Фуко М. Слова и всши. С. 196.
Там же. С. 197.
быстро выявились многие факторы, искажающие и компрометирующие! теорию;.прежде всего рост цен. Вопрос о сущности денег оказался гораздо труднее, чем казалось, что дало Д. Юму основания охарактеризовать его как "кабалистику, доступную разумению.немногих"'.
Если попытаться уловить субстанцию денег, мы можем заметить, что деньги в отличие от любой другой вещи оказываются подвержены воздействию времени (мы здесь отвлекаемся от проблемы износа и улучшения, которая, очевидно, не имеет отношения к делу) и оказываются заведомо не равны сами себе в разные моменты: они либо падают в ценности, либо "растут"2, не меняя при этом своей вещественной природы. Таким образом, любое самое прочное завладение деньгами не обеспечивает господства над их сущностью, остающейся до конца неподвластной ни владельцу, ни собственнику. Следовательно, утрачивается абсолютность самого права, оно оказывается зависимым от оборота, от общества в целом- Поскольку это обнаружилось уже применительно к металлическим деньгам, мы имеем возможность допускать иной источник весьма трудных проблем, связанных с сущностью права на деньги3, кроме перехода к бумажным, а затем и к безналичным деньгам.
В последующие десятилетия размышления меркантилистов над полезностью и иными свойствами денег привели их уже к противоположному выводу; "деньги заимствуют свою ценность не у вещества, из которого они состоят, но лишь у формы,
' См.: Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Том. I: Структуры повседневности: возможное и невозможное. М.: Прогресс, 1986. С. 501.
1 Упорное сопротивление ростовщичеству, свойственное всем архаичным обществам, рационально объяснялось чаще всего именно неестественностью, противностью этого явления природе.
1 См., напр.: Суханов Е.А. Заем и кредит. Финансирование под уступку денежного требования- Банковский вклад. Банковский счет // Хозяйство и право- 1996. № 7. С. 16; Рахмиловыч В. О правовой природе безналичных расчетов, корреспондентских счетов банков и их прав на привлеченный капитал // Право и экономика. 199б.№ i—2; Трофимов К. Безналичные деньги, есть ли они в природе? // Хозяйство и право. 1997, № 3. С. 19.
Дискуссия, занимающая едва ли не центральное место в современном гражданском праве, разворачивается вокруг вопроса, является ли право на безналичные деньги правом собственности. Но обсуждению должно быть предпослано то соображение, что деньги не являются обычными вещами, так как не совпадают со своей материальностью, потому и собственность на деньги в любом случае оказывается лишена свойств вещного права, поскольку эти свойства вытекают из самой веши.
являющейся образом или знаком Государя"'. Тем самым был сделан шаг от вещественности денег.в теории (который был спустя короткое время совершен и на практике).;
Одновременно с возникновением этих взглядов в XVII— XVIII вв. бурно развивались кредит и вытекающие из него формы: банковские обязательства, векселя, складские записки (cedole) и др.
Причем, как только в обороте не хватало денег, банковские билеты, векселя, расписки начинали играть роль платежного средства2 вместе с сохранением кредитных функций (дисконт векселя и т.п.).
Завершение перехода к бумажным деньгам требовало только одного: открытия того факта, что банковское или казначейское обязательство может вообще не предъявляться к оплате3, т.е. утратить последние признаки обязательства, а служить лишь средством платежа и тем самым превратиться просто в деньги. С этих пор исчезает почва для юридического разграничения
1 Высказывание Scipion de Grammon (XVII в.) цитируется по: Фуко М. Слова и вещи. С. 202—203. Там же приведено аналогичное, но менее монархич-ное мнение Бугру: "Деньги — это часть вещества, которой общественный авторитет придал вес и определенную стоимость, чтобы служить ценой и уравнивать в торговле неравенство всех вещей" (С. 204). Обнаруживаемая здесь аргументация, видимо, может быть возведена в юридическом плане к употреблению фикции. Это движение, сначала слабо (металлические деньги — фикция золота), затем сильнее (бумажные деньги — фикция металлических), затем еще заметнее ("безналичные деньги— это квазиналичные, фикция наличных денег" (Ефимова Л. Правовые проблемы безналичных денег // Хозяйство и право. 1997. № 2, С. 47), конечно, создает напряжение, но в целом направлено на сохранение существующей системы права. Критика уязвимых мест упомянутых концепций не могла не привести к появлению таких взглядов, согласно которым "признание денег вещами является пережившей свое время традицией" с неизбежно вытекающим из этого предложением выйти за пределы дихотомии вещи—обязательства и создать "отдельный объект гражданского права — деньги" (Шкаричое И.А. Теория денег: проблемы, которые ждут решения // Журнал российского права. 1997. № 4. С. 116, 118).
Такой свежий подход, всегда сопровождающий любую сложную проблему, самоценность которой в какой-то момент может показаться увлеченному исследователю важнее целостности системы права, конечно, вызовет множество новых трудностей, которые всегда порождаются ломкой системы и которые сначала трудно даже предвидеть.
1 Ф. Бродель цитирует современника: "Что касается Парижа, то стоит заметить, что в 1647, 1648 и 1649 гг. деньги в торговле были столь редки, что для производства платежей только четвертую часть их давали наличными деньгами, а три четверти — билетами или векселями, подписанными на предъявителя, что служило для их перевода, но не способствовало порядку. Таким образом, купцы, негоцианты и банкиры завели между собой обыкновение расплачиваться друг с другом подобным способом" (см.: Бродель ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. I: Структуры повседневности: возможное и невозможное. С. 505).
3 Этому предшествовало постоянное увеличение срока займов, в течение которого обязательства обращались как деньги.
бумажных и металлических денег путем признания за бумажными деньгами свойств вещей.
Для нас важно проследить, как из обязательственных отношений (главным образом кредитных) возникают такие веши как деньги. Но эти вещи остаются особыми вещами. Как говорит Шумпетер, "деньги, в свою очередь, суть, не что иное, как орудие кредита, право, которое дает нам доступ к единственным средствам окончательного платежа, а именно: потребительским товарам"'. Став вещью, деньги не приобрели никаких качеств предмета природы (имея в виду и рукотворную природу), важного само по себе, а сохранили неразрывную связь с миром прав, точнее — кредитных прав2.
Эта связь еще нагляднее проявляется в акции или иной ценной бумаге на предъявителя, в чем после обсуждения происхождения денег можно убедиться без особого труда.
К вещам примыкает имущество — термин, очень широко применяемый законодателем. Однако в отношении имущества не существует единства взглядов и даже можно отметить довольно вялую, впрочем, дискуссию. Трудно не согласиться с Л. Эннекцерусом в том, что различное и^иное" употребление слова "имущество" "практически не мешает делу".
Распространенное суждение, что имущество — совокупность вещей, конечно, в наименьшей степени может найти обоснование в праве. Ведь любая совокупность вещей лишена какого-либо правового смысла, пока не определено, кому и на каком праве принадлежат эти вещи. Поэтому чаще под имуществом в строгом смысле понимают не вещи, а совокупность прав на вещи (например, когда имеются в виду только активы), а еще чаще — совокупность прав и обязанностей. Это последнее понятие наиболее употребительно, хотя и не освобождает от необходимости в каждом случае разбираться в объеме юридического содержания имущества.
В завершение следует указать известные нашему закону вещные права. Подробное рассмотрение этой темы, конечно, нуж-
\ Бродель Ф. Структуры повседневности. С. 507.
1 Но эта связь не усилила, а ослабила вещественную, материальную природу денег. Именно на этой стадии возникло то положение, которое охарактеризовано Н- Бердяевым так: "Деньги оторвались от всякой онтологической основы, в них нет подлинного бытия, они ведут фиктивное, призрачное существование" (Бердяев НА. Философия неравенства: Письма к недругам по социальной философии // Русская философия собственности. СПб., 1993. С. 300).
дается в специальном рассмотрении и не может осуществляться в рамках иного исследования, в том» числе и-о собственности, да и нужда в таком совмещении не'столь велика, если учесть, что уже имеются исследования этой проблемы'.
Определенных оговорок, требует, пожалуй, только вопрос о самом подходе к вещным правам. Мы вслед за законодателем обычно исходим из того, что вещное право следует понимать как право собственности, ограниченное определенным в законе способом. В таком понимании кроются некоторые в общем хорошо известные истины, например та, что собственность не может быть ограничена договором, а значит, и вещное право не может быть установлено договором и должно быть указано в законе.
Технически вещное право определяется как указание на те полномочия, которые остаются у собственника (остальные соответственно — у носителя вещного права). Этот весьма эффективный технический прием усиливает понимание вещного права как ослабленной, лишенной чего-то собственности. Однако исторический материал не позволяет столь же уверенно конструировать вещные права как дополнения и отражения собственности и скорее заставляет признать их самостоятельное развитие, лишь на сравнительно поздних стадиях подвергшееся разного рода трансформациям, позволившим включить их в класс вещных прав. Само объединение вещных прав, в том числе собственности, дано Гаем с чисто эмпирических позиций, в рамках разграничения вещных и личных исков. Тем самым поставлена проблема поиска оснований такого объединения, если одни только соображения удобства не кажутся достаточными,
Для примера приведем некоторые суждения о генезисе такого вещного права, как сервитуты.
Более древние сельские сервитуты возникли, как считается, из еще слабо расчлененных отношений коллективной (по-видимому, родовой) земельной собственности, хотя, по мнению Д. Диошди, родовая србственность на землю правовым институтом не являлась2.
Р. Орестано по этому поводу пишет, что некоторые юридические отношения оказались отнесенными непосредственно к