Часть третья. Испытание и торжество 4 страница

даже ранить их - на следах не было крови.

Пройдя около мили, Ян напал на новый след, который привел его в еще

большую ярость: это был отпечаток мокасина, след индейца. Ян, полный

злобы, пошел по этому новому следу и, поднимаясь на холм, увидал рослую

фигуру индейского охотника, поднявшегося с поваленного ствола и миролюбиво

махавшего ему рукой.

- Кто ты? - грубо спросил его Ян.

- Часка.

- Что ты делаешь в нашей стране?

- Это прежде была моя страна, - сурово ответил индеец.

- Но ведь это мои олени! - сказал Ян.

- Дикие олени не принадлежат никому, пока они не убиты.

- Я бы советовал тебе держаться подальше от следов, по которым я

гонюсь...

- Я не боюсь тебя, - ответил индеец. - Не стоит ссориться. Хороший

охотник всегда найдет оленей.

Ян провел с Чаской несколько дней. Ему не удалось убить оленя, но зато

он научился от Часки многим охотничьим сноровкам индейцев. Так, индеец

научил его никогда не гнаться за оленями по холмам, потому что олени часто

нарочно взбираются на холмы, чтобы увидеть с них, не гонятся ли за ними.

Часка научил его определять направление ветра, подняв смоченный слюной

палец вверх, и Ян при этом невольно подумал: "Теперь я знаю, почему у

оленя нос всегда влажный".

Часка объяснил ему, что часто успех охоты зависит только от терпеливого

выжидания. Он научил его особой охотничьей походке, которая облегчает

охотнику возвращение назад по собственному следу, как бы ни был глубок

снег.

Иногда они охотились вместе, иногда порознь. Однажды, когда Ян охотился

один, ему удалось напасть на олений след в зарослях возле озера, носящего

теперь имя озера Часки. След был свежий. Ян внимательно прислушался, и ему

почудился треск в кустарниках. Вслед за тем он увидел, как покачнулась

ветка. Ян поднял ружье и прицелился, выжидая лишь нового движения в

кустарниках, чтобы выстрелить. Действительно, спустя несколько секунд

среди ветвей мелькнуло что-то серое, и Ян был уже готов нажать курок. Но

вдруг он заметил какое-то красное пятно, двигавшееся вместе с неясной

серой фигурой. Прошло еще несколько мгновений, и из кустарников вышел

Часка.

- Часка! - вскрикнул взволнованно Ян. - Я ведь чуть-чуть не выстрелил в

тебя!

Индеец вместо ответа указал пальцем на красный платок, которым была

повязана его голова. Только теперь Ян понял, почему охотники-индейцы

всегда повязывают голову красным платком, и с этих пор сам начал прибегать

к этой предосторожности во время охоты.

Спустя несколько дней они увидели стаю луговых куропаток, летевших к

сосновому лесу. Вскоре вслед за ними потянулись другие стаи. Часка

внимательно поглядел на них и сказал:

- Куропатки прячутся в лес. Надо ждать мороза.

Действительно, весь следующий день охотникам пришлось провести у

костра.

Два дня свирепствовал мороз, и лишь на третий они могли снова начать

охотиться. Но Часке не повезло: он упал и сломал ружье. Встретясь вечером

с Яном у костра, он долго молчаливо курил свою трубку и внезапно прервал

молчание вопросом:

- Охотился ли ты когда-нибудь в Мышиных горках?

- Нет.

- Хорошая охота... Пойдем туда.

Ян отрицательно покачал головой.

Поглядев на запад, индеец сказал:

- Сегодня видел следы Сиу... Плохая охота здесь теперь.

И Ян понял, что Часка принял бесповоротное решение. Он исчез, и Яну

никогда больше не пришлось встретиться с ним. Но одинокое озеро, лежащее

среди Керберийских холмов, до сих пор называется озером Часки.

 

 

 

"Возле Кербери показалось множество оленей. Недавно видели огромного

оленя между долиной Кеннеди и лесопилкой".

Такие сведения Ян получил в письме, когда уехал на Запад, где ему

пришлось вести однообразную жизнь, совсем не отвечавшую его вкусам. Письмо

было получено в начале охотничьего сезона, когда Яном и без того начали

овладевать приступы охотничьей лихорадки. Если раньше он еще колебался, то

это письмо было последним толчком, прекратившим колебания. Железный конь

унес его к родным холмам. Затем несколько часов верховой езды - и он был

дома. И снова начались бесконечные охотничьи прогулки.

Вскоре до него дошли слухи, что вблизи одного озера видели оленье

стадо, состоявшее из семи оленей, причем их вожак был настоящий великан.

Ян вместе с тремя другими охотниками отправился в санях к дальнему

озеру.

Охотники вскоре напали на оленьи следы: шесть - разной величины,

седьмой же, самый крупный, несомненно принадлежал знаменитому оленю

Песчаных холмов.

Как властно заговорил в этих людях кровожадный дикарь каменного века!

Как жадно горели их глаза, когда они пустились по следам!

Уже приближалась ночь. Они настигли стадо. Несмотря на упорные

требования Яна, товарищи его не хотели выйти из саней.

Вскоре на вершине снежного холма они нашли свежие следы. Очевидно,

олени стояли здесь, обернувшись к охотникам, а затем бросились в разные

стороны. Каждый прыжок их имел в длину двадцать пять футов. Оленей

все-таки не увидели, хотя и шли дальше по следам. Ночь застигла охотников,

и они поспешно устроили привал среди снегов.

Утром погоня продолжалась. Они пришли к месту ночевки оленей: семь

темных, оттаявших ямок ясно говорили, что тут лежали животные.

Ян настоял на том, чтобы сани были оставлены. Он заметил, что следы

ведут к большому лесу. Глухарь с криком поднялся над деревьями - значит,

олени пробираются сквозь чащу.

Ян предложил охотникам общий план действий, но нетерпеливые товарищи не

хотели его слушать.

Итак, все разделились на две партии: двое пошли в одну сторону, двое -

в другую.

Ян и его товарищ, Дуфф, вскоре напали на следы двух оленей. Не могло

быть сомнения в том, что один из них именно тот великан-вожак, который уже

два года не давал покоя Яну.

Они настигли животных в лесной чаще, но еще мгновение - и олени

исчезли, разбежавшись в разные стороны. Ян велел Дуффу преследовать

важенку, а сам поспешил в ту сторону, куда скрылся олень-исполин.

Солнце опускалось. Ян находился в неизвестной местности, кое-где

поросшей лесом. Он угнал оленя далеко от привычных ему мест. Зверь был уже

близко, и Ян ожидал, что вот-вот увидит его, как вдруг вдали раздался

выстрел, затем другой - и олень умчался стремительными прыжками. Догнать

его было немыслимо.

Ян вернулся и скоро нашел товарища. Дуфф выстрелил два раз в важенку.

Он говорил, что, наверно, со второго выстрела попал в нее. Они отправились

по следам важенки.

Пройдя полмили, они заметили кровь, но кровь скоро исчезла, а следы

стали как будто больше и яснее. Поднималась метель, снег заметал их, но

все же Ян успел разобрать, что это были уже следы не раненой важенки, а

оленя, ее рогатого друга. Надо было удостовериться, разрешить сомнения:

пришлось возвращаться обратно по следам.

Ян был прав. Большой олень прибегнул на этот раз к старой уловке

преследуемого зверя, которую хорошо знают опытные охотники: он искусно

возвратился по своим следам к раненой подруге, чтобы спасти ее, чтобы дать

ей возможность скрыться в противоположном направлении.

Охотники не поддались обману. Они разыскали следы раненого животного и,

как жадные волки, устремились дальше.

Олень, поняв, что его попытка отвлечь внимание преследователей

оказалась неудачной, вернулся к своей подруге.

На закате охотники увидели их обоих на снежном склоне холма. Важенка

шла медленно, низко опустив голову. Ее товарищ тревожно бежал вперед, как

будто не понимая, почему она отстает, потом возвращался к ней и ласково

лизал ее, словно просил поспешить.

Но охотники уже настигли их. Завидев врагов, олень тряхнул рогами,

заметался из стороны в сторону и наконец умчался, как будто сознавая, что

защита и борьба бесполезны.

Когда люди подошли, важенка попыталась подняться, но она так ослабла,

что тут же свалилась. Дуфф вынул нож. Ян раньше никогда не думал о том,

для чего, собственно, каждый охотник носит за поясом длинный нож. Бедная

важенка обратила к своим врагам большие блестящие глаза; в них стояли

слезы. Но она не стонала, не издала ни единого крика. Ян отвернулся,

закрыл лицо руками. Дуфф с ножом подошел к важенке и совершил ужасное

дело. Этого нельзя рассказать словами...

Ян оцепенел. Дуфф позвал его. Ян медленно обернулся.

Подруга великана-оленя лежала без движения на снегу. Когда они стали

уходить, вдали мелькнула чья-то большая тень и скрылась за холмами.

Через час охотники пришли с санями и подняли убитую важенку с

покрасневшего от крови снега. Кругом на снегу они увидели свежие крупные

следы, и снова вдали, на белеющих холмах, в темноте ночи мелькнула и

скрылась большая темная тень.

Какие печальные, тяжелые думы теснились в эту ночь в голове Яна при

свете костра! Он упрекал себя. Так это называется охотой!.. К _этому_ он

стремился?.. После долгих дней возбуждения, после целого ряда неудач он

достиг желанной цели: прекрасное измученное животное было обращено в

окровавленный, отвратительный труп...

 

 

 

Но с наступлением утра впечатления ночи рассеялись. Над холмами

раздавался протяжный вой, и Ян прислушивался к нему. Его угнетала мысль,

что, быть может, волк выслеживает оставленного им зверя.

Компания охотников отправилась к ближней усадьбе. Ян придумывал, под

каким бы предлогом ему остаться одному. Снова попался им на пути свежий

след оленя-великана, и юноша весь загорелся жаждой преследования.

"Я должен еще раз увидеть его", - твердил он про себя.

Остальным охотникам надоело мерзнуть на трескучем морозе. Ян взял себе

из общих припасов маленький чугунок, одеяло, немного съестного и расстался

с товарищами.

- Прощайте! - крикнул он уходя.

- Желаем удачи!

Сани и охотники скрылись из виду на холмистой равнине. Ян был один.

Никогда еще не испытывал он такого острого чувства одиночества. Он

скитался и прежде один, без товарищей, недели и месяцы в пустынных местах,

но никогда не страдал так, как теперь. Ему было тяжело. Сердце сжималось,

когда он окидывал взором бесконечную снежную пустыню. Он готов был

побежать за товарищами, окликнуть их, но гордость остановила его.

Они уже скрылись из виду, было поздно бежать за ними, звать их. Он

зашагал по следам оленя - по бесконечной, не дававшей ему покоя цепи

следов, во власти которых он находился в продолжение двух лет. Эти следы

покрыли своей легкой, запутанной сетью все окрестные холмы и поля, и если

бы человек мог разобрать их, перед ним раскрылась бы немая повесть целой

жизни, скитальческой жизни зверя. Если бы человек мог разгадывать эти

следы, он часто находил бы в них повесть об ужасной встрече с лютым

врагом, рассказ об отчаянной битве, в которой зверь окончил свое

существование. Еще не так давно - когда человек был занят единственной

мыслью о пище - он гораздо искуснее выслеживал зверя, и звериные следы

были для него путем к сытному обеду. Поэтому и до сих пор при виде следов

зверя в душе человека просыпается смутное желание отыскать его, овладеть

им, просыпается дикий инстинкт первобытного охотника.

Ян снова поддался этому неодолимому, темному чувству и устремился в

поиски за оленем.

К вечеру он достиг густой осиновой чащи. Ян знал, что олень

расположится здесь на ночлег, поэтому он с величайшей осторожностью,

тихонько, крадучись, стал пробираться между деревьями.

Но уловки его не привели ни к чему. Олень заметил преследователя и

успел скрыться.

Досада и отчаяние овладели Яном. Нужно было ночевать в лесу, на ветру,

на морозе.

Ночь была холодная и темная. Он улегся, свернулся, накрывшись одеялом,

и пожалел, что природа не дала ему теплой шкуры, как у лисы, и ее

пушистого хвоста, которым можно было бы прикрыть озябшие руки и ноги.

Деревья и земля трещали от мороза. Даже звезды в небе, казалось,

звенели от холода. На ближнем озере то и дело раздавался треск: лед

трескался у берегов. Над озером и над лесом дул студеный ветер, обжигавший

лицо.

Волк издали подкрался к огню, но не подошел близко. Он только жалобно

завыл и снова исчез.

К утру стало теплее. Повалил снег и засыпал следы оленя.

Ян не знал, где он находится. Побродив без цели по лесу, он решил идти

к Сосновому ручью. Но как найти туда дорогу? Снег кружился в воздухе,

слепил глаза, колол лицо, застилал все окрестности. Ближайшие предметы

заволокло дымкой, а вдали все было окутано белой мглой. Тогда он разыскал

в чаще осинового леса, под снегом, засохший ствол растения, известного под

названием "золотой корень". Это растение имеет свойство тянуться всегда в

сторону севера. Итак, по сухому его стволу Ян мог теперь найти дорогу. Он

направился к юго-востоку, где, как он знал, протекал Сосновый ручей. И

каждый раз, когда ему казалось, что он сбился с пути, он раскапывал снег,

разыскивал золотой корень и по нему определял, где север.

Наконец он вышел из леса и увидел вдали Сосновый ручей.

Весь день Ян провел в бесплодных поисках оленьего следа. Ночью он снова

развел огонь и снова пожалел, что судьба не наградила его теплой, пушистой

шерстью. В первую ночь он отморозил себе щеки и пальцы на ногах.

Отмороженные места болели и горели, но Ян не помышлял о возвращении домой.

Тайная надежда, что он на этот раз выследит оленя, удерживала его.

На другое утро какое-то странное, непонятное предчувствие заставило его

блуждать по пустынной равнине, где не могло быть следов оленя. И что же?

Он внезапно увидел перед собой ложбину, где, очевидно, ночевали олени.

Шесть потемневших ямок, еще не занесенных снегом, говорили о ночевке

большого оленя и его семьи.

Не успел Ян пройти и четверти мили, как из-за длинной гряды холмов,

окутанных туманом, выглянули, приподняв уши, пять темных голов и показался

вожак с великолепными ветвистыми рогами. Это видение мелькнуло и скрылось.

Ян не успел прицелиться, как животные разбежались и исчезли за холмами.

Большой олень собрал свою семью и бродил с нею по снежным холмам, когда

завидел своего врага. Он подал знак рассыпаться по долине, и все мгновенно

умчались в разные стороны.

Яну хотелось только одного - настигнуть их вожака. Он направился к

узкой ложбине, поросшей кустарником. Внизу журчал Сосновый ручей.

"Он здесь, он скрывается тут и сторожит меня, но я его поймаю", -

твердил Ян.

Он не сводил глаз с чащи. Через полчаса темная тень отделилась от

кустов и осторожно взобралась на холмистую гряду. Когда олень исчез из

виду, Ян быстро пересек равнину и, обойдя ее, устремился навстречу зверю.

Но олень оказался дальновиднее охотника: он угадал его замысел и успел

умчаться по прежним своим следам.

Олень хорошо понимал, что дело идет о его жизни. Самый сильный и

быстрый в беге олень ослабевает, если погоня продолжается несколько дней

кряду. Неутомимый охотник может дождаться той минуты, когда зверь выбьется

из сил и сам дастся ему в руки.

Итак, Ян преследовал его без устали среди снежных полей и холмов. Олень

обманывал его, возвращался по своим следам, скрывался в чаще с

подветренной стороны, чтобы учуять приближавшегося охотника как можно

раньше. Зверь обманывал человека и водил туда и сюда, внезапно исчезал,

задавал ему неразрешимые загадки. Но Ян с каким-то ожесточением выслеживал

его, распутывал его хитрости, разыскивал настоящий след.

И большой олень выбился наконец из сил, измучился до того, что не мог

уже больше ни есть, ни спать. В ужасе от неумолимого преследования, он

ослабел и изнемог, и прыжки его стали меньше. Он готов был сдаться врагу.

 

 

 

Наконец олень и охотник очутились в небольшом лесу, со всех сторон

окруженном болотами. Три тропы вели в этот лес, который, казалось, был

предназначен для последней, страшной встречи оленя и Яна.

Осторожно прошел Ян по второй тропе, снял с себя куртку и пояс, повесил

на куст, а сам вернулся к болоту.

С величайшей осторожностью, боясь хрустнуть веткой, побрел он по

третьей тропе и спрятался в кустах. Немного погодя он тихо свистнул, как

свистит сойка, чуя приближение опасности.

Олени всегда следят за криком сойки. Из своей засады Ян видел, как

большой олень, насторожив уши, пробирался на пригорок, чтобы осмотреться.

Тихий свист Яна превратил оленя в неподвижную статую. Но кусты и деревья

загораживали его.

Олень постоял несколько минут, втягивая ноздрями воздух и вглядываясь

вдаль. Он стоял спиной к Яну и, очевидно, не подозревал, что тот так

близко. Ветер зашевелил рукава куртки на кусте. Олень быстро спустился с

пригорка и, неслышно ступая между деревьями, бесшумно исчез.

Ян мучительно напрягал свой слух, чтобы уловить, куда он ушел. Он весь

дрожал как в лихорадке, сердце стучало; ружье было давно наготове.

Он тихо, осторожно приподнялся, и в то же мгновение в трех саженях от

него так же тихо поднялся, словно вырос из-под земли, большой олень -

олень Песчаных холмов!

Два великолепных темных глаза смотрели на Яна. Ветвистые рога венчали

большую красивую голову. Стройное тело было неподвижно, словно окаменело.

Ян и олень Песчаных холмов встретились наконец лицом к лицу. Жизнь

оленя была теперь в руках Яна.

Олень стоял, как изваяние. Он стоял и смотрел прямо в глаза Яну своими

большими, правдивыми глазами.

Ружье дрогнуло в руке Яна. Он поднял его и снова опустил, потому что

олень не сводил с охотника своего ясного взора, стоял неподвижно и смотрел

на него.

И Ян почувствовал, что волнение его утихает, что зубы уже не стучат,

что в нем разливаются спокойствие и радость.

"Стреляй, стреляй скорей! Ведь ты этого добивался!" - говорил в нем

какой-то голос. Но голос этот звучал так неуверенно, так слабо...

И Ян вспомнил одну страшную ночь, когда его преследовала стая волков,

когда он, изнемогая от усталости, в ужасе ждал их приближения. Он вспомнил

убитую важенку и снег, обагренный ее кровью - кровью преступного убийства.

Ему вспомнились глаза умирающей важенки, ее робкий, умоляющий взгляд,

которым она как будто хотела сказать: "Чем я перед вами провинилась?"

Мысль об убийстве казалась теперь невозможной. Ян смотрел на оленя, и

олень не сводил с него своих умных, ясных глаз. Казалось, они читали в

глазах и сердцах друг друга. Ян не мог отнять у него жизнь, и то, что

давно уже зарождалось в нем, что незаметно укреплялось и зрело, заговорило

вдруг властно и громко. Этот голос говорил:

"Бедное, прекрасное животное! Долго мы были врагами: я был

преследователем, ты - жертвой. Но теперь все переменилось. Мы смотрим в

глаза друг другу, мы дети одной матери - природы. Мы не можем поговорить,

но мы можем понять друг друга без слов. Теперь я понимаю тебя, как раньше

никогда не понимал. И я уверен, что и ты понял меня. Жизнь твоя в моих

руках, но ты уже не боишься меня. Мне рассказывали про одного оленя,

который, когда его окружили собаки, бросился к охотнику и искал у него

защиты, и охотник спас его. Так и я много дней преследовал тебя, а теперь

ты можешь без страха стоять передо мною. Никогда рука моя не поднимется,

чтоб убить тебя. Мы - братья, прекрасное создание, только я старше и

сильнее тебя. И если бы сила моя могла всегда оберегать тебя, ты никогда

не знал бы опасности.

Ступай, без страха броди по лесистым холмам - никогда более не стану я

преследовать тебя. Чем больше я узнаю жизнь, тем ближе становишься ты мне,

и я не могу смотреть на тебя как на добычу, как на лакомый кусок мяса.

Ступай спокойно, без страха.

Мы никогда с тобой не встретимся. Прощай!"

 

 

БИНГО

 

 

Это случилось в начале ноября 1882 года. В Манитобе только что

установилась зима. Я сидел, развалившись на стуле, и лениво поглядывал в

единственное окно нашей хижины, откуда виднелся кусочек прерии и угол

хлева.

Но моя мечтательная лень сразу исчезла, едва я увидел стремительно

вбежавшего в хлев огромного зверя, преследуемого по пятам другим животным,

меньшего размера, с черными и белыми пятнами.

- Волк! - воскликнул я и, схватив ружье, бросился на помощь собаке.

Однако, прежде чем я подоспел, собака и волк выскочили из хлева.

Пробежав немного по снегу, волк обернулся, готовясь к защите. Собака -

шотландская овчарка нашего соседа - бегала кругом, выжидая удобного

момента для нападения.

Я дважды выстрелил на большом расстоянии, но промахнулся, и погоня по

степи возобновилась. Всякий раз, приблизившись к волку, смелый пес хватал

его за бедро и успевал увернуться от его свирепых челюстей. Волк принимал

оборонительную позу и пускался наутек. Собака явно гнала волка к

человеческому жилью, а волк напрасно пытался прорваться и убежать назад, к

темной линии леса, видневшейся на востоке. Наконец, когда они пробежали

таким образом целую милю, то останавливаясь для схватки, то снова пускаясь

в бег, мне удалось их настигнуть, и собака, надеясь на мою помощь,

бросилась в решительную атаку.

Прошло несколько секунд. Клубок борющихся животных, в котором трудно

было что-нибудь различить, распался, и я увидел волка, лежащего на спине,

и окровавленного пса, схватившего его за горло. Теперь мне было уже

нетрудно покончить борьбу, всадив пулю в голову волка.

Когда этот удивительный пес, обладавший необыкновенным чутьем, увидел,

что враг мертв, он даже не взглянул на него. Он пустился галопом по снегу

на ферму, находящуюся в четырех милях отсюда, к своему хозяину.

Это был замечательный пес; даже если бы я не подоспел к нему на помощь,

он и один справился бы с волком. Как я узнал, это был не первый уже

случай. Он всегда побеждал волка, хотя волки были гораздо крупнее его.

Я был в восторге от храбрости пса и тут же решил купить его, уплатив за

него какую угодно цену. Но хозяин собаки сердито отказался, ответив:

- Отчего бы вам не купить у меня щенка?

Пес Фрэнк оказался непродажным, и мне волей-неволей пришлось

довольствоваться щенком. Этот сын столь знаменитого отца представлял собой

комок черного меха и был больше похож на длиннохвостого медвежонка, чем на

щенка. Но у него были точно такие же рыжие отметины, как у Фрэнка. Я

надеялся, что это может служить залогом его будущего величия, так же как и

характерное белое кольцо вокруг носа.

После того как я приобрел щенка, мне оставалось только придумать ему

имя. Это было нетрудно: я назвал его Бинго.

 

 

 

Конец этой зимы Бинго провел в нашей хижине, живя жизнью ленивого,

толстого, добродушного и невоспитанного щенка. Он обжирался до отвала и с

каждым днем становился все больше и неуклюжее. Даже печальный опыт не

научил его, что он должен держать нос подальше от кошки. Его самые

дружественные попытки сблизиться с кошкой были совершенно не поняты ею, и

результатом явился вооруженный нейтралитет, который изредка прерывался

войной.

Наконец Бинго, рано проявивший самостоятельность, решил лучше вовсе

избегать хижины и ночевать в сарае.

Но с наступлением весны я серьезно принялся за его воспитание. Это

стоило мне больших трудов, а ему - многих страданий, однако он все же

выучился по моему приказанию разыскивать нашу старую желтую корову,

которая паслась на воле в прерии.

Поняв наконец, что от него требуется, он полюбил это дело, и ничто так

не нравилось ему, как приказание пригнать корову домой. Он тогда мчался в

прерию с радостным лаем, высоко прыгая, чтобы разглядеть, где пасется его

жертва. И через самое короткое время возвращался назад, гоня перед собой

корову галопом и оставляя ее в покое лишь тогда, когда она, фыркая и

отдуваясь, пряталась в самый отдаленный угол хлева.

Конечно, если б он тратил на это дело поменьше энергии, мы не мешали бы

ему, но он до такой степени пристрастился к этой ежедневной охоте, что

стал пригонять домой нашу старушку Донни без всякого приказания. В конце

концов наш усердный пастух стал загонять корову в хлев по двенадцати раз в

день. Дело дошло до того, что когда у него являлось желание пробежаться

или оказывалось несколько свободных минут, а иногда просто потому, что ему

приходила такая фантазия, Бинго стремглав бежал в прерию и через несколько

минут возвращался, гоня вскачь перед собой нашу бедную желтую корову.

Сначала это, казалось, было не так уж плохо, потому что корова не могла

забрести далеко от дома. Но скоро мы убедились, что она недоедает: она

похудела и стала давать меньше молока. По-видимому, эта охота действовала

и на состояние ее духа, так как она, беспокойно озираясь, постоянно с

тревогой ожидала появления собаки. А по утрам она не отходила от хлева,

точно боялась отправиться в степь, чтобы снова не подвергнуться нападению.

Это было уже слишком. Все наши старания заставить Бинго умерить свой

пыл не приводили ни, к чему, и пришлось в конце концов насильственно

прекратить эту забаву. Бинго больше не смел загонять корову, но все-таки

выказывал к ней большой интерес и лежал, свернувшись, у дверей хлева, пока

ее доили.

Когда наступило лето, москиты стали отравлять нам существование, но еще

несноснее было то, что из-за укусов москитов корова при доении размахивала

хвостом.

Брат мой Фред, обычно доивший коров и столь же изобретательный, сколь

нетерпеливый, придумал простое средство заставить корову прекратить махать

хвостом: он привязал к ее хвосту кирпич и безмятежно принялся за свое

дело, уверенный, что корова уже не будет мешать ему своим хвостом. Но мы с

некоторым сомнением отнеслись к этому опыту.

И вот внезапно, сквозь тучу москитов, к нам донесся глухой звук удара и

взрыв ругательств. Корова продолжала спокойно пережевывать жвачку, а Фред

вскочил на ноги и яростно замахнулся на нее скамеечкой. Как же не прийти в

ярость, если старая, глупая корова хватила его по уху кирпичом! А

злорадство и насмешки зрителей окончательно вывели его из себя.

Бинго, услышав шум и полагая, что присутствие его необходимо, бросился

на корову с другой стороны. Прежде чем удалось водворить порядок, молоко

было пролито, ведро и скамейка сломаны, а корова и собака жестоко избиты.

Бедный Бинго никак не мог понять, в чем он провинился. Он давно уже

презирал эту корову и теперь, окончательно возмущенный, решил даже не

смотреть на дверь ее хлева и переселился к лошадям в конюшню.

Корова была моя, а лошади принадлежали моему брату, и, сменив хлев на

конюшню, Бинго тем самым как бы отказался и от меня. Наше ежедневное

общение прекратилось, и тем не менее, если случалось что-нибудь серьезное,

Бинго всегда обращался ко мне, а не к брату. И мы оба как будто

чувствовали, что связь между человеком и собакой может исчезнуть только с

жизнью.

Бинго пришлось еще один-единственный раз выступить в роли пастуха. Это

было осенью того же года на ярмарке в Корберри. Там происходило состязание

собак, и овчарке, которая лучше всех пригонит корову туда, куда ей скажут,

обещан был приз в два доллара.

Соблазненный одним коварным приятелем, я записал Бинго для участия в

состязании, и рано утром в назначенный день корову выгнали в прерию, как

раз за деревней. Когда началось состязание, я указал на нее Бинго и

сказал:

- Ступай приведи корову!

Само собой разумеется, я хотел, чтобы он пригнал ее ко мне, туда, где

сидели судьи.

Но животные знали лучше нас, что им делать. Недаром они все лето

репетировали свои роли. Когда Донни увидала бегущего к ней во весь карьер