Витгенштейн в своих «Философских исследованиях»* попытался приоткрыть завесу этой тайны. Он предположил, что философский поиск этих скрытых сущностей является совершенно безнадежным делом.
Взгляните на следующие лица.
* Русский перевод: Людвиг Витгенштейн. Философские работы. М., Гнозис, 1994, с. 75-319. - Примеч. пер.
Вы заметите между ними «семейное сходство». Все эти лица в какой-то мере похожи одно надругое. У некоторых — одинаковые острые подбородки. У некоторых — извилистые брови. Некоторые обладают большими ушами. Однако нет ни одной черты, которая была бы присуща всем лицам. Скорее, мы имеем здесьдело с пересекающимися рядами схода в, которые связывают все лица.
Витгенштейн предположил, что очень многие из наших понятий на самом деле представляют «семейное сходство» ряда понятий. Он иллюстрирует свою мысль на примере понятия «игра».
«Рассмотрим, например, процессы, которые мы называем «играми». Я имею в виду игры на доске, игры в карты, с мячом, борьбу и т.д. Что общего у них всех? Не говори «В них должно быть что-то общее, иначе их не называли бы «играми», но присмотрись, нет ли чего-нибудь общего для них всех. Ведь, глядя на них, ты не видишь чего-то общего, присущего им всем, но замечаешь подобия, родство и притом целый ряд таких общих черт. Как уже говорилось: не думай, а смотри! Присмотрись, например, к играм на доске с многообразным их родством. Затем перейди к играм в карты: ты находишь здесь много соответствий с первой группой игр Но многие общие черты исчезают, а другие появляются. Если теперь мы перейдем к играм в мяч, то много общего сохранится, но многое и исчезнет. Все ли они развлекательны? Сравни шахматы с игрой в крестики и нолики. Во всех ли
играх есть выигрыш и проигрыш, всегда ли присутствует элемент соревновательности между игроками? Подумай о пасьянсах. В играх с мячом есть победа и поражение. Но в игре ребенка, бросающего мяч в стену и ловящего его, этот признак отсутствует. Посмотри, какую роль играют искусство и везение. И как различны искусность в шахматах и в теннисе. А подумай о хороводах! Здесь, конечно, есть элемент развлекательности, но как много других характерных черт исчезает...
А результат этого рассмотрения таков: мы видим сложную сеть подобий, накладывающихся друг на друга и переплетающихся друг с другом, сходств в большом и малом. Я не могу охарактеризовать эти подобия лучше, чем назвав их «семейными сходствами», ибо также накладываются и переплетаются сходства, существующие у членов одной семьи: рост, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент и т.д., и т.п. И я скажу, что «игры» образуют семью».*
Оба — и О'Корки, и Фокс — предполагают, что должна существовать какая-то особенность, присущая всем произведениям искусства, — то свойство, которое и делает их именно произведениями искусства. Многие философы искусства принимают это предположение. Вот, например, Клив Белл:
«Либо все произведения изобразительного искусства должны обладать каким-то общим свойством, либо когда мы говорим о «произведениях искусства», мы произносим нечто невразумительное... Должно существовать какое-то качество, без которого произведение искусства немыслимо... Что это за качество?» (Clive Bell, «Significant Form», in Nigel Warburton (ed.), Philosophy: Basic Readings (London: Routledge, 1999), p. 373.)
Но почему мы считаем, что должна существовать такая особенность? Почему, если такой особенности не существует, говорить о «произведениях искусства» значит произносить нечто невразумительное? Быть может, искусство также является понятием о семейном сходстве. Возможно, суще-
* Там же, с. 110—111. — Примеч. пер.
ствуют только пересекающиеся ряды сходств между npoизведениями искусства, как это происходит с играми. Может быть, наша неспособность схватить неуловимую, скрытую сущность искусства обусловлена не нашим невежеством, а ошибочным предположением, с которого мы начали, — предположением о том, что такая сущность существует. С точки зрения Витгенштейна, ощущение того, что нам никак не удается уловить сущность искусства, вызвано нашим предположением о том, что наши обыденные объяснения не способны выразить эту сущность. Это предположение, по мнению Витгенштейна, ошибочно, ибо скрытая сущность искусства есть не более чем философская иллюзия.
Конечно, понятие семейного сходства Витгенштейна применимо не только к существительным «игра» и "искусство". Мы видели, что аналогичные затруднения порождаются вопросами «Что такое знание?», «Что такое мужество?» и «Что такое справедливость?». Те же самые затруднения могут возникать даже при определении простых домашних вещей.
Попробуйте, например, дать философское определение существительному «стул». Вы очень быстро обнаружите, что это далеко не так просто, как вам казалось. Существуют cтулья с четырьмя ножками, с тремя и даже с одной ножкой. Имеются стулья со спинкой и без спинки. Есть стулья с подлокотниками и без них. Некоторые стулья предназначены для того, чтобы на них сидеть, но не все (некоторые вещи могут использоваться в качестве стульев и называться стульям:, хотя они никогда не предназначались для этой цели: можно представить себе, например, углубление в камне, пригодно: для сидения, которое вполне можно назвать стулом). В то же время далеко не всякая вещь, постоянно используемая для сидения, является стулом (удобно лежащее бревно вполне может использоваться для этой цели). Так что же такое стул? Какое существенное «нечто» необходимо присуще стульям и только им одним? Возможно, не существует такого "нечто" и «стул» является понятием о семейном сходстве.
