Как в воду глядел!
Достаточно мне было дней через десять увидеть Григория Федотова в раздевалке стадиона «Локомотив», как я с первого же взгляда понял, что это незаурядный игрок. На тренировке он меня покорил, после игры я им бредил.
Дебютант ошеломил знатоков столичного футбола. Все подкупало в молодом форварде: пружинисто-припадающий бег, мощь, резвость, прыжок и завораживающая манера игры. Перед нами был талант, Шаляпин в футболе.
И он давал концерт за концертом.
Все, что делал Григорий Федотов на поле, было ново, неожиданно, самобытно. Безукоризненная корректность сочеталась с пламенным стремлением вперед, джентльменство - с результативностью. Его выступления стали приманкой для зрителей. Идешь, бывало, на стадион и ждешь - что еще нового покажет этот игрок?
Несколько раз «Спартак» имел счастье принимать Федотова в свои ряды. Его включали в состав для усиления команды в международных встречах. И он в одиночку порой решал судьбу исторических матчей.
Чего, например, стоил первый гол непобедимым баскам, забитый им так, что и сейчас не верится! Я уже рассказывал: мяч влетел в ворота с самой лицевой линии. Вот и верь после этого, что резаный удар, «сухой лист», изобретен в 50-х годах в Бразилии. На двадцать лет раньше им уже владел Григорий Федотов.
На Антверпенской рабочей Олимпиаде он обеспечил победу в турнире «Спартаку». В решающей встрече с командой Барселоны Григорий одного за другим обвел всех испанских защитников и протолкнул мяч в сетку. Мы победили 2:1. Через несколько дней в Париже с его помощью был завоеван Кубок Всемирной выставки.
«Этот виртуоз с лицом васнецовского Иванушки стал бы бесценным украшением любой сильнейшей профессиональной команды мира», - писала о Федотове французская газета.
В следующем, 1938 году Федотов был призван в армию и стал бессменным лидером команды ЦСКА. Под его предводительством она пять раз за семь лет обретала золотые медали чемпиона. Здесь он первым опробовал и блестяще осуществил тактику блуждающего форварда, был неподражаемым бомбардиром в завершающих стадиях атак до 1950 года включительно.
Многое видоизменял в советском футболе Григорий Федотов. Ни один тренер никогда не влиял так на класс игры, как этот рабочий парень из подмосковного текстильного городка.
В жизни футбольный герой был милым человеком. Он просто не придавал значения своей небывалой популярности. И позже, когда его имя стало в футболе нарицательным, Григорий Иванович оставался таким же простым, никому не навязывал своего мнения, больше слушал, чем говорил. Ни тени высокомерия. Только чуть заметная усмешка выдавала его отношение к тем, кто разглагольствовал о футболе, мало соли в нем скушав.
За Федотовым ходили толпы почитателей, репортеры пытались выведать у него рецепты успехов. Он со всеми был вежлив, терпелив и по обыкновению скромен. Природный ум, так щедро помогавший ему разбираться в тончайших нюансах игры, оказывал ему такую же услугу в жизни.
Федотов прожил всего сорок один год. За месяц до внезапной кончины московские болельщики видели последний незабываемый федотовский гол. Он забил его в игре ветеранов в Лужниках. Мяч, посланный могучим ударом, влетел под верхнюю штангу...
...Я жил в Москве уже месяц. Каждый день являлся в ненавистное здание, по иронии судьбы - в тот же самый кабинет, где меня допрашивал Рассыпнинский. Теперь там сидел другой следователь и задавал мне другие вопросы. Стали вызывать свидетелей, чьи показания были в делах. Никто, конечно, их не подтвердил. Неопровергнутыми остались только два «пункта обвинений»: что я в работе был склонен к диктаторству и что имел любимчиков. Все к черту начало рушиться, вся эта собранная Рассыпнинским чушь.
Братья тоже освободились, но в столицу с 58-й статьей путь был заказан: они оставались на поселении по месту отбывания срока. Не знаю, почему их не вызывали в Москву вместе со мной. Видимо, посчитали, что, так как я стоял во главе «дела», вполне достаточно доказательства моей невиновности.
В свой прошлый приезд в Москву, когда меня «похитил» Василий Сталин, я не смог повидаться с их семьями, чтобы узнать «северные» адреса и связаться с братьями. А сейчас сразу же написал им о своем срочном вызове к Лебедеву и, разумеется о том, что идет следствие. Просил не падать духом и ждать перемен.
«Перетерпеть» этот месяц ожидания было для них едва ли не мучительнее, чем провести годы в лагерях.
Когда все съехались в Москву, нас закружил водоворот событий - слишком много было текущих забот. Трудно поверить, но времени, чтобы спокойно предаться воспоминаниям, так и не нашлось. Хотя основное мы друг о друге знали.
Андрей вместе с Тикстоном попал в Норильск. Они встретили там Кнопову, заместителя председателя Всесоюзного комитета физкультуры, которая приложила очень много стараний, чтобы помочь следствию в «разоблачении» семьи Старостиных. Вполне допускаю, что по логике тех беззаконий именно ее усердие и привело к тому, что она в свою очередь была репрессирована.
В Норильске Андрей встретил и жену Косарева Марию Викторовну с дочкой. Они там пробыли вместе почти десять лет. Дочка выросла, вышла замуж за одного из политических заключенных. Последний раз мы встречались на посмертном 70-летии Косарева.
Петра сначала направили в Нижний Тагил на стройку металлургического завода. Затем его сделали инженером местной ГЭС, где он проработал четыре года. Затем перевели начальником ОКСа в Криволучье под Тулу на строительство цементного завода. Оттуда он и освободился.
Александр сперва был в Инте, но несколько раз писал заявления на имя Сталина с просьбой о пересмотре дела. И его в отместку заслали на Урал, в Соликамск, на лесоповал. Александру пришлось особенно тяжело.
И вот, наконец, мы все вновь вместе. Я хорошо помню тот первый семейный вечер. Все уже собрались, ждали только Андрея. Он появился неожиданно и прямо с порога произнес свою знаменитую фразу:
- Все проиграно, кроме чести.
Я понял: Старостины выстояли.
Тогда многие семьи распадались: ждать друг друга годами хватало сил не у всех жен и мужей. Наши, к счастью, уцелели. Думаю, благодаря тому, что очень высоко ставили у нас отношение к женщине. Шло это от бесконечного уважения к матери, простой крестьянке из семьи Сахаровых. Она пережила арест четырех сыновей и двух зятьев и дождалась нашего возвращения. Похоронили мы ее осенью 1956 года.
...Разбор нашего дела на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР продолжался часа два. Два часа, вместивших двенадцать лет жизни. Пожалуй, ни один документ я никогда не перечитывал столько раз, сколько выданную в тот день отпечатанную на маленьком бланке справку. Бумажка гласила: «Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 18 - 20 октября 1943 года в отношении Старостина Н. П. по только что открывшимся вновь обстоятельствам отменен и дело о нем в уголовном порядке производством прекращено. Председатель Военной коллегии Верховного суда Союза ССР полковник юстиции Борисоглебский. 9 марта 1955 года».
Нас разлучила осень 1943-го. Вернула к жизни весна 1955-го. Выдававший справку чиновник, наверное, совестливый человек, видимо, в порядке моральной компенсации, закончив канцелярские формальности, сообщил:
- Недавно на коллегии рассматривался вопрос о противозаконных действиях преступной группы, фабриковавшей «липовые дела». Федотов, Есаулов и Рассыпнинский приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.
У меня это сообщение почему-то не вызвало никаких эмоций...
Через некоторое время нас восстановили в партии. Каждого с момента его вступления: Андрея - с 1929 года, Александра - с 1939-го, Петра - с 1940-го, меня - с 1941-го.
Дальше началась история прозаическая - о конфискованном имуществе. Оно было пущено с торгов, но Мосгорфинотдел должен был возместить его стоимость. Встал вопрос об оценке проданного. У меня конфисковали несколько картин довольно известных художников, в том числе Степанова и Коровина. Помню, после того как я купил на аукционе в Ленинграде картину Степанова «Стадо» и привез ее в Москву, ко мне неожиданно пришла Екатерина Васильевна Гельцер, знаменитая балерина, которая коллекционировала произведения Степанова. Я не был специалистом в живописи, но у меня сработал рефлекс: раз Гельцер хочет купить, значит, продавать не надо. Потом, когда выяснилось, что конфискованные у меня ценности оказались рассортированными по квартирам работников НКВД, я сожалел, что не согласился на предложение Гельцер: лучше бы Степанов достался ей. Из неплохой коллекции тех лет удалось разыскать и вернуть лишь три картины. Они сейчас висят у меня дома.
Меня больше волнует другое. Имея возможность как начальник команды постоянно общаться с нынешними молодыми игроками, не перестаю удивляться: почему, кроме магнитофонных и видеокассет, их ничего не интересует? Говорю об этом не случайно. Хотя знатоков живописи в десятки раз меньше, чем знатоков футбола, я убежден: кругозор культурный и кругозор футбольный связаны неразрывно.
Однако я, кажется, немного увлекся «живописными» проблемами. Существовали куда более земные. Кем быть? Где работать?
Когда мы с братьями встретились в Москве, я с радостью обнаружил, что двенадцать «гулаговских» лет не сказались ни на их жизнелюбии, ни на стремлении к активной деятельности.
Издавна высшим «органом власти» в роду Старостиных был семейный совет. В долгих совместных раздумьях и сейчас решался вопрос о трудоустройстве. На правах старшего я посоветовал Александру попробовать себя на коммерческой ниве в спорте. Чувствовал: способности брата и его имя помогут освоиться на новом поприще. Вскоре Александр получил место заместителя начальника Центральной оптовой базы спорттоваров Министерства торговли РСФСР. Потом был назначен начальником и проработал в этой должности около 25 лет. Окончательно отойти от футбола было выше его сил. Несколько лет подряд он возглавлял Федерацию футбола РСФСР, принимал самое активное участие в футбольных делах России.
Андрей поступил на службу в Центральный совет общества «Спартак». Но постепенно начал активно сотрудничать в прессе, выступать с обозрениями и комментариями матчей и незаметно для себя окунулся в водоворот футбольных страстей. А потом, как часто бывает, вроде бы случайная встреча вывела его на иную футбольную орбиту. Написал «вроде бы», так как глубоко убежден: подобные встречи кажутся случайными лишь при поверхностном взгляде. В действительности они предопределены неумолимой логикой переплетенных судеб, прожитых лет и свершившихся событий... Впрочем, при пересказе даже из первых рук всегда возможны искажения и упущения. Вот что вспоминал сам Андрей:
«На одном из матчей я встретил Валентина Александровича Гранаткина, который тогда работал во вновь созданном Управлении футбола Союза спортивных обществ и организаций.
- Тебя просит зайти к нему Николай Николаевич Романов, - сказал мне Гранаткин, серьезностью тона подчеркивая определенный подтекст своего сообщения.
- Когда?
- Чем скорее, тем лучше, - пробурчал Валентин и добавил: - А то я один с ног сбился...
Николая Николаевича Романова я знал с 1940 года. Будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, он ездил руководителем нашей спортивной делегации в Болгарию. Много лет Николай Николаевич возглавлял руководство физической культурой и спортом в стране. Это был период, когда советские спортсмены вышли на широкую международную арену и жизнь ставила много новых, сложнейших, неожиданных вопросов, которые требовали ответственных и весомых решений. Романов глубоко вникал во все проблемы спорта, ничто не проходило мимо его внимания, под его непосредственным контролем, а нередко и участием разрабатывались тренировочные нагрузки, меры материального и морального поощрения и другие вопросы.
Человек высокой культуры, умный, инициативный, он требовал творческой активности и от своих подчиненных. Про таких руководителей говорят - человек на месте! Его жизнерадостность, деловитость сразу располагали к себе собеседника. Кроме всего, Николай Николаевич понимал и ценил юмор. Говоря современным языком науки, его биополе так благотворно действовало на собеседника, что неискренность в разговоре с ним исключалась, а желание сказать неправду даже в голову не приходило.
Я вошел в его кабинет с легкой душой, как будто и не было многолетнего перерыва во встрече, словно вчера напутствовал он меня, капитана сборной команды Москвы, на трудный матч.
С приветливой улыбкой, встав из-за стола и сделав несколько шагов навстречу, хозяин кабинета пожал мою руку и, как мне показалось, с пониманием происшедшего со мною негромко произнес:
- Появился...
Вопрос, как я и предполагал, сводился к предложению работать в Управлении футбола: «Надо помочь Гранаткину, играли же вместе»...
К удивлению Николая Николаевича, я отказался. Он попросил объяснить причины.
- Первая - это отсутствие диплома о высшем специальном образовании. Вторая - непокладистость характера: «служить бы рад, прислуживаться тошно»... Имею свою точку зрения по некоторым вопросам футбола, которая не всегда будет совпадать с вашими взглядами.
- Так мне это от своих помощников и нужно. Ведь вас трое заслуженных мастеров спорта - Гранаткин, Старостин, Мошкаркин, вам и карты в руки. Иди к Гранаткину и оформляйся.
С этого началось мое служение сборной команде СССР в третьей ипостаси - начальника команды».
Думаю, меня никто не упрекнет в родственных симпатиях, если я скажу, что Андрей был одной из популярнейших и наиболее авторитетных фигур в отечественном футболе. Счастливую жизнь в спорте прожил мой второй брат - любимец футбольных богов...
Может быть, слишком много Старостиных было в футболе и, как мы между собой шутили, еще для одного не хватало федерации? Меня часто спрашивают, почему самый младший из нас, Петр, отошел от футбола? Попробую ответить. Если говорить серьезно, то те, кому надо понять суть спорта и душу спортсмена, познать «колдовскую музыку ударов», выражение «отошел от футбола» воспринимают, очевидно, весьма относительно. Петр все годы продолжал жить интересами «Спартака». Но он остался верен выбранной профессии инженера. Был начальником технического управления Министерства нефтяной промышленности...
Рассказав о братьях, наверное, пора поведать и о себе. В то время существовало положение: людей восстанавливали в тех должностях, на которых они числились в момент ареста. Следовательно, выходило, что я опять буду председателем Московского городского совета общества «Спартак». Однако эту должность уже 8 лет занимал бывший инструктор горкома партии Кузин. Снять с работы одного человека только потому, что реабилитировали другого, - вряд ли это было справедливо. Поэтому мне предложили место начальника футбольной команды мастеров. Я вначале заупрямился. Но, поездив по соревнованиям и познакомившись с положением дел в тех видах, которые в довоенном «Спартаке» активно культивировались, а ныне находились в упадке: плавание, конный спорт, спортивные игры - я понял, что мне уже трудно будет восстановить их прежний уровень. Трезво оценив силы, решил, что полезнее сосредоточить свое внимание и возможности на футболе. И дал согласие. С тех пор ни разу за 35-летнюю, почти непрерывную службу на этом непростом посту не пожалел о своем решении.
Океан футбольных страстей выбрасывал меня на рифы стадионов сорока семи стран: двадцати семи - в Европе, девяти - в Азии, пяти - в Африке, пяти - в Южной Америке и в США. И везде я сразу же попадал в особый мир, где президенты, короли, чиновники, рабочие, артисты на 90 минут равны перед игрой. Футбол крушит барьеры недоверия и чопорности, открывает души людей и двери домов. Я бы мог поведать о своих встречах на спортивной орбите со множеством интереснейших людей; подробно рассказать о событиях, происходивших в «Спартаке», начиная с середины 50-х годов; о его триумфах и крушениях; о его лидерах и всеобщих кумирах; поделиться впечатлениями о крупнейших футбольных турнирах за последние 45 лет. Все они на моей памяти: девять чемпионатов мира, девять Олимпиад, восемь первенств Европы. Смею предположить - рассказ получился бы интересным, однако, надеюсь, читатель простит, если на сей раз мы обойдемся без этого повествования. Тем более что различные вариации на аналогичные темы не однажды появлялись из-под пера верных слуг футбола: игроков, тренеров, спортивных журналистов.
Но у каждой эпохи - свои приоритеты.
Сегодня - время перемен, время обновления, время действия, время надежд. А надежды всегда устремлены в будущее.
Какое оно? Вот об этом, - о том, что мешает нам вырваться из паутины разовых достижений, всерьез и надолго встать в ряд с ведущими футбольными державами, каким вообще быть или не быть нашему футболу, - и представляется мне необходимым поразмышлять. Ни на мгновение не забывая о первых причинах: отравленные корни многих бед и болезней уходят в толщу тех далеких, зловещих, безнравственных лет, о которых шел разговор на предыдущих страницах.
Задуматься о будущем, объективно оценивая настоящее и зная правду о прошлом, - единственная возможность сохранить связь времен.
НЕ УВЛЕЧЕНИЕ, А СМЫСЛ ЖИЗНИ
И раньше не раз приходилось высказывать свои соображения по поводу состояния дел в нашем футболе. В прессе и в беседах с тренерами, игроками, журналистами обсуждал насущные проблемы любимой игры. Особое удовольствие всегда получал и получаю от общения с бывшим многолетним редактором еженедельника «Футбол - хоккей» писателем Львом Ивановичем Филатовым, глубоко уважая его профессиональную честность, человеческую порядочность, истинную интеллигентность, немало почерпнул в многочасовых, порой за полночь, беседах с ним. Некоторые фрагменты наших совместных размышлений были опубликованы. Но прошедшее с тех пор время не сделало их менее актуальными. Поэтому, думаю, читатель поймет, если я позволю себе на последующих страницах вновь вернуться к проблемам, о которых уже писалось, но которые все еще по-прежнему ждут своего решения.
...С 1955 года и по сей день я - начальник команды московского «Спартака». Должность эта, смею заверить, такого рода, что не выберешь времени пойти в отпуск. Не для красного словца, а вполне точно могу сказать, что не брал отпуска лет пятьдесят. Так что ни эпическим настроением, ни значительным промежутком в занятиях не располагаю.
Однако положение дел в нашем футболе не настолько благополучно, чтобы с легкой совестью ограничиться работой с одной своей командой и тешить себя сознанием, что оказываешь ей посильную помощь.
В футбольной среде немало людей иронически относятся к прошлому. Они с апломбом и почему-то со множеством иностранных слов берутся утверждать, что футбол и в мировом масштабе, и у нас в стране во всех отношениях преобразился не раньше, чем вчера, и что все знания принадлежат им, они - вершители прогресса и чуть ли не с них все и началось.
Что тут скажешь? Изменения в самом деле разительные. Но наивно думать, что все они свершились в последние годы. Они происходили постепенно, на всем протяжении истории советского футбола. Смею думать, что мне это особенно хорошо заметно.
Футбол наш получил едва ли не все, о чем можно мечтать. Грандиозные стадионы, учебные базы, оснащенные по последнему слову спортивной науки, сеть детских школ, раскинувшуюся по просторам страны, сотрудничество ученых и врачей, участие во всех международных соревнованиях, поддержка со стороны партийных, советских, профсоюзных, комсомольских организаций. Футбол наш снаряжен, обеспечен, окружен заботой, обласкан. Миллионы людей посещают стадионы, а уж сколько их собирается возле телевизоров, кажется, точно не знает никто. Я побывал, повторяю, на стадионах многих стран и готов утверждать, что нигде не встречал такой благожелательной, справедливой публики, как у нас.
Еще двадцать с лишним лет назад я имел формальное право стать пенсионером, устраниться от футбольных дел. Если бы это случилось, сейчас я, по всей вероятности, выглядел бы ворчуном, повернутым в прошлое, и мои доводы, основанные на сравнениях, казались бы читателям, особенно молодым, наивными. Но я работаю, клуб - из числа ведущих, поставляет игроков в сборную СССР.
Само собой разумеется, кое-что из опыта 20-х и 30-х годов устарело. Я, например, застал времена, когда в командах не было тренеров и всем и всеми заправлял капитан. Сейчас это невозможно представить. Мне 23 года, я - правый крайний нападения, мне в радость играть, забивать голы, и тут вдруг меня выбирают капитаном. Прежний, Иван Артемьев, перешел в «Динамо», полагалось бы - по авторитету - принять капитанство нашему знаменитому форварду Павлу Канунникову, а он ни в какую. Следующая кандидатура - моя. А мы, спортсмены, надо не забывать, все работали; я заведовал финансовым отделом московского представительства Нижегородского губселькредитсоюза.
Обязанность забивать голы за мной осталась. Ни тренировок, ни матчей я, естественно, не пропускал. А как капитан я отныне должен был представительствовать в райкоме комсомола и в райисполкоме, вникать в нужды членов команды, хлопотать, чтобы их с работы отпускали на тренировки, вникать в семейные неурядицы, изыскивать способы помочь при материальных затруднениях.
Но самое деликатное дело - определять состав на матч. Все мы товарищи, на поле равны, сражаемся, выигрываем и проигрываем, общие радости и огорчения. Я же, один из них, во многом решаю, кому сегодня выходить, а кому в запас. В один миг все всплывает - честолюбие, обидчивость. Что могло выручить капитана? Только справедливость.
Позже капитанские обязанности перешли ко мне в сборных Москвы и СССР. Тут еще хлеще. Все - «звезды», каждый - представительная фигура, и единственно, чего хотят, - чести быть в составе. Честь была главной наградой. Прибавьте еще, что между москвичами и ленинградцами велось ревнивое соперничество: кого больше окажется в сборной. А я составляю список и везу его утверждать в совет физкультуры.
До сих пор, как будто это было вчера, помню, как набирался смелости заменить Михаила Бутусова во время матча в Турции. Шутка сказать - Бутусова! Он среди тогдашних «звезд» был «планетой» - центрфорвард, бомбардир, без которого никто сборную СССР и не мыслил!
Как это произошло? Играем в Анкаре, и ничего у нас не клеится. Бутусов был человек на язык острый, юмор у него простонародный, его словеса только что с ног не сбивали. И принялся он покрикивать. И на меня: «Капитан, чего молчком играешь!», и на судью (им был советский арбитр Владимир Васильев), и на Евгения Елисеева, хавбека, так что тот и бегать перестал, остановился. Совсем команда разладилась. Тут я не выдержал и заявил судье: «Бутусов заменяется!» И ему: «Михаил Павлович, прошу, иди успокойся!»
Другое памятное происшествие тоже в Турции, в Стамбуле. Прошло 12 минут (не удивляйтесь точности, такое не забывается), а счет 0:2. Валентин Гранаткин - вратарь хороший, но тут почему-то разволновался и пропустил пустяковые удары. Мне Бутусов кричит: «Капитан, чего смотришь, мы же продуем!» И я распорядился, чтобы в ворота встал Александр Бабкин. С той игры, кстати, харьковчанин Бабкин приобрел известность. Хорошо, что игру мы спасли - 2:2, могло все кончиться и по-другому...
Что и говорить, по нынешним временам - несуразное дело, чтобы на одного из игроков взваливать такую ответственность. Вижу, читатель улыбается: не команда, а вольница.
Должен все же заметить, что выборные капитаны были авторитетами, им повиновались; ошибется тот, кто вообразит, что при том «способе правления» царила анархия. Нет, и дисциплина была, и играли от души, сил не жалея, все решая на ходу, на поле, не дожидаясь подсказок во время перерыва.
Но главное, что мне хотелось бы сказать в связи с этим, что опыт, приобретенный на заре советского футбола, ценен и полезен мне до сегодняшнего дня. Как бы внешне ни менялся облик футбола, внутренняя его жизнь во многом остается неизменной. По-прежнему в футбол играют люди. И я знаю: чем ярче футбольная индивидуальность, тем труднее, сложнее человеческий характер. Умение повлиять на него остается вечно актуальным. Примем во внимание и то, что сложные характеры проявляются в пороховых условиях борьбы, конкуренции, неизбежных поражений, когда вырываются наружу эмоции. Капитан ли раньше, начальник команды и старший тренер сегодня одинаково должны уметь управлять отношениями в команде, ни на минуту не забывая, что имеют дело с живыми людьми, а не с безликими пронумерованными фигурками.
В большинстве команд начальники меняются еще чаще, чем тренеры, и уходят, не оставив о себе ровно никакой памяти. Словно их и не было. Говорю об этом не только с огорчением, но и с тревогой. Глубоко убежден, что в современных условиях наряду с квалифицированным тренером в командах совершенно необходим авторитетный, знающий, влиятельный начальник.
Не могу похвастаться, что коротко знаком с положением дел в других командах, чтобы определенно отозваться о коллегах. Думаю, что в свое время на месте был в должности начальника команды в московском «Динамо» Лев Яшин: он всецело предан футболу, знает его подноготную, уважителен и требователен к игрокам, личный его пример безукоризнен, и все это должно было влиять на нравственную сторону жизни его команды.
Так в чем же загадка «стажа»? Вопрос чрезвычайно серьезен, имеет значение для всего нашего футбола, поэтому попытаюсь на него ответить, опираясь на свой опыт.
Во-первых, да будет мне позволено сказать, что я почти досконально знаю футбол. «Почти» - это не дань приличию или скромности, а знак моего уважения к футбольному занятию, которое, как его ни постигай, то и дело подкидывает небывалые ситуации, конфликты, перед которыми сначала становишься в тупик, а потом, хочешь - не хочешь, ищешь выход. Так сложилась жизнь, что футбольную Волгу мне пришлось пройти от Валдая до Каспия. И не на теплоходе, а по-бурлацки, с бечевой.
Во-вторых, и тут опять приходится сказать, что так сложилась жизнь, мне смолоду довелось включиться в деятельность организаторского, административного плана и вести ее по сей день. Не знаю, может, были у меня для нее какие-то данные, но более всего учила и закаляла сама работа.
Представьте себе такую картину. Загородная база в Тарасовке. В шесть утра на футбольном поле появлялись трое: один из тренеров, Владимир Иванович Горохов, десятилетний мальчонка Сережа Сальников, живший неподалеку, впоследствии знаменитый нападающий, и ваш покорный слуга. До восьми мы трое в поте лица тренировались. Потом я отбывал в Москву на службу как ответственный секретарь московского общества «Спартак», в тот момент создававшегося. Было это летом 1934 года, я продолжал играть в команде мастеров, хотя и подумывал, что пора заканчивать, благо на мое место на правом краю с полным основанием претендовал Георгий Глазков. Какое-то время мне приходилось совмещать игру с хлопотной, но увлекавшей меня административной работой.
В этой связи не могу не упомянуть, что мне довелось еще раз пригодиться «Спартаку» на поле, в 1937 году, когда мы выезжали на рабочую Олимпиаду в Антверпен. И надо же было так случиться, что один за другим у нас стали выбывать основные игроки - Ал. Старостин, В. Семенов, В. Степанов, получавшие травмы. Просто злой рок какой-то, ничего подобного я никогда больше не наблюдал. Пришлось мне, руководителю делегации, разоблачаться и натягивать футболку. Кроме меня, мобилизован был гимнаст Михаил Дмитриев, которого определили правым хавбеком. В таком неожиданном составе мы провели полуфинал со сборной Каталонии (2:1) и финал с норвежцами (2:0). И выиграли турнир! Меня выручило то, что, работая в горсовете «Спартака», я продолжал поигрывать за команду «старичков» - были тогда такие. До сих пор горжусь, что был правым крайним в команде, где левым крайним играл молодой Григорий Федотов. Мы из Антверпена переехали в Париж и там вновь провели матч с той же сборной Каталонии, похожей на знаменитую команду басков, столь известную по турне в нашей стране. Победили - 2:0. То был мой последний матч.
Прошлым летом, в той же Тарасовке, я вышел размяться на поле. Спустя четверть часа доктор меня выпроводил, но я успел удостовериться, что мяч меня слушался, - техника, оказывается, не забывается и по прошествии многих-многих лет. Футбол, как видно, коренится не только в душе и памяти...
Иногда меня спрашивают, а не утомительна ли, не приелась ли такая, по сути дела, непрерывная, бесконечная служба? Наверное, утомительна. Но она вошла в плоть и кровь, я ее не мыслю как нагрузку. Футбол, начавшись с увлечения, стал даже не профессией, а чем-то большим: может быть - смыслом жизни. Поэтому, наверное, никакая организаторская, хозяйственная деятельность мне никогда не в тягость. Наоборот, она позволяет считать себя человеком небесполезным.
И наконец, в-третьих, выручает меня как начальника команды, что я в молодые годы окончил коммерческое училище братьев Мансфельд и по образованию финансист.
У нас неизвестно почему долгое время не принято было касаться финансовых вопросов. Их обходили, чуть ли не стыдились. А они между тем с большой достоверностью отражают игру команд и то, как с командами работают. Разве не показательно, что «Спартак», покрывая все расходы, перечисляет еще на свой накопительный фонд ежегодно по 200 - 250 тысяч рублей? Мы не только оплачиваем собственные нужды, но и оказываем поддержку хоккейной команде своего общества и команде второй лиги «Красная Пресня». Удается это потому, что на «Спартак» ходят.
Не собираюсь выставлять заслуги нашего клуба. Напротив, убежден, что спартаковцы могли, даже должны были, в большей мере оправдать надежды болельщиков: после чемпионата 1979 года мы сумели еще только раз - в 1987 году - выиграть золотые медали, хотя нам такое было по плечу чуть ли не в каждом сезоне. Но все же начиная с 1977 года, когда «Спартак» оказался в первой лиге (к этой истории я еще вернусь), и до нынешнего года у нашего клуба, как правило, есть что предложить зрителям.
