Кривая совокупного предложения

Точка Q1 – объем национального производства при полной занятости.

На промежуточном отрезке реальный объем производства от нуля достигает уровня Q 0, который значительно меньше Q 1, т.е. объема национального производства при полной занятости. Это означает, что национальная экономика находится в кризисном состоянии, при котором факторы производства далеки от своего полного задействования. При этом:

 увеличение совокупного спроса не означает наращивания цен. Причины подобной ценовой стабильности: заработная плата не растет, так как бывшие безработные еще не претендуют на повышение размера оплаты их труда; кризис сбыта инвестиционных и потребительских товаров в недалеком прошлом еще останавливает их продавцов от завышения цен;

 уменьшение совокупного спроса не означает дальнейшего снижения уровня цен — хотя бы потому, что существует гарантированный законом МРОТ как значимый компонент издержек производства и основа цены.

В результате на кейнсианском отрезке издержки производства и цены демонстрируют относительную стабильность, отсюда — параллельность отрезка по отношению к оси Q.

На промежуточном отрезке наращивание совокупных расходов влечет за собой увеличение национального объема производства, сопровождаемое ускоряющимся ростом общего уровня цен. Дело в том, по мере приближения к пределу возможностей национальной экономики в ней все более остро начинает ощущаться дефицит высококвалифицированных специалистов, которых фирмы стремятся «переманивать» к себе посредством повышения уровня оплаты их труда. В этих условиях вполне возможно и привлечение менее квалифицированных работников, что ухудшает соотношение производительности труда и заработной платы, негативно отражающееся на динамике издержек производства как основы цены. Кроме того, при приближении национальной экономики к границе ее производственных возможностей возникает поднимающий цены дефицит инвестиционных товаров, а также используется менее эффективное оборудование. Последнее обстоятельство ухудшает соотношение производительности труда и фондовооруженности, что столь же отрицательно влияет на динамику издержек и цен.

На классическом отрезке национальная экономика достигает границы своих производственных возможностей. Увеличение совокупных расходов не влечет за собой наращивания реального ВВП (при повышении номинального его значения вследствие усиливающейся инфляции): возможно лишь перераспределение ограниченных ресурсов между фирмами, отраслями, регионами. Вследствие этого дальнейшее наращивание спроса нецелесообразно, оно вызывает лишь нарастание инфляционной волны без каких бы то ни было позитивных результатов.

Таким образом, реально существующая связь между уровнем цен и объемом совокупного предложения весьма неоднозначна и может принять самые различные количественные очертания. Но кроме цен существуют и неценовые детерминанты совокупного предложения.

При изменении неценовых факторов совокупного предложения форма кривой AS 1остается неизменной, происходит лишь ее смещение влево в положение AS 2(что соответствует сокращению совокупного предложения) или вправо — в положение AS 3(при его возрастании).

Воздействие неценовых факторов на перемещение
кривой совокупного предложения

Все эти факторы оказывают влияние на положение кривой AS через изменение уровня издержек производства на единицу продукции. Причем данная связь является обратной: чем ниже издержки, тем выше совокупное предложение. Это и понятно — ведь чем меньше тратится в стране в расчете на каждый продукт производственных ресурсов в условиях их ограниченности, тем больше товаров и услуг в ней будет создано и тем ниже станут их цены. Именно поэтому транснациональные корпорации неуклонно переводят свои производственные мощности в развивающиеся страны, стремясь сэкономить на использовании дешевой рабочей силы, невысоких налогах, слабости экологических ограничений их хозяйственной деятельности. В противном случае если издержки производства начинают увеличиваться, то национальная экономика оказывается в состоянии так называемой стагфляции (от лат. stagno – делаю неподвижным и inflation – вздутие), когда одновременно с ростом общего уровня цен (инфляцией) c Р 1до Р 2сокращаются ВВП (наступает стагнация) с Q 1до Q 2и соответственно занятость населения. Мировая экономика впервые оказалась в этой весьма неприятной ситуации (поставившей под сомнение идею, заложенную в кривой Филипса) в середине 1970-х гг., когда нарушилась сохранявшаяся с далеких 1920-х гг. относительная стабильность мировых цен на нефть (до 16 октября 1973 г. они не превышали отметки в 3 дол./барр.). Нефтяной картель ОПЕК (созданный в сентябре 1960 г. в Багдаде и включающий сегодня 12 стран: Алжир, Анголу, Венесуэлу, Иран, Ирак, Катар, Кувейт, Ливию, Нигерию, ОАЭ, Саудовскую Аравию, Эквадор, которые контролируют около 75% доказанных мировых запасов нефти) протестуя против поддержки Западом Израиля в арабо-израильской войне, начал сознательно ограничивать поставки нефти на мировой рынок и тем самым предопределил восходящую ценовую волну. Скачкообразное повышение цен на нефть (только за 1973—1980 гг. она подорожала более чем в 11 раз) привело к резкому нарастанию издержек производства в странах, имеющих ограниченные нефтяные запасы, поэтому их экономика оказалась в «стагфляционной ловушке» («воронке»).

Впрочем, попадание развитых стран в ситуацию стагфляции оказалось в конечном счете для них даже полезным. Стремясь любой ценой поддержать свою высокую ценовую конкурентоспособность на мировом рынке, они стремительно запустили научно-технический прогресс, стали использовать ресурсосберегающие технологии, производить более дешевые материалы.

Восходящая динамика мировых цен на нефть проявляется и в последние годы – вплоть до рекордных 147 дол. за баррель. Этому в решающей степени способствовали: высокие темпы экономического роста в таких странах, как Китай и Индия, которые не располагают достаточными запасами энергоносителей; политическая нестабильность на Ближнем Востоке, где добывается более всего нефти; действия спекулянтов, сориентированных на повышение нефтяных котировок, и целый ряд других серьезных причин. Ведущим же нефтедобытчиком, субъектом, оказывающим непосредственное воздействие на нефтяные цены, является Саудовская Аравия. И дело здесь не только в бесспорном первом месте данной страны в мировых запасах данного топлива. Имеет значение и известный факт наличия на ее территории значительных избыточных добывающих мощностей, что позволяет ей в любой момент изменять предложение нефти. А так как американские нефтяные компании и по сей день сохраняют свое определяющее влияние на добывающую промышленность Саудовской Аравии, то легко понять, какая из стран является главным субъектом регулирования мирового нефтяного рынка. А жертвами столь рекордного всплеска цен становятся многие отрасли мировой экономики. Не случайно в основе прогнозных математических моделей развития мировой экономики лежат допущения о вероятной динамике цен на нефть в обозримой перспективе.

Так, резкое подорожание топлива в 2007–2008 гг. оказало крайне негативное воздействие на объем вылавливаемой рыбы (в сочетании со стремительным ее удорожанием): не менее четверти рыболовецкого флота Италии, Франции, Испании, Японии оставалась в тот период в портах, требуя от правительств топливных субсидий, без которых его деятельность оказывается убыточной. Не менее разрушительное воздействие данный фактор оказал и на авиационную отрасль: в США и странах ЕС еженедельно разорялись по одной компании (правда, из числа небольших).

Таким образом, первым и наиболее значимым фактором перемещения кривой совокупного предложения влево и вправо выступает изменение цен на производственные ресурсы, поэтому важнейшим условием устойчивого роста российской экономики является государственное регулирование цен и тарифов на продукцию монополий, тех базисных, структурообразующих и стратегически важных товаров и услуг, которые в дальнейшем широко используются при создании многочисленных видов конечной продукции. Правительству следует всемерно использовать столь значимое конкурентное преимущество отечественной экономики, как возможность сознательного поддержания внутрироссийских цен топливно-сырьевой продукции на уровне, заметно менее высоком, чем тот, который стихийно устанавливается на мировом рынке. Это не означает абсолютной оторванности внутреннего рынка, скажем, энергоносителей от закономерностей мирового рынка: энергетические тарифы конечно же не могут формироваться властями произвольно. Однако интересы последовательного преодоления последствий стагфляции 1990-х гг. при сохранении значимых природно-климатических и структурно-технологических особенностей отечественной экономики диктуют необходимость длительного поддержания различий между внутренними и внешними энергетическими тарифами посредством использования не только экономических (в частности, экспортных пошлин), но и административных инструментов ценового регулирования — вплоть до национализации отдельных, наиболее значимых предприятий топливно-энергетического комплекса. В условиях сурового климата и удаленности районов добычи энергоресурсов от центров их потребления долговременный экономический рост становится попросту невозможным при неуклонном удорожании электроэнергии, топлива и транспортных услуг сравнительно с динамикой цен на конечную продукцию. И единственным объективным ограничителем снизу такой относительной дешевизны ресурсов может считаться потребность в поддержании рентабельности производства естественных монополистов — ОАО «РЖД», РАО «Газпром» и некоторых других — на среднероссийском уровне. Верхний же предел роста цен и тарифов последних (а значит, и предельный норматив рентабельности) должен задаваться средним фактическим уровнем прибыльности в зоне относительно немонополистических рыночных структур.

Между тем в ближайшие планы Правительства РФ включено (в том числе в связи с присоединением к Всемирной торговой организации (ВТО)) дальнейшее поэтапное приближение внутренних цен на энергоносители к мировым, которое рассматривается А.Л. Кудриным как «структурный, необходимый маневр», так как в противном случае у отечественных предприятий не будет, якобы, стимулов к энергосбережению. В случае очень высокой цены на топливо инвестиции в энергосберегающие технологии окупятся, при низкой цене — нет[15]. Аналогичная позиция высказывается сегодня сотрудниками Института экономической политики имени Е.Т. Гайдара (С. Дробышевским, С. Синельниковым-Мурылевым, И. Соколовым и др.), традиционно использующими предельно заниженные оценки вклада энергетических, транспортных, коммунальных и др. тарифов в ценовую динамику и убежденными в тормозящем воздействии невысоких внутренних цен на энергоносители на процесс модернизации отечественной экономики[16]. Между тем признавать действующие внутренние цены на газ и другие энергоносители заниженными, учитывая паритет покупательной способности валют, едва ли оправданно (тем более, что для оплаты населением потребляемой энергии по европейским ценам неплохо было бы достичь сначала и европейского уровня доходов), а стимулирование энергосбережения посредством насильственного втягивания отечественной экономики в стагфляционную ловушку вряд ли можно признать наилучшей стратегией ее ценового регулирования. Что же касается удорожания энергоносителей как условия присоединения России к ВТО, то властям следует четко определиться с со своими приоритетами: либо сохранение «ножниц цен» на топливо не внешнем и внутреннем рынках и продолжение экономического роста (с риском столкнуться с жестким противодействием со стороны торговых партнеров), либо уравнивание мировых и внутрироссийских цен в обмен на торговые уступки ЕС (с угрозой ввергнуть страну в очередное кризисное сокращение ВВП). Но если реализовать предложение экономистов либерального толка об отмене экспортных пошлин (компенсируемой увеличением НДПИ и акцизов на нефтепродукты)[17], то вызванный этим рост «внутренних цен на сырье и энергоносители до уровня мировых» приведет не к тому, что «отечественные предприятия будут вынуждены повышать ресурсоэффективность производства до уровня стран-импортеров сырья и энергоносителей»[18], а скорее к массовому банкротству этих предприятий.

Немаловажным ресурсным ограничением, предопределяющим перемещение кривой совокупного предложения, выступает и цена рабочей силы. Известно, что послевоенное «азиатское чудо» (в Японии, а затем в Южной Корее, Китае и других странах этого наиболее бурно развивающегося региона) изначально опиралось на всемерную экономию на оплате труда, что делало выпускаемую здесь трудоемкую продукцию гораздо более дешевой по сравнению с конкурентами. Но если на рынке рабочей силы той или иной страны (например, Великобритании) произошло усиление позиций профсоюзов, то это неминуемо приведет к повышению заработной платы, что через рост удельных издержек производства влечет за собой смещение кривой AS в стагфляционную ловушку. И наоборот, экспорт недорогих трудовых ресурсов из России в страны Запада приводит к тому, что совокупное предложение в них нарастает. Известно, что в большинстве европейских стран неквалифицированную («грязную») работу выполняют преимущественно иностранные рабочие, в то время как свои граждане занимаются в основном интеллектуальным трудом или вообще не работают. Так, столкнувшись в 1965 г. – в обстановке немецкого «экономического чуда» – с острой нехваткой рабочей силы (в стране оказалось 650 тыс. вакансий), правительство ФРГ стало активно привлекать ее из-за рубежа, в результате чего уже к 1983 г. в стране оказалось 4,6 млн постоянно проживающих иностранцев, из которых, впрочем, лишь половина участвовала в трудовой деятельности. Ежегодная иммиграционная квота на въезд в Австралию составляет в последние годы 160—190 тыс. человек. Когда же в кризисном 2008 г. правительство этой страны попыталось сократить квоту, попытка сорвалась из-за противодействия собственников предприятий добывающей промышленности, в которой ощущается острый дефицит трудовых ресурсов. И хотя приток дешевой рабочей силы способствует росту ВВП, однако тот факт, что страны Европы, реализующие специальные программы по привлечению иностранной рабочей силы, «подсели» на гастарбайтеров (т.е. выходцев из других стран и регионов, приехавших в поисках заработка) как на наркотик, делает будущую социально-политическую ситуацию в них крайне неустойчивой. Недавние погромы во Франции и Великобритании, массовое убийство в Норвегии — это лишь первые явные сигналы остроты межнациональных конфликтов. Конечно, экономический рост может достигаться за счет притока в страну дешевой рабочей силы, например из в Россию из Китая, что сокращает уровень средней заработной платы и приводит к соответствующему увеличению ВВП в сочетании со стабилизацией ценовой динамики. В этом плане российскому правительству сегодня следует решительно переходить от жесткой административно-ограничительной стратегии по отношению к иммигрантам (опирающейся на некую мигранофобию) к альтернативной стратегии, ориентированной на стимулирование притока из стран-доноров работников как низкой, так и высокой квалификации — в строгом соответствии с кадровыми проблемами отечественной экономики, ее многочисленными узкими местами. Однако параллельно с этим следует учитывать, что присутствие в Сибири свыше 2 млн китайских нелегалов[19] может привести далеко не только к массированной вырубке отправляемых затем в КНР хвойных деревьев, но и фактической утрате немалой доли российской территории.

Вторым неценовым фактором совокупного предложения является уровень производительности труда: если она повышается быстрее заработной платы и фондовооруженности труда, то сокращаются удельные издержки производства (в первом случае на оплату труда, а во втором — на амортизацию основного капитала), и кривая AS смещается вправо. Если же производительность отстает, скажем, от динамики заработной платы (как это случилось в конце ХХ в. в объединенной Германии в результате ускоренного повышения уровня оплаты труда в Восточных землях), а тем более если она и вовсе сокращается (что произошло в тот же период в России), тогда ускоряющий инфляцию и провоцирующий массовую убыточность предприятий, всплеск безработицы левосторонний сдвиг кривой совокупного предложения становится неизбежным. Не случайно в США и странах ЕС угроза стагфляции настойчиво нейтрализуется продолжающимся здесь ростом производительности труда, а также жесткой конкуренцией на мировых рынках труда, не допускающей опережающего роста заработной платы.

Третий фактор — уровень налоговой нагрузки на бизнес. Рост налогов с точки зрения влияния на рентабельность предприятий равноценен увеличению их издержек производства с соответствующими негативными последствиями для динамики совокупного предложения. К подобным последствиям для российской экономики в 2011 г. может привести увеличение ставки страховых взносов работодателей во внебюджетные фонды (пенсионный, социального страхования и обязательного медицинского страхования) с 26% до 34% от фонда оплаты труда (даже с учетом последующего ее снижения до 30%). Хотя это обеспечит временные выгоды для пенсионеров, однако, удорожая отечественную продукцию, подобное повышение существенно подорвет ценовую конкурентоспособность предприятий, и над страной вновь повиснет угроза возобновления стагфляции. Кроме того, повышение отчислений в социальные фонды приведет к мгновенному дестимулированию столь нужного нашему потребительскому рынку роста заработной платы (коль скоро это повлечет за собой резкое сжатие прибыли для многих предприятий), который, если и случался, наверняка окажется преимущественно теневым. По оценке А. Аганбегяна повышение обязательных платежей российских предприятий на социальные цели способно сократить темпы прироста ВВП в ближайшие годы на 0,3—0,7% [20]. К сокращению объема производства (вкупе с повышением общего уровня цен) могут привести, например, неуклонно возрастающие в современном мире экологические налоги, которые вынуждают фирмы направлять потоки капиталовложений в сферу охраны окружающей среды, ограничивая тем самым инвестиции в основную сферу своей деятельности. В связи с этим законодательное урезание предельно допустимых норм выбросов в атмосферу вредных и токсичных веществ и подписание нашей страной Киотского протокола, который направлен на сокращение выбросов «парниковых газов», образующихся при сжигании органического топлива, вполне могут стать причиной торможения роста российской экономики (хотя экологически чистый ВВП способен при этом и увеличиться). Вследствие этого в кризисный период государство, чтобы не загубить отечественного производителя, обычно ограничивается слежкой за варварскими нарушениями экологического законодательства, по сути, закрывая глаза на нарушения мелкие – типа отсутствия фильтров на трубах предприятий. Главным фактором сохранения среды обитания выступает здесь не ужесточение экологических стандартов, а низкий коэффициент загрузки производственных мощностей. Так, кризисное состояние российской экономики в 1990-е гг. имело хотя бы такой позитивный эффект, как существенное сокращение поступлений углекислого газа в атмосферу.

Немаловажным налоговым фактором развертывания стагфляции в современном мире может стать и антирыночное мышление лидеров своих стран (включая развитые), которые в разгар далеко еще не завершенного мирового финансово-экономического кризиса зачастую стремятся в той или иной степени закрыть национальную экономику от наплыва импортных товаров. Подобный протекционизм, связанный, в частности, с завышением таможенных пошлин, вполне может привести к удорожанию материальных факторов производства, поступающих из-за рубежа, и соответствующему увеличению удельных издержек производства.

Четвертым фактором можно признать наращивание субсидий (или «налогов наоборот»), которое пропорционально увеличивает совокупное предложение. Не секрет, что масштабные (явные и скрытые) субсидии ВПК содействовали милитаризации советской экономики. Сегодня же такие скрытые субсидии в значительной мере достаются от государства отраслям топливно-энергетического комплекса, поэтому далеко не случаен неуклонный рост их доли в создаваемом ВВП России. В то же время последовательно уменьшается удельный вес в структуре российского национального продукта сельского хозяйства — во многом по причине откровенно слабой поддержки его со стороны государства[21]. В этих условиях сложно всерьез рассчитывать на конкурентоспособность отечественного агробизнеса, функционирующего к тому же в экстремальных условиях сурового северного климата. Как отмечает В. Иноземцев, в России «посевные площади сократились за четверть века с 119,2 до 58,6 млн га, или на 50,8%; производство мяса и молока – соответственно в 2,2 и 3,5 раза, поголовье крупного рогатого скота – в 3,7, а овец и коз – в 7,1 раза[22]. В развитых странах, являющихся ведущими поставщиками мясной продукции в Россию, доля прямых и косвенных дотаций государства в цене достигает 40%. Если в Бразилии масштабы государственной поддержки сельского хозяйства составляют всего 3% от стоимости выпускаемой им продукции, то в странах ЕС до последнего времени они были равны примерно 30%. И хотя с 2008 г. масштабы подобных дотаций в странах ЕС заметно сократились, сохраняющийся доныне объем дотирования делает объективно неконкурентоспособной немалую часть российского агробизнеса и наносит тем самым сокрушительный удар по продовольственной безопасности страны. В то же время не следует преувеличивать возможности наращивания совокупного предложения за счет масштабной трансфертной поддержки тех или иных отраслей национальной экономики – ведь известно, что подобные расходы государства черпаются в конечном счете из налогов, чрезмерное увеличение которых, не секрет, может явиться значимым фактором стагфляции. К тому же нельзя забывать, что правительственные субсидии способствуют росту ВВП в сочетании с падением общего уровня цен далеко не всегда, а лишь при направлении их на поддержку исключительно конкурентоспособных производств (при неизбежном разорении неконкурентоспособных) – ведь только в этом случае повышается эффективность производства в стране и, как результат, удешевляется производимая в ней продукция.