К. У. К.О.Л.Ь.Н.И.К.
ПРОЛОГ
Раздался пронзительный скрип ржавых петель, и в камеру ворвался ослепительный луч света, который большую часть времени пробивался лишь а небольшом количестве сквозь прутья решетки на дверном окошке. Внутрь вошел спотыкаясь какой-то новоприбывший заключенный и,что-то напевая себе под нос направился к железной кушетке,стоявшей у дальней стены этого каземата.
-А ну стоять!- рявкнул стражник,конвоировавший его. - Руки!
Новоприбывший с кряхтеньем обернулся и подошел к стражнику, вытянув вперед руки, на которые были надеты стальные браслеты,соединенные короткой цепью, очевидно, для того, чтобы тот не мог причинить кому -нибудь вреда. Стражник вставил небольшой ключ в замочное отверстие браслетов,и те со звоном раскрылись, остались в руках конвоира..
-Приятного отдыха, господа!,-с кривой усмешкой на лице проговорил он.
Вновь заскрипели дверные петли, раздался глухой металлический удар, и луч света погас. В замке три раза провернулся ключ и наступила тишина, и лишь откуда то снаружи доносился стук падающих на голый камень капель воды. Я внимательно наблюдал за происходящим из угла камеры, развалившись на своем лежбище. Это нельзя было даже назвать кроватью, ибо она представляла собой державшуюся на цепях, прикрепленных к серой каменной стене, стальную решетчатую раму и накинутый на нее грязный рваный матрас. Свет не проникал в мой уютный угол, и я все это время оставался в тени. Кажется мой новый сосед до сих пор не заметил меня и продолжал стоять,тупо уставившись на дверь, которая держала здесь нас обоих. Как вы думаете, почему я сказал "мой НОВЫЙ сосед"? Всё очень просто - их казнили одного за другим, и весьма удивительно, что я сейчас вам все это рассказываю. Я внимательно рассмотрел сокамерника. Это был человек лет тридцати на вид. Отросшие по плечи черные волосы с проседью висели сосульками, ниспадали ему на лоб и глаза и мешали смотреть, отчего тот постоянно дергал головой, отбрасывая челку набок. В профиль, который высвечивался на фоне решетки, этот человек выглядел довольно хищно: слышно было,как с шумом выходил воздух из ноздрей горбатого носа, тонкие костлявые пальцы судорожно впились в решетку. Он был зол.
-Добрый вечер, дружище. Проходи, не стесняйся. Хотя, по правде говоря, я не знаю, вечер сейчас или утро.- прохрипел я из угла.
Сосед мой вздрогнул от неожиданности:
-Кто здесь?
Я так и знал! Он меня не заметил в полутьме.
-Кто? Я! Тебе не придется скучать здесь.- я откашлялся, ибо от долгого молчания голос мой совершенно охрип.- Да проходи же ты, не бойся меня! Если ты думаешь,что так тебя быстрее выпустят, то сильно ошибаешься.
Глаза человека сверкнули в мою сторону. Он неуверенно направился к моей кушетке, я привстал и опустил ноги на пол. Он остановился рядом со мной и устало взглянул мне в глаза,а я лишь улыбнулся и протянул ему руку:
-Добро пожаловать!
**********
Камера наша была двуместной. Не сказать,чтобы здесь было очень просторно,поскольку для таких преступников,которых сюда приводили время от времени, давление этих четырех, не сулящих ничего хорошего стен, было настоящим наказанием, и они быстро находили спасение в виде удавки,которая, кстати висела тут же на каком-то крюке, торчащем из потолка. Иногда им не приходилось этого сделать. Появлялся стражник с браслетами и заключенный исчезал навсегда. Из предметов мебели, как я уже говорил,здесь были две кровати, привинченные к стенам, а кроме них у дальней стены стоял круглый деревянный столик со стопкой пожелтевших листов бумаги и чернильницей. Если встать на этот столик,можно было дотянуться до решетчатого окошка почти под самым потолком, которое выходило прямо на эшафот. Сколько казней я видела за последнее время! Сначала мне это было безумно интересно, но потом, признаться, надоело наблюдать за болтающимися на веревке телами, корчащимися в предсмертной агонии. Впрочем, я чувствовал себя здесь довольно неплохо, можно сказать, мне даже нравилось такое положение вещей, и единственное, что меня огорчало - плохая кормёжка. Ну конечно же! Зачем кормить преступника, который не сегодня так завтра отправится на эшафот. Я пока туда не собирался и,думаю, за мной придут не скоро. Тюремные дни тянутся ужасно долго,если ты не способен найти себе какое-нибудь занятие. Я неоднократно слышал, как где-то в соседних камерах раздавались звериные крики сошедших с ума заключенных. Вот оно безделие! Вдобавок ко всему попадаются не совсем адекватные соседи, которые и убить могут,если им что-то не понравится. А еще эти холодные каменные стены грязно-серого цвета, да еще кое-где покрытые плесенью от сырости. Но мне не грозило ни безделие, ни сумасшествие, и даже смерть,наверно, пока не собиралась ко мне наведаться. А всё потому,что я.... А об этом ты узнаешь чуть позже.
ГЛАВА 1.КАЗЕМАТ.
Сокамерник мой спал, развалившись на своей койке,уже около двух с половиной часов. Он вздрагивал во сне временами и зябко кутался в свой затертый грязный плащ. Интересно, что же такое ему там снилось. Я сочувственно улыбнулся ему. Спящий со времени своего прибытия сюда так до сих и не перекинулся со мной ни единым словом. Я решил подождать его пробуждения- вдруг заговорит -а пока я решил не обращать на него внимания.
Я внимательно стал всматриваться в окошко на двери. Судя по всему, снаружи день склонился к вечеру, так как в коридорах зажглись фонари, висящие на стенах. Пламя внутри фонарей дрожало, а по коридорам начали бродить такие же дрожащие тени. Наверное, стражники делали вечерний обход. Сейчас зайдут и сюда. И действительно, только я об этом подумал, как у двери послышался стук железа по камню(у конвоиров носы сапог и каблуки были с железными подбойками- на себе испытал..бок и сейчас ноет временами) Повернулся ключ и фонарный свет ворвался в наш теперешний дом. Два стража стояли на пороге. У одного из них в руках была плеть, от одного вида которой меня даже передернуло, но я присмотрелся к нему и чуть не расхохотался в голос.По детскому еще лицу и глуповатому взгляду я заметил, что парнишка чувствует себя неуверенно в этом страшном месте,даже с плетью в руках. "Эге, да ведь он еще зеленый совсем,боится всего. Новенький,значит,ага"- подумал я. Второй страж был мне знаком. Старый матерый волк,который видел столько смертей,столько крови!-вот кого нужно было бояться здесь. Но я никогда не конфликтовал со здешним начальством,поэтому он не трогал меня,лишь едко подшучивая иногда надо мной,либо вообще не обращал внимания. Старый проорал в полумрак каземата:
- Сидите, собаки? Не соскучились? Эй,ты,клоун,-рявкнул он в мою сторону.-что там новенький? Я ответил самым развязным тоном,на который был способен. Мне не нравится,когда меня так называют!
-Чего-чего... Спит он,не видишь разве? Начальник,ты кого мне подселил? Я же с ним со скуки загнусь...
-Ээ,разговорился он мне тут! Молчи лучше,и для тебя петля найдется.
-Да подожди ты с петлёй. Я же знать хочу,может он прибьёт меня во сне.
-Тем лучше для тебя,не придется болтаться на веревке. Не представляешь,как надоели мне эти ваши мольбы о пощаде,а потом жалкие хрипы и конвульсии!
Он противно расхохотался и прошел наконец внутрь. Молодой следовал за ним по пятам и боязно озирался на спящего. Начальник подошел ко мне и потрепал по плечу,а затем,уже серьезно проговорил:
- Я состою начальником стражи в этой чертовой тюрьме уже тридцать лет. Ты можешь представить, сколько я здесь повидал. Быть может, я не меньше тебя хочу теперь вернуться домой. Я усмехнулся:
-Так оставь службу! Кто тебе мешает? Денег,я думаю,ты уже достаточно накопил на спокойную старость. Нет? Но насчет меня ты ошибаешься. Я прекрасно чувствую себя злесь и никуда не спешу. А ты, я вижу, хотел бы вернуться к родным....
Старик побледнел. На лбу его собрались грозные складки.
- Молчал бы ты... Нет у меня родных. Потому и сижу здесь... Эй, пойдем, еще не всех проверили.
Он резко встал и вытолкал своего ученика из камеры. Хлопнула дверь. Я услышал звук отдалявшихся шагов. В углу зашевелился спящий. Кровать под ним заскрипела, он повернулся на другой бок, но уже не засыпал,а в упор смотрел на меня из темноты опухшими глазами.
Человек проговорил заспанным голосом
: -Который час? Кто тут так орал? Я улыбнулся и ответил:
- Наконец-то ты заговорил. Я уж подумал, немого подселили. Если не ошибаюсь, сейчас,должно быть,полночь. А кричал.... Стражник приходил,проверял тебя. Ты настолько опасен?
Сосед мой задумался на минуту,потом присел на кушетке и спросил:
-Да ты разговорчив, брат. Кто ты вообще такой?? И харя у тебя такая довольная.... Кто ты??
Он не мог видеть целиком моего лица,и уж не знаю как догадался о моей"довольной харе",но видел он сейчас только мои губы и подбородок- остальная часть лица оставалась в тени. Его вопрос о том, кто я привел меня в некоторое замешательство. Этого я теперь сам не знал. Никто до этого не задавал подобных вопросов.
-Хм...кто я... А пожалуй зови меня Кукольник... Да... Наверное,так.
Человек нахмурился и забормотал
: -Кукольник..... Странное имя... Или прозвище..
Я рассмеялся из своего угла:
-Имя? Ха-ха-ха!! Да я давно утратил своё имя. Его позабыли все,кого я знал. А ты, наверное, знаешь,что человек без имени уже не человек. Так... Оболочка. Постой,а как же тебя звать?
-Вульф. Будем знакомы, стало быть.
-Весьма приятно..
-Странный ты какой-то, Кукольник. Но что самое странное- ты не похож на преступника..
-О,поверь,я страшный преступник, я убийца! По крайней мере меня им считают.
-О как...
-Да -да! Позволь узнать,что ты такого натворил?
Вульф как-то сразу стих, встал со своего лежака и стал прохаживаться по камере. Я не торопил его с ответом. Вообще я очень терпелив по своей натуре и хорошо понимаю людей, так что молчание Вульфа совсем меня не удивило.
Что было на душе этого человека? Я видел,что ему неприятно вспоминать о своих злодеяниях. Тем временем он мерил шагами камеру, разминая ноги, затекшие после сна. Где-то в самом чреве этой каменной крепости послышался душераздирающий крик. Видимо,молодому пришлось в эту ночь применить свой кнут. Один из заключенных сегодняшней ночью не вернется в камеру. Последнее время здесь учащались случаи ночных казней, которые проводились вне присутствия народа. Такие казни предназначались для особо опасных.. Иначе они не доходили до эшафота. Гневная толпа разрывала преступника на куски. Кто знает,может однажды ночью придут и за мной. Я неотрывно наблюдал за Вульфом, который всё время бубнил себе что-то под нос и ходил взад и вперед,как затравленный тигр в клетке. Признаюсь,со стороны это выглядело весьма забавно. Я не понимал лишь одного: какой смысл в раскаянии и подобном поведении, если тебя уже заперли и ты понимаешь,что дорога будет только одна -в петлю. И это путь можно лишь оттягивать, пускай недолго. Мне надоело молчать глядя на него:
-Да успокойся же наконец. Садись, -я указал ему на его кровать,-садись и просто скажи, как ты тут оказался...
-Да как ты не понимаешь! Я убийца и вор до мозга костей! Я убивал, чтобы добыть деньги, на которые я мог прокормить семью. Последней каплей было покушение на местного судью... Старый жирный удав... Ненавижу!! Вот тогда меня и поймали,и теперь у меня нет ни семьи, ни денег, ни свободы...
Вульф будто в изнеможении прислонился к холодной стене и затем медленно сполз на грязный пол, закрыв лицо руками. Он плакал. Этим я, конечно, был удивлен,что такой суровый человек вдруг ударился в слезы, но его можно было понять. Он плакал, как плачет ребенок у которого отняли любимую игрушку.
Вульф продолжил:
-Ты же ведь знаешь как тяжело простому народу сейчас. Они бунтуют! Они голодают! А какие налоги нынче ввел Консул!!! Он явно сумасшедший....
-Все мы немного сумасшедшие... Но я согласен с тобой.- сказал я и с ужасом осознал насколько им всем тяжело. Я то не из их слоя.. Мой собеседник, всхлипывая,г оворил:
-Я всю жизнь был порядочным гражданином...но нужда... Нуждаа... Ты слышал,там на свободе затевается восстание? Скоро этот кошмар закончится...
Я с сомнением обратился к Вульфу:
- И что же люди хотят предпринять? Разнесут ко всем чертям дворец Консула? Так их на расстояние пушечного выстрела не подпустят, если тот узнает о настроениях в обществе. Что еще? Подговорят другие сословия? Купцам это невыгодно, а богачи вас даже слушать не будут...
Вульф посмотрел в мою сторону:
- Да,ты прав,но иного выхода не остается.
-...я...я не знаю. Тебе во всяком случае уже ничего не придется делать.-я сделал кислую мину и взглянул на окошко под потолком.
Вульф закричал:
- Ты всё врешь! Откуда тебе знать..
. -Тише,тише.. Стража сбежится.
-Плевать я хотел на стражников! Все равно у меня один конец!
Я спокойно продолжал смотреть на решетчатое окошко. Забрезжил свет. Ночь клонилась к утру. А ведь удивительно быстро бежит время за разговорами. Из окошка потянуло свежестью,и все возможные осенние запахи ворвались в камеру. И еще пахло свободой. Впервые за три месяца проведенные здесь меня потянуло на поверхность. Я усмехнулся:
-Ну,знаешь, друг,ты как хочешь, а я возможно еще поживу. Там... Снаружи...
***********
Яркий солнечный свет ударил мне прямо в глаза, когда я чуть приоткрыл их после недолгого,но спокойного сна. Первым делом я взглянул на соседнюю койку. Вульф был на месте и крепко спал еще,отвернувшись лицом к стене и подложив руку под голову. Плащ его, весь измазанный грязью и украшенный пятнами крови, валялся рядом на полу. Я поднялся и шатаясь подошел к бочке с водой,которая,кстати, стояла у двери. Я нагнулся над бочкой и всмотрелся в своё отражение. Оттуда на меня взглянул потрепанный до неузнаваемости молодой человек с бледной кожей на лице.(неудивительно,я редко бываю на солнце). Три огромных уродливых шрама пересекали лицо от лба и заканчивались на остром подбородке,а впалые от недоедания щеки обросли густой черной щетиной. Оттуда, из глубины бочки на меня смотрел человек с выразительно-лукавыми,зелеными глазами,которые словно лучились каким-то гипнотическим светом. Не знаю от кого они мне достались, но мне нравились эти глаза, хотя если бы не они....
Я умылся чистой прохладной водой из бочки. Прохлада пробежала по всему телу, и быстро взбодрила меня. Оставалось ждать,когда принесут завтрак(если вообще принесут). Чаще всего нам приносили какую то странную жижу в металлических мисках и кусок невкусного черствого хлеба, но бывали случаи,что перепадало и со стола тюремного коменданта. Ха-ха, ну и сволочь же этот комендант Он по совместительству здесь еще и следователь, дознания проводит. Короче говоря, хреновый из него следователь получился. Он не узнал от меня ничего вразумительного, а только получил плевок в морду, за что и пострадал мой отбитый бок. Я пока что не знал, чем заняться, но как-нибудь скоротать время хотя бы до пробуждения Вульфа было необходимо. Встав на столик, стоявший у окна, я ухватился за решетку и чуть подтянулся. Здесь в стене, между камней была одна изрядная выемка, которой можно было воспользоваться как ступенькой,и, встав на нее, наблюдать, что происходило снаружи. Выемку эту я сильно увеличил носком своего сапога пока прибывал тут. Камень был древний и легко поддавался ударам и крошился, но это только снаружи. Разобрать стену или пробить в ней дыру насквозь никто бы не смог.
Всё та же унылая и монотонная картина ожидала меня за окном: огромный грязный двор с разбросанными ворохами сена, зловонный лужи с жужжащими над ними мухами; а вот и возвышение,с которого читают приговоры,рядом- еще одно с тремя зловещими виселицами. Смотреть особо не на что. Сбоку -стены, с другого- стены, и даже когда смотришь прямо, взгляд натыкается на серый камень. Благо, здесь они не такие высокие,и над стеной можно увидеть бок далекого города N, а за ним лес,с тарый, дремучий и бесконечно тянущийся к горизонту лес. Впервые за всё время я обратил свой взор на этот лес, обрядившийся в свой осенний пестрый сюртук. Я прямо отсюда слышал шум его листьев на ветру, видел, как кружатся они, спускаясь по спирали с высоты вековых исполинов. Какое это было очарование! Жаль только стена мешала насладиться этой картиной.
За спиной я услышал шорох- проснулся Вульф. Кажется,сегодня он был в хорошем расположении духа.
-Доброго утра, Кукольник!- поприветствовал он меня.- Что, на небо хочешь насмотреться перед смертью?
Он лукаво взглянул на меня и подмигнул.
-Ну гляди,гляди. Завтрак еще не приносили?
Я с серьезным лицом ответил ему:
-Нет пока. Вульф,а ты не считаешь,что подобное было бы глупо...?
-Чтоо??? Глупо приносить еду заключенным?? Ты в своем уме??
Я подавился смехом и чуть не свалился со своего возвышения.
-Да нет же! Глупо"любоваться небом перед смертью"!! Ведь все равно будет мало. Да,кстати,мне нет в этом нужды... Тише... Идет кто-то.
Заскрежетал проклятый замок,и внутрь вошли двое стражей с браслетами в руках. Внутри у меня мгновенно похолодело, и в мозгу молнией пронеслась мысль: "Что же это? Завтрака не будет?"
Один из вошедших проговорил низким голосом, причем в этом голосе, который почему-то стал меня раздражать,слышалась нескрываемая издевка:
- На прогулку. Подышите воздухом. Ха-ха, аппетит нагуляете...
"Ну и тварь... Нет, он,что,издеваться над нами решил? Смеется еще...",-безмолвно возмущался я,с откровенной ненавистью взглянув ему прямо в глаза, что, по правде говоря, не произвело впечатления на этого тупицу. Краем глаза я заметил, побагровел от злости мой бедный сосед, который,по-видимому, не умел контролировать свои эмоции, и я кивнул ему, мол не стОит,не обращай внимания. Вульф, кажется,понял меня и внешне смягчился.
-Ну! Ну чего встали! Пошевеливайтесь, и без вас, ублюдков, работы хватает.- пробасил стражник.
Я еле сдержался, чтобы не поставить его на место и молча подошел к тому, кто его сопровождал, вытянув руки вперед. На запястьях щелкнули браслеты, и я вновь ощутил этот неприятный холод, ползущий по всему телу, тот холод,который я впервые ощутил в тот день, когда меня арестовали. Ту же операцию проделали и с Вульфом. Нас вывели из камеры, и мы побрели вслед за тем наглым стражником, который теперь указывал нам путь наружу. Сзади нас появился неизвестно откуда еще один конвоир, так что их теперь было трое, и нас держали под хорошим надзором.
Коридоры.... Бесконечно длинные коридоры переходы, повсюду камень и железо. А еще эти тупые солдафоны со стеклянными глазами, будто их накачали морфием. Хотя черт их знает, может быть, всё именно так. Мне кажется, они бесконечно могут стоять и нести караул, при этом не дрогнув ни одной мышцей. Удивительные ребята! Но тупые, как часовой механизм,и безжалостные, как гильотина, о которой здесь почему-то забыли как о средстве наказания, либо это слишком гуманный для них путь, и они хотят побольше помучить преступника. Ну, что ж...
Мы еще около четверти часа петляли по коридорам и, наконец, стали спускаться куда- то вниз по крутым ступенькам. Сзади меня подгонял тот внезапно объявившийся сопровождающий, который всю дорогу тыкал мне в спину ручкой плети. Спустившись по ступеням мы увидели огромную толпу заключенных,которых согнали в подвал. Сначала я не сообразил, в чем дело,но потом вспомнил,что на прогулку их выводят именно через этот подвал, по подземному ходу и прямо на поверхность,во двор.
Ход этот был узкий, я стал наблюдать, как этих бедных замученных людей выводят по двое.
Дошла очередь и до нас с Вульфом. Я вошел первым, наклонив голову,чтобы не задеть земляной потолок тоннеля. Впереди забрезжил свет. Я всмотрелся и увидел только унылый клочок осеннего неба и черных птиц, парящих в нем. Мы прошли шагов пятьдесят вперед,и глубоко вдохнув свежий воздух, наполненный таким винегретом запахов, что у меня закружилась голова, и мы ступили на сырую липкую землю загона.
ГЛАВА 2. ОСКОЛОК СВОБОДЫ
Слабое, тусклое солнце еле пробивалось сквозь густые мрачные тучи, заволокшие небосклон. Где-то далеко на востоке небо было почти черным, отчего внутри вдруг возникло дурацкое необъяснимое чувство, что сейчас этот сгусток безобразия накроет весь мир и наступит конец, но туча проходила стороной. Вверху продолжало резвиться вороньё, противно и надоедливо каркая. Я с отвращением смотрел на этих черных горластых птиц и в глубине души откровенно завидовал им. Они были свободны, как никто из нас, находящихся здесь. И в каждом их крике я слышал сейчас насмешку, упреки и почувствовал себя несколько униженным.
Заключенные разбрелись по всему загону, разбившись на кучки. Отовсюду слышался непрекращающийся говор, перемешивающийся с отборной руганью. Некоторые боязно оглядывались на стены, по которым бродили стражники с заряженными арбалетами и временами тихо переговаривались друг с другом, тыкая длинными пальцами в сторону узников.
Раздался сухой щелчок, и мне под ноги упала трепыхающаяся ворона с арбалетным дротиком в груди. Внутри у меня дрогнуло, легкий испуг холодной змейкой пробежал по спине и тут же исчез. Ворона дергалась в конвульсиях, хлопая крыльями из последних, словно пытаясь улететь отсюда, лишь бы не умирать в этом страшном месте. Кровь из раны лилась на песок и перемешивалась с ним, превращаясь в серо-кровавую грязь. Вульф, шедший рядом со мной, вздрогнул от неожиданности и отвращения. Он остановился. Со стены донесся хриплый смех стражника, перезаряжающего арбалет и нагло глядевшего в нашу сторону. Хорошее развлечение нашел, ничего не скажешь!
Я демонстративно покрутил пальцем у виска и с силой наступил на шею трепыхавшейся под ногами птице, которая тут же затихла навсегда.
Двор не был совершенно пустым: под самыми стенами здесь стояли полугнилые деревянные скамьи, вросшие уже в землю и стоявшие рядом вековые клены с золотистыми кронами. Да... Жизнь теплилась даже здесь. Под ногами у нас шуршала недавно опавшая листва, из- под которой виднелась старая, давно сгнившая. Но этот запах! Я так люблю, как пахнут эти перепревшие листья! Я будто бы на мгновение переношусь к себе домой, я имею в виду туда, где нет этих ненавистных стен.
Вульф шел рядом, заложив руки за спину, и молчал. Похоже, он сильно о чем-то задумался, судя по выражению его глаз, опущенных к земле. Я тоже молчал и не мешал ему. Так в полном молчании мы прошли к одной из скамеек, которая жалобно скрипнула под нами старыми досками. Я прикрыл глаза и подставил бледное лицо солнцу, выглянувшему из-за туч на какое-то время, и ощутил на щеках его несмелое, слабое тепло, наверное, последнее тепло, которое оно могло отдать. Листья кленов зазолотились под лучами солнечного света, и я,глядя из-под полуприкрытых век, наблюдал крона дерева переливается буйными огненными цветами. Глядя на это,я кажется,позабыл бы обо всем,но вездесущий гомон человеческих голосов долетал даже сюда и мешал мне расслабиться. Вульф наконец поднял голову стал всматриваться в лица узников, бродящих по двору. Глаза его бегали от одного к другому,но будто не находили для себя ничего интересного. Все присутствующие здесь были для него одинаковыми на лицо кровожадными убийцами, похотливыми растлителями и жуликами. Может быть, у каждого здесь была своя история, которая оправдывала бы его пребывание здесь, но, увы, нам не дано этого знать.
Вдруг Вульф стал особенно внимательно вглядываться в угол двора, жмурясь от яркого солнца, которое мешало ему смотреть, так, что он даже привстал от любопытства и спросил, указывая на съёжившуюся темную фигурку в тени,и спросил:
-А это кто, или что такое там? От кого прячется?
Я прищурился и горькая улыбка расползлась по моему лицу:
-Это священник Иероним. Неудивительно, что ты не узнал его. Теперь он довольно жалок на вид, да и вообще превратился в уродливое и смешное создание, не заслуживающее ничего, кроме жалости... Но свеча в его комнате еще не погасла....
Вульф вопросительно взглянул на меня:
-Что это значит?
-А...да нет… Это я так..
Черная фигурка в углу двора зашевелилась и, стараясь находиться в тени, двинулась в нашу сторону. Когда она приблизилась,я разглядел сгорбленного седого старика с трясущейся головой, на которую был надвинут капюшон, и поэтому видна была одна только нижняя часть лица с постоянно что-то шепчущими тонкими сухими губами. Длинное одеяние,похожее на плащ, но теперь превратившееся в сплошные грязные лохмотья, волочилось за ним по земле, и на которые он постоянно наступал и спотыкался. Я шепнул Вульфу:
-Таким он не был раньше. Иероним был толще, наверное, чем наш Консул. Бедняга.... Оголодал тут совсем. Да говорят, что здесь он совсем спятил, ходит и бормочет себе под нос день и ночь. Его, вроде, даже в одиночную камеру поселили. Вот, видишь, и сейчас разговаривает..
- Но священник.... Как он здесь очутился?
-А ты еще не догадался? Жадность... Жадность его погубила. Слишком богат был, и это не понравилось властям.
-Теперь понял. - пробурчал мой спутник.
Тем временем фигура в грязном балахоне приблизилась к нам. Иероним почему-то все время глядел из-под капюшона на небо и прикрывался рукой, словно пытаясь защититься от чего-то. Он подошел к нам и остановился в молчании. То ли он нас просто не замечал, то ли не хотел замечать, то ли задремал, я не знаю,
но это тягостное молчание продолжалось минут десять,в течение которых я весь извелся. Первый не выдержал Вульф и рыкнул на священника:
- Чего тебе здесь нужно, старик? Проваливай отсюда, или хотя бы не молчи!
Старик вздрогнул,но голоса не подал,только лишь бормотание под капюшоном усилилось. В этот момент из-за тучи в очередной раз пробилось солнце и залило светом весь двор. Тело старика дернулось, словно в предсмертной конвульсии,и он истерически взвизгнул, со всех ног бросившись прочь от нас, ища какую-нибудь тень.
- Огонь... Больно... Жжётся. Уберите его! Я горююю!!!- в сумасшедшем бреду рыдал Иероним, скрывшийся в черной дыре подземного хода в тюрьму под конвоем здорового стражника.
Затем я сказал куда-то в воздух, не обращаясь ни к кому:
- Эх, и за что ему все это... А ведь добрый был малый, но...жадность...жадность-порок.
Я взглянул на солнце, клонившееся к полудню. В желудке громко урчало, и сейчас нас, наверное погонят обратно в клетки, чтоб накормить каким-нибудь дерьмом и с чистой совестью отправиться по делам. Голос Вульфа ворвался мне в уши:
- Зовут... Пора обратно.
-Да, друг мой, пора назад, как бы ни хотелось покидать этот кусочек свободы, которым нас иногда дразнят. Пусть дразнят, а я бы сидел здесь вечно. Из подземного хода, по которому мы сюда добрались, показался конвой из нескольких стражников. Среди них я разглядел того молодого,который приходил ко мне вместе с начальником. Было в этом юноше что-то, чего я не мог объяснить самому себе, но резко отличающее его от других обитателей. Ну никак он не вписывался в окружающую действительность, суровую и жестокую. Я видел его почти насквозь, и мучился вопросом: по чьей злой воле здесь оказался этот парнишка с добрыми ясными глазами, невинной улыбкой и детским глуповатым лицом...
Я в последний раз окинул взглядом двор,стены, людей, закованных в железные браслеты, тихое спокойное небо,и мы,поднявшись со скрипучей скамьи, побрели к зияющей пасти нашей темницы.
********
- Ну вот, теперь ты имеешь представление о здешней еде. Вполне сносно, если привыкнуть.- сказал я Вульфу, посмеиваясь и потирая загрубевшие руки.
Тот сидел, склонив голову к железной миске, и ожесточенно отплевывался.
- Тьфу,какая мерзость... Я лучше сдохну от голода, чем еще раз притронусь к этому!- заорал он и с силой швырнул миску с мутной жижей в стену, по которой тотчас расползлось темное пятно.
- Ну зачем же так резко? -подбадривал я,смеясь и не смотря на взбесившегося соседа, чертил на стене пальцем какие-то невидимые знаки.- Через пару недель эта еда покажется тебе деликатесом, уж поверь мне.- и уже себе под нос.-...так... Мне нужен карандаш.
Вульф что-то недовольно бубнил в своем углу. Честно, временами меня сильно забавляло это бурчание напротив и вызывало у меня такую улыбку, которая,кажется вызывала недоумение моего сокамерника. Но он не задавал мне лишних вопросов и просто отворачивался к стене и замолкал. На лице его, в его глазах постоянно виден был какой-то вопрос, который я готов был услышать и наверное, даже ответить. Вульф мучился изнутри этим неизвестным, но угадываемым вопросом, и я это видел. "Придет время,и ты всё узнаеш. Я чувствую, тебе здесь недолго осталось. А моя свеча еще не погасла..."- думал я,погружаясь в невеселые думы о прошедшем,о будущем.
Не задумывался я лишь о настоящем- такое настоящее было мне заранее известно,я предугадал его давно,но почему не попытался его изменить... Не знаю…
Я искоса взглянул на Вульфа. Тот сидел на своей койке,прислонившись спиной к стене, и сладко дремал,а можеть быть,уже спал,чему-то радостно улыбаясь. На его морщинистой щеке влажно блеснула скупая слеза,медленно стекавшая к подбородку и оставлявшая за собой извилистую соленую дорожку. Дорожку грусти. Дорожку одиночества. Дорожку потерянной свободы...
ГЛАВА 3.ПРИОТКРОЕТСЯ ДВЕРЬ
Так прошла неделя, немного унылая, однообразная, мучительно тянущаяся,но дающая массу времени на раздумья. Все это время я очень мало разговаривал с Вульфом, который тоже стал странно молчаливым, грустным. Депрессия поглотила его с ног до головы, и он утонул в ней, даже не попытавшись спастись, выбраться на поверхность. Прогулки наши проходили по отдельности. Он молчал, и лишь иногда спрашивал что-нибудь совсем незначительное. Я все время ждал от него чего-то такого, что могло бы уничтожить ту пропасть,которая возникла между нами. Но этого не происходило. Честно, я совсем не понимал,что происходит во всей тюрьме. Даже стражники ходили как в воду опущенные, и даже не хамили заключенным. За всю неделю не было ни одной казни, что было еще более странно, ведь эшафот никогда не пустовал дольше двух дней. Расстройство, беспорядок и безмолвие пришли в этот мрачный храм скорби. Снаружи плакала осень. Я никогда не видел такой осени, правда мне кто-то рассказывал, будто я родился именно такой осенью. Вот и сейчас, спустя двадцать с лишним лет, я имел возможность полюбоваться ею. Но я смог бы оценить всю ее красоту,ее романтику лишь вне этих стен. Они мешали сделать это в полной мере. Там,по ту сторону стен, глубокого рва, осень веет смертью, гниением, но таким ароматным и приятным, что хочется раствориться в этом воздухе,в этом призрачно-сером небосклоне, взлететь, сложить крылья и упасть, и разбиться на тысячи мелких осколков о смрадную, пахнущую гниющей плотью людей вперемешку с запахом прелых листьев, черную землю.
А здесь,в большой темной коробке из-под детских игрушек, доверху набитой куклами, смерть остается смертью, и ничем более. Здесь не хочется умирать, и куклы, которых день ото дня вынимают из этой коробки, безмолвно кричат, но даже не пытаются сопротивляться ради своего спасения,ради "ароматной и сладкой” смерти. В их пустых, жалобных, но умных глазах еще горит человеческий огонь, но тело уже превратилось в тряпку с пришитыми к ней пуговицами,и они не в силах уже владеть им. Зато ими владеет нечто другое. У них есть кукловод(это не я!) с ниточками на пальцах и большими ножницами под рукой. До поры до времени он забавляется, дергает за тонкие прозрачные ниточки, а куклы лениво, громко крича где-то внутри себя и возмущаясь, но всё же играют свои роли. Но когда кукловоду они надоедают, а это происходит очень часто,то он берет в руку, свои ножницы и просто перерезает нить, и кукла, опадает на пол бесформенной грудой тряпок, глядя на хозяина добрыми,но укоряющими глазами. О, сколько в них боли! Но ни одной слезинки... Куклы не могут плакать.
Говоря об этих несчастных, я не отношу себя к их числу. Почему? Это я объясню позднее. Скажу лишь то, что каждый из нас может стать кукловодом с ножницами в той или иной мере. Совершенно неважно как и чем это будет выражаться- суть от этого не меняется.
Сегодняшнее утро начиналось как обычно. Да и что, собственно могло здесь поменяться? Я проснулся в обычное время, Вульф как обычно лежал,отвернувшись к стене, по-обычному из окошка веяло холодом, и все также одиноко болталась на потолке удавка(надо бы ее снять),словно ожидая следующего добровольца. После того, как проснулся,я еще лежал некоторое время неподвижно, глядя в потолок. Мне не хотелось подниматься и идти на прогулку. Это уже порядком надоело мне,и я стал ждать утреннего обхода. Утреннюю тишину нарушил лязг замков, разносившийся по всей тюрьме, возгласы стражников и жалобные голоса бедных узников. Через несколько минут зашевелился на койке мой сосед. Он открыл глаза,поморгал ими и тупо уставился на меня, затем вздрогнул и вскочил на ноги,но тут же осел назад,пошатнувшись на подогнувшихся ногах. У него был нездоровый вид,похоже он сумел подхватить здесь какую-нибудь заразу. Чума в этот год бушевала страшно,и городское кладбище,как я помню,заметно расширило свои границы.
- Который час? Уже приходили...?
Я тут же успокоил его:
- Нет, еще раннее утро. Что с тобой? Мне кажется,ты болен, причем страшно болен,а здесь тебе врядли помогут. Ну разве что вот там.- я указал в сторону окошка,и по испуганному взгляду Вульфа я убедился, что он понял меня.
Вульф потер опухшие веки и шатаясь доковылял до бочки с водой. На несколько секунд он опустил голову в воду,а затем вытащил,после чего ему стало немного легче.
- Это чума... Зараза... У меня, знаешь ли, с детства слабое здоровье.
- Понимаю,-кивнул я.- и по-моему долго ты не протянешь здесь. Тебя либо казнят, либо ты протянешь ноги еще до этого. В любом случае тебе придется мучиться.
- Я буду просить о смене казни. Гильотина. Как тебе такой вариант?
Я усмехнулся и ответил:
- Я бы сам от нее не отказался. Но,боюсь, тебя не послушают. Слишком они любят поглядеть как корчатся осужденные. - Чёрт, а ведь и правда, судья не позволит умереть мне быстро.
-Знаешь,на его месте я,наверное,поступил бы точно так же. Да! Как ты посмел,смертный,поднять руку на закон?!- с иронией произнес я,поднимая кверху указательный палец.
Вульф улыбнулся одними уголками губ:
- Да кто они такие? Боги?...
- О поверь, именно такими они себя и считают. Ты будто не знал?
- Я заблуждался, но подозревал о том.
Сейчас мне было искренне жаль Вульфа. Глядя на его растрепанный,растерянный вид,яростно блуждающий взгляд,начинающие трястись в лихорадке руки, я понял в этот миг- конец. Передо мной словно ребенок несмышленный сидел,ребенок,заблудившийся в чужом городе среди бесконечных коридоров лжи,переулков интриг,хитрых переплетений улиц,где в каждой подворотне таился обман. Для Вульфа это был конец. Мы оба молчали некоторое время и не задавали друг другу никаких вопросов. Они были не нужны,каждый думал о своем.. Немного погодя я услышал шорох под нашей дверью,и резко соскочив бросился к ней и глянул в решетчатое отверстие в ней. Там я увидел того молодого слугу,который так заинтересовал меня в день появления Вульфа. Я шепнул ему из-за двери как раз в тот момент,когда он прохолил мимо нашей камеры:
- Эй, малый, подойди сюда.
- Что вам угодно, господин?- пролепетал он с явным испугом(ну, совсем зеленый еще) и подошел к двери.
Я, состроив умоляющую мину,с казал:
- Не мог бы ты выпросить ключ у начальника стражи и принести мне кое-что?
Тот пожал плечами на мою странную просьбу. Тень испуга не сходила с его лица
. -Я...я не знаю, гос…
- О прошу,не надо! Ну какой я тебе господин? -перебил я его.- я всего лишь заключенный,как, впрочем, и все здесь присутствующие.
- Хорошо. О чем вы хотели попросить?
- Добудь,прошу тебя, мне карандаш и несколько листов бумаги. У меня есть,но она совсем отсырела. Сможешь?
- Я постараюсь,госпо...
- Иди уже!- со злостью бросил я ему.
Мальчик исчез в глубине коридоров.
- Зачем тебе карандаш и бумага?- с нескрываемым интересом спросил Вульф. - Давно не рисовал. Обожаю рисовать...
- Ты художник? - Нет...я не художник. Но прекрасное я умею оценить не хуже любого художника. Будем считать, что я нечто большее.
Я подмигнул Вульфу и подойдя к окну забрался на свое любимое возвышение,откуда любил смотреть на лес.
В одну неделю он изменился до неузнаваемости. Теперь вдали над стеной я видел лишь голые ветки с редкими пучками бурых листьев, с чернеющими на сером фоне,старыми покинутыми гнездами. Внутри меня словно что-то лопнуло и упало на самое дно. Сердцем своим я почувствовал, что грядет какая-то беда или перемена,во всяком случае,не несущая ничего хорошего. Что-то начинало гнить изнутри, и мучительная тяжесть упала на мою душу,скользким и противным студнем,растекающимся по всему моему больному сознанию и оставляющему несмываемые никакими теплыми воспоминаниями следы. Лес умирал. Умирал Вульф,еще не зная об этом. Где-то там умирал город. Я же еще жил,но обидная неуверенность в этом не оставляла меня.
Время шло, а к за нами до сих пор никто не пришел. Прогулки для заключенных обычно не отменяли. Странная тишина царила в тюрьме, и только где-то падали капли воды, отсчитывая время. Не было слышно криков начальства, воплей узников, ударов бича.... Казалось, будто в тюрьме остался только я и Вульф. И тут произошло странное явление.
Я по-прежнему наслаждался "пейзажем" за окном,и вдруг заметил что во дворе для казней стали появляться люди. Они появлялись небольшими группами по несколько человек и довольно быстро двор наполнился людьми настолько,что часть этой толпы осталась за воротами.
Все, кто пришел сюда были крестьянами, нищими,в одном месте я приметил несколько калек. Эта грязная, измученная,но злая и жаждущая крови толпа ревела, обступив эшафот,так что даже мне стало страшно. Это был воистину звериный рев.
У людей горели глаза, особенно у мужчин. Женшины же, пришедшие сюда с детьми,прижимали их к себе и прятали лица в платки. Все они явились из предместий города. Но почему?! А... Глупый вопрос. Кому же сегодня не суждено вернуться в камеру? Меня терзало недоброе предчувствие- я ждал.
Вульф, задремавший на время, вдруг очнулся, вероятно, от криков снаружи.
- Что такое? Что случилось?
- Казнь...- я не мог оторвать глаз от происходящего.- взгляни... Только я не вижу еще,кого повесят.
Вульф тут же оказался рядом со мной, и мы завороженно уставились туда, ожидая исхода. Прошло минут пять,но для меня они тянулись часами. Я нервничал почему-то,искусал в кровь губы. Мой товарищ по заточению внешне оставался спокойным, но по ыоспаленным глазам я видел, что он в сильном волнении.
Толпа немного расступилась. Показался глашатай в нарядной ливрее, тонкий и высокий мужчина с надменным и наглым лицом, которое всегда имело одно и то же выражение. В руках его был бумажный сверток. Он взошел на эшафот и,вышагивая как цапля своими тонкими ногами, проследовал на другой его конец, остановился и застыл.
Тишина. Легкий ветер донес до меня разноголосый шепоток из толпы, и снова все смолкло. В этот момент случилось то, чего я вовсе не ожидал. Откуда-то сбоку двора(мне было плохо видно) выплыли два стражника, ведущих под руки... О, демон! Спотыкаясь через каждый шаг, низко склонив голову в капюшоне, путаясь в полах лохмотьев, под конвоем к эшафоту тащился Иероним.
Иероним! Как?! С широко раскрытыми глазами я наблюдал за этим скорбным шествием, а в душе ярким пожирающим пламенем горела злоба. Что же, я ошибся? Значит, священнику придется болтаться на той веревке? Похоже, что так, и я ничего не мог изменить.
Толпа снова взревела, как бешеная. Старик вздрогнул от испуга и дернулся, но его держали крепкие руки. Из толпы доносились свист,улюлюканья, грубые ругательства в его адрес.
- Жирная свинья!
- Ты, выживший из ума старик, верни наши деньги! Довольно тебе!
-Умирай, паршивый скот! В петлю его, в петлю!
- Деньги! Верни деньги!
- Отпустите его на все четыре стороны! Он все равно сумасшедший,а на дороге его и так убьют!
Бушевали они не долго. Тем временем Иероним стоял уже на эшафоте с надетой петлей на шее. Он был бледен, капюшон его упал и обнажил совершенно седую голову. Выпученные глаза, уже ничего не выражавшие, были обращены к серое небу, где уже кружились вороны. Гул в народе утих, и глашатай,выйдя на середину помоста, развернул сверток с приговором, который он незамедлительно огласил. Безжалостный трубный голос громом прогремел в воздухе.
- Сим указом Его Святейшего Сиятельства Верховного Консула города N, согласованным с постановлением Главного Судьи вышеуказанного города, провозглашается смертный приговор первосвященнику отцу Иерониму, всенародно обвиняемому в грабеже и вымогательстве денег у прихожан. Упомянутые деньги, по некоторым свидетельствам, должны были пойти на постройку нового храма в одном из предместий города, но были употреблены на личные нужды священника, присваивавшего их себе. Главный судья постановил наказать виновного через повешение. Приговор немедленно привести в исполнение. Обвиняемому предоставить последнее слово!
Глашатай умолк и обернулся в сторону священника, отчеканив своим металлическим голосом:
- Последнее слово,отец Иероним. Желаешь что-нибудь сказать людям? Посмотри,они ведь ждут. Иероним медленно поднял седую голову и глянул поверх толпы. Взгляд его был безумен. Собрав последние силы, священник прокричал:
- Вы все сгорите! Сгорите вместе со мной! Вместе со своими деньгами! Идите же к чёрту...я ухожу.
И с силой оттолкнувшись от опоры,Иероним повис в петле. Стражники бросились было его останавливать,но толпа помешала им.
Вульф наблюдавший за этим вместе со мной, находился в сильном шоке и не выдержав бросился на свою кушетку. Я же не мог оторвать взор от корчащегося в судорогах священника. Он болтался на веревке во все стороны, словно специально усугубляя свои мучения. А народ торжествовал. Народ неистовствовал,глядя на это, и радовался. Но чему они радовались? Каждый мог оказаться в этой петле. Глупые люди...
Мертвый уже, Иероним перестал раскачиваться, он даже не хрипел перед смертью,а тихо неслышно ушел. Его так и оставили висеть там, словно в назидание всем. Люди ушли, бурно обсуждая казнь. Слышался грубый говор мужчин,женский визг и детский жалобный плач.
- Затушили свет...- только и произнес я.
*******
День клонился к вечеру. Больной Вульф лежал на спине, уставившись в потолок,и не шевелился. Только прерывистое дыхание выдавало в нем признаки жизни. Я не заметил,как открылась дверь в нашу камеру, и ко мне прошмыгнул молодой слуга, которого я посылал за бумагой. Всё, что я просил было при нем. На лице его застыл испуг, глаза шарили по помещению, словно ища укрытия.
Я спросил у него:
- Послушай,как тебя зовут?
- Яков.., -прошептал мальчик.- я принес, что вы просили, правда мне пришлось обмануть начальника и стащить у него ключи. Мне нужно поскорее возвращаться. И еще...- тут он замялся, неуверенно протягивая карандаш с бумагой.
Я вопросительно взглянул на него.
- Что такое, Яков?
- Я не уверен, что вам и ему, -он кивнул в сторону Вульфа, -это пригодится.
-А в чем дело, мальчик?- спросил Вульф, не отрывая взгляда от потолка.
-Дело в том...,- Яков проглотил слюну,- дело в том, что вечером следующего дня вас обоих хотят казнить...как самых опасных преступников.
Яков выдохнул последние слова которые зловеще застыли в холодном воздухе. Внутри у меня что-то дрогнуло, но я сдержался.
- Послушай, Яков, ты же видишь,что мы никакие не опасные?
Тот кивнул. Я продолжил:
- Ты веришь хотя бы мне, что мы никому не сделаем зла, не имея на то причин? Веришь? Я вижу,что веришь. Погляди мне в глаза...
Яков взглянул на меня,и его испуганное выражение будто оттаяло и сползло с лица. Он действительно верил мне.
-Я давно тебя приметил. Еще в тот день,когда ты только появился здесь, я заметил тебя и понял,что ты поможешь мне. Яков,ты принес мне карандаш, благодарю тебя. Теперь только пойми меня правильно. Пусть казнь будет, но мы не должны умереть. Вульф болен, и я хочу его вылечить. Так что стащи у плотника пилу и постарайся пробраться к эшафоту. Пошевели мозгами. Я отблагодарю тебя, коль жив останусь.
Взор Якова тут же загорелся- кажется, он понял меня. Мальчик тут же исчез в темноте коридоров, и за ним щелкнул замок.
Я обратился к Вульфу:
- Ты слышал,что он сказал?
- Да-да, нас повесят завтра...-проговорил тот и безразлично продолжал смотреть вверх.- Кукольник, я болен. Мне уже всё равно,как умирать.
- Ты не обязан этого делать. Кто дал им право отбирать жизнь у человека.? Не будет этого. А тебя можно вылечить. Я знаю одного толкового врача в городе.
- Ох, Кукольник... Не верю я в это. Да и ты лучше бы рассказал мне напоследок,кто ты в самом деле такой...
- Хорошо. Да будет так... Только не перебивай меня, все вопросы- после.
И я не торопясь начал свой рассказ. Вульф лежал,прислушиваясь к моим словам. За окном шумел одинокий ветер и эхом вторил моему рассказу.
ГЛАВА 4.НАЧАЛО.
Детство... Это, пожалуй, самая светлая пора в моей жизни, но такая туманная и расплывчатая, ибо она давно не живет в моей избитой памяти. Здесь я не буду многословен.
Родиться мне суждено было в семье богатого купца Вильгельма одной серой дождливой осенью, которая, кажется, еще тогда сулила мне сумрачное будущее. Сейчас сквозь туманную дымку воспоминаний я вижу отца таким, каким хотел его видеть всегда. Он был необычайно добрым человеком с улыбающимися глазами. Он сейчас стоит передо мной немного размазанным пятном, словно художник сделал неосторожное движение, рисуя его портрет, но лицо осталось нетронутым и его любимая трость с серебряным набалдашником, с которой отец никогда не расставался.
Мама.... Она была удивительной и сильной женщиной. Я и теперь не без приятной дрожи вспоминаю ее теплые объятия и вечера перед камином, когда она рассказывала нам сказки. Что еще о ней сказать... Моя мать умела видеть прекрасное во всем, этот дар видения был у нее от природы, дар, который, впрочем, перешел ко мне.
Так мы и жили вчетвером: отец, мать(её имени не припомню),я и моя младшая сестричка Диана, воистину прелестное создание с голубыми глазами, ямочками на щеках и милой родинкой на левом плече. Ближе Дианы у меня никого тогда не было.
Если не подводит меня память в нашей семье не происходило никаких бурь, до тех пор, пока отец не разорился и не начал пить. Его роскошный особняк на окраине Древнего Леса пришел в страшный упадок. Особняк и по сей день стоит там, если только никто не сжег его. Именно оттуда меня доставили прямо в тюрьму.
Разлад пришел в семью вместе с разорение и пьянством отца. Мне на тот момент было лет двенадцать,Диане- десять, и мы с ужасом смотрели на то,как ссорятся родители, как мучается наша мама. Она не справлялась. Хозяйство совершенно расстроилось, а денег становилось все меньше. В конце концов, нас решили отдать в город на обучение. Я по странной случайности попал к священнику, слывшему самым ученым человеком во всем городе. За свое обучение я должен был выполнять всю работу по дому. Священника звали Иероним, умнейший человек, добрейшая душа,но немного со странностями. Что же было с Дианой? Того я не знаю до сих пор. Мать не сказала, куда отдаст ее. Вспоминаю только, как она, уходя из дома священника, в последний раз обняла меня. О, какая же боль, какое страшное предчувствие пронзило мою душу! Она ушла, держа за руку Диану, и больше я их не видел. Пропала сестра, затем пропали и родители. Вот так развалилась вся наша семья, и моя жизнь в один миг разделилась на беспечное До и тяжелое, но довольно интересное После.
********
Я, запыхавшийся и уставший от быстрого бега, взбежал по каменным крутым ступеням и,с силой толкнув тяжелую дверь, ворвался в затемненную комнату.
- Отец! Отец Иероним! Вам письмо...
Комната была огромной. По всему ее периметру стояли исполинские книжные полки,забитые всевозможными рукописями, пергаментами, свитками, тяжелыми томами в кожаных переплетах. На полу лежали тяжеловесные, мягкие ковры, которые делали шаги человека совершенно неслышными. В углу комнаты стоял большой дубовый стол на ножках в виде звериных лап, заваленный так же книгами.
За столом,сгорбившись, сидел начинающий седеть человек и что-то писал. Мешки под его глазами говорили о бессонной ночи, очевидно проведенной за этим же столом.
Я позвал еще раз:
-Отец Иероним, вам письмо передали.
Я протянул ему желтый сверток с сургучной печатью. Священник отложил перо в сторону и обратил,наконец, на меня внимание:
-Ооо, доброе утро, мой мальчик. Как спалось тебе? Письмо, говоришь,принес?... Молодец.
Он принял от меня сверток и пошел к окну, чтобы распечатать его, крикнув на ходу:
- Убери,пожалуйста эти темные занавески. Сними их вообще...надоели.... Так...что у нас здесь..
- Сделаю.- отозвался я.
- Подожди-ка, иди поешь для начала!
- Я уже завтракал, отец. Благодарю.
Я пошел отыскивать лестницу, чтобы снять занавески с огромных окон, оставив священника наедине с письмом. Поднявшись на чердак, я сразу увидел то, что было мне нужно и вернулся в комнату. Иероним вполголоса читал у окна письмо.
Я поинтересовался:
- Отец, от кого письмо? Что-то важное?
- А..? Да, пожалуй,нет. Так... Весточка от родственника. -он замялся,- а знаешь, оставь эти занавески.. Просто отодвинь в сторону, чтобы свет в комнату шел... Иди пока отдохни, а чтением мы займемся позже.
Я послушно развернулся и вышел. Священник лгал. Письмо было далеко не таки пустячным, и я видел,как бегали его глаза, когда он рассказывал мне сказки про родственника. Все в городе знали, что Иероним последний в своем роду, и никаких, даже очень дальних родственных связей у него не было. Вот уже четыре года я учусь у него и ему же прислуживаю. Не сказать, чтобы мне было это трудно, учение дается легко, а убраться в доме или что-то принести священнику- не вызывает особого напряжения. Я почти забыл о своем происхождении и стараюсь не задирать нос,но все же мечтаю вернуть былое величие своей фамилии. Иероним слишком религиозен для своего статуса. Он заставляет меня молиться в положенное время, соблюдать все премудрости религии и проч. и проч. И мне приходится это делать.
В моей семье с этим не было так строго,да ведь мы и были еще совсем дети и ничего не понимали. А теперь я делал всё, чтобы не оказаться на улице. Иероним стал мне вторым отцом, но я никогда не забывал своего истинного положения.
Не удивляйтесь,что никто не называл меня по имени. Это объясняется двумя причинами: первая- после разорения наша фамилия была предана позору,и обращаться к нам разрешалось только на "ты" или "вы"; вторая причина во мне самом- я сам лично отказался от своего имени и прослыл Кукольником. Но обо всем по порядку...
Итак, священник отпустил меня отдохнуть от повседневной беготни,и я решил немного прогуляться по городу. Я снова вышел из затхлого помещения, где так сильно пахло старыми книгами, бумагой,и пыль забивалась в ноздри, на прохладный утренний воздух. На город и его окрестности совсем недавно пала весна, и улицы выглядела не совсем привлекательно. Ранние прохожие деловито спешили куда-то, поскальзываясь на нерастаявшем льду, либо,наоборот, кто-то из них хлюпал по мутным весенним лужам, куда стекала талая вода с водосточных труб.
Солнце лениво подымалось на востоке, окрашивая город в более привлекательные тона. На крыши домов стайками слетались голуби, чье воркование рокотом разносилось по тихим еще улицам. Я спустился вниз по ступеням и направился к Большой площади. Иногда там было на что посмотреть, но,вообще, там редко что менялось. Сегодня я совершенно не знал, как убить время, потому и направился туда.
Петляя по бесконечным грязным переулкам, где на каждом углу стоят нищие и просят подаяние, я наконец вышел к центру города, к большой торговой площади,на которой жизнь этого муравейника просто била ключом. Когда я говорю "била ключом", это совершенно не выражает моего восхищения. За шестнадцать лет я повидал очень много и хорошо знал людей, многие из которых не вызывали у меня ничего кроме отвращения. Ведь если собрать вместе всех этих людей и посадить в одну тесную клетку, они просто загрызут друг друга со временем.
Вот и сейчас, когда день еще не вошел в силу, на площади слышалась уже кое-где грязная ругань торговцев. Деньги.... Что же они с ними сделали... Как же я был счастлив в тот момент, что не имел этого зла при себе. Так меня воспитал Иероним, а от того, материнского, воспитания во мне не осталось практически ничего, кроме любви к прекрасному.
Что представляла из себя Площадь… скажем так,ничего необычного. Огромный кусок земли посреди города,заставленный по краям деревянными торговыми лавками, амбарами, покосившимися сараями. Под ногами хлюпает грязь вперемешку с животными нечистотами, сапоги так и проваливаются в эту жижу по самые щиколотки, так что можно остаться без сапога вовсе. В центре Площади – старый, давно переставший действовать от нерадивости уличных надсмотрщиков фонтан с хищными чугунными горгульями по бортам, застывшими в причудливых позах. Воды в фонтане не было, зато валялся всевозможный мусор, плавающий примерно в ом же что так весело хлюпало у меня сейчас под ногами. Вне пределов площади видны были высокие дома,возвышающиеся над торговыми лавками серыми исполинами. Но не они привлекали мое внимание. Далее за ними был замок Консула,большой и страшный, окруженный глубоким рвом,на дне которого ровной гладью лежала вода,скрывающая острые камни на дне. За стеной замка высилась главная Башня, которую Консул почти не покидал из-за своего страха. Да… он боялся людей,которые в свою очередь боялись его. И этот трус уничтожал их при малейшем своем капризе или намеке на неповиновения. В редких случаях,когда затевалась революция. Он сидел теперь в своей Башне с первого дня власти и зорко наблюдал за всеми несмотря на свою внешнюю неповоротливость. А там,куда взгляд его не дотягивался, появлялись Стражи с браслетами, их же он в большом количестве расположил и в Тюрьме, привлекая постепенно в ряды Стражей молодых солдат или зажравшихся детей герцогов и графов в вопитательных целях. Находились желающие и из простых граждан.
Я проходил вдоль торговых рядов и безразлично глядел по сторонам. Под слегка покосившимся фонарем,возле старой заброшенной лавки, я заметил сгорбленного нищего, оперевшегосяна кривую палку и державшего жестяную кружку в тоненькой костлявой руке. Я подошел ближе и увидел, что он слеп. Несколько медяков зазвенели в его кружке(священник иногда давал мне деньги на личные расходы),и нищий прошамкал беззубыми деснами что-то невнятное. Я воспринял это как благодарность.
Мне стало скучно. Я обвел взором площадь и,не увидев ничего интересного, отправился назад. Я возвращался немного другим путём, проходя уже по более приличным и приятным местам. А еще приятнее встречать там людей, которые с улыбкой узнают и приветствуют тебя. Таких людей в городе было очень мало, в основном представители трудового класса, они помнили и уважали моих родителей. Ну, и ко мне относились с былым почтением. И за что, интересно? Но я благодарен им и за это, иначе чувствовал бы себя совершенно одиноким- согласитесь, жизнь у священника- довольно скучная участь, несмотря на его доброту и ласку. По дороге домой я вспомнил письмо и странный взгляд священника. Интерес вспыхнул во мне с новой силой, и я решил обязательно разузнать, что в нем. А на сердце тем временем кошки скребли. Я нутром чуял недоброе...
ГЛАВА 5. ВЬЕТСЯ ОПИУМНЫЙ ДЫМ…
Иероним встретил меня с грустным и озабоченным лицом, но застывшим,будто каменным лицом. Он походил на гипсовое изваяние какого-нибудь неумелого скульптора. Только уголки губ его немного дрожали, а тонкие пальцы правой руки ногтями долбили по древесине стола. Священник по-прежнему сидел за своим необъятным столом, развалившись на стуле и курил трубку,поглядывая за окно.
Он молчал и не обращал на меня внимания, даже не дал никаких распоряжений. Он просто сидел и пускал в воздух клубы дыма, в результате чего над ним образовалось сизое табачное облачко, которое долго не рассеивалось долгое время. В воздухе стоял тошнотворный запах, от которого мне стало худо. Табак вперемешку с запахом отсыревших страниц...фу.. И это еще не всё, поскольку свой дом священник редко проветривал.
Вообще я лишь недавно заметил за ним одну особенность - Иероним всё реже выходил на улицу. Даже на службу он уходил рано утром,пока нет людей на улицах,а сегодня он,кажется,вообще никуда не ходил.
Я прошел в свою комнату, почти пустую,с голыми стенами, жесткой кроватью у окна и несколькими книгами на полке. Чтобы оправиться от удушливого запаха, пришлось открыть окно, в которое тут же ворвалась струя весеннего свежего воздуха, несущая с собой городские запахи,все же более приятные,чем в доме. Вернувшись в комнату священника, я увидел, что тот не только не повернул головы, но даже не переменил позы за все время. Я подошел ближе.
Иероним был погружен в собственные внутренние размышления. В такие моменты нежелательно было его беспокоить,но вид у него был явно нездоровый,и во мне проснулось беспокойство. Я громко откашлялся, но отец словно не слышал ничего, кроме собственных мыслей. Он смотрел все время в одну точку,и глаза его казались стеклянными. Странное состояние... Интересно, что он там добавляет в свой табак- уж больно сладкий и в то же время противный запах. Письмо, принесенное мной утром, лежало перед ним, разорванное на клочки, к моему великому огорчению. Лишь конверт остался целым. Я прищурился и сквозь облако сизого дыма разглядел на конверте печать,на которой изображен был грифон, сидящий на мешке с золотом. Вот это да! Письмо от самого Консула! Но что он хотел от священника?
На меня прямо-таки пахнуло холодом, и я отшатнулся от стола.
-Мальчик мой,- послышалось в тишине,- ты здесь?
-Да, отец, я с вами.. Иероним вышел из своего транса, и,оправившись немного, поднялся.
- Я тут немного задумался, понимаешь ли...,-он взглянул многозначительно на конверт и стал прохаживаться по комнате.
Я поинтересовался:
- О чем? Что это? - Это...хм...конверт,как видишь..
-Да, но почему на нем печать Консула? Это ведь его печать? Не обманывайте меня,отец.
На лице старика появился страх.
-Откуда ты знаешь? Почему...Консул..
- Я вспомнил кое-что.. Отцу моему когда-то часто приходили такие конверты с печатями. Я знаю.
Старик вздохнул глубоко и опустил глаза.
Я не унимался: - Отец Иероним, скажите мне, что происходит. Я ведь не глупый мальчик уже в конце концов.
-Ну что ж... Пожалуй, что так..
- Только не скрывайте ничего. Я доверяю вам, вы стали мне,как родной отец. Я не хочу потерять этого доверия...
Священник улыбнулся мне, и в комнате будто стало светлее. Он верил мне и знал,что может поделиться самыми сокровенными тайнами.
Он сказал:
- Мальчик мой, дорогой мой ученик... Я расскажу тебе, какая беда меня постигла. Всё дело в том, что за свою не совсем праведную жизнь я нажил достаточное число врагов. Ну так вот... Тебе известно,наверное, какой размах приобрела теперь система доносов.
Я согласно кивнул, так как некоторые моменты политики, проводимой Консулом, мне были известны.
- Слушай дальше....о чем я?
-Доносы. На вас донесли? О чем?
- Да, к сожалению, это так. И представь себе, какая глупость! Я краду деньги у прихожан! Я граблю их! Веришь?
Я отрицательно помотал головой, так как просто потерял дар речи.
- Но за что,отец? Вы же священник!
- О, мой дорогой ученик, теперь люди стали злее,им уже все равно, какой пост занимает человек. Сильный лишь тот, кто имеет сильные цепки руки и власть.,- воскликнул Иероним, сжав поднятую кисть в кулак.,- понимаешь?
-Но ведь Консул не может поверить в подобную глупость..
-Консул? Не может? Он может всё! Консулу, этой старой собаке, все равно. Он не станет разбираться во всей этой путанице- умом его природа не наделила. Консул- всего лишь рука, которая подписывает указы с постановлением "Казнить" и всего -то.
Я стоял,словно в ступоре, и холодок пробежал по всему телу. В ушах стучало лишь слово КАЗНИТЬ, а остальное будто в тумане.
Священник стоял передо мной красный от злости, глаза его горели, длинные, седеющие волосы растрепались, так что он стал похож на растрепанное пугало.
КАЗНИТЬ! КАЗНИТЬ!
О,черт,что же такое творится... Нет-нет, это наверное просто дурной сон. Кошмар! Просто кошмар! Я сейчас ущипну себя за руку и проснусь. Ущипнул. Ну что за....?
Я по-прежнему стоял в той самой затемненной комнате, перед разозленным и разочарованным до глубины души священником. Тот стоял,закрыв лицо руками,и громко рыдал.
Я начал его успокаивать:
- Отец... Отец,что с вами? Вы плачете.. Почему? Успокойтесь..
- Почему? Почему я плачу, сын мой?... Ты ведь понимаешь, что это конец? Столько лет я приносил людям только добро... И они вот так со мной... Вот так за добро приходится отвечать... Консул неумолим. Завтра на рассвете меня заберут...
-Куда?!, -вскричал я, -куда заберут?!
- В тюрьму... В это страшное место, откуда никто не возвращался... Меня казнят. И что меня печалит больше всего- там не устанавливают конкретного срока заключения.
- Это как?,- не понял я.
-Очень просто. Каждый заключенный может сидеть там бесконечно, пока его не убьет болезнь или старость, но бывает так, что в один прекрасный день его отводят на эшафот.
- Какой ужас... Этого нельзя допустить...
- Оставь это!- крикнул он,- Механизм глуп,его не переубедишь. А наш Консул как раз является этим механизмом.. Брось... Я подчинюсь. Это будет на их совести, как бы там не ссылались они на ее отсутствие.
Я всеми силами старался оставаться спокойным, хотя бы внешне, но внутри, я чувствовал, разыгрывалась такая страшная буря, что, казалось,я разнесу комнату в клочья.
Как?! Как так может быть? Иероним смрился с клеветой, не жалея своей драгоценной жизни. Нет. Такого просто не могло быть…
Передо мной стоял человек,всю свою жизнь борющийся за правду, за добрые и светлые начинания, только за истинные чувства;человек,пропитанный добром. Нет! ОН ЕСТЬ ДОБРО! Воплощение его в живом теле. А сейчас это сильное создание просто-напросто отказывалось ото всего, в том числе и от жизни.
На моих глазах он словно сжался, став маленьким и беззащитным, но бесконечно гордым. Ясно, что не утратил он моего уважения - я просто не мог понять этого шага.
КАЗНИТЬ! КАЗНИТЬ!
Я в недоумении произнес:
- Отец, что ты такое говоришь? А как же я?.. Постой... Я не понимаю. Ты вот так легко можешь подставить себя под удар топора или влезть в петлю?
- Вот именно - в петлю. Топор - слишком гуманное орудие,- горько улыбнулся Иероним, - В последние десятилетия жизнь наша превратилась в петлю, постепенно сжимающуюся на горле. Пока что она лишь больно натирает шею, но придет момент и...раз!... Табурет выбьют из-под ног,и петля затянется,сожмется стальным кольцом. Жизнь не так прекрасна для нас, насколько была прекрасна для наших праотцов. Впрочем, та жизнь мало чем отличалась. Мы научились на их ошибках и познали все её ужасы,а сейчас пытаемся отыскать покой. Здесь покоя нет... Поэтому придется найти его там- в петле. Скорее всего, на том мои поиски закончатся.
Священник со вздохом закончил свою тираду и, похлопав меня по плечу, отошел к столу. Он достал из
