Рецензия на книгу Георга Адлера

ИСТОРИЯ ПЕРВОГО СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОГО

РАБОЧЕГО ДВИЖЕНИЯ В ГЕРМАНИИ» ^ш

Первое, о чем сообщает нам г-н Георг Адлер в своей книге, это тот факт, что она «результат почти полуторагодичного исследования». Это сообщение можно воспринять по-разному в зависимости от характера, который приписывается книге. Если г-н Адлер хотел дать научное, основательное изложение начала немецкого рабочего движения, его характера, его основ и целей, то сообщение это более чем наивно, ибо полутора лет едва хватило бы даже человеку, лично пережившему эпоху, о которой идет речь, чтобы сориентироваться в специальной лите­ратуре, то есть провести подготовительную работу для методи­ческого овладения материалом. Если же г-н Георг Адлер имел в виду лишь спекуляцию на интересе, который сегодня про­является по отношению ко всему, что связано с социализмом и рабочим движением, то тогда сообщение о том, что ему понадо­билось столь непостижимо короткое время для создания своей книги, бросает во всяком случае благоприятный свет на его прилежание и умение, поскольку ему в немногие месяцы уда­лось прочесть большое количество книг и газет и выписать из них все, что ему казалось интересным. Хотя вследствие спешки, с которой он собирал материал, он заранее лишил свою книгу всякой возможности претендовать на научную ценность, тем не менее он создал справочный труд, дающий различные све­дения о многих лицах, событиях и произведениях, о которых сейчас вообще хотели бы знать очень много, а знают крайне мало.

К сожалению, книга г-на Адлера и как справочный труд обладает существенными недостатками. От такого труда не

ПРИЛОЖЕНИЯ

ожидают ни'научной глубины, ни полного овладения материа­лом, ни целостного изложения, ни важных мнений. Но чего можно и должно ожидать от такого труда — это надежности. И даже если пойти так далеко, чтобы отказаться от требования критики источников, то следует все же требовать, чтобы источ­ники были переписаны правильно. К сожалению, у г-на Адлера дело не всегда обстоит так.

Неточности произведения г-на Адлера в деталях можно проиллюстрировать па нескольких примерах.

На стр. 65 говорится: «Во главе швейцарской Агитации стояли теперь (с 1845 г.) Беккер, Себастиан Зейлер и «пророк» Альбрехт». IIa деле Зейлер с 1845 г. был в Брюсселе.

О Мозесе Гессе г-н Адлер рассказывает нам высокороман­тическую биографию, поэтическое очарование которой мы, к сожалению, должны разрушить. Гесс не мог быть лишен наследства своим отцом, поскольку, согласно действовавшему в прирейпских провинциях кодексу Наполеона, это было не­законно. В 1844 г. он отправился из Парижа не в Брюссель, â оттуда в Эльберфольд, а из Парижа в Кёльн и прибыл в Брюс­сель лишь в августе 1845 года. В южногерманском восстании 1849 г. он не принимал активного участия ни в качестве сол­дата, ни должностного лица и, насколько мы знаем, не был также заочно приговорен к смертной казни.

Нам также неизвестно, что деда Маркса звали Мордехай (стр. 139). Отец его был родом из Саарлуи, а не из Трира.

Фридрих Энгельс родился в 1820, а не в 1818 г., находился в Манчестере до августа 1844, а не до начала 1845 г. (сравни стр. 141) и т. д.

Что подобные ошибки являются большей частью результатом небрежности, доказывает следующий разительный пример. На стр. 142 г-н Адлер говорит нам, что «Святое семейство» было написано Марксом и Энгельсом совместно в Брюсселе в 1845 году. Мы не знаем, списал ли он это у г-на Гросса ²³², который приводит эти сведения, или у кого-либо другого. Однако на стр. V приложений он относит «Святое семейство» к книгам, вышедшим в 1844 году *. Итак, эта книга отличалась своеобразной чертой: она была прежде напечатана и лишь после этого написана. Обе справки, однако, показывают нам, что г-н Адлер никогда не держал в руках «Святого семейства», ибо тогда он уже по титульному листу и предисловию должен был увидеть, что книга написана в 1844 г. в Париже и напеча­тана в 1845 г. во Франкфурте.

* Опечатка в этих сведениях исключается, как это видно из контекста, в котором ОНИ даются. (Примечание авторов,)

Ш>ИДО*ЕНИЯ

4Ô3

На стр. 213, перечисляя редакторов «Neue Rheinische Zei­tung», г-н Адлер забывает также о Фердинанде Вольфе. Через несколько страниц (стр. 230) он нам рассказывает даже, что главный редактор упомянутой газеты, Карл Маркс,

«постоянно подвергался всевозможным издевательствам, оскорблениям действием, более того, под серьезной угрозой была его жизнь»,

что, однако, совершенно не удивляет г-на Адлера ввиду резких нападок «Neue Rheinische Zeitung». В действительности же противники «Neue Rheinische Zeitung» в Кёльне в 1848 г. бывали рады, если их оставляли в покое, и все до единого, включая и военных, испытывали благоговейный трепет перед редакцией газеты, которая считалась хорошо вооруженной и трудной для захвата крепостью. Только однажды два унтер-офицера яви­лись на квартиру Маркса и заявили, что он оскорбил звание унтер-офицера. Маркс вышел к ним в шлафроке, в карман которого положил незаряженный пистолет, так, чтобы рукоятка его высовывалась. Одного этого вида оказалось достаточно, чтобы господа унтер-офицеры отказались от дальнейших объяс­нений и робко удалились, хотя были при оружии ^23я. Вот един­ственное фактическое основание страшной сказки г-на Адлера.

Его неточности не всегда оставляют впечатление небреж­ности. Подчас они кажутся допущенными с намерением, в част­ности, чтобы изобразить в более благоприятном свете власти, правившие в Пруссии до 1848 года. Так в книге говорится (стр. 101), что немецкие правительства сделали министерству Гизо представление относительно направления парижской «Vorwärts!»; Гизо пошел навстречу их желаниям, запретил «Vorwärts!», выслал его редакторов, в том числе Маркса, из Франции, однако через неделю отменил приказ о высылке. Тем не менее ряд редакторов и сотрудников «Vorwärts!» поки­нули Париж: Маркс, Бакунин, Гесс переехали в Брюссель, Руге в Швейцарию, а Бюргере в Кёльн. Так говорит г-н Адлер.

В действительности, это было именно прусское правитель­ство, которое побудило Гизо к действиям, -и оно интересовалось прежде всего Марксом, относительно которого приказ о высылке не был отменен. Гесс находился уже вовсе не в Париже, а в Кёль­не, Руге остался в Париже и лишь позднее отправился в Швей­царию, Бюргере добровольно переехал с Марксом в Брюссель. Относительно Бакунина мы не знаем ничего определенного, но в Брюссель он, во всяком случае, не переселился. Неточность адлеровского изложения очевидна, вместе с тем столь же ясно, что она преследует определенные цели: с одной стороны, по воз-

ПРИЛОЖЕНИЯ

можности оставить в тени участие прусского правительства в этом деле, и с другой, представить всю эту историю как весьма безобидную.

На стр. 116 говорится: «Пруссия предоставила коммунизму большую свободу», чем другие немецкие государства. Г-н Адлер забыл здесь то, что сам говорил несколькими страницами раньше относительно цензуры и верховной цензуры в Пруссии (стр. 103 и след.), которые делали невозможным любое периодическое издание, которое им не подходило. Когда г-н Адлер указывает на «Westfälische Dampf boot», существование которой было дозволено прусским правительством, хотя эта газета и «не соглашалась помогать реакции против демократии», то на это можно возра­зить, что,.подобно другим газетам ««истинного» немецкого» социализма, она это, разумеется, делала; тот факт, что об этом не говорилось открыто, а порой это скрывалось за фразами о сво­боде, ничего не меняет.

О том, как в Пруссии умиротворяли голодающих ткачей, г-н Адлер сообщает нам сам. В июне 1844 г., рассказывает он нам, в Силезии взбунтовались приблизительно 5000 ткачей,

«которые, правда, выполняли длившуюся долго изнурительную работу, получая поистине нищенскую зарплату (14 грошей жалованья в неделю мужу, жене и ребенку вместе!)» (стр. 108). Волнения были подавлены, «восемьдесят три заключенных предстали перед уголовным судом в Бреслау, который приговорил главных зачинщиков к 24 ударам кнута и десяти годам земляных работ, это жестокое наказание было действительно при­ведено в исполнение».

На стр. 134 мы, однако, узнаем, что у прусского правитель­ства были основания «надеяться на возможность союза с про­летариатом!»

Совершенно ясно, что г-н Адлер при той поспешности, с ко­торой он стремился выбросить свою книгу на рынок, не мог заниматься восполнением пробелов в находившихся в его рас­поряжении материалах путем более детальных исследований. В таких случаях он быстро справлялся, заглядывая в книгу своих двух предшественников в историографии начального периода немецкого рабочего движения, книгу господ Штибера и Вермута, которая называется «Коммунистические заговоры девятнадцатого столетия. Составлено по официальному пору­чению для пользования ведомств полиции всех государств Германского союза» и известна как «Черная полицейская книга». Г-н Адлер во всех сомнительных случаях мог тем более присоеди­няться к этому вышедшему в 1853 г. в Берлине источнику, что его собственная точка зрения не слишком сильно отли­чается от точки зрения составителей. Порой при чтении адле-

ПРИЛОЖЕНИЯ

ровского произведения действительно кажется, что перед тобой новая полицейская книга.

С какой трогательной добросовестностью регистрируется каждое оскорбление его величества, каждая государственная измена, каждое «подстрекательство к ненависти и презрению»! Вряд ли в находившейся в его распоряжении литературе оста­лись высказывания против полиции, которые наш историо­граф не отметил бы в своей книге, сопроводив надлежащим моральным возмущением.

Статьи Маркса и Энгельса в «Deutsch-Französische Jahr­bücher» и книга последнего «Положение рабочего класса в Анг­лии» ²³⁴, хотя они имеют чрезвычайно важное значение для развития социалистической теории, только упоминаются. Г-н Адлер «вынужден отказаться от более подробного рассмотрения развитых в них теорий» (стр. 97, сравни стр. 119), что, разу­меется, было бы не очень легко. Зато как детально рассматри­ваются кровожадные стихи таких «демагогов», как Харро Харринг, не имеющие ничего общего с социализмом и совер­шенно ничтожные в глазах всех, за исключением полиции! Перепечатывать целыми страницами стихи Харро Харринга ²³⁵, конечно, удобнее и «интереснее», чем разбирать статью Маркса «К еврейскому вопросу».

Единственное, что г-н Адлер считает необходимым отметить в «Deutsch-Französische Jahrbücher», это «вызывающий» язык. Именно это преимущественно заинтересовало его также в парижской «Vorwärts!», в которой среди прочих сотрудни­чали Гейне и Маркс. Он не цитирует оттуда ничего, кроме нескольких высказываний о покушении Чеха из статей, тен­денция которых соответствовала песенке о бургомистре Чехе, распевавшейся тогда во всей Германии, и которые отнюдь не составляли характерное своеобразие «Vorwärts!». Кроме этого, он цитирует также несколько насмешливых высказываний о прусских министрах и несколько «вызывающих» стихотво­рений Марра!

И в «Neue Rheinische Zeitung» г-на Адлера занимает преиму­щественно «страшно вызывающий» язык ее «поджигательских статей». Ужас, который они у него вызывают, так велик, что содержание газеты остается для него почти непонятным. Из нескольких выступлений «Neue Rheinische Zeitung» незадолго до окончания ее жизненного пути он «яснейшим образом» разли­чает, что «ближайшей позитивной целью «Neue Rheinische Zeitung» было создание единой германской республики посред­ством народной революции, охватывающей многие страны». Если бы г-н Адлер читал «Neue Rheinische Zeitung» не так

ПРИЛОЖЕНИЯ

поспешно и с меньшим возмущением, то он обнаружил бы тогда, что газета с самого начала выдвигала это как свою цель в проти­воположность федеральному республиканизму южногерманцев. При более спокойном размышлении г-н Адлер не утверждал бы также относительно газеты, о которой речь, будто ее бур­жуазные учредители хотели придать ей «местный кёльнский характер». Он скорее бы написал, что газета «должна была придерживаться духа кёльнской демократии», требование, на которое, между прочим, Маркс и его товарищи не согласились.

Каким образом г-н Адлер приходит к утверждению, будто «Neue Rheinische Zeitung» требовала немедленного введения диктатуры в Германии, для нас непостижимо. В передовых статьях, по которым судят о газете, нельзя обнаружить ничего подобного. Возможно, в какой-нибудь спрятанной корреспон­денции, на которую сами редакторы не обратили внимания.

Можно себе представить, какой характер при подобной манере передавать факты принимает изложение, когда автор вынужден входить в теоретические рассуждения. Примером является изложение содержания «Коммунистического манифеста», на ко­тором мы не можем здесь по вполне понятным причинам оста­навливаться подробнее; другим примером является извлечение из «Гарантий гармонии и свободы» Вейтлинга. Г-н Адлер при­водит эту выдержку еще до того, как доходит до времени воз­никновения книги, и до того, как вообще упоминает о ней, он называет эту выдержку не «выдержкой» из одной лишь книги, а «очерком учения» Вейтлинга вообще. Разумеется, и здесь излагается то, что бросается в глаза, а не то, что существенно; подробно рассматриваются наивные исторические построения Вейтлинга, хотя они гораздо менее характерны для учения Вейтлинга, чем его блестящая критика современного общества, которая остается незамеченной. Заботливо рассматриваются утопические построения Вейтлинга, например его уроки по коммерции {Kommerzstunden}, а также его теория страстей. Но о том, что Вейтлинг при развитии идеи преобразованного общества исходил из необходимости и превосходства общест­венного труда в сравнении с изолированным, об этом мы не узнаём ни единого словечка. Ничего не узнаём мы также о ха­рактерной точке зрения Вейтлинга па брак, национальность и религию. Система Вейтлинга выглядит в изображении г-на Адлера столь ребяческой и скучной, что если не быть с ней знако­мым по первоисточнику, то придется удивляться вместе с г-ном Адлером, что Маркс и Энгельс отзывались о ней с такой похвалой.

Но мало того, что важные моменты вейтлинговской системы освещены недостаточно или вовсе не освещены, зато неважные —

ПРИЛОЖЕНИЯ

несоразмерно широко, г-н Адлер весьма часто заставляет Вейтлинга говорить не то, что тот говорил на самом деле.

«Страсть к знанию главная действующая пружина общественного ор­ганизма», — говорит Вейтлинг, — «которая направляет все остальные стра­сти». Но знание привело к подчинению ближних, к общественному нера­венству, следствием чего было подавление страсти к знанию.

«С самого начала руководство общественным организмом взяла на себя страсть приобретения. Затем рядом с ней села за руль страсть нас­лаждения. Обе они правят п по сей день, между тем как знание склоняется перед набитым брюхом своих плотоядных товарищей.

Подавленная страсть к знанию, таким образом, выродилась во вся­кий вздор, заблуждения, суеверия, предрассудки, обман и ложь, которые распространялись к выгоде жаждущих иметь и жаждущих наслаж­даться» (стр. 118, 119).

Г-н Адлер передает это следующими словами:

«Итак, страсть к знанию главная действующая пружина общестпенного организма, которая направляет все остальные, но до сих пор это проис­ходило в недостаточной степени».

Сравните сильный, решительный язык Вейтлинга с тусклой фразой в извлечении г-па Адлера, в которой подавление страсти к знанию превращается в ее направляющую, только в недоста­точной степени роль!

При этом г-н Адлер заставляет немецкого портного, писав­шего ясным немецким языком, впасть в напыщенный жаргон новопрусского профессорского социализма. Там, где Вейтлинг говорит, например, просто об обществе, он заставляет его гово­рить о «социальном государстве».

«Хорошо устроенное общество не знает ни преступлений, ни законов, ни наказаний».

Эту вполне ясную фразу г-н Адлер переводит следующим об­разом:

«Впрочем, вейглинговское социальное государство не знает ни преступ­лений, ни законов, ни наказаний».

То, что Вейтлинг считает естественным следствием каждого хорошо организованного общества, приобретает у г-на Адлера характер присущей специфически вейтлинговскому обществу абсурдной утопической выдумки.

Так же как здесь, и в других местах «общество» заменяется «социальным государством».

«Обратимся к социальному государству Вейтлинга»,

— говорит г-н Адлер.—

«Целью государства является благо всех... Гарантии этого, так же как и непрерывного усовершенствования общности {Gemeinschaft} должно давать социальное государство» (стр. 21).

ПРИЛОЖЕНИЯ

Обо всем этом у Вейтлинга нет ни слова. Фраза о том, что целью государства является благо всех, была, вероятно, напи­сана г-ном Адлером непроизвольно. Он так часто повторял ее за некоторыми современными социалистами, что его перо к слову «государство» тотчас же само приписало «благо всех». Иначе мы не можем объяснить себе эту фразу. У Вейтлинга мы ее не нашли. Он говорит только о «преобразовании общества», а не о преобразовании государства. Как он думал о последнем, мы покажем на двух примерах.

«Совершенное общество имеет не правительство, а управление, не за­коны, а обязанности, не наказания, а лечение».

Это напечатано жирным шрифтом в конце третьей главы «Гаран­тий». А на странице 87 говорится:

«Назовите мне хоть что-нибудь полезное, хоть одно-единственное благо, которым общество было бы обязано понятию «отечества». Я не нахожу и малейшего такого факта, но зато — массу вреда»... «Лучшее средство пре­кратить вечные столкновения из-за границ — совершенно смести их. Гра­ницы — это еще одна из многих ошибок, переданная нам по наследству от поколения к поколению».

Общество, идеал которого выдвигал Вейтлинг, должно было быть обществом без правительства, без законов, без границ, то есть без всего того, что составляет понятие государства. Тем не менее г-н Адлер переводит безгосударственное общество Вейтлинга как социальное государство, по-немецки — {«Gesell­schaftsstaat»} «общественное государство».

Мы опасаемся, что и так слишком долго занимали наших читателей, и поэтому оставим дальнейшие замечания при себе. Но и тех, которые мы уже привели, достаточно, чтобы показать, как сегодня пишут историю в Германии. Между тем книга г-на Адлера имеет и некоторые заслуги. Движение, которое он описывает столь величественно, что его не может умалить даже мелочное, искаженное, небрежное и неточное изображение историографа. Автору принадлежит та заслуга, что он первым обновил память об этом почти полностью забытом движении и пробудил интерес широких кругов к нему. Как ни велики недо­статки книги, она все же содержит много полезного материала и весьма поучительна для тех, кто подойдет к ней критически. Она, возможно, окажется также весьма ценным выигрышем для науки, если побудит серьезного и вдумчивого исследователя углубиться в тему — исследователя, который, разумеется, дол­жен располагать большим временем, чем «почти полтора года».

Напечатано е журнале Печатается по тексту журнала

кфге Neue Zeit», IV. Jahrgang, II _,