бы страдающим, пассивным сущест­вом, находящимся во власти какой-то-силы, но эта сила, которая им владеет, вместе с тем от него же и исходит. (...)

Страсть — большая сила, поэтому так важно, на что она направ­ляется. Увлечение страсти может исходить из неосознанных телесных влечений, и оно может быть проникнуто величайшей сознательностью и идейностью. Страсть означает по существу порыв, увлечение, ори­ентацию всех устремлений и сил личности в едином направлении, со­средоточение их на единой цели. Именно потому, что страсть соби­рает, поглощает и бросает все силы на что-то одно, она может быть пагубной и даж^ роковой, но именно поэтому же она может быть и великой. Ничто великое на свете еще никогда не совершалось без великой страсти.

Говоря о различных видах эмоциональных образований и состоя­ний, нужно еще отметить настроение.

Настроения. Под настроением разумеют общее эмоциональное состояние личности, выражающееся в «строе» всех ее проявлений. Две основные черты характеризуют настроение в отличие от других эмоциональных образований. Эмоции, чувства связаны с каким-ни­будь объектом и направлены на него: мы радуемся чему-то, огорчаем­ся чем-то, тревожимся из-за чего-то; но когда у человека радостное настроение, он не просто рад чему-то, а ему радостно — иногда, осо­бенно в молодости, так, что все на свете представляется радостным и прекрасным. Настроение не предметно, а личностно, — это, во-пер­вых, и, во-вторых, — оно не специальное переживание, приуроченное к какому-то частному событию, а разлитое общее состояние. (...)

В возникновении настроения участвует обычно множество факто­ров. Чувственную основу его часто образуют органическое самочувст­вие, тонус жизнедеятельности организма и те разлитые, слабо лока­лизованные органические ощущения (интроцептивной чувствитель­ности), которые исходят от внутренних органов. Однако это лишь чувственный фон, который редко у человека имеет самодовлеющее значение. Скорее даже и само органическое, физическое само­чувствие человека зависит, за исключением резко выраженных пато­логических случаев, в значительной мере от того, как складываются взаимоотношения человека с окружающим^ как он осознает и расце­нивает происходящее в его личной и общественной жизни. 'Поэтому то положение, что настроение часто возникает вне контроля созна­ния — бессознательно, — не означает, конечно, что настроение чело­века не зависит от его сознательной деятельности, от того, что и как он осознает; оно означает лишь, что он часто не осознает именно этой зависимости, она как раз не попадает в поле его сознания. Настрое­ние — в этом смысле бессознательная, эмоциональная «оценка» лич­ностью того, как на данный момент складываются для нее обстоя­тельства. (...)

Леомтьев Алексей Николаевич (5 (18) февраля 1903 — 21 января 1979) — со­ветский психолог, доктор психологиче­ских наук, профессор, академик АПН СССР, лауреат Ленинской премии. По окончании в 1924 г. отделения об­щественных наук Московского универ­ситета работал в Институте психологии и в Академии коммунистического воспи­тания им. Н. К. Крупской в Москве. Первое крупное исследование А Н. Ле-онтьева, обобщенное им в монографии «Развитие памяти» (1931), было выпол­нено в русле идей культурно-историче­ской концепции развития высших психи­ческих функций Л. С. Выготского. В 30-е годы А. Н. Леонтьев, объединив вокруг себя группу молодых исследова­телей (Л. И. Божович, П. Я. Гальперин, А. В. Запорожец, П. И. Зинченко и др), приступает к разработке проблемы дея­тельности в психологии. В 1934— 1940 гг. А. Н. Леонтьев выполнил экспе­риментальные исследования генезиса чувствительности у человека, представ­ленные в его докторской диссертации «Развитие психики» (1940) В 1942— 1945 гг. А Н. Леонтьев возглавлял научную работу Опытного восстанови тельного госпиталя под Свердловском С 1944 по 1950 г А Н. Леонтьев заве довал отделом детской психологии Ин ститута психологии АПН РСФСР в Москве, с 1945—зав кафедрой психо логии философского факультета, а с 1966—декан и зав. кафедрой общей психологии психологического факудьте та МГУ. В разработанной А Н. Ле онтьевым концепции деятельности полу чили освещение прежде всего наиболес прннципиальные и фундаментальные теоретические и методологически? проблемы психологии. Сочинения. Восстановление движе ний (совм с А В Запорожцем). М 1945, Проблемы развития психики. М, 1972; Деятельность Сознание Лич ность. М, 1975

Л. Н. Леонтьев

ПОТРЕБНОСТИ, МОТИВЫ

И эмоции'.

I. Потребности

Первая предпосылка всякой деятельности есть субъект, обладающий потребностями. Наличие у субъекта потребностей — такое же фун­даментальное условие его существования, как и обмен веществ. Соб­ственно, это разные выражения одного и того же.

В своих первичных биологических формах потребность есть со­стояние организма, выражающее его объективную нужду в допол­нении, которое лежит вне его. Ведь жизнь представляет собой сущест­вование разъятое: никакая живая система как отдельность не может поддержать своей внутренней динамической равновесности и не спо­собна развиваться, если она выключена из взаимодействия, образую­щего более широкую систему, которая включает в себя также

' Леонтьев А Н. Потребности, мотивы и эмоции. М, 1971, с. t, 13—20, 23—28, 35—39

ементы, внешние по отношению к данной живой системе, отделен­ие от нее.

Из сказанного вытекает главная характеристика потребностей — их предметность. Собственно, потребность — это потребность в чем-то, что лежит вне организма; последнее и является ее предметом. Что же касается так называемых функциональных потребностей (например, потребности в движении), то они составляют особый класс состояний, которые либо отвечают условиям, складывающим­ся в, так сказать, «внутреннем хозяйстве» организмов (потребность в покое после усиленной активности и т. д.), либо являются произ­водными, возникающими в процессе реализации предметных потреб­ностей (например, потребность в завершении акта). (...)

II. Мотивы

Изменение и развитие потребностей происходит через измене­ние и развитие предметов, которые им отвечают и в которых они «опредмечиваются» и конкретизируются. Наличие потребности со­ставляет необходимую предпосылку любой деятельности, однако по- ', требность сама по себе еще не способна придать деятельности опреде- [I ленную направленность. Наличие у человека потребности в музыке создает у него соответствующую избирательность, но еще ничего не говорит о том, что предпримет человек для удовлетворения этой по­требности. Может быть он вспомнит об объявленном концерте и это направит его действия, а может быть до него донесутся звуки транс­лируемой музыки и он просто останется у радиоприемника или теле­визора. Но может случиться и так," что предмет потребности никак не представлен субъекту: ни в поле его восприятия, ни в мысленном плане, в представлении; тогда никакой направленной деятельности, отвечающей данной потребности, у него возникнуть не может. То, что является единственным побудителем направленной деятельности, есть не сама по себе потребность, а предмет, отвечающий данной по­требности.

Предмет потребности — материальный или идеальный, чувствен­но воспринимаемый или данный только в представлении, в мыслен­ном плане—мы называем мотивом деятельности. (...)

Итак, психологический анализ потребностей необходимо преобра­зуется в анализ мотивов. Это преобразование наталкивается, однако, на серьезную трудность: оно требует решительно отказаться от субъ­ективистских концепций мотивации и от того смешения понятий, относящихся к разным уровням и разным «механизмам» регуляции деятельности, которое столь часто допускается в учении о моти­вах. (...)

С точки зрения учения о предметности мотивов человеческой деятельности из категории мотивов прежде всего следует исключить субъективные переживания, представляющие собой отражение тех «надорганических» потребностей, которые соотносительны мотивам. Эти переживания (желания, хотения, стремления) не являются моти­вами в силу тех же оснований, по каким ими не являются ощущения

ir 163

голода или жажды: сами по себе они не способны вызвать направ­ленной деятельности. Можно, впрочем, говорить о предметных жела­ниях, стремлениях и т. д., но этим мы лишь отодвигаем анализ; ведь дальнейшее раскрытие того, в чем состоит предмет данного желания или стремления, и есть не что иное, как указание соответствующего мотива.

Отказ считать субъективные переживания этого рода мотивами деятельности, разумеется, вовсе не означает отрицание их реальной функции в регуляции деятельности. Они выполняют ту же функцию субъективных потребностей и их динамики, какую на элементарных психологических уровнях выполняют интероцептивные ощущения, — функцию избирательной активизации систем, реализующих дея­тельность субъекта. (...)

Особое место занимают гедонистические концепции, согласно которым деятельность человека подчиняется принципу «максимиза­ции положительных и минимизации отрицательных эмоций», т. е. на­правлена на достижение переживаний удовольствия, наслаждения и на избегание переживаний страдания.... Для этих концепций эмоции и являются мотивами деятельности. Иногда эмоциям придают ре­шающее значение, чаще же они включаются наряду с другими факто­рами в число так называемых «мотивационных переменных».

Анализ и критика гедонистических концепций мотивации пред­ставляют, пожалуй, наибольшие трудности. Ведь человек действи­тельно стремится жить в счастии и избегать страдания. Поэтому задача состоит не в том, чтобы отрицать это, а в том, чтобы правильно понять, что это значит. А для этого нужно обратиться к природе са­мих эмоциональных переживаний, рассмотреть их место и их функ­цию в деятельности человека.

Сфера аффективных, в широком смысле слова, процессов охваты­вает различные виды внутренних регуляций деятельности, отличаю­щихся друг от друга как по уровню своего протекания, так и по усло­виям, которые их вызывают, и по выполняемой ими роли. Здесь мы будем иметь в виду лишь те преходящие, «ситуационные» аффек­тивные состояния, которые обычно и называют собственно эмоциями (в отличие, с одной стороны, от аффектов, а с другой стороны — от предметных чувств).

Эмоции выполняют роль внутренних сигналов. Они являются внутренними в том смысле, что сами они не несут информацию о внешних объектах, об их связях и отношениях, о тех объективных ситуациях, в которых протекает деятельность субъекта. Особенность эмоций состоит в том, что они непосредственно отражают отношения между мотивами и реализацией отвечающей этим мотивам деятель­ности. При этом речь идет не о рефлексии этих отношений, а именно о непосредственном их отражении, о переживании. Образно говоря эмоции следуют за актуализацией мотива и до рациональной оценю адекватности деятельности субъекта.

Таким образом, в самом общем виде функция эмоций может быть характеризована как индикация шпос-минус санкционирования осуществленной, осуществляющейся или предстоящей деятельности

I-a^a мысль в разных формах неоднократно высказывалась исследова­телями эмоций, в частности очень отчетливо П. К. Анохиным. Мы, однако, не будем останавливаться на различных гипотезах»» которые ^дк или иначе выражают факт зависимости эмоций от соотношения (противоречия или согласия) между «бытием и долженствованием». Заметим лишь, что те трудности, которые обнаруживаются, объясня­ются главным образом тем, что эмоции рассматриваются, во-первых, без достаточно четкой дифференциации их на различные подклассы (аффекты и страсти, собственно эмоции и чувства), отличающиеся друг от друга как генетически, так и функционально, и, во-вторых, вне связи со структурой и уровнем той деятельности, которую они регулируют.

В отличие от аффектов, эмоции имеют идеаторный характер и, как это было отмечено еще Клапаредом, «сдвинуты к началу», т. е. способны регулировать деятельность в соответствии с предвосхищае­мыми обстоятельствами. Как и все идеаторные явления, эмоции мо­гут обобщаться и коммуницироваться; у человека существует не только индивидуальный эмоциональный опыт, но и эмоциональный опыт, который им усвоен в процессах коммуникации эмоций.

Самая же важная особенность эмоций заключается в том, что они релевантны именно деятельности, а не входящим в ее состав про­цессам, например отдельным актам, действиям. Поэтому одно и то же действие, переходя из одной деятельности в другую, может, как из­вестно, приобретать разную и даже противоположную по своему знаку эмоциональную окраску. А это значит, что присущая эмоциям функция положительного или отрицательного санкционирования относится не к осуществлению отдельных актов, а к соотношению достигаемых эффектов с направлением, которое задано деятель­ности ее мотивом. Само по себе успешное выполнение того или иного действия вовсе не ведет необходимо к положительной эмоции; оно может породить и тяжелое эмоциональное переживание, остро сигнализирующее о том, что со стороны мотивационной сферы чело­века достигнутый успех оборачивается поражением.

Рассогласование, коррекция, санкционирование имеют место на любом уровне деятельности, в отношении любых образующих ее «еди­ниц», начиная с простейших приспособительных движений. Поэтому главный вопрос заключается в том, что именно и как именно санкцио­нируется: исполнительный акт, отдельные действия, направленность деятельности, а может быть, направленность всей жизни человека.

Эмоции выполняют очень важную функцию в мотивации дея­тельности — и мы еще вернемся к этому вопросу, — но сами эмоции не являются мотивами. Когда-то Дж. Ст. Милль с большой психо­логической проницательностью говорил о «хитрой стратегии счастья»: чтобы испытать эмоции удовольствия, счастья, нужно стремиться не к переживанию их, а к достижению таких целей, которые порождают эти переживания.

Подчиненность деятельности поиску наслаждений является в лучшем случае психологической иллюзией. Человеческая деятель­ность отнюдь не строится по образцу поведения крыс с введенными в

мозговые «центры удовольствия» электродами, которые, если обучить их способу включения тока, раздражающего данные центры, без кон. ца предаются этому занятию, доводя (по данным Олдса) частоту такого рода «самораздражений» до нескольких тысяч в час. Можно без особого труда подобрать аналогичные поведения и у человека-мастурбация, курение опиума, самопогружение в аутистическую гре^ зу. Они, однако, скорее свидетельствуют о возможности извращения деятельности, чем о природе мотивов — мотивов действительной утверждающей себя человеческой жизни, они вступают в противо­речие, в конфликт с этими действительными мотивами. (...)

В отличие от целей, которые всегда, конечно, являются сознатель­ными, мотивы, как правило, актуально не сознаются субъектом: когда мы совершаем те или иные действия — внешние, практические или речевые, мыслительные, — то мы обычно не отдаем себе отчета в мотивах, которые их побуждают. (...)

Мотивы, однако, не «отделены» от сознания. Даже когда мотивы не сознаются субъектом, т. е. когда он не отдает себе отчета в том, что побуждает его осуществлять ту или иную деятельность, они^ образно говоря, входят в его сознание, но только особым образом. Они придают сознательному отражению субъективную окрашен-ность, которая выражает значение отражаемого для самого субъекта, его, как мы говорим, личностный смысл.

Таким образом, кроме своей основной функции — функции по­буждения, мотивы имеют еще и вторую функцию — функцию смыслообразования. (...)

Как уже говорилось, обычно мотивы деятельности актуально не сознаются. Это психологический факт. Действуя под влиянием того или иного побуждения, человек сознает цели своих действий: в тот момент, когда он действует, цель необходимо «присутствует в его со­знании» и, по известному выражению Маркса, как закон определяет его действия.

Иначе обстоит дело с осознанием мотивов действий, того, ради чего они совершаются. Мотивы несут в себе предметное содержание, которое должно так или иначе восприниматься субъектом. На уровне человека это содержание отражается, преломляясь в системе языко­вых значений, т. е. сознается. Ничего решительно не отличает от­ражение этого содержания от отражения человеком других объек­тов окружающего его мира. Объект, побуждающий действовать, и объект, выступающий в той же ситуации, например в роли преграды, являются в отношении возможностей их отражения, познания «рав­ноправным». То, чем они отличаются друг от друга, это не степень отчетливости и полноты их восприятия или уровень их обобщенности, а их функция и место в структуре деятельности.

Последнее обнаруживается прежде всего объективно — в самом поведении, особенно в условиях альтернативных жизненных ситуа­ций. Но существуют также специфические субъективные формы, в которых объекты находят свое отражение именно со стороны их по­будительности. Это переживания, которые мы описываем в терминах желания, хотения, стремления и т. п. Однако сами по себе они не от-

ражают никакого предметного содержания; они лишь относятся к тому или иному объекту, лишь субъективно «окрашивают» его. Возникающая передо мною цель воспринимается мною в ее объектив­ном значении, т. е. я понимаю ее обусловленность, представляю себе средства ее достижения и более отдаленные результаты, к которым она ведет; вместе с тем я испытываю стремление, желание действо­вать в направлении данной цели или, наоборот, негативные пережи­вания, препятствующие этому. В обоих случаях они выполняют роль внутренних сигналов, посредством которых происходит регуляция динамики деятельности. Что, однако, скрывается за этими сигнала­ми, что они отражают? Непосредственно для самого субъекта они как бы только «метят» объекты и их осознание есть лишь сознание их наличия, а вовсе не осознание того, что их порождает. Это и созда­ет впечатление, что они возникают эндогенно и что именно они явля­ются силами, движущими поведением — его истинными моти­вами. (...)

Переживание человеком острого желания достигнуть открываю­щуюся перед ним цель, которое субъективно отличает ее как силь­ный положительный «вектор поля», само по себе еще ничего не гово­рит о том, в чем заключается движущий им смыслообразующий мотив. Может быть мотивом является именно данная цель, но это особый случай; обычно же мотив не совпадает с целью, лежит за ней. Поэтому его обнаружение составляет специальную задачу: задачу осознания мотива.

Так как речь'идет об осознании смыслообразующих мотивов, то эта задача может быть описана и иначе, а именно как задача осозна­ния личностного смысла (именно личностного смысла, а не объектив­ного значения!), который имеют для человека те или иные его дейст­вия, их цели.

Задачи осознания мотивов порождаются необходимостью найти себя в системе жизненных отношении и поэтому возникают лишь на известной ступени развития личности, когда формируется подлинное самосознание. Поэтому для детей такой задачи просто не существует.

Когда у ребенка возникает стремление пойти в школу, стать школьником, то он, конечно, знает, что делают в школе и для чего нужно учиться. Но ведущий мотив, лежащий за этим стремлением, скрыт от него, хотя он и не затрудняется в объяснениях-мотивиров­ках, нередко просто повторяющих слышанное им. Выяснить этот мотив можно только путем специального исследования. (...)

Позже, на этапе формирования сознания своего «я», работа по выявлению смыслообразующих мотивов выполняется самим субъек­том. Ему приходится идти по тому же пути, по какому идет и объек­тивное исследование, с той, однако, разницей, что он может обойтись без анализа своих внешних реакций на те или иные события: связь событий с мотивами, их личностный смысл непосредственно сигна­лизируется возникающими у него эмоциональными переживаниями.

День со множеством действий, успешно осуществленных чело­веком, которые в ходе выполнения представлялись ему адекватными, тем не менее может оставить у него неприятный, порой даже тяжелый