Всякая игра есть прежде всего свободная деятельность. Игра по приказу уже больше не игра. Ребенок и животные играют потому что испытывают удовольствие от игры, в этом заключается их свобода. Для человека взрослого и дееспособного игра есть функция, без которой он мог бы и обойтись. Игра есть некое излишество. Во всякое время игра может быть отложена. Игра не диктуется физической необходимостью, игра не задание, протекает в «свободное время».
Первый признак игры: игра- свобода. Второй признак: игра не есть «обыденная жизнь» она украшает жизнь. Она дополняет ее и вследствии этого является необходимостью. Игра обособляется от «обыденной жизни» местом действия и продолжительностью. Третий признак игры: изолированность. Она разыгрывается в определенных рамках пространства и времени. Игра начинается и заканчивается в определенное время и в определ. Момент заканчивается. Любая игра протекает внутри своего игрового пространства, которое заранее обозначается. Игра есть порядок. У каждой игры есть свои правила. Они обязательны и не подлежат сомнению. Стоит нарушить порядок и игра перестает существовать. Игра никоим образом не связана с материальным интересом и не может приносить никакой прибыли.
Одной из самых распространенных культурологических концепций нашего времени является концепция игровой культуры. Наиболее ярким представителем этой концепции является голландский культуролог Й. Хейзинга (1872—1945). Игра, в концепции Хейзинга, — это культурно-историческая универсалия. В своей работе «Homo ludens» — «Человек играющий» он поднимает самые глубокие пласты истории и развития культуры — игровые. «Культура, — пишет он, — не происходит из игры, как живой плод, который отделяется от материнского тела, — она развивается в игре и как игра. Все культурное творчество есть игра: и поэзия, и музыка, и человеческая мысль, и мораль, и все Сущность игры Хёйзинга сначала определяет как несерьезность, однако поясняет, что играющие животные в отличие от человека не смеются, т.е. игра все же может включать в себя серьёзность. Затем он определяет игру как "свободное действие", поскольку она лишена принуждения и ей предаются в "свободное время" и в особом "игровом пространстве". Вместе с тем, игра подразумевает строгий внутренний порядок, что подразумевает присутствие некоего игрового сообщества.
Различные версии такой концепции обнаруживаются в творчестве Е. Финка, X. Ортеги-и-Гассета, Г. Гадамера и других культурологов XX века. Можно проследить точки совпадения и точки расхождения Й. Хейзинги как с авторами-современниками, так и с философами более раннего периода.
По мнению Хёйзинги, играть способны и животные, они «не ждали появления человека, чтобы он научил их играть. Да, можно со всей решительностью заявить, что человеческая цивилизация не добавила никакого сколько-нибудь существенного признака в понятие игры вообще. Животные играют – точно так же, как люди. Все основные черты игры уже воплощены в играх животных».[9, 9-10] Достаточно понаблюдать за щенятами, чтобы, убедиться в этом: они приглашают друг друга к игре с помощью некоторых церемониальных жестов и поз; соблюдают правила – например не прокусывать партнеру ухо; они притворяются, изображают себя ужасно злыми; и главное – они, очевидно, испытывают огромное удовольствие и радость. А ведь такая игра щенят – одна из самых простых; у животных существуют значительно более сложные и высокоразвитые формы игры. Игра распространяется одновременно на мир животных и мир людей, значит, она не опирается по своей сущности на какой-нибудь рациональный фундамент, она не связана ни с определенной ступенью культуры, ни с определенной формой мировоззрения. Финк расходится с Хейзингой в представлении, будто животные тоже могут предаваться играм. Он считает, что игра есть исключительная возможность человеческого бытия. Играть может только человек. Ни животное, ни Бог играть не могут. «Каждый знает игру по своей собственной жизни, имеет представление об игре, знает игровое поведение ближних, бесчисленные формы игры, знает общественные игры, развлекательные игры и несколько более напряженные, менее легкие и привлекательные, нежели детские игры, игры взрослых: каждый знает об игровых элементах в сферах труда и политики, в общении полов друг с другом, игровые элементы почти во всех областях культуры».[ Однако отрицать за животным способность к игре весьма трудно. Это во многом очевидный факт.
Игра животного обусловлена инстинктом. Игра человека свободнее, раскованнее, универсальнее. Разве не бесспорно наличие в животном царстве многочисленных и многообразных способов поведения, которые, совершенно не задумываясь, можно назвать «играми»? Поведение детей и поведение детенышей животных кажется особенно близкими одно другому. Взаимное преследование и бегство, игра в преследование добычи, проба растущих сил в драках и притворной борьбе, беспокойное, живое проявление энергии и радости жизни – все это мы замечаем как у животного, так и у человека. Но Финк видит главное различие между ними в наличии у человека фантазии. «Животное не знает игры фантазии как общения с возможностями, оно не играет, относя себя к воображаемой видимости».
Трактуя игру как основной феномен человеческого бытия, Финк выделяет ее значительные черты. Игра в его трактовке – это импульсивное, спонтанно протекающее вершение, окрыленное действование, подобное движению человеческого бытия в себе самом. Чем меньше мы сплетаем игру с прочими жизненными устремлениями, чем бесцельней игра, тем раньше мы находим в ней малое, но полное в себе счастье.
Голландский исследователь в своих трудах опирается на исходящую от Канта и продолженную Шиллером и йенскими романтиками традицию истолкования искусства из игры как спонтанной, незаинтересованной деятельности, которая приятна сама по себе и независима от какой-либо цели. Хейзинга рассматривает игровое начало не только как свойство художественной деятельности, но и как основание всей культуры. Игра старше культуры. Все основные черты игры были сформированы еще до возникновения человеческого сообщества и присутствуют в игровых поведениях животных. Игра сопровождает культуру на всем протяжении ее истории и характеризует многие культурные формы. «Важнейшие виды первоначальной деятельности человеческого общества переплетаются с игрой. Человечество все снова и снова творит рядом с миром природы второй, измышленный мир. В мифе и культуре рождаются движущие силы культурной жизни» (См. Гуревич А. Философия культуры. — М., 1994).
Культуроформирующее свойство игры связано с тем, что для изменения окружающей среды посредством любой материальной действительности человек должен был совершить предварительно аналогичную работу в собственном воображении, т. е. своего рода «проиграть» деятельностный процесс. Однако Хейзинга не сводит игровой элемент только к духовному проявлению. Игра присутствует и во всех сферах материальной культуры и определяет содержание ее форм.
Немаловажную функцию в реализации игрового начала выполняют идеалы социальной жизни, определяющие духовную жизнь общества. В определенные моменты истории игра выполняет роль драматургической основы в реализации высшего социального сюжета, социально-нравственной идеи. Общественные идеалы, несомненно, содержат много игрового, так как они связаны с областью мечты, фантазии, утопических представлений и могут быть выражены лишь в игровом пространстве культуры. Согласно концепции Хейзинги, целые эпохи «играют» в воплощение идеала, как, например, культура Ренессанса, стремившаяся к возрождению идеалов античности, а не к созданию принципиально новых, «своих» ориентиров.
Игра выполняет ряд функций. Она служит одним из средств первичной социализации, способствуя вхождению нового поколения в человеческое сообщество. Игра также является сферой эмоционально насыщенной коммуникации, объединяющей людей с различным социальным положением и профессиональным опытом. Кроме того, пространство Игры сохраняет и воспроизводит архаичные навыки и ценности, утратившие с ходом времени свой первоначальный практический смысл. Игра имеет немалую ценность и в качестве элемента творческого поиска, высвобождающего сознание из-под гнета стереотипов, она способствует построению вероятностных моделей исследуемых явлений, конструированию новых художественных или философских систем или просто спонтанному самовыражению индивида. Любая инновация в культуре первоначально возникает как своеобразная игра. смыслами и значениями, как нетривиальное осмысление наличного культурного материала и попытка выявить варианты его дальнейшей эволюции. Игра умирает, когда исчезает грань условности и жизни.
Роль игры в истории культуры не всегда была одинаково велика. По мере культурного развития игровой элемент отступает на второй план, растворяется, ассимилируется сакральной сферой, кристаллизуется в учености и в поэзии, в правовых отношениях, в формах политической деятельности. Но игровой инстинкт, по мысли Хейзинги, может проявиться в любой момент, вовлекая в процесс игры и отдельного индивидуума и человеческие массы. Вытеснение игры началось в XVIII веке, когда обществом овладело трезвое, прозаическое понятие пользы, что и привело к утрате свободного духа культуры. Эта ситуация является наилучшим показателем кризиса европейской культуры, достигшего в XX веке полного своего выражения.
Анализ современного культурного состояния в аспекте игры предпринял испанский философ X. Ортега-и-Гассет. Являясь беспощадным критиком массовой культуры, захлестнувшей Европу в нынешнем столетии, Ортега-и-Гассет противопоставляет ей подлинную «живую» культуру, которую человек делает личным достоянием, обращаясь к ней в силу спонтанной внутренней потребности. Характеристика «живой» культуры, данная испанским философом, созвучна критериям игры Хейзинги. Сущность культуры, по мнению этих мыслителей, составляют спонтанность и отсутствие прагматической установки. Из конкретных элементов такой культуры.складывается «элитарный» пласт культурного процесса, противостоящий натиску массовой культуры.
Игра рассматривается как важнейший феномен человеческого бытия в числе четырех других — смерти, труда, господства и любви — немецким философом Е. Финком. Игровое начало пронизывает всю человеческую жизнь и определяет способ понимания бытия. В отличие от Хейзинги Финк считает игру важнейшим способом реализации человеческой деятельности, не свойственной животному миру. Фантазия как способ оперирования воображаемым присуща только человеку. В игре, основанием которой служит фантазия, он реализует высокие духовные потенции. Так происходит возвышение человека над природой и рождение культуры.
Игровой принцип не раз будет использоваться исследователями при решении общетеоретических вопросов культуры, для анализа частных явлений культурной практики, ее различных форм, социальных феноменов и т. д. Например, при сравнении с игрой языка (идеи Ф. де Соссюра и Л. Витгенштейна), при обнаружении четырех типов игр в социальной семиотике (Р. Кайюа), при использовании игрового принципа в теории постмодернизма (Ж. Деррида).
В 20в., утверждает Хейзинга, происходит полная утрата игрового элемента, культура становится слишком серьезной, налицо все признаки упадка. Одним из таких признаков является «пуэрилизм» (ребячливость) современного западного общества, когда происходит смещение мнимой серьезности и неправильно понятой игры. Это с одной стороны бесконечная псевдосерьезная политическая возня (предвыборные компании, интриги, падения кабинетов и тд.), а с другой – распространение игр, которые перестают быть просто развлечением(профессиональный спорт).
Хейзинга отмечает, что отсутствие подлинной благородной игры деформирует личность, отвращает ее от разума. Происходит иррационализация культуры, поворот к культуре инстинкта. Игровая концепция Хейзинга, в определенной мере, дерзкая гипотеза гуманиста, который на собственном опыте знал страшную сущьность фашизма и пытался защитить личность в современном мире.
Э́рик Ле́ннард Берн (англ. Eric Lennard Berne, наст. имя: Леонард Бернстайн, 10 мая 1910 г., Монреаль, Канада — 15 июля 1970 г.) — американский психолог и психиатр. Известен, прежде всего, как разработчик трансакционного анализа. Развивая идеи психоанализа, общей теории и метода лечения нервных и психических заболеваний, Берн сосредоточил внимание на «трансакциях» (от англ. trans- — приставки, обозначающей движение от чего-то к чему-либо, и англ. action — «действие»), лежащих в основе межличностных отношений. Некоторые виды трансакций, имеющие в себе скрытую цель, он называет играми. Берн рассматривает три эго-состояния: Взрослый, Родитель и Ребёнок (которые не являются фрейдовскими Я, Сверх-Я и Оно). Вступая в контакт с окружающей средой, человек, по мнению Берна, всегда находится в одном из этих состояний.
Известно, что в различных обстоятельствах люди говорят по-разному. Молодой конторский служащий будет говорить одним тоном со своим начальником, другим тоном с женой, когда она просит его вынести мусор по возвращении со службы, и опять-таки другим тоном со своим трехлетним сыном, пролившим сливовый сок на его только что выглаженный костюм перед его уходом на службу. При этих различных переживаниях меняется не только тон его голоса: меняется выражение его лица, чувства, поступки и мысли.
Единица социального общения называется трансакцией. Если два или больше человек соберутся вместе, рано или поздно один из них заговорит или каким-то другим образом покажет, что замечает присутствие остальных. Это называется транзакционным стимулом. Другой человек что-нибудь скажет или сделает в ответ на стимул, и это называется транзакционной реакцией. Простой трансакционный анализ определяет, какое состояние Я породило трансакционный стимул, а какое - трансакционную реакцию.
Транзакционный анализ выявляет то обстоятельство, что в своих взаимоотношениях (трансакциях) с другими мы по большей части исполняем определенные неосознаваемые роли.
Для подробного рассмотрения вопроса о психологических типах личности, выделенных Э. Берном в своей работе уточним некоторые понятия, используемые автором:
Взрослый (по отношению к состоянию Я) -состояние психики, заинтересованное в объективном нахождении информации и оценках внешней действительности, а также телесных и психических процессов.
Игра -последовательность транзакций между двумя или большим числом людей, цель которой не совпадает с кажущейся (надувательство), которая апеллирует к слабостям обеих сторон (подвох) и которая завершается тем, что каждая сторона испытывает приятные или неприятные чувства (выигрыш).
Ребенок ( по отношению к состоянию Я) - состояние психики, воспроизводящее мысли, чувства и реакции, бывшие у индивида в раннем детстве (до шести лет).
Родитель (по отношению к состоянию Я) - по существу копируется с подлинных родителей или авторитетных личностей. Когда человек находится в родительском состоянии Я, он проявляет иногда попечительные и ласковые свойства своих подлинных родителей, а в других случаях - карательные установки, нечестность или предрассудки родителей.
Состояние Я -упорядоченная система чувств, мыслей и реакций, связанная с соответствующей упорядоченной системой способов поведения. Есть три вида состояний Я: Родитель, Взрослый и Ребенок.
огласно Берну, в общении друг другу противостоят все три компонента личности каждого из общающихся людей. Непосредственный акт межличностного взаимодействия (трансакция) может быть адресован любому из состояний партнера. Ответ может осуществляться в параллельном направлении (так называемая дополнительная трансакция). Например, один из партнеров выступает с позиций Родителя и ведет себя назидательно, директивно, адресуя свое обращение Ребенку другого; тот в свою очередь проявляет готовность принять такое обращение и реагирует с детской позиции, адресуя свой ответ Родителю. В этом случае общение протекает гармонично и удовлетворяет партнеров. Но возможна и так называемая перекрестная трансакция, когда ответ без учета источника и направления обращения осуществляется на ином уровне. Например, Взрослый одного из партнеров обращается к Взрослому другого с рациональным предложением, а тот избирает детскую реакцию, адресуемую Родителю партнера. При этом возникает дисгармония отношений, нарушается взаимопонимание, возрастает вероятность конфликта.
Исходя из этой модели, Берн разработал теорию "игр", под которыми понимаются неконструктивные формы общения. (Недопонимание этой идеи, а также поверхностная трактовка принципов сценарного анализа привели в нашей стране к издательскому курьезу. В аннотации к первому изданию "Игр" сказано: "В книге дано живое и доходчивое изложение деловых игр и сценариев, многие из которых близки каждому человеку".) Игры порождаются стремлением партнеров к достижению преимуществ за счет других участников общения. Берн и его сотрудники разработали обширную типологию игр, присвоив им броские, максимально доходчивые названия (есть, например, игра "Попался, сукин сын!"). В основе многих игр лежат "сценарии" - программы жизненного пути человека, заложенные в детстве под воздействием социальных факторов и воспитания. Эти сценарии содержатся в эго-состоянии Дитя, плохо осознаются и потому делают человека несвободным, психологически зависимым.
22. Методологический подход к изучению культуры К.Г.Юнга.
Методологическую роль в формировании биологической концепции национального характера и понимания бессознательных составляющих данной дефиниции оказали учение З.Фрейда и К. Юнга.
Фрейд выделяет три подсистемы в индивидуальной психике: «Оно» (бессознательное); «Я» (сознание, адаптирующее человека к социальной среде посредством уравновешивания, синтезирования неосознанных влечений и моральных требований общества); «сверх-Я» (своеобразная моральная цензура, в которой содержатся нормы, запреты, принятые личностью от общества). В психологической структуре личности ведущая роль принадлежит «Оно», в основе которого лежат биологические инстинкты и аффекты. «Оно» - это собой мир иррациональных реакций и импульсов, проистекающих из природного стремления человека к удовольствию. Содержание «Оно» определяют основополагающие аффекты, к ним относятся: Либидо — сексуальное влечение, Эрос — инстинкт жизни, Танатос — инстинкт смерти. По своей природе эти инстинкты врожденные и являются источниками психической энергии. Они лежат в основе мотивации поведения человека, его потребностей и интересов.
Другой источник разногласий между Фрейдом и Юнгом — отношение к сексуальности как к преобладающей силе в структуре личности. Фрейд трактовал либидо, в основном, как сексуальную энергию, а Юнг рассматривал его как диффузную творческую жизненную силу, проявляющуюся самыми различными путями — как, например, в религии или стремлении к власти. То есть, в понимании Юнга, энергия либидо концентрируется в различных потребностях — биологических или духовных — по мере того, как они возникают.
Юнг утверждал, что душа (в теории Юнга термин, аналогичный личности) состоит из трех отдельных, но взаимодействующих структур: эго, личного бессознательного и коллективного бессознательного
Дальнейшее развитие учения о бессознательном нашло отражение в работах К.Г.Юнга. Он выделяет два слоя бессознательного: личностное бессознательное (субъективно-психическое начало) и коллективное бессознательное (объективно-психологическое). «...Мы должны различать личное бессознательное и не- или сверхличное бессознательное. Последнее мы обозначаем также как коллективное бессознательное — именно потому, что оно отделено от личного и является абсолютно всеобщим». Личностное бессознательное -это поверхностный слой, и способом его существования выступают описанные Фрейдом комплексы. Юнг так дифференцирует личностное и коллективное бессознательное: «...бессознательное содержит как бы два слоя, а именно — личностный и коллективный. Личностный слой оканчивается самыми ранними детскими воспоминаниями; коллективное бессознательное, напротив, охватывает период, предшествующий детству, то есть то, что осталось от жизни предков. Содержанием коллективного бессознательного выступают архетипы–– это древнейшие, испокон веков наличествующие всеобщие образы. Архетипы представляют собой результат родовой жизни человека и его включения в социальную общность. «Универсальные прообразы, праформы поведения и мышления Юнг называет архетипами. Это система установок и реакций, которая незаметно определяет жизнь человека («Тем более эффективно, что незаметно» — отмечает Юнг). В сравнении с животными он максимально наделен сознанием.
Коллективное бессознательное слой более глубокий, чем личное бессознательное и включает весь психический опыт человечества. Оно выступает источником, прозрения поэтов, художников и ученых. На бессознательном уровне закладываются схемы мышления, установки, типичные реакции на окружающую среду, свойственные для людей определенной человеческой общности, прежде всего этнической и религиозной. Бессознательное является самоорганизующейся системой, в которой происходит постоянный обмен энергией между ее элементами. Архетипы проявляются в виде символических образов, мифов, сказок, тайных учений. По данным символам можно судить о бессознательных и самых древних пластах человеческой души. Юнг считает, что «мифы — в первую очередь психические явления, выражающие глубинную суть души... все по-настоящему ценное уже было высказано на самом прекрасном языке». Следовательно, через знакомство с мифологией, с устным народным творчеством можно приблизиться к пониманию состояния души человека, народа, этноса.
В отечественной литературе присутствуют попытки изучения национального характера через выделение ценностей, разделяемых русским народом на протяжении веков. Такой подход является обоснованным. Этносоциальные архетипы воспроизводят из поколения в поколение стереотипы, устойчивые стили поведения, особенности социального мироощущения, социального темперамента народа, специфику его адаптации. Их наличие обусловлено длительным существованием ведущих форм общежития, устойчивыми механизмами общественного признания, типичным характером взаимодействия между государствами и гражданами. Одновременно этносоциальные архетипы, воспроизводя стереотипизированные ментальные установки, влияют на функционирование культурной среды. В тот или иной исторический период в национальный характер неизбежно внедряются инокультурные образования, могут получить распространение, нередко довольно широкое, инновационные элементы. Однако компоненты смыслового ядра национального характера обладают большой устойчивостью, хотя и релаксируются временными и другими факторами.
Таким образом, в западной и отечественной культурологической науке не сложилось единого подхода к исследованию национального характера. В одних концептуальных подходах понятие национального характера определяется через особенности общих психологических черт, присущих данному национальному сообществу.(Фромм Э., А. Кардинер.)
В других концепциях акцент делается на анализ социокультурной среды, как определяющего компонента в формировании особенностей психики нации (А. Инкельс, Дж. Левисон).
Представители третьего направления, считают, что характер нации определяется характером элиты, которая выражает национальный характер, его сущность.
Часть исследователей пришли к выводу, что само понятие «национальный характер» является фикцией, беспочвенной гипотезой, лишенной реальной объективной основы, сугубо идеологической и потому ненаучной категорией, принципиально не верифицируемой, пригодной лишь для спекулятивных умозаключений. (Лернер, Харди).
Вместе с тем, понятие «национальный характер» имеет теоретико-методологическую и практическую ценность, хотя и ограниченную в силу больших методологических трудностей его эмпирического изучения и верификации полученных результатов. Несмотря на это в любой нации есть некие доминанты, которые позволяют говорить о национальном характере как объективном феномене народного бытия и требуются исследования данной проблемы.
Символами принято называть знаки, приметы, образы, содержащие указания на какую-либо вещь или событие. Этимологически понятие символа связано с греческим глаголом "соединять", "сталкивать", "сравнивать". Уже отсюда видно, что символ связывает сознание и его предмет. Символ, согласно Юнгу, выражает то, что мы лишь предчувствуем, но точно не знаем. В нем есть возможность развертывания содержания, путем домысливания, воображения, ассоциативных связей. Не следует смешивать символ и знак. Знак только обозначает известный предмет, его функция - служебная. Символ же обладает самоценностью, он есть органический элемент психической и духовной жизни. В качестве символов культуры выступают у Юнга духи, демоны, боги, идеи, законы, религиозные догматы и научные теории. Все пространство культуры заполнено символами.
Символ всегда к чему-то относится. К чему? Во-первых, к архетипам, лежащим в основании культуры. Во-вторых, к целям, действиям человека, вещам, которые его окружают. В-третьих, к другим символам.
Именно путем изучения символов Юнг приходит к выводу о единстве архетипических оснований всех культур. В мифах различных народов, сновидениях, детских рисунках, фантазиях и бредовых идеях шизофреников можно встретить одни и те же символы, например, крест, круг, золотой цветок и более сложные фигуры, которые повторяются вновь и вновь в различных контекстах. Освобождая эти широко распространенные культурные символы от личных и случайных ассоциаций, мы приближаемся к естественным архетипам, которые устойчивы, универсальны и формальны. В отличие от архетипов, символы - подвижны, конкретны, содержательны. Архетип можно уподобить системе силовых линий в насыщенном растворе. Благодаря особой конфигурации этих линий выпадающие из раствора кристаллы принимают именно эту, а не другую форму. Архетипы изначально присутствуют в сознании всех людей. Поэтому каждый человек способен создать свою символическую модель мира - в соответствии со своим жизненным опытом. И благодаря тем же архетипам люди, имеющие различный опыт и различные убеждения, способны понимать друг друга.
Юнг усматривает в работе любой психической функции - памяти, мышления, воображения - некоторую априорную архетипическую установку, которая инициирует процессы припоминания, мыслепорождения и образотворчества. Любой конкретный, сиюминутный образ наполняется содержанием на основе архетипической схемы. Существует много индивидуальных и национальных символических образов врага, друга, любви, власти, отцовства, материнства, жизни и смерти. И столь же много их реальных воплощений. Но за этими символами стоят некоторые общие прообразы - архетипы, которые также можно назвать "врожденными идеями" или "априорными формами сознания". Благодаря общим архетипам люди, вкладывающие разное содержание в понятия "счастья", "Бога", "любви" все-таки понимают друг друга. Даже спор между верующим и атеистом возможен лишь потому, что оба знают нечто общее о Боге.
Поскольку символы взаимно обозначают, дополняют и проясняют друг друга, вся проблематика духовной жизни в значительной степени сводится к соотношениям символов, которые могут быть художественными, политическими, мифологическими. Юнг выделял символы религиозные, которые относятся к силам и сущностям особенно могущественным: они могут оказать помощь, причинить вред, они величественны и прекрасны, поэтому их можно любить и преклоняться перед ними.
Символ - в особенности художественный или религиозный - независимо от того, что он символизирует, сам по себе является реалией культуры. Существует множество вещей за пределами человеческого видения и понимания, которые играют важную роль в нашей жизни и важны для поддержания социальных связей. Сознательное использование символов в политических и моральных целях нужно для того, чтобы влиять на общественные процессы. Но психика продуцирует символы также и спонтанно, в виде снов и фантазий. Индивидуальные символы важны для психоаналитика. Интимное личное общение тоже строится на основе взаимопонимания спонтанно возникающих символов. Понимание исторического события или поступка связано с проецированием на него какого-то символа. Символическое моделирование мира во многом заменяет человеку инстинкт.
Помимо способности собирать вокруг себя впечатления, мысли и наблюдения, архетипические символы обладают свойством, которое Юнг называет "нуминозностью". Нуминозность образов - это их способность вызывать живой эмоциональный отклик, "пленять, впечатлять, озарять и вдохновлять". Этим свойством обладают божественные образы и предметы. Они задевают внутреннее ядро личности, подобно тому, как бормашина задевает зубной нерв при сверлении зуба. Отсюда можно сделать вывод, что человека неудержимо влечет к нуминозному, божественному, что он постоянно ищет Бога, стремится к нему, хотя это его стремление не зависит от его сознательной воли. Человек скорее жертва, чем творец нуминозного. Упадок религии, отказ видеть в предметах и образах нечто священное и божественное, приводит к обесцвечиванию мира культуры, который для современного человека состоит, большей частью, из всякого рода информации, не несущей эмоциональной нагрузки. Это опустошение культуры приводит еще и к социальному хаосу, так как архетипы теперь уже не имеют общезначимой символической формы и могут пробиваться наружу в прямых действиях отдельных шизоидных личностей, которые становятся политическими лидерами и социально-значимыми фигурами.
С проблематикой символов связано понимание Юнгом художественного творчества. Творчество Юнг, в отличие от Фрейда, понимает не как изживание индивидуального невроза, детской психической травмы, а как поиск божества, к которому каждый идет своим путем, в соответствии с характером своей самости. В то же время самость формируется в непосредственной зависимости от содержания нуминозного образа Мудрого старца, Младенца Христа, Богоматери, Святого Духа.
Многие художники и писатели, набредя в своих творческих поисках на какой-то яркий нуминозный образ, были настолько им заворожены, что вся их последующая жизнь проходила под знаком этого образа. Человек чувствовал себя пророком, выразителем, глашатаем своего Бога.
Архетипичны образы мировых религий, личности политических демагогов, великие образы искусства и герои пошлых детективов. Когда человек через символ проникается значимостью архетипической идеи, он становится ее проводником - пророком, религиозным реформатором, вождем. Концентрация психики вокруг символической "сверхценной" идеи придает человеку мужество, целеустремленность, неподкупность. Но "затопление" сознания символическими образами нарушает психическое равновесие. Человек идентифицирующий себя с символом - это маньяк, вообразивший себя Богом, Наполеоном, Великим Инквизитором и т. п.
Символические образы являются, согласно Юнгу, соединительными звеньями между культурным наследием и опытом отдельной личности. Они служат матрицами познания. Помогая оформить и упорядочить впечатления, они создают перспективу развития личности, расставляя в "смысловые ниши" триумфы и несчастья, надежды и страхи, радости и горести. Архетипические символы обладают мощным психическим зарядом и ведут себя подобно демонам, вызывая спонтанные всплески эмоций и мыслей. Они взрывают спокойное течение жизни и направляют его в другое русло. В них проявляется власть бессознательного над сознанием. Сознание придает архетипам личностную форму, персонифицирует их. Они становятся живыми лицами, которых мы видим во сне и в искусстве. Они говорят и действуют. Персонификация автономных комплексов - характерная черта первобытной и детской психики. Дети и дикари проецируют свои новые и необычные впечатления на объект до тех пор, пока не научатся интегрировать их в сознание. Сам Юнг в детстве наблюдал в лицах во сне свою Тень, Самость, Великую Мать, Мудрого старика и даже дал им личные имена. Он прибегал к их совету в трудных ситуациях.
В учении Юнга о символах и архетипах проступает его тяготение к философскому реализму средневековых богословов и художественному романтизму. С. С. Аверинцев считает, что "существует возможность" рассматривать мировоззрение Юнга как типично художественное, не нашедшее адекватного выражения за отсутствием специальной одаренности. Сказать проще, если бы Юнг умел писать стихи или романы, ему, возможно, не понадобилась аналитическая психология. Символическую фигуру Целителя, спасающего человека и человечество от всех недугов и "потери души", Юнг сближает с фигурой Художника: оба они "говорят архетипами". А это значит, что они "подымают изображаемое из мира преходящего в мир вечный, свою личную судьбу возвышают до всечеловеческой судьбы". И медицина, и искусство возвращают человеку благотворные силы и дают возможность выдержать все беды.
Самость — наиболее важный архетип в теории Юнга. Самость представляет собой сердцевину личности, вокруг которой организованны все другие элементы.
Когда достигнута интеграция всех аспектов души, человек ощущает единство, гармонию и целостность. Таким образом, в понимании Юнга развитие самости — это главная цель человеческой жизни. Основным символом архетипа самости является мандала и её многочисленные разновидности (абстрактный круг, нимб святого, окно-розетка). По Юнгу, целостность и единство “Я”, символически выраженные в завершенности фигур, вроде мандалы, можно обнаружить в снах, фантазиях, мифах, в религиозном и мистическом опыте. Юнг полагал, что религия является великой силой, содействующей стремлению человека к целостности и полноте. В то же время, гармонизация всех частей души — сложный процесс. Истинной уравновешенности личностных структур, как считал он, достичь невозможно, по меньшей мере, к этому можно прийти не ранее среднего возраста. Более того, архетип Самости не реализуется до тех пор, пока не наступит интеграция и гармония всех аспектов души, сознательных и бессознательных. Поэтому достижение зрелого “Я” требует постоянства, настойчивости, интеллекта и большого жизненного опыта.
Наиболее известным вкладом Юнга в психологию считаются описанные им две основные направленности, или жизненные установки: экстраверсия и интроверсия.
Согласно теории Юнга, обе ориентации сосуществуют в человеке одновременно, но одна из них становится доминантной. В экстравертной установке проявляется направленность интереса к внешнему миру — другим людям и предметам. Экстраверт подвижен, разговорчив, быстро устанавливает отношения и привязанности, внешние факторы являются для него движущий силой. Интроверт, напротив, погружен во внутренний мир своих мыслей чувств и опыта. Он созерцателен, сдержан, стремится к уединению, склонен удалятся от объектов, его интерес сосредоточен на себе самом. Согласно Юнгу, в изолированном виде экстравертной и интровертной установки не существует. Обычно они присутствуют обе и находятся в оппозиции друг к другу: если одна проявляется как ведущая, другая выступает в качестве вспомогательной. Результатом комбинации ведущей и вспомогательной эго-ориентации являются личности, чьи модели поведения определены и предсказуемы.
Вскоре после того, как Юнг сформулировал концепцию экстраверсии и интроверсии, он пришел к выводу, что с помощью этой противоположных ориентаций невозможно достаточно полно объяснить все различия в отношении людей к миру. Поэтому он расширил свою типологию, включив в неё психологические функции. Четыре основные функции, выделенные им, — это мышление, ощущение, чувство и интуиция.
Мышление и чувство Юнг отнес к разряду рациональных функций, поскольку они позволяют образовывать суждения о жизненном опыте. Мыслящий тип судит о ценности тех или иных вещей, используя логику и аргументы. Противоположная мышлению функция — чувство — информирует нас о реальности на языке положительных или отрицательных эмоций
Вторую пару противоположных функций — ощущение и интуиция — Юнг назвал иррациональными, потому что они просто пассивно “схватывают”, регистрируют события во внешнем или во внутреннем мире, не оценивая их инее объясняя их значение. Ощущение представляет собой непосредственное, безоценочное реалистическое восприятие мира. Ощущающий тип особенно проницателен в отношении вкуса, запаха и прочих ощущений от стимулов из окружающего мира. Напротив, интуиция характеризуется сублиминальным и несознательным восприятием текущего опыта. Интуитивный тип полагается на предчувствия и догадки, схватывая суть жизненных событий. Юнг утверждал, что, когда ведущей функцией является ощущение, человек постигает реальность на языке явлений, как, если бы он фотографировал её. С другой стороны, когда ведущей функцией является интуиция, человек реагирует на несознательные образы, символы и скрытое значение переживаемого.
С точки зрения Юнга, человек постоянно приобретает новые умения, достигает новых целей, реализует себя всё более полно. Он придавал большое значение такой жизненной цели индивида, как “обретение самости”, являющейся результатом стремления всех компонентов личности к единству. Эта тема стремления к интеграции, гармонии и целостности в дальнейшем повторилась в экзистенциальной и гуманистической теориях личности.
Согласно Юнгу, конечная жизненная цель — это полная реализация “Я”, то есть становление единого, неповторимого и целостного индивида. Развитие каждого человека в этом направлении уникально, оно продолжается на протяжении всей жизни и включает в себя процесс, получивший название индивидуация. Говоря упрощенно, индивидуация — это динамичный и эволюционирующий процесс интеграции многих противодействующих внутриличностных сил и тенденций.
В своём конечном выражении индивидуация предполагает сознательную реализацию человеком своей уникальной психической реальности, полное развитие и выражение всех элементов личности. Архетип самости становится центром личности и уравновешивает многие противоположные качества, входящие в состав личности как единого главного целого. Благодаря этому, высвобождается энергия необходимая для продолжающегося личностного роста. Итог осуществления индивидуации, очень непросто достигаемый, Юнг назвал самореализацией. Он считал, что это конечная стадия развития личности доступна только способным и высокообразованным людям, имеющим достаточный для этого досуг. Из-за этих ограничений самореализация недоступна подавляющему большинству людей.
