Его отчаянные взоры
На край один наведены
Недвижно были.
Согласно словарю В.И.Даля, отчаянный человек, кому все нипочем, живущий очертя голову, решительный на все крайности; исступленный, т.е. одержимый. В Коране о таких сказано: “А если бы истина последовала за их страстями, тогда бы пришли в расстройство небо, и земля, и те, кто в них.” Сура 23, стих 73(71) в переводе И.Ю.Крачковского. Отчаянное дело, по тому же словарю В.И.Даля, — безнадежное, пропащее; крайнее и опасное, грозное. Подобный анализ информации по оглашению (фразы об отчаянных взорах Евгения) позволяет сделать доступной и информацию об умолчаниях поэмы — маниакальное стремление еврейства к ложной и опасной для человечества цели. Поэтому далее идет, как бы не связанное с предыдущей фразой, образное описание мощных и грозных, во многом разрушительных революционных процессов, идущих из “возмущенной глубины” и обычно провоцируемых в России посредством особой активности еврейства.
Словно горы,
Из возмущенной глубины
Вставали волны там и злились,
Там буря выла, там носились
Обломки...
И сразу после этого взывание Евгения к Богу по поводу опасности:
Боже, Боже! там —
Увы! близехонько к волнам
Согласно Словарю В.И.Даля, “в переносном значении волною зовут движущуюся в одну сторону громаду, толпу:
Народ волна волной валит.
Мирская молва, что морская волна.
Толпа волнуется — возмущается.”
В поэме слово “волны” наиболее употребительное из всех слов и используется в тексте тринадцать раз, причем с очень широким спектром самых различных характеристик: пустынные, новые, шумные, злобные, страшные, бурные, иные. Есть даже одно указание (во “Вступлении”) на некую “национальную” окраску волн.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра. [37]
Слово “национальный” взято в кавычки потому, что “в переводе с ирландского слово «финн» означает «тайное знание», и в ирландской мифо-эпической традиции — это герой, мудрец, провидец”[38], т.е. по существу либо жрец, либо знахарь (в зависимости от того, в чьих интересах он действует: всего общества или некого клана). Другими словами, если не нарушать целостности повествования на уровне второго смыслового ряда, то во “Вступлении” иносказательно речь идет о противостоянии знахарских толп, имеющих различные цели по отношению к толпам национальным.
В конце “Второй части” поэмы содержательная сторона слова “волны” раскрывается через глагольную рифму “толпились”:
Он узнал
И место, где потоп играл
Где волны хищные толпились
Бунтуя злобно вкруг него.
Действительно, толпа не способна на осмысленные действия: она может лишь злобно бунтовать. Далее — о причинах опасений Евгения. На уровне первого смыслового ряда — он боится того, что наводнение представляет угрозу Параше, ее матери и их жилищу.
Почти у самого залива —
Забор некрашеный да ива
И ветхий домик: там оне,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта...
На уровне второго смыслового ряда Параша — образ народов России. Тогда мечта еврейства (конечно неосознанная, поскольку все происходит во сне) — войти в эту семью, но не в качестве “богоизбранного”, а равноправного члена и, таким образом, соединиться с Парашей. А что мешает этому?
Во-первых, — “Ветхий домик”, который “Увы! близехонько к волнам”. Идеалистический атеизм “Ветхого Завета” к концу ХIХ столетия не только приблизился к народам России через первое издание Библии, но вскоре был ими и преодолен.
Во-вторых, — вдова. Для обыденного сознания это просто мать Параши. Раскрытие иносказания второго смыслового ряда находим во “Вступлении”.
Темнозелеными садами
Ее покрылись острова.
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
О том, что “осторова” — образ управленческой “элиты” говорилось выше. Слово “острова” не просто рифмуется со словом “вдова”. На уровне второго смыслового ряда вдова — образ монархического правления цивилизации Россия. Отсутствие имени у вдовы (в отличие от дочери) — по умолчанию указание на то, что всякая концептуально несамостоятельная форма управления государством — временная. И хотя о муже вдовы в “Медном Всаднике” ни слова, но образ этого “покойника”, остающегося за кадром, незримо присутствует. Если “вдова” — образ формы правления, то “муж вдовы” — образ господствующего класса — во все времена потенциального покойника. Об этом в 51 октаве “Домика в Коломне” вдова говорит прямо, после того как Параша приперла ее вопросом о “таинственном” исчезновении Мавруши:
Обедня кончилась; пришла Параша.
—“Что маменька?” — “Ах, Пашенька моя!
Маврушка...” — “Что, что с ней?”
— “Кухарка наша...
Опомниться досель не в силах я...
За зеркальцем... вся в мыле...” — “Воля ваша,
Мне право ничего понять нельзя;
Да где ж Мавруша?” — “Ах, она разбойник!
Она здесь брилась!.. Точно мой покойник!”
Еще раз напомним, что “Мавр” — псевдоним немецкого еврея Карла Маркса. В этом смысле “Мавруша” — своеобразный поэтический палец указующий на марксизм, как экспортную модификацию библейской концепции управления народами России, преодолевшими в своем подсознании к концу ХIХ века идеалистический библейский атеизм.
Палец указует точно (Ма-Вруша и разбойник), поскольку уже давно выявлено, что политэкономия марксизма была построена на вымышленных категориях, которые не поддаются практическому измерению в процессе хозяйственной деятельности общества. Таковыми являются «необходимое» и «прибавочное рабочее время», «простой» и «сложный труд», «необходимый» и «прибавочный продукт» и т.п., плюс к тому ошибка либо злоумышленная ложь К.Маркса в вопросе о «догме Смита».
Одно из афористичных определений социализма было дано Лениным: «Социализм — это учет и контроль». По отношению к политэкономии оно означает, что поскольку в практике хозяйственной деятельности измерения категорий политэкономической науки марксизма невозможны, то невозможны учет, контроль и, как следствие, невозможен ни социализм, ни переход к коммунизму на основе марксизма.
Иными словами, марксизм создает при его пропаганде правдоподобное описание процессов общественно-экономической деятельности и это описание принимается марксистами на веру без понимания, поскольку в здравом уме человек не способен связать вымышленные категории марксистского учения с реальностью жизни. При этом, столкнувшись с марксизмом, любой индивид может сделать два взаимоисключающих вывода:
· либо признать свое скудоумие и преклониться перед толкователями жизни на основе марксизма, предположив, что они преодолели то, чего не смог преодолеть он сам;
· либо признать, что сам он — в здравом уме, но тогда ему приходится признать, что содержательно марксизм — вздор, а те, кто толкует жизнь на его основе, представляют собой в совокупности с их психически ненормальной массовкой политических аферистов с глобальными претензиями.
В первом случае такой индивид может смело причислять себя к марксистам; во втором — к обществу людей со здравым рассудком. И при этом в первом случае общество будет некоторым образом жить, полагая, что власть, в том числе и финансово-экономическая, принадлежит толкователям жизни на основе марксизма; так будут думать и многие из толкователей; но реальная власть по-прежнему будет принадлежать тем, кто создал марксизм в качестве прикрытия для своей реальной вседозволенности по отношению к целым народам.
Во втором случае общество будет вынуждено создать антимарксистскую социологию, способную защитить его жизнь от поползновений хозяев марксизма к его эксплуатации в своих целях.
И в-третьих, тысячелетиями неразрешимый для еврейства вопрос:
Или во сне
Он это видит? иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка Рока над землей?
Ответ Пушкина краток и звучит как исторический приговор:
И он, как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может!
Другими словами, внешне Евгений “ на звере мраморном верхом”, а в действительности он околдован и прикован древнеегипетским знахарством, укрывшемся в колене левитовом, рабской необходимостью оставаться бездумной периферией библейского знахарства — самой древней и самой богатой мафии. Современные антисемиты, в большинстве своем также бездумные, ибо больше всего мучаются объяснениями особенной сплоченности еврейства и их завидного упорства в достижении поставленных целей. Весь секрет их сплоченности — в неосознанной концептуальной дисциплинированности. Противопоставить ей можно только осознанную концептуальную дисциплину общества в целом, тем более что альтернативная библейской — КОНЦЕПЦИЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, изложенная в современной лексике под названием “Мертвая вода”, уже существует. Предвидел ли такую возможность Пушкин? Судите сами:
Вкруг него
Вода и больше ничего!
Только после этих слов впервые появляется Тот, чьим именем названа поэма:
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Этими словами завершается Первая часть поэмы. Поскольку с “кумиром” нам предстоит встретиться еще не раз, мы прокомментируем его роль в повествовании по завершении всего исследования. А пока перейдем к оценке дальнейшего развития событий, описанию которых посвящена Часть вторая.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Одного яйца два раза не высидишь!
К.Прутков