Субъективны. Переживания и мотивация

Из вундтовоких составляющих субъективного пе­реживания наиболее прямо презентирует мотивацию измерение удовольствия-неудовольствия. Если осве­жающий поток воздуха, изначально воспринимавший­ся с удовольствием, постепенно становится иеприят-ным, то это определяется не самим по себе темпера­турным воздействием, а потребностными механизмами регулирующими теплообмен, которые при помощи удовольствия-неудовольствия ставят субъекта в из­вестность о меняющемся мотивационном значеню-воздействия. Положение о том, что полезные, нужные с точки зрения потребностей воздействия и ситуации получают положительную окраску, а вредные—от­рицательную, в психологии эмоций признается с ред--ким согласием.

Из-за новизны вопроса трудно с определенностью и развернутой аргументацией.говорить о задейство­ванное™ в процессах выражения мотивации других составляющих и разновидностей субъективного пере­живания. Но, поскольку этот вопрос способен при­вести к важным изменениям в понимании мотивации, ниже, может быть 'без желательной системности, бу­дет обозначено несколько раскрывающих его мо­ментов.

Первый и самый главный тезис состоит в том, что непосредственным «предметом» мотивационных отно­шений, в частности отношений удовольствия-неудо­вольствия, могут служить не внешние воздействия и отражающие их познавательные образы, а специфи­ческие субъективные переживания. Иными словами, существуют и вмеют широкое распространение случаи, при которых мотивационное значение предметов и воздействий идентифицируется не по их познаватель­ным характеристикам, а по тому переживанию, ин­варианту или «мелодии» чувственного впечатления, которое ими вызывается.

Некоторые из такого рода случаев 'были отмечены В. Вундтом при анализе динамики чувств в пределах аффектов: «...Продолжительное чувство напряжения непременно вызывает все возрастающее чувство не­удовольствия,— обстоятельство, которое привело к смешению этих двух чувств. Напротив того, смена

чувств напряжения и разрешения вызывает чувство удовольствия, нередко очень интенсивное, как мы это видели, когда разубирали действие ритма и аффекты, вызванные волнением игры» (Т. 3. С. 257). Таким образом, 'при всем природном и познавательном раз­личии ожидание, 'чтение в сумерках и тяжелый, раз­говор могут получить отрицательное мотивационное значение на основе общей чувственной закономерно­сти, так же как специфический ритм, азартная игра и качание на качелях—положительное.

 

Понятно, что опосредствованность мотивационного распознавания объектов переживанием, отсутствие прямой привязанности этого процесса к сенсорно-перцептивным признакам делают его менее жестко детерминированным, зато более универсальным и гиб­ким; благодаря этому, например, в качестве мотива-ционно значимого может восприниматься не 'само по себе воздействие, а его специфическое 'отношение к опыту индивида. Так, в литературе, рассматривающей условия возникновения безусловного страха, наряду со специфическими воздействиями, такими, как боль, резкий звук, потеря опоры, обычно указываются еще «факторы» новизны, внезапности, необычности, ха­рактеризующие не стимуляцию, а ее отношение к прошлому опыту (Franus, 1967; Gray, 1971; Suomi, Harlow, 1976). В частности, пугать могут хорошо зна­комые 'стимулы в необычном сочетании: шимпанзе обнаруживает страх при виде макета человечьей или обезьяньей головы, анестезированного сородича, зна­комого служителя в одежде, тоже знакомой, другого служителя и т. л. (Hebb, 1955. Ch. 10). Согласно об­суждаемому тезису в действительности этими «фак­торами» являются конкретные субъективные пережи­вания новизны, знакомости, необычности, определен­ное сочетание которых 'собственно и выполняет роль непосредственного возбудителя страха.

В какой-то мере это 'подтверждается тем, что в другом сочетании или при других условиях эти же переживания могут возбудить совершенно иные, «высшие» эмоции. Д. Юм утверждал: «Никто никогда еще не был в состоянии определить, что такое остро­умие, и доказать, почему одному сочетанию мыслей должно быть дано это название, а другому должно быть в нем отказано. Дело решает вкус, и у нас нет другого мерила для суждений по этому поводу. Но что такое указанный вкус..? Очевидно, не что иное как ощущение удовольствия от истинного и ощущение неудовольствия от ложного остроумия, причем мы сами не в состоянии объяснить причины указанного удовольствия или неудовольствия» (1966. С. 427) Наши удовольствия-неудовольствия едва ли могут быть искушеннее нас в различении остроумия, им не­что должно в этом помогать. И хотя не только мы сами, но и специальные исследования (напр., Лук, 1968) не в состоянии раскрыть все 'секреты такой по-' мощи, их результаты не оставляют сомнения в том, что в ней задействованы переживания новизны, не­обычности, неожиданности и т. л. И. Кант определял смех как «аффект от внезапного превращения напря­женного ожидания в ничто» (1966. С. 352). Что, если не определенный инвариант динамики переживаний констатирован в этих словах? Ведь и внезапность, и напряжение, и ожидание, и даже ничто соответ­ствуют языку не столько объективных воздействий, сколько субъективных состояний.

Переживаниями опосредствованы и другие случаи возникновения мотивационного отношения к слож­ным, особенно многомодальным воздействиям и раз­вернутым во времени событиям. Все только что ска­занное об остроумии может быть повторено в отно­шении чувства прекрасного с тем отличием, что в его возникновении участие принимает несколько иной состав переживаний, в частности чувства гармонии, •пластики, созвучия, ритма, лада и т. п. Выше при­водились примеры сложнейшего.процесса взаимодей­ствия и слияния такого рода переживаний, сопровож­дающего эстетическое восприятие. Мотивация способ­на подключаться на любом этапе этого процесса, по­зитивно или негативно окрашивая как промежуточ­ные, так и конечные его итоги. И даже если некото­рые промежуточные чувственные продукты имеют уже сложившееся, фиксированное мотивациовное значе­ние, их сочетание способно привести к новому, воз­можно неповторимому мотивапионному значению все­го комплекса. По этой причине каждый случай на­слаждения красотой 'может отличаться чем-то особым и во всяком случае не должен представляться в виде

точки на шкале удовольствия гедонического прост­ранства.

ШИБАРШИНА

Сама 'возможность актуализации 'пристрастных переживаний средствами искусства, причем иногда в условиях смены модальности воздействий (особенно ярко—'в музыке), говорит о привязанности этих пе­реживаний к чему-то превращенному, оторванному от объективной.внешней оформленное™. Что делает шарж или карикатуру более выразительными, чем ре­алистическое изображение тела или лица? Не очи­щенное ли от сопутствующих помех акцентирование именно тех черт, которые в естественном выражении формируют специфический чувственный инвариант? И не являются ли эти инварианты, для которых шарж выступает в роли «сверхнормального» ключевого раз­дражителя (невероятно волевой подбородок, осиная талия и т. п.), в принципе теми же образованиями, которые помотают, например, ребенку понимать мо-тивационное значение приветливого взгляда или на­хмуренных бровей значительно раньше, чем он ста­новится способным осмысливать и рефлексировать язык мимики?

Особую разновидность взаимодействия мотиваци-онных отношений с другими компонентами поля субъективных переживаний составляют случаи воз­никновения эмоциональных реакций с условием уче­та контекста ситуации. Речь идет о распространен­ном, хотя явно недостаточно осмысленном феномене. Как правило, фрустрирует и вызывает, например, гнев не просто неуспех, недостигнутая цель, а не­предвосхищенный неуспех, что означает участие в возникновении этой реакции момента, привносимого из прошлого; возмущает или оскорбляет не просто презрительная ухмылка, а ухмылка, адресованная именно нам, к тому же, согласно Б. Спинозе, если мы не считаем, что в таком отношении к нам сами повинны. Кроме того, оценка мимического выраже­ния лица оказывается зависимой от наблюдаемого рядом лица: «Относительно нейтральное лицо кажет­ся грустным, когда предъявляется рядом с более ве­селым лицом, и веселым — рядом с более грустным лицом» (Russell, Fehr, 1987. Р. 223). Эмоции, кото­рые В. Вундт называл аффектами, часто возникают не на само по себе событие, а на определенное сте­чение связанных с ним обстоятельств.

Но если есть феномен, должен быть и лежащий в его основе процесс и механизм. Процесс взаимодей­ствия переживаний различного происхождения, их слияния в общее чувство, соответствующее целост­ной ситуации, по своим признакам отвечает тому чтобы быть задействованным в механизме, обеспечи-' вающем учет обстоятельств. Такой механизм спосо­бен формировать непосредственные субъективные впечатления неожиданного успеха, несправедливого упрека, неоправданного риска, легкомысленного ре­шения и других комплексных переживаний, способ­ных перерасти в выраженные эмоциональные реакции.

Участие ситуативных факторов в формировании мотивационных побуждений отчетливо демонстрирует также феномен градиента цели, означающий зависи­мость мотивационного отношения к ней от восприни­маемого расстояния до нее в «жизненном простран­стве» (Hull, 1938). Поле субъективных переживаний представляется вполне подходящим основанием для конкретно-психологических процессов, обеспечиваю­щих различное мотивационное отношение к одной и той же цели. Этот феномен обнаруживается также у животных (Hull, 1932), что позволяет распростра­нять тезис о возможной привязанности мотивацион­ных отношений к определенным гештальтам субъек­тивных переживаний также на дочеловеческую психику.

Действительно, что помогает, например, шимпан­зе из двух лотков, на каждом из которых находятся две стопки ломтиков шоколада (в количестве до 5), в 90% случаев правильно выбрать тот, на котором по сумме ломтиков шоколада оказывается больше (Rumbaugh а. о., 1987, 1988). Авторы, назвавшие этот феномен «суммацией», интерпретируют его как «по существу перцептивный процесс, посредством кото­рого пара отдельных объектов объединяется или сли­вается в единый перцепт» (1987. Р. 113). Однако в более подробном описании у животных нечто должно было образовать из четырех объектов два парных перцепта, произвести внутри каждого из них «сум-мацию» и сравнить результаты. Не говорит ли слоЖ-

ность этого процесса о том, что он не может проис­ходить на языке только стимульных характеристик;

операции объединения, суммации, сравнения предпо­лагают свой осуществляющий процесс и свой язык внутренней^активности, носителем которых является поле субъективных переживаний.

Возможно, что в качестве посредника между объ­ективными воздействиями и мотивацией пережива­ния проявляются и на еще более низких ступенях эволюционного развития психики. В этом отношении показательна известная неопределенность в некоторых случаях ключевых раздражителей инстинктивного поведения. Она проявляется, в частности, в предпо­чтении индивидом неестественных «сверхнормальных» раздражителей или в том, что в случае комплексного раздражителя отсутствие некоторого его компонента может быть компенсировано чрезмерной выражен­ностью другого. По поводу этих данных Н. Тинбер-ген писал: «Совершенно очевидно, что каждый из этих так называемых стимулов есть, по сути дела. ляется, например, в том, что при увеличении расстоя­ния между общающимися человек, чтобы компенси­ровать потерю интимности, начинает более часто и продолжительно заглядывать партнеру в глаза, при переходе разговора на личностную тему—в глаза для уменьшения общей интимности, смотрит реже может отступить шаг назад, несколько отвернуть го­лову или тело и т. п. Показательно, что такого рода тонкие регулятивные процессы обычно сознанием не контролируются, а когда его достигают, то в виде итогового переживания комфорта-дискомфорта, ори­ентируясь на которое человек предпринимает ком­пенсирующие действия. Здесь уместно вспомнить, что определенное расстояние («индивидуальную дистан­цию») сохраняют при внутривидовом общении и мно­гие виды животных (Дьюсбери, 1981. С. 116).

Итак, тезис о возможной опосредствованности возникновения мотивационных отношений пережива­ниями, которые перед тем, как актуализировать мо­тивацию, иногда проходят фазу сложного взаимодей­ствия и развития, иллюстрируется достаточно разно­образными примерами. И даже если интерпретация, данная отдельным примерам, была несколько натя­нута, в совокупности они, как представляется, этот тезис поддерживают.

Конечно, данный тезис не исчерпывает всей проб­лематики отношения между субъективными пережи­ваниями и мотивацией. Так, наряду с актуализацией переживаниями мотивации существует обратный про­цесс влияния мотивации через актуализированные эмоции на развитие переживаний. Вспомним, что со­гласно В. Вундту возникновение эмоции направляет развитие переживаний-чувств по определенному рус­лу, что отражено в его определении аффекта как формы течения чувств. Поскольку чувства способ­ствуют возникновению связанных с ними представ­лений, эмоции-аффекты, обеспечивая их развитие в определенном направлении, вместе с тем влияют на поток возникающих у человека образов и мыслей⁸.

⁸ «Испуг, удивление, сильная радость, гнев сходны в том, что все представления исчезают, кроме того одного, которое является носителем чувства и совершенно заполняет всю душу-...После первой задержки происходит наплыв множества пред­ставлений, которые находятся в связи с впечатлением, вызвав-

j(сожалению, возможность разработки данного во­проса при современном уровне развития психологии незначительна.

Особого выделения заслуживает вопрос об отно­шении цубъективных переживаний и феномена эмо­ционального переключения. При обсуждении этого феномена в данной работе неоднократно утвержда­лось, что эмоциональное переключение происходит по отражаемым познавательным связям. Но что пред­ставляет собой познавательная связь? Ведь она если и кажется понятным явлением, то только при поверх­ностном взгляде. Если мы видим человека, взявшего­ся за ручку двери, а затем открывающуюся перед ним дверь, то не только эти два события восприни­маются нами в качестве связанных, но и ряд других, не данных в восприятии: нам нетрудно представить, мени и повторений опытов. Что обеспечивает такое выявление, что сопоставляет изменчивые стимульные структуры и отыскивает в них устойчивый элемент соответствующий условному раздражителю? Рас-' сматривавшиеся выше многоступенчатые слияния пе­реживаний, вызываемых различными воздействиями в ситуации, по крайней мере могут служить для та­кого рода отыскания. Благодаря слиянию субъект получает возможность сравнивать не ряд разномо-дальных воздействий, а сводные непосредственно пе­реживаемые впечатления от целостной предшествую­щей подкреплению ситуации, в которых частные пе­реживания постепенно выделяют устойчивые и из­менчивые элементы. Возможно, что «связь», по кото­рой условный раздражитель приобретает мотивацк-онное значение от подкрепления,—это и есть скла­дывающийся комплекс их совместного, сливающегося переживания. Конечно, эти предположения чрези-гр-но спекулятивны; это можно оправдать тем, что в психологии остро ощущается необходимость в носи­телях такого рода связей и выявляющей их актив­ности.

В проблеме отношения переживаний и мотивации следует обозначить еще один неясный момент. Речь идет об интерпретации желаний, влечений, стремле­ний и других побуждающих переживаний, явно вы­ражающих мотивацию и тем не менее почти абсо­лютно игнорируемых в современных мотивационных концепциях, что не имеет оправданий и сказывается на полноте их психологического содержания.

Действительно, для полного субъективного выра­жения мотивации переживаний удовольствия-неудо­вольствия явно недостаточно. Они открывают субъ­екту необходимость, полезность или опасность, вред­ность отражаемых явлений, иначе говоря, их способ­ность служить или препятствовать удовлетворению потребностей. Но зачем еще может быть нужна та­кая оценка отражаемого содержания, если не для формирования субъективных побуждений к действи­ям по использованию полезного и избеганию вред­ного? Психология, 'никак не связывающая эмоцио­нальные оценки с желаниями, т. е. не предусматри­вающая способов, которыми эмоции могли бы определять действия субъекта, оставляет весьма су-

щественные пробелы в объяснении психической регу­ляции поведения. На вопрос: «Почему ребенок тя­нется к игрушке?»—она отвечает: «Из-за потребно­сти в ярких впечатлениях», не видя необходимости объяснить, откуда и как ребенок знает об этой по­требности.

Не имеет ли отношения к этому объяснению сле­дующее утверждение Б. Спинозы: «Мы стремимся способствовать совершению всего того, что, по наше­му воображению, ведет к удовольствию, и удалять или уничтожать все то, что, по нашему воображению, ему препятствует или ведет к неудовольствию» (1957. С. 478), т. е. не испытывает ли удовольствия ребенок, потрясая игрушкой, и не желает ли он до­тянуться до нее именно из-за того, что это удоволь­ствие предвкушает? Не в этих ли переживаниях за­дана потребность как вещь-для-него, а не как «гипо­тетический конструкт» психологии? И, главное, не должны ли такие конструкты предусматривать объ­яснение непосредственной субъективной данности, в частности того, что перед тем, как что-либо сделать (спрятаться от дождя, высказать свою точку зрения, выполнить долг и т. п.), у субъекта сначала возни­кает желание это сделать? Игнорирование в совре­менных концепциях такого универсального феномена, какое представляет собой желание, может быть объ­яснено только эпифеноменальной трактовкой психи­ческого.

Функциональная взаимосвязанность оценивающих и побуждающих переживаний, проявляющаяся в спо­собности удовольствия-неудовольствия порождать желания, а удовлетворения или неудовлетворения желания—удовольствие-неудовольствие, относится к несомненным феноменологическим фактам и отмеча­лась на протяжении практически всей истории пси­хологии (см. Грот, 1879—1880). Бесспорно также, что желания возникают в итоге развития выражен­ных.ситуативных эмоциональных реакций, таких как гнев, стыд, обида и т. п. Словом, они—одна из наи­более ярких, распространенных и функционально на­груженных разновидностей переживания, посредством которой на уровне психического отражения получает выражение мотивация. То обстоятельство, что про эту разновидность переживания известно очень мало, не может не сдерживать развития психологии моти­вации.

Можно отметить лишь то, что побуждающие пе­реживания проявляются в той зоне «образа мира» в которой отражается будущее. Желание— это всегда пристрастное отношение к отсутствующему, предвос­хищаемому. В обсуждении функций субъективного переживания была отмечена их способность отражать события с опережением, своего рода забеганием чув­ственного процесса вперед по отношению к моменту настоящего. Первые субъективные впечатления от знакомого события запускают чувственную «мело­дию» его дальнейшего развития, что позволяет ожи­дать именно тех, а не иных последующих впечатле­ний, удивляться, если они не.наступают, и др.: при виде разбегающегося прыгуна мы ожидаем, что в обозначенном месте он оторвется от земли, сгруппи­руется и т. д. Похоже, что желания проявляются именно в области таких забегающих вперед пережи­ваний. Поэтому в точном описании ребенок желает не конфету, а того, чтобы она оказалась во рту, не фак­та одобрения его действий, а именно ласкового при этом взгляда, специфической интонации, т. е. опре­деленного развития отсутствующих в настоящий мо­мент событий. В «образе мира» побуждающие пере­живания обозначают те зоны предвосхищаемого и возможного, которые должны перейти в зону настоя­щего и реального.

Поскольку в проблематике субъективных пережи­ваний и, в частности, их отношения к мотивации вопросов значительно больше, чем ответов, ее мож­но обозначить как важнейшую зону для перспектив­ного развития психологии мотивации, как ее буду­щее, в которо-м проблема психологических механиз­мов мотивации сможет быть совещена с большей оп­ределенностью, чем это сделано в данной, книге. Не углубляясь далее в эту непривычную для современ­ной психологии и поэтому воспринимающуюся, по-видимому, как повышенно-спекулятивную Проблема- 244

тику, перейдем к обобщающим выводам из проведен­ного в книге исследования.