Глава 1. Болезнь кислотно-зелёного всхлипа. Февраль

 

Бежать вниз по склону? а надо ли это вам?

Отставая от поезда, нагонять чью-то молодость?

Или заклятие провозгласит ваш Бог, дабы отнять у кого-то

последние капли льда?

Серые стены не давали покоя, голоса вдалеке звали, рвали

осколками боли, но никто не отзывался, кроме призрака из

палаты семь. Он знал веру. Он знал цену звукам, и поэтому

верил. Он видел всех, но никогда не выходил из четырёх стен,

давление которых чувствовал каждый житель этого

странного дома.

Ван как всегда резал вены. Им запрещалось

иметь острые предметы, поэтому Ван просто грыз свою

руку. Там где летает листьями боль и тлеют на ветре слова,

там где от шаткого и глухого стона болят перепонки - там

нет места разуму, там правит транс. И чёрно-белые дни

меняют друг друга не так уж часто, но и не редко.

Ван был на краю атома. И ядра били его, пока он не

выплюнул последние зубы. А когда это произошло, его

домом стала жуткая серая клетка, двенадцати квадратных

метров. За окном был шум ветра, а решётка давно потеряла

свой искусственный синий окрас. Сегодня Ван видел цветной

сон, в этом сне он рисовал. И Ван снова плакал, вроде от

счастья, а вроде и от обиды. Существуя в четырёх стенах,

извне получая только выдохи пара и иногда порцию

морфия, он давно потерял веру в реальность. Но зато он

приобрёл веру в кислотно-зелёный всхлип, шум которого

часами бродил по его голове. На десятом уровне, в углах

уборной он летал вместе с этим звуком, что и давало

скудный смысл в его бескрайнюю жизнь.

Что можно было видеть закрытыми глазами? Какие

остатки дыхания, или может азотовые накипи? Призрак

знал. А Ван плакал, ибо его руки превратились в

беспорядочные слои кожи, а может и не кожи вовсе. Цветной

сон пришёл явно не просто так. Просто это призрак в своих мыслях

приходил к Вану. А Ван плакал, ибо он мечтал всем своим

существом взять в руку кисть, дабы снова хранить молчание,

дабы освободиться от оков кислотно-зелёного всхлипа и

летать где-то в области звёзд и погибших идей. Этот мир был

не разлучим с прошлым, но прощён с будущим. Настоящего

не было вовсе.

Ровно три года назад Ван попал в мир серых стен

совершенно, как он полагал, безосновательно. Тогда он

рисовал себя. Он хотел нарисовать себя так, чтобы все, кто

увидели бы эту картину, тут же поняли Вана, но что-то было

не так. Он не любил симметрию. Он не хотел видеть ничего

похожего, ибо тогда пропадает интерес к той вещи, которая

похожа на что-то уже знакомое. Он не любил видеть

симметрию. Поэтому, нарисовав первый автопортрет, он

понял - симметрии здесь не должно быть. И с ним заговорил

страх. Не было причин бояться, и Ван был настроен

решительно. Трижды страх говорил с ним, и Ван не ронял

пустых слов, он молчал молчанием лезвия. И лезвие отсекло

ему мочку уха. Не было больше симметрии, но

появились люди - заблудшие яркой реальности, страшные

подобию своему и праведные по законам белого света.

Серые стены были их детьми, и подчинялись им

безоговорочно. Так Ван стал узником правил белого света.

Так началась история "болезни кислотно-зелёного всхлипа"....

"Забудь про суть, карма! Я не умею плакать громко, как не

умеет жить дождь без влаги, он мокрый, и я не стану спорить

с теми секундами, в которых нудно нуждается цветной сон!"

Вдруг Ван услышал скрип двери. Фонарь на тёмной улице

мигнул так странно, и словари вдруг отказались говорить,

и Ван решил, что надо помнить всё, и ничего не забыть.

Включив память, Ван услышал скрип снова: "Наверно это

призрак вышел из своего вечного дома. " И как-то странно

вдруг мысли затерялись где-то, впадая в транс или панику,

забитую геттом, Ван устал думать, и он решил взглянуть:

"Может сегодня мне даже удастся заснуть!"..... Хлип, хлип....

"Что это? опять зелёные круги перед глазами! Сколько можно,

вроде же остатками перьев и свечей я выжег тебя из кожи!"

Но страх видел свою жертву, слепые пятна на белом полотне

мелькали будто в хаосе, и листья стали петь......какой-то

низкий глухой звук пронзил разум, и Ван снова оказался в

белой уборной, призрак уже был там. Струился воздух

тёплый, но ведь азота нет в разбитых стеклах.....

- Какой сегодня день недели?

- Понедельник.

- Он вроде же вчера был, и завтра будет тоже? Сколько

можно? И почему красивой плитки под ногами нет? И ног

не чувствую...так жарко, палит солнце, ведь вроде же зима?

Но Ван не получил ответов, призрак избавил вновь его от

ветра, и наделил секретами, и Ван остался спать...

Призрак был странным мира сего. Он мог летать, он мог

видеть, и, главное, он умел верить. Поэтому, не выходя из стен,

он часто посещал уборную, и часто Ван там был. Зелёный свет

бил в глаза, когда Ван открывал их, а призрак уже заранее

это чувствовал. Вера дала ему свойства азота, и он умел это

ценить. А Ван не верил. Он просто летал за кислотно-зелёным

светом, и со временем его пальцы стали темнеть.

Раз в месяц по меркам белого света какой-то низенький

старик с безразличием приносил Вану письмо. Конверты

всегда пахли листьями осени, а отпечатки пальцев говорили,

что конверт был принесён уже давно, как минимум дней

десять назад. "А что если это письмо открыть?" - всегда думал

Ван, но на этом его мысли заканчивали свою жизнь, и он

снова попадал в мир яркого, бьющего в глаза света, где

призрак находил его. Призрак читал все письма. На все

письма он и отвечал. А Ван знал, что если призрак здесь,

то сегодня снова понедельник. Артерии дышали теплом -

отшельник питался сном. И снова сны были чёрно-белыми.

И снова зрачки расширялись, и снова пахло листьями осени,

и снова время забирало сотню клеток и тысячу мыслей...

"Избавь меня от страха, страсти, ненависти, безвластия,

жалости, сонливости...от тысячи ложных путей, от сотен

людей, они зовут меня поднять руки, дабы отнять последние

капли льда!"

Он продолжал путь гнева, успокоение твердило карму, мало

жалило время, но солнце палило калий. Призрак был сверху,

а Ван скулил здесь. Призрак держал под контролем воздух,

которым дышал Ван, а узник старался изо всех сил выбраться

из оков страха, из оков света, дабы оставить это гетто, дабы

понять силу белого света.

Палата номер семь молчала запахом гари, никто не верил

словам больного, а он не верил в то, что солнце яркое, что

скрип дверей - ложь, а жужжание мух - страхи, что он сможет

выйти сам из серых стен, что мокрые следы его ног будут

вести наружу. Седьмая палата хранила своё молчание, дышала

тихо, словно боясь спугнуть шум ветра за окном. Ван задавался

вопросом, в какой палате лежит он...

В момент потери сна совсем, отчаяние снова грызло кожу,

потеря смысла, или потеря всхлипа может заставила его

включить память, познать вкус аммиака и выйти в мир иной...

Эхо кислотно-зелёного всхлипа пронеслось по коридорам

предчувствием закончившейся боли, и дверь со старой

табличкой " Палата№7 " со скрипом замерла в виде полуоткрытого

портала в другое измерение, где звёзды светят жёлтым, а

погибшие идеи снова оживают от прикосновения тёмных

пальцев......

 

***

 

Брадобрей пишет число 7.

- Тест от Далай-ламы. Господи, наивность в стакане американского виски! Фантасмагория от Фантомаса! «Ваше любимое число? Ваш любимый день недели?» Далай-ламе это не интересно, могу поспорить. Ещё этот шизо-мазохистский рассказ отставного времени полового созревания. Ровно для фэйковый психов, поедающих мамины пирожки с капустой перед телевизором.

 

Брадобрей. Никто уже и не помнит отчего его так назвали. Настоящее имя утерялось где-то между Джон Камю и Джоан Ками (женское? Хм. И не Америка. Что за дела?), возраст – 19, глаза с явным участием 80% времени лишь с котом, волосы тёмные, пальцы болючие. Любит запах лотоса и мандарина. Теряется в поисках своей жизни и считает, что объективизм – утопия.

Сегодня утром у него болела голова. Чертовски болела.

 

Он натянул шапку и плюнул на каждую из стен, давящих на него, как соковыжималка на индийский апельсин времён Ганди. Стандартное занятие для зимнего утра - если ты живёшь в домике с камином на краю леса – лопатный душ из снега. Всего сто восемь лопат – и ощущение, что уже полноценный день, а ты ещё не завтракал. Тропинка чиста, в камине тлеет кто-то (?), утро, достойное этой книги.

 

***

Глаза в зефире.

День, покрытый двойной болью.

5 таблеток обезболивающего.

Купите мне таблетки от депрессии,

навеянной потерянной любовью. (Приторно).

Или навейте на меня стекло другого цвета.

Я так устал, почти как год, смотреть только в это.

Лишь 2 часа хватает, чтобы уничтожить Камио.

Но мне не жаль его, он заслужил.

 

Лучше вернись, поджарь его и съешь.

Он будет благодарен.

Он винил.

И Цукиру откинешь пол руки.

Он голоден, как кот.

Мясо полезное – в нём белки.

А Камио мечтает лишь попасть в твой рот.

24.10.07.

***

 

Брадобрей рисовал сплошной кислотой. Кислотно-зелёный, кислотно-красный, синий, ну и, конечно, кислотно-фиолетовый. Немного неона – и мухи бы сгорели сами по себе от кислоты в цветах. Сломанные цветы new age’а. Скованность спектраности in cage. И всё это при том занимательном факте, что рисовать совершеннейше не умел. Ни таланта, ни особого стиля в его мазках не наблюдалось. Другой вопрос – а важно ли это нам в данном контексте? В синем пространстве на боку, как фарфоровая статуэтка, лежит фиолетовая кровать с красной, даже оранжевой постелью, и зелёная девушка, спиной, с исчирканным лицом.

Стоит заметить, что герой вовсе не любитель загородного спокойствия, каминного счастья запаха дерева и шкуры медведя. Нет. Просто в феврале 2008ого нервный срыв требовал что-то резко и категорично изменить, вырвать клочок бумаги из общей тетради в 96 листов и кинуть его как минимум на пол, где никто писать на нем не станет. Так и осталось неизвестным, что привело к такому искреннему расстройству нервной системы – общая картина была на редкость хороша: никаких обязательств, свобода действий, успешность в карьере, большие и даже громоздкие планы на будущее, отличный личный дневник из Европы, океан времени только для себя, и тому подобные фактически явления, по которым стоит судить о твёрдом положении стакана на столе. Но для анализа стоит привести и ещё парочку фактов, влиявших на положение дел: близость дня рождения, причём не только его; отсутствие близких людей (друзья друзьями, а кот – самый дорогой и родной); слишком loop’ированный мир; слишком большое количество пираньик вокруг чуть татуированного тела; систематическое осознание крохотности личной жизни. Для начала хватит. В любом случае этот вопрос возникнет ещё ни один раз. Так вот по воле случая и нервного срыва герой оказался не на героине, а возле камина, с чашкой красного чая и кислотными красками. Там он изредка давал информацию о своём местонахождении людям, по которым скучал, и категорически не отвечал людям, которые ему изрядно надоели за месяц, три года или неделю.

 

Уже шёл третий год, как Брадобрей не брил бороду.

 

13 градусов по Цельсию в рамках данного климата для середины февраля, всё-таки, довольно противная погода. Местами относительно холодно (особенно если давно ничего не ел и более часа на улице), местами умеренно тепло. Крыши белоснежны, дети совсем перестали строить пещеры в сугробах, как это делали мы всё детство (тысяча чертей этим компьютерным onlain-играм, выедающим мозг ещё на стадии его образования), недавно пела птица и пахло весной, но так незаметно быстро, что и вспомнить страшно. Город в эхе от спячки, от чтения под лампой, от тёплых вязанных носков и от глинтвейна. Ещё месяц, и стаи птиц разбудят деревья, а вслед за деревьями проснутся и люди-дети заблуждений и самообмана.

 

***

 

На другом конце вселенной, в самом пекле бытового rave’а и неоновых стерео систем для жизнедеятельности механических бабочек-роботов с сознанием дельфина, переходила 6ти полосную дорогу девочка Вуши, родом из деревни близ Токио (а можно ли это назвать деревней? Трёхэтажные коттеджи, роботизированные, автоматизированные, ароматизированные, газированные, отшлифованные мини-миры для семьи с достатком выше среднего). Дорога была изрисована двумя цветами – белым и красным. Полосы шире, чем положено, видимо для особого разреза глаз. Вуши шла из крохотной кофейни под названием «Кришна». То ли японские символы и Боги себя исчерпали, то ли хозяин кофейни был не японец, но так или иначе кофейню посещало ровно такое количество людей, какое требовалось для устойчивого дохода и поддержания имиджа. Парочка брокеров-неудачников, шизофреничный малый из Индии и Вуши были постоянными клиентами, и каждый по своей причине: брокерам было удобно по пути домой заезжать на своих велосипедах и пропускать через себя 450 мл кофе с горьким шоколадом, малый из Индии заходил как на родину, помолится, а Вуши просто жила через дорогу, и перекусить было крайне удобно именно здесь. Её дом походил на cover-версию к песне «Wandering Star» группы Portishead – это был полупустой джазовый триумф крыши над домом. Край города разрешал ставить простые двухэтажные дома для семей, предпочитавших тишину. Стены и окна лишь для звукоизоляции, забор выкрашен в бледно-зелёный. Имитация благополучия и сонливого гамака-убийцы. Проглоти меня, полоса белого!

Крыша была самым безопасным местом в доме, и её снимала Вуши (алчность Наканури-сан – дом для студентки-художницы). Её дом представлял собой одну большую комнату, с раскатистым потолком и в чёрно-белых тонах. Минимализм, если не брать во внимание то, что внимание моментально уносит, а именно море всяческих ярких сюрреалистических картин, побрякушек, висящих с потолка (ангел с глазами из семян лотоса, выкрашенных в синий, особенно хорош), облицовки углов орнаментом кислоты, шкафа, обклеенного тремя годами жизни и подобных мелочей создающих суть комнаты. А, да, забыл главное – полки! Полки без углов, целый мир полок, закруглённых, как космический корабль в представлении юного СССРовского мальчугана на краю Питера. Эту комнату нельзя было забыть, но и вспомнить её довольно сложно. Кажется, будто на этой крыше зародилась цивилизация крошечных жучков, цивилизация, превосходившая суп из Майа и Ацтеков. Теперь немного о Вуши. Её родители были старше обычных. Карьера поглотила их уже в 20, и к 40 годам они очнулись от мысли о ребёнке.

- Боже, мы же совсем забыли родить ребёнка! – закричал в гневе отец Вуши. – Как прикажешь теперь смотреть в глаза боссу?

На что мама Вуши потупила взгляд и легла на кровать, включив на ней режим «шалости» и закрыв глаза. Так в семье появилась крохотная девочка с огромными глазами и способностями к рисованию. В 5 лет Вуши заявила своей няне, которая была ближе матери и отца вместе взятых, что она не из Млечного Пути, а из Картонной Сути, и что она будет великой художницей (после чего смело нарисовала на стене в прихожей дверь и сидела за это в своей комнате 3 дня, не выходя даже на обед). В 14 Вуши боролась с роботами на митингах «Планета Земля – людям!», расклеивала на дверях домов изображения людей-киборгов и плакала в уголке. В 17 переехала на край Токио, сняв крышу у семьи Наканори. Вуши называла себя sickfreak. Её безумные наряды, состоящие порой из 20-25 вещей, не мог не оценить даже Шизофреничный Малый. Однажды, когда Вуши одела три юбки поверх клечатых белых джинс и шарф, длиною в три стола из кофейни, Малый, увидев её, подавился пирожком с вишней и чуть не задохнулся. Опасны эти пирожки! А ведь всё началось с Макдональдса. Безобидный фаст-фуд, захвативший мозг целой нации, пусть и не такой старой, как японцы, но всё же (кстати, в своё время и против фаст-фуда Вуши выходила на демонстрации). Но фриковость отражалась более в картинах, нежели в её «капустной» системе одевания себя. Её картины – верный аналог LSD, причём вполне легальный и крайне эстетичный. Сочетание трёхмерный образных пятен и кислотных существ рвало мозг подобно наблюдение за доброй сотней людей, ехавших на работу/учёбу рано утром в автобусе, рассчитанном на не более чем 47 мест. Разумеется, Вуши такого не видела. Но вот Брадобрей отлично себе это представлял. Кстати, о Брадобрее...

 

Свою карьеру музыканта он начал в 9, когда сам того от себя не ожидая ответил родителям на вопрос «кем ты хочешь стать?» уверенным утверждением – «музыкантом» (ох же и расстроились родители, про себя. Ему же лишь усмехнулись). Затем были занятия с разными преподавателями: женщина без ребёнка преподавала нотную грамоту на первом музыкальном инструменте, до сих пор валявшемся на затворках империи – фоно; народный артист России, преподававший классическую гитару в крохотной комнатушке в центре города; джазмэн, электрогитарист, давший азы электронного владения волнами звука; затем был информатор-неформальный атом для мира и Шива для небольшого города, в широких штанах и с имитацией квадратного огромного бриллианта в ухе, который открыл глаза на возможности современного софта в создании полноценных композиций. Короче говоря, Брадобрей имел свою сотню-другую слушателей, которыми искренне гордился и дорожил, и это при том, что на большинство людей ему было как Священному Слону Индии на лягушку из американского болота. Он не признавал сходство с человеческой расой, а если и признавал, то с ремарочкой, что «мясные машины» - не человечество, а ницшианские животные, созданные для простейших функций.

 

***

Кетороловое подполье.

Потоплёха смеха.

Ночь в муравейнике.

Я не уценён, пока.

 

Белизна строчек.

Банальность эмоций.

Мой набросок жизни очень

Похож на хоас под столом.

 

Мне не нужна часть себя,
Которая выпрыгнула где-то.

Год Свиньи подложил мне сюрприз

Под новогоднюю ёлку.

27.10.07.

***

В следствие странных событий, произошедших со столь далёкими во всех смыслах людьми (во всех ли?), они и попали на одни и те же страницы дельфинного солёного, а порой и горького, полотна. Это только видется, что физическое расстояние – единственная реальная мера измерения расстояния от точки Б до точки В. Бред. Или даже Бредото, как звали второстепенного героя в секретной «Амели» великолепного Жене. Всё это похоже на желе, да да. Растояние – лишь очередной человеческий стереотип. Как и мир в целом. Только знание цветов даёт нам возможность утверждать, что этот цвет – именно красный. Но на самом деле мы его видим таким. Дольтоники видят иначе. И они – не отклонение. Они просто видят цвет иначе. Их же не один вид! Разные дольтоники видят цвета по-разному! Это буквально героин вместо кеторола. «Мы ведь все знаем, что мы ничего не знаем». Люди глупы, ибо отрицают всё, что не понимают. Автор же, будучи лягушкой, самой кислотно-зелёной в пруде, знает, что не стоит говорить о том, чего не знаешь. Иначе то, о чём ты говоришь, может, например, съесть твои лапки. Автор, будучи лягушкой изрядно повидавшей мир, также распологает информацией, что пруд не во Франции, а, значит, о людях можно говорить смело. Вот и прекрасно. Идём дальше.

 

В тот самый день, когда утро Брадобрея началось с чертовки сильной головной боли, он решил посетить великолепный городок, похожий на холодильник, где вот-вот скончается последняя мышь путём вталкивания в себя льда с кусочками масла. И масло старое, и лёд острый. Именно близ этого городка Брадобрей кружил и куражился своим существованием, а порой времяприпровождением, а порой и даже жизнью. Его дела были просты, как валенки на шпильках. Они были записаны на рваном клочке бумаги для высококачественной распечатки эмоций:

 

«1. Аптека. Глицин. Пустырник. Валерьян. Кеторол. Зелёнка. Пластырь.

2. Чёрная гелевая ручка.

3. Покормить фей.

4. Не забыть покормить фей.»

 

Между пунктом 2 и пунктом 3 с Брадобреем случилось интереснейшее событие, о котором я по-лягушачьи просто обязан рассказать поподробнее.

 

- Чёрт бы слопал эту матушку-родину за американскую упоковку “Love is…” и пошёл бы покушать к бабушке. Откуда эти окна? Так так так не забыть покормить фей, они уже вторые сутки без волшебства. Плохо, плохо. Будут как пальма у меня на окне – кусок африканской туалетной бумаги под порогом у голубой Франции. Жё-ма-па Фррранцюаа дэ Сдоохбы. Наши дороги просто шик. Особенно когда переходишь в неположеном месте. Безопаснее, чем кофе каждое утро. Даже без сигарет. Даже без мертвеца. Даже без сломанный цветов. Ярко-розовый. Машины – те же люди. Люди в людях делают «бип-бип» и тормозят. Ибо зелёный! На столбах вечное «Квартиры на часы». ВИЧ откроет дверь, гепатит уложит в кровать. Нет, надо же, не кватриры. Метеорит. Метеорит? 2007год. Алтайский край. Экспедиция. Господи, идиоты! Под снегом, в горах искать метеорит. Да! Гениально! Какие только способы покончить с собой не придумают неудачники без дачи со сдачей в кармане от отложенных денег маме. На День Рождения. День победоносного несварения желудка. День-утка. Та, что в реанимационной возле каждой койки. Таблетка отчудения. Вторая. Чтобы было больно. Чтобы в порезах на ногах расстаял снег...

 

Далее картина просто поражала своей банальностью в рамках кафкаобразного симбиоза анфаса и профиля. Серый УАЗик с тёмными стёклами буквально подхватил нашего героя за подмышки и слопал за обе щёки, как лопает хамелион очередную муху цц на баобабе.