Факторы, препятствующие трансформации сбережений в инвестиции

Тезис классиков о неизменном соответствии между сберегаемой и инвестируемой частями ВВП можно признать в целом обоснованным, но только не в пределах одной отдельно взятой страны, а в рамках­ мирового сообщества. Если же рассмотреть страновой разрез данной проблемы, то несравненно более обоснованной представляется кейнсианская точка зрения о возможности масштабного их несоответствия: например, в США, большинстве развивающихся стран — в пользу инвестиций, в Японии, Китае, зоне евро — в сторону сбережений. Что же касается России, то в ней рост предельной склонности к сбере­жению зачастую не сопровождается наращиванием реальных инвестиций в национальную экономику, что наглядно демонстрируют­ данные, характеризующие долю сбережений и инвестиций в ВВП нашей страны.

Соотношение между сбережениями и инвестициями
в российской экономике в 1991—2000 гг., в % к ВВП

Показатель
Валовое сбережение	38,8	52,7	37,0	30,0	27,9	27,7	23,1	17,1	25,6	32,0
Валовое накопление	36,3	34,6	27,0	25,5	25,4	24,5	22,3	16,2	14,7	18,6

Источник: Булатов А. Капиталообразование в России //Вопросы экономики. 2001. № 3. С. 63.

Валовые сбережения в 2005 г. (35,1% ВВП) в очередной раз превзошли валовое накопление (21,2% ВВП). Таким образом, данная нега­тивная тенденция стала некоей закономерностью. Столь низкая норма­ валового накопления в России (в целом сохранявшаяся и в первом десятилетии XXI в.) совершенно не соответствует специфике переживаемого нашей страной периода — ведь известно, что в период посткризисного развития эта доля не должна опускаться ниже 30—40%. Именно так обстояло дело в после­военных ФРГ и Японии, в США в 1950—1960-е гг., да и в СССР до самых последних лет его существования. В 2005 г. на инвестиционные цели в нашей стране было направлено лишь 60% валовых национальных сбережений, в то время как во многих успешно развивающихся странах эта цифра близка к 100%. Интенсивный приток иностранных инвестиций способен еще и улучшить значение данного показателя — как это наблюдается, например, в США. Располагая необходимыми финансовыми ресурсами, российская экономика уже два десятилетия подряд оказывается не в состоянии сформировать механизм их концентрации и использования на приоритетных направлениях общенациональной структурной политики. Откровенно низкий уровень капитализации национальных сбережений свидетельствует об очевидном несовершенстве сложившейся в России модели инвестиционной деятельности. Трансформации сбережений домо­хозяйств и инвестиции фирм здесь препятствуют пять факторов:

1) действие парадокса бережливости, который обусловлен неуве­ренностью населения в завтрашнем дне, побуждая его к ослабле­нию текущей потребительской активности, что закономерно ухудшает инвестиционный климат в стране (из-за сокращения ожидаемой инвесторами прибыли);

2) хранение сбережений россиян в домашних условиях в связи с их недоверием к государству и формируемой им кредитной системе (входящим в нее коммерческим банкам, страховым компаниям, пенсионным фондам и т.п.), в то время как послед­няя, как известно, является в мировой практике мощным кана­лом финансирования инвестиционной деятельности. Не секрет, что многие банки и по сей день пополняют свою ликвидность за счет построения разнообразных кредитных и депозитных пирамид. В первом случае они активно занимают средства внутри страны и за границей, погашая ранее взятые ссуды с помощью других. А во втором – выплачивают проценты по ранее открытым депозитам за счет более поздних. Осознание высоких рисков доверия подобным банкам приводит к тому (особенно до 2007 г.[36]), что немалая доля неорганизованных сбережений (наличных денег и запасов валюты) лежит без движения, «мертвым грузом» в различных потайных местах в качестве некоей подстраховки домохозяйств. В результате удельный вес банковских кредитов в обеспечении инвестиционной деятельности российских компаний оценивается сегодня всего в 8% (а средств от эмиссии акций и того меньше – 0,3%). А значит, ее, безусловно, преобладающим финансовым источником выступают, как и прежде, собственные средства предприятий;

3) неразвитый, пока лишь формирующийся в нашей стране рынок ценных бумаг, который во всем мире обеспечивает межотраслевое перемещение ресурсов из капиталоизбыточных секторов экономики (в России это прежде всего топливно-энерге­тический и химико-металлургический комплексы) в сектора капитало­дефицитные (большинство обрабатывающих отраслей). Однако если общее число акционерных обществ в начале 2001 г. составляло в России 42 400, то на фондовой бирже были представлены лишь 10% этих компаний. Впрочем, если сравнивать сумму акций различных эмитентов, которые котировались здесь накануне финансовых кризисов 1998 г. и 2008 г., то различие окажется десятикратным – примерно 150 и 1500 млрд дол. соответственно. Но хотя российский фондовый рынок вышел за это десятилетие на почетное восьмое место в мире, доминирование зарубежных его участников позволяет утверждать, что формирующийся российский фондовый рынок все более активно перемещается за границу. Во многом именно по этой причине в кризисный период в России наблюдается его подлинный обвал. Так, откровенная слабость российского фондового рынка наглядно проявилась в 2008–2009 гг., когда он резко сдулся до своих минимальных значений (индекс РТС упал с 2500 до 450 пунктов), по сути дела прекратив в этот стагнационный период выполнять свою важнейшую функцию превращения сбережений в инвестиции;

4) дефицит бюджета, сохранявшийся на протяжении практически всех 1990-х гг. и вернувшийся в финансовую систему нашей страны с 2009 г. Тождество национальных счетов, на котором строится эта оценка, имеет следующий вид: Чистые внутренние инвестиции = Сбережения фирм + Сбере­же­ния домохозяйств + Сбережения государства – Чистый отток­ капитала за рубеж.

В середине 1990-х гг. Российско-европейский центр экономической политики оценивал частные сбережения юридических и физических лиц в 26,5% ВВП, объем капиталовложений — в 16% и соответственно разрыв между ними — в 10,5% ВВП. Чуть меньше 1/3этого разрыва приходилось на чистый отток капитала за границу и свыше 2/3поглощалось бюджетным дефицитом[37], в результате которого правительство «забирало» себе значительную часть сбережений домохозяйств и фирм и использовало их непроизводительно (на организацию выборов, обслуживание государственного долга, контртеррористические операции или погашение задолженности по зар­плате и пенсиям). В такой обстановке даже хранение населением своих сбережений, например, в Сбербанке России вовсе не гарантировало направление их на инвестиционные цели, поскольку подавляющая доля данных средств направлялась на приобретение правительственных ценных бумаг и финансирование бюджетной несбалансированности. В начале ХХI в. финансовая ситуация в России кардинальным образом изменилась: вместо дефицита бюджета появился бюджетный излишек. Например, федеральный бюджет 2005 г. был исполнен по доходам на 5,1 трлн руб. (23,7% ВВП), по расходам — на 3,5 трлн руб. (16,2% ВВП) при профиците в 1,6 трлн руб. (7,4% ВВП)[38]. Однако и данный компонент валовых сбережений — сбережения госу­дарства — в основном используется не на централизованные инвестиции, а на наращивание Стабилизационного фонда РФ, что целесообразно в условиях инфляционного бума и непозволительно в период выхода из экономического кризиса. В этом случае бюджетный профицит подобно дефициту бюджета опять-таки препятствовал использованию национальных сбережений в интересах преодоления инвестиционного спада, и при такой постановке вопроса Стабилизационный фонд являлся прямым вычетом из сформировавшегося тогда инвестиционного потенциала отечественной экономики;

5) интенсивный прямой вывоз российского капитала за границу, который, будучи обусловленным прежде всего глубинными дефектами инвестиционного климата в Российской Федерации, обескровливает национальную экономику, как бы «съеда­ет» значительную часть сбережений россиян, вкладывая их в эко­номику стран с несравненно более благоприятной инве­стиционной ситуацией. Находясь в финансовом нокдауне, Россия через вывоз капитала и импорт валютной наличности настойчиво удерживает свой статус финансового донора остального мира. За период 1994—2001 гг. среднегодовые масштабы подобной утечки составляли около 18 млрд дол., характеризуя нараставший дисбаланс участия страны в международном движении капитала. Эта негативная тенденция сохраняет свою устойчивость и по сей день. «В 2009 г. ежемесячный чистый приток/отток капитала на российском рынке колебался от +10 до -24 млрд дол., в 2008 г. амплитуда колебаний была еще больше»[39]. При этом если в 2007 г. сальдо прямых иностранных инвестиций в Россию и российских организаций за рубежом составляло плюс 18,6 (27,8 – 9,2) млрд дол., то в 2008 г. оно сократилось до плюс 5,2 (27,0 – 21,8) млрд дол., а в 2009 г. это сальдо и вовсе стало отрицательным: минус 1,6 (15,9 – 17,5) млрд дол[40]. Наиболее типичными схемами вывоза частного капитала фирм являются наряду с обычным «оседанием» значительной части выручки от экспорта на заграничных счетах[41] завышение цен на импортируемые и занижение на экспортируемые российские товары с перечислением соответствующей разницы на зарубежный счет; перевод денег за грани­цу в счет оплаты товара, который в Россию не поступал, оплата фиктивных услуг. В созданный в 2002 г. Комитет по финансовому мониторингу уже к осени 2003 г. поступило около­ 1 млн сообщений кредитных и иных организаций о подозрительных сделках (в том числе связанных с вывозом капитала). Однако полученная от него правоохранительными органами информация побудила их к заведению всего 13 уголовных дел, по которым не было вынесено ни одного приговора[42]. В очередной раз усилившаяся в последние годы в связи с наступлением федеральных властей на позиции российских олигархических кланов такая утечка капитала серьезно препятствует усвоению тех немалых сбережений домохозяйств, которые были оторваны от текущего потребления. Мощным инициатором «бегства» капитала из России и тормозом трансформации национальных сбережений в реальные инвестиции можно признать само российское правительство, которое предпочитало хранить немалую часть средств Стабилизационного фонда РФ в ценных бумагах зарубежных эмитентов. Так что становление открытой экономики в России привело к нарастающему несоответствию между сбережениями и инвестициями в сторону первых. Если бы 12—13 млрд дол., которые в 2009—2010 гг. ежегодно направлялись богатыми россиянами на приобретение зарубежной недвижимости, были инвестированы в жилищное строительство в нашей стране, то, по оценке А. Аганбегяна, оно развивалось бы в этот период темпом 20% в год, а не сокращалось на 5—10%[43]. Конечно, Россия является дале­ко не единственной страной, чьи капиталы активно вывозятся за границу и оседают там на счетах юридических и физических лиц (позволяя зарубежным банкам получать от них немалую прибыль), вкладываются в ценные бумаги, недвижимость, строительство и приобретение промышленных объектов. Аналогичной внешне выглядит ситуация, например, в со­временной Японии и многих государствах ЕС. Однако, оценивая­ последствия данной экспансии, нельзя забывать о принципиальном отличии экономического положения рассматриваемых стран: в то время как инвестиционный сектор России испытывает хронический голод, многие развитые страны мира сталкиваются с явным переизбытком накопленных в них производственных мощностей.

Если учитывать столь богатую «коллекцию» тормозящих наращивание инвестиций факторов, то традиционный постулат классиче­ской школы, что рост сбережений чуть ли не автоматически делает общество богаче, бьет мимо цели — именно из-за острой нехватки потребительских расходов Россия по сей день ощущает острый дефицит инвестиций и развивается гораздо медленнее по сравнению с имеющимися возможностями. Поэтому при ответе на вопрос, что важнее для современной России – стимулирование сбережений или разработка мер по их трансформации в инвестиции, выбор необходимо делать однозначно в пользу второго варианта: сбережения в нашей стране и без того явно избыточны.

 

ЭФФЕКТ МУЛЬТИПЛИКАТОРА

Формирование целей экономической политики (целевой функции) представляет собой сложный, противоречивый процесс, так как ни один из инструментов, например налоги или денежная масса, не имеет прямого контакта с целями. Между ними расположена вся экономическая система, функционирующая по своим объективным законам, многие из которых неизвестны теоретикам государственного регулирования. Вследствие этого в рыночном хозяйстве правительство не может напрямую ставить задачу достижения той или иной макроэкономической цели. Реалистичным здесь может быть лишь воздействие на социально-экономические процессы заведомо определенным образом, и то такая проблема разрешима лишь при условии, что у правительства существует достаточно ясное представление о количественных соотношениях между целями и инструментами экономической политики, которые называются «мультипликаторами» (от лат. multiplicator — умножающий). Это понятие впервые было введено в экономическую теорию как результат исследования влияния на занятость так называемых общественных работ (общедоступных видов социально-полезной деятельности), организованных во времена Великой депрессии администрацией американского президента Ф. Рузвельта. В рамках такого общенационального проекта бывшим безработным, направляемым в лесные районы страны, предоставлялись бесплатное питание, кров, рабочая одежда и к тому же выплачивался 1 дол. в день. Цель запуска комплекса подобных работ состояла в сокращении масштабов безработицы и наращивании потребительского спроса населения (параллельно с низкозатратным производством общественных благ, таких как строительство дорог, озеленение городов, мелиорация), а вовсе не в расширении предложения товаров, которых в кризисный период и без того явный избыток. Выяснилось, что государственные инвестиции в общественные работы (а это, бесспорно, автономные инвестиции) приводят к «муль­типликационному» эффекту на рынке труда. Возникает не только первичная занятость, но и вторичная, третичная и т.д. Иначе говоря, направление бюджетных средств на инвестиционные цели приводило к мультипликации покупательной способности и занятости населения. Эти представления выразились вскоре в кейнсианской теории­ мультипликационного эффекта, которая, по-видимому, является наиболее значительным теоретическим достижением его «Общей теории занятости, процента и денег». Под инвестиционным мультипликатором понимается коэффициент, показывающий зависимость измене­ния национального дохода от динамики автономных инвестиций. Дж. Кейнс­ доказывал, что увеличение последних приводит к росту дохода, причем на величину большую, чем первоначальный прирост инвестиций. При этом эффект мультипликатора ощущается не в любой экономике, а только в стагнирующей, где существуют незанятая рабочая сила и незагруженные производственные мощно­сти. Только в этом случае становится возможным взрывное наращивание спроса во всей воспроизводственной цепочке за счет относительно небольшого прироста автономных расходов.

Пусть первоначальный объем инвестиций составляет 1 млрд руб. и они направляются государством в организацию общественных работ­, а точнее — на оплату труда занятых там работников. Приростом своего дохода в 1 млрд руб. люди могут распорядиться по-разному, распределяя его на прирост потребления и сбережения в определенной пропорции. Предположим, что сбережения на какое-то время исчезают из экономи­ческого оборота. Это правдоподобное допущение, ибо сбережениям, поступающим на фондовую биржу или в банковскую систему, предстоит пройти еще довольно долгий путь до того, как они станут, наконец, производными инвестициями. Однако потребляемая часть прироста дохода сразу же направляется работниками на рынок в поиске прежде всего продуктов питания. Предположим, что из 1 млрд руб. прироста доходов 800 млн руб. направлены на покупку продовольствия, 200 млн руб. сберегаются, т.е. МРC = 0,8. Расходы одного рыночного субъекта всегда превращаются в доходы другого. Фермеры, получив 800 млн руб., направят 640 млн руб. на покупку сельхозтехни­ки, а 160 млн руб. (при МРS = 0,2) сберегают. Машиностроители из полученных от фермеров 640 млн руб. сберегут 128 млн руб., а на 512 млн руб. приобретут продукцию металлургии и т.п.

Обозначим МРC через b, тогда мультипликатор k является суммой геометрической прогрессии:

k = 1 + b 2+ b 3+... + bn.

Умножим обе части равенства на b:

bk = b + b 3+...+ bn + 1,

k – bk = 1 – bn + 1;

k (1 – b) = 1 – bn + 1,

отсюда

k = (1 – bn + 1): (1 – b).

Но bn + 1приближается к нулю, поэтому им можно пренебречь. Тогда

k = 1: (1 – b) = 1: (1 – MPC) = 1: MPS.

При МРS = 0,2 мультипликатор k = 5, поэтому рост национального дохода, вызванный автономными инвестициями, составит: 1000 + 800 + 640 + 512 +... = 5000.

Из формулы видно, что если весь прирост доходов превратить в сбережения, то МРC = 0, k = 1 и национальный доход вырастет ровно настолько, насколько увеличились автономные инвестиции. Если же сбережения вообще отсутствуют (МРC = 1), то скорость нарастания дохода приближается к бесконечности. Таким образом, все факторы, влияющие на MPS (уровень социальных гарантий, неравномерность распределения доходов, инфляционные ожидания, степень доверия населения к властным структурам и т.п.), оказывают воздействие и на величину мультипликатора. Из теории инвестиционного мультипликатора Дж. Кейнса можно заключить, что чем выше будет сегодня в России предельная склонность к потреблению, тем большей станет величина этого мультипликатора и соответственно тем более высокими темпами начнет увеличиваться национальный доход при фиксированном росте первоначальных автономных инве­стиций. Вследствие этого в момент выхода из экономического спада, когда финансовые ресурсы властей заведомо не являются безграничными, очень важно нарастить значение мультипликативного эффекта, прежде всего направлением бюджетных средств тем гражданам России, которым свойственна высокая склонность к потреблению. Понятно, что это люди далеко не самые обеспеченные — безработные, молодые семьи с детьми, бюджетники, военнослужащие, студенты и др. Поэтому расходование значительной части Стабилизационного (Резервного) фонда РФ на повышение пособий по безработице, размера материнского капитала (в том числе матерям, имеющим более двух детей), индексацию заработной платы, стипендий выглядит в этот период несравненно более экономически результативным по сравнению со спасением финансовой элиты от последствий глобального кризиса. При этом немаловажное влияние на величину мультипликатора оказывает и пропорция, в которой население направляет свои дополнительные доходы на приобретение импортной и отечественной продукции: покупки последней следует всячески стимулировать.

Не следует полагать, что рассмотренный эффект неизменно положительно сказывается на экономике. Мультипликатор — «обоюдоострый меч», становящийся в определенной ситуации опасным для своего владельца. Негативное воздействие его завышенной величины проявляется, например, при закономерном урезании автономных расходов государства на фазе подъема для противодействия нарастающей инфляции, или же в результате свойственной неоклассикам экономии бюджетных средств в кризисный период и соответствующего спада автономных инвестиций, когда неминуемы многократные потери национального дохода (в нашем примере — пятикратные). В связи с этим утверждение (например, С.Ю. Глазьева), что чистый вклад Стабилизационного фонда РФ в экономический рост нашей страны эквивалентен его величине со знаком «минус» — весьма легковесная оценка его «вклада» в торможение хозяйственной динамики: не обеспечивая производительного использования немалых накопленных финансовых ресурсов в виде государственных капиталовложений, российское правительство в 2004—2008 гг. сдерживало наращивание реального ВВП на величину прироста данного фонда, кратную тому или иному значению инвестиционного мультипликатора. Если бы вместо ускоренного погашения внешнего государственного долга и приобретения ценных бумаг нерезидентов средства рассматриваемого Фонда были направлены, например, на повышение заработной платы работников бюджетной сферы, то, думается, Россия встретила бы глобальный кризис хотя и без значительных финансовых резервов, но с экономикой, гораздо более процветающей под позитивным воздействием мультипликативного эффекта. Будучи по определению людьми не очень состоятельными, подавляющее большинство нынешних российских бюджетников наверняка не стали бы сберегать избыточно высокую долю возросших доходов, а, имея множество неудовлетворенных материальных и духовных потребностей, смогли бы своими покупками преимущественно отечественных товаров спровоцировать череду благоприятных сдвигов в совокупном спросе и, соответственно, совокупном предложении в нашей стране. Аналогичные по сути последствия имели бы сегодня и расширяющиеся трансфертные выплаты из государственного бюджета в пользу наименее обеспеченных российских семей, которые через запуск мультипликативного эффекта гарантировали бы несравненно более быстрый рост национальной экономики по сравнению с очередным раздуванием Резервного фонда РФ за счет бюджетного профицита, случившегося в 2011-2012 гг.