Слишком много дурного -- так что он проклинает исцелившего его

Тот же, кто дает возможность бегать хромому, наносит ему

Величайший вред: ибо едва ли он сможет бежать так быстро, чтобы

Пороки не опережали его, -- так учит народ о калеках. И почему

Бы Заратустре не учиться у народа, если народ учится у

Заратустры?

Но с тех пор как живу я среди людей, для меня это еще

наименьшее зло, что вижу я: "одному недостает глаза, другому --

Уха, третьему -- ноги; но есть и такие, что утратили язык, или

Нос, или голову".

Я вижу и видел худшее и много столь отвратительного, что

Не обо всем хотелось бы говорить, а об ином хотелось бы даже

Умолчать: например, о людях, которым недостает всего, кроме

Избытка их, -- о людях, которые не что иное, как один большой

Глаз, или один большой рот, или одно большое брюхо, или вообще

Одно что-нибудь большое, -- калеками наизнанку называю я их.

И когда я шел из своего уединения и впервые проходил по

Этому мосту, я не верил своим глазам, непрестанно смотрел и

Наконец сказал: "Это -- ухо! Ухо величиною с человека!" Я

Посмотрел еще пристальнее: и действительно, за ухом двигалось

еще нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое. И поистине,

Чудовищное ухо сидело на маленьком, тонком стебле -- и этим

Стеблем был человек! Вооружась лупой, можно было даже

Разглядеть маленькое завистливое личико, а также отечную

душонку, которая качалась на стебле этом. Народ же говорил мне,

что большое ухо не только человек, но даже великий человек,

Гений. Но никогда не верил я народу, когда говорил он о великих

Людях, -- и я остался при убеждении, что это -- калека

Наизнанку, у которого всего слишком мало и только одного

Чего-нибудь слишком много".

Сказав так горбатому и тем, для кого он был рупором и

Ходатаем, Заратустра обратился с глубоким негодованием к своим

ученикам и сказал:

Поистине, друзья мои, я хожу среди людей, как среди

Обломков и отдельных частей человека!

Самое ужасное для взора моего -- это видеть человека

Раскромсанным и разбросанным, как будто на поле кровопролитного

Боя и бойни.

И если переносится мой взор от настоящего к прошлому,

Всюду находит он то же самое: обломки, отдельные части человека

И ужасные случайности -- и ни одного человека!

Настоящее и прошлое на земле -- ах! друзья мои, это и есть

Самое невыносимое для меня; и я не мог бы жить, если бы

Не был я провидцем того, что должно прийти.

Провидец, хотящий, созидающий, само будущее и мост к

Будущему -- и ах, как бы калеки на этом мосту: все это и есть

Заратустра.

И вы также часто спрашивали себя: "Кто для нас Заратустра?

Как должны мы называть его?" И, как у меня, ваши ответы были

Вопросами.

Есть ли он обещающий? Или исполняющий? Завоевывающий? Или

Наследующий? Осень? Или плуг? Врач? Или выздоравливающий?

Поэт ли он? Говорит ли он истину? Освободитель? Или

Укротитель? Добрый? Или злой?

Я хожу среди людей, как среди обломков будущего, -- того

Будущего, что вижу я.

И в том мое творчество и стремление, чтобы собрать и

Соединить воедино все, что является обломком, загадкой и

Ужасной случайностью.

И как мог бы я быть человеком, если бы человек не был

Также поэтом, отгадчиком и избавителем от случая!

Спасти тех, кто миновали, и преобразовать всякое "было" в

Quot;так хотел я" -- лишь это я назвал бы избавлением!

Воля -- так называется освободитель и вестник радости; так

Учил я вас, друзья мои! А теперь научитесь еще: сама воля еще

Пленница.

Quot;Хотеть" освобождает -- но как называется то, что и

Освободителя заковывает еще в цепи?

Quot;Было" -- так называется скрежет зубовный и сокровенное

горе воли. Бессильная против того, что уже сделано, она --

Злобная зрительница всего прошлого.

Обратно не может воля хотеть; что не может она победить

Время и остановить движение времени, -- в этом сокровенное горе

Воли.

Quot;Хотеть" освобождает; чего только ни придумывает сама

Воля, чтобы освободиться от своего горя и посмеяться над своим

Тюремщиком?