Современная литературная жизнь. Ния — «карантин в сумасшедшем доме» и «серафина» и

ния — «Карантин в сумасшедшем доме» и «Серафина» ^и. И в каж­дом из них полностью отражается личность автора. В образах Артура и Эдмунда Гуцков воплотил рассудочную и эмоцио­нальную стороны своего характера. Кюне, как начинающий писатель, более непосредственно вложил себя всего в героя «Карантина», показав, как он ищет выхода из лабиринта геге­левской системы. Гуцков, как всегда, не имеет себе равного в остроте зарисовки душевного мира, в психологической моти­вировке; чуть ли не весь роман построен на душевных пережи­ваниях. Благодаря такого рода рассудочному сопоставлению побудительных мотивов, в силу чистого недоразумения сводится на нет всякое спокойное наслаждение также и вкраплен­ными в роман идиллическими ситуациями; и как ни совершенна «Серафини» с одной стороны, с другой — она не удалась. — Кюне, напротив, так и брызжет остроумными рассуждениями о Гегеле, немецком глубокомыслии и моцартовской музыке; он заполняет ими три четверти своей книги и в конце концов вызывает у читателя сплошную скуку и губит этим свой роман. В «Серафине» нет ни одного законченного характера; меньше всего удалось Гуцкову то, к чему он собственно стремился, — показать свое умение изображать женские характеры. Во всех его романах женщины либо тривиальны, как Целинда в «Бла-зедове», либо лишены истинной женственности, как Вали, либо непривлекательны из-за отсутствия внутренней гармонии, как Серафина. Кажется, он сам близок к пониманию этого, когда в «Сауле» вкладывает в уста Михаль такие слова:

Подобно человеческому мозгу,

Ты сердце женское на части расчленить

Умеешь. Показать ты можешь

Все, из чего составлено оно.

Но ни ножом и не сравненьем едким.

В нем искру жизни невозможно уловить *.

То же отсутствие яркой характеристики дает себя чувство­вать и в «Карантине». Герой его не цельный характер, а лишь индивидуальное воплощение переходной эпохи современного сознания, лишенное вследствие этого каких бы то ни было лич­ных черт. Остальные образы почти все даны без определенности, так что лишь об очень немногих из них можно с полным правом сказать, удались они или нет.

Гуцков давно уже бросял вызов Кюне, но тот отвечал лишь косвенно тем, что чрезмерно выдвигал достоинства Мундта и редко упоминал о Гуцкове. Но в конце концов выступил

• К. Гтт*. «Царь Саул»< Акт 3, сцена первая. Ред.

<t>. ЭНГЕЛЬС

и Кюне, на первых порах спокойно, скорее критически, чем по­лемически; он назвал Гудкова любителем полемики, но больше не захотел признать никаких его литературных заслуг; вскоре, однако, Кюне в свою очередь перешел в наступление в такой форме, которой от него никто не ожидал, в статье «Новейшие романы Гуцкова»⁸². С большим остроумием он изобразил в карикатурном виде дуализм Гуцкова, доказав это на приме­рах из его произведений; но наряду с этим он нагромоздил столько недостойных выпадов, необоснованных утверждений и плохо замаскированных, наспех состряпанных выводов, что Гудков лишь получил преимущества от этой полемики. Он отве­тил краткой ссылкой на «Jahrbuch der Literatur» за 1839 г. (почему до сих нор не вышел в свет ежегодник за 1840 г.?), в котором была напечатана его статья о новейших литературных разногласиях. Тактика, которая заключалась в том, чтобы своим беспристрастным тоном завоевать симпатии, была достаточно умна, а выдержка, которую проявил Гудков в этой статье, заслуживает признания. Пусть не все в ней вполне удовлетво­рительно, пусть он, в частности, слишком поверхностно раз­делался с Кюне, которому нельзя отказать в значительном влиянии на нынешнюю литературу и в несомненном, хотя и не вполне еще выявленном в «Монастырских новеллах»⁸³ таланте в области исторического романа. Но это Гуцкову легко можно простить, поскольку противники поступили точно так же и даже перещеголяли его.

Однако этот выпуск «Jahrbuch der Literatur» таил в себе зачаток нового раскола, а именно «Швабское зеркало» Гейне ⁸⁴. Как это все произошло, знают лишь немногие из самих участ­ников; лучше обойти эту прискорбную историю молчанием. Неужели Гейне не соберет в ближайшее время требуемое количество листов, чтобы выпустить не подлежащую цензуре книгу, в которую «Швабское зеркало» войдет в неурезанном виде? Тогда, по крайней мере, можно будет увидеть, что сак­сонская цензура сочла нужным вычеркнуть и действительно ли нанесенные увечья можно поставить в вину цензурным властям. Достаточно сказать, что война снова вспыхнула, а Кюне повел себя неразумно, приняв глупейшую статью о «Сэведже» и сопро­водив заявление доктора Виля (появление которого в «Elegante» так же мало можно было ожидать, как если бы Бек послал в «Telegraph» заявление против Гуцкова) собачьей народней, которую противная сторона, в свою очередь, отвергла громким лаем ⁸⁵. Вся эта собачья история — позорнейшее пятно на всей современной полемике: если наши литераторы начнут обходиться друг с другом по-звериному и применять на прак-