ГЛАВА 1. Традиции классической риторики 1 страница

Клюев E. В.

РИТОРИКА

Иивенция. Диспозиция. Элокуция

Учебное пособие для высших учебных заведений

Автор: Е.В. Клюев, канд. филолог, наук, доцент Университета Российской академии образования, научный руководитель программы "Текстовая реальность" (Дания, Оберно).

Рецензенты: чл.-корр. Международной академии информатизации, канд. филолог, наук Дзялошинский И.М. (директор Института гуманитарных коммуникаций); канд. филолог, наук, доцент Корнилова Е.Н. (факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова)

Содержание

Предисловие

ГЛАВА 1. Традиции классической риторики

Глава 2. Инвенция

§ 1. Мотивы отбора "фрагментов действительности

§ 2. Таксономия

§ 3, Топика

§ 4. Типы материала в составе сообщения и фазы инвенции

Фаза ориентации

Фаза выбора

Фаза погружения

Глава 3. Диспозиция

§ 1. Диспозиция как раздел риторики

§ 2. Введение

§ 3. Основная часть

§3.1. Изложение: модели и методы

§3.2. Аргументация

§3.2.1. Тезис

§ 3.2.2. Аргумент. Логическая аргументация

§3.2.3. Логические законы

§3.2.4. Аналогическая аргументация

§3.2.5. Демонстрация. Логические ошибки

§ 4. Заключение

Глава 4. Элокуция

§ 1. Элокуция в составе риторики

§ 2. Прямые тактики речевого воздействия

§ 3. Косвенные тактики речевого воздействия

§ 4. Логика и паралогика

§ 5. Фигуративная практика

§6. Фигуры и тропи

§ 6.1. Тропы

§6.1.1. Собственно тропы

§6.1.2. Несобственно тропы.

§6.2.Фигуры

§6.2.1. Микрофигуры

§6.2.2. Макрофигуры

§ 6.2.2.1. Конструктивные фигуры

§ 6.2.2.2. Деструктивные фигуры

Вместо заключения

Рекомендуемая литература

Клюев Е.В. Риторика (Инвенция. Диспозиция. Элокуция)

Учебное пособие для высших учебных заведений

Редактор - А.В. Зе^щов Верстка " А.В. Хегай Корректор - НА. Кудрявцева

Издательство ПРИОР Москва, Воронцовский пер. 5/7 Телефон: 964-42-00 Издательская лицензия ЛР № 065184

Гигиеническое заключение № 77.99.2.953.П.5615.9.99 от 16.09.99 Издание осуществлено совместно с издательством Приоритет

Подписано в печать^.ОД.ЯЖ!?3^83 *<Н,; • Тираж SOOO. Отпечатано в Подольском филиале ЧПК 142110, Подольск, ул. Кирова, 25.

Клюев Е.В.

Риторика Инвенция. Диспозиция. Элокуция): Учебное пособие для вузов. - М.: "Издательство ПРИОР", 2001. - 272 с. ISBN 5-7990-0238-5

Исторически риторика служила ораторской, а не повседневной речи. Но именно в эту область риторику давно уже следовало пригласить. Если определять содержание риторики строго, то она есть не столько наука о красноречии, сколько наука о речевой целесообразности, или, иными словами, об осознанном "говорении" и корректном речепроизводстве. Так что с утратой риторики мы отнюдь не утратили красноречия - мы утратили фактически дар речи, что пережить уже гораздо труднее. "Говорение на языке" стало восприниматься нами как следование правилам данного языка, а не как искусство. Отсюда и возникло заблуждение, что "говорить" — это довольно простое занятие, что это может каждый. Потому-то мы и говорим обо всем, как получится, просто так, всегда, везде и всем.

В данном учебном пособии риторика имеет отношение прежде всего к обыденной речевой практике. Книга предназначена для тех, кому жаль утраты "искусства говорить" и кто хотел бы понять, каким образом сведения из области риторики можно использовать в повседневной речи, причем использовать не для того, чтобы сделать речь красивой, а для того, чтобы сделать ее осмысленной.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Аллегорическое средневековое изображение Госпожи Риторики не оставляло сомнений в ее неземной красоте и всемогуществе. Дама восседала на пышном троне, как Regina Artium (Богиня Искусства), облаченная в ослепительные одежды, на которых были вытканы речевые фигуры. Из уст ее произрастала лилия, которая символизировала ornatus, или красоту речи, причем не красоту речи данной отдельной Дамы, а красоту речи вообще.

Кроме лилии, в дополнение к ней, произрастал из тех же уст и меч, имевший свое символическое задание: служить наглядным выражением наиболее разящего оружия человечества - persuasio, искусства убеждать. По обеим сторонам от этой красоты располагались величайшие ораторы и поэты прошлого, возглавляемые Цицероном и Вергилием, причем более Цицероном, чем Вергилием.

Вергилий чуть отодвинулся на второй план, намекая тем самым на то, что, вообще-то говоря, не он тут главный, ибо поэзия есть лишь одна из форм красноречия, а не красноречие как таковое. Красноречие же, как таковое представлял Цицерон, который по этой причине и не счел возможным отодвигаться на второй план вместе с Вергилием, но остался на первом, дабы еще раз подчеркнуть, что дама с лилиею и мечом во рту принадлежит, прежде всего, ему, а не поэтам.

И в этом, надо сказать, Цицерон был совершенно прав, поскольку риторика, действительно, прежде всего, принадлежит не поэтам. А принадлежит она (сразу же после Цицерона) каждому говорящему. Ибо, по справедливому замечанию шести бельгийцев, "...даже если в далеком прошлом люди и говорили стихами, то в наши дни эта привычка заметно утеряна".

Из этого соображения мы и будем исходить в данном учебном пособии, главным героем которого назначим, следовательно, говорящего. Причем говорящего обычным образом, в самых что ни на есть повседневных речевых ситуациях. Потому-то учебное пособие охватывает не просто риторику, а дискурсивную риторику, несмотря на то, что название такое может показаться весьма неожиданным.

Прилагательное "дискурсивный" происходит в данном случае от слова "дискурс", обозначающего не просто речь, но речь как социальное действие, то есть как взаимодействие между говорящими. Дискурс, который мы имеем в виду, есть, таким образом, обычный, повседневный дискурс, то есть обыденная речевая практика.

Вот почему та риторика, средневековое изображение которой описано выше, и не воспроизведена на обложке данного учебного пособия. "Наша" риторика не имеет отношения прежде всего к красноречию - она, стало быть, имеет отношение к обыденной речевой практике, где достижение соответствующей научной дисциплины тоже могут быть использованы весьма, и весьма продуктивно. Правда, редко когда это осознается.

Дело в том, что если определять содержание риторики строго, то есть в соответствии с первоначальным (а например, не средневековым) ее пониманием, то риторика есть не столько наука о красноречии, сколько наука о речевой целесообразности, или, иными словами, об осознанном "говорении", об осознанном и корректном речепроизводстве.

Другое дело, что исторически риторика служила ораторской, а отнюдь не повседневной речи. Но именно в область повседневной речи риторику давно уже, может быть, следовало пригласить, перестав воспринимать ее исключительно как даму с лилией и мечом во рту. Кстати, подобные приглашения риторика время от времени получала. Так, в конце пятидесятых годов в, высшей степени продуктивно использовал риторику как науку исключительно аргументации - причем именно применительно к повседневному дискурсу - знаменитый неоритор Хаим Перельман, профессор Брюссельского университета. Его известные во всем мире и до сих пор очень широко цитируемые работы (например: "Риторика и философия", "Новая риторика: Трактат об аргументации" и др.) действительно показали, что риторика вполне может обслуживать и повседневную речевую практику.

Впрочем, кому бы риторика ни принадлежала, соотносилась она изначально не столько с "искусством красиво говорить", сколько с "искусством говорить", а это, как очевидно, разные вещи. Так что с утратой риторики мы отнюдь не утратили, прежде всего, красноречия (это как-нибудь еще можно было бы пережить!) - мы утратили фактически дар речи, что пережить уже гораздо труднее.

"Говорение на языке" стало восприниматься нами как следование правилам данного языка, а не как искусство. Отсюда и возникло заблуждение, что "говорить" вообще-то просто, что это может каждый и что для этого всего-то и достаточно знать что-нибудь вроде ударения, рода-числа-падежа, склонения-спряжения и т. п.

Иными словами, мы хорошо усвоили, чем говорить, и окончательно забыли, о чем, как, зачем, когда, где и кому говорить: потому-то мы и говорим обо всем, как получится, просто так, всегда, везде и всем.

Данное учебное пособие предназначено для тех, кого все это беспокоит. А стало быть, для тех, кому жаль утраты "искусства говорить" и кто хотел бы понять, каким образом сведения из области риторики можно использовать в повседневной речи - причем использовать не для того, чтобы сделать речь красивой, а для того, чтобы сделать ее осмысленной.

ГЛАВА 1. Традиции классической риторики

Наука, к знакомству с которой мы приступаем, заслуживает больше, чем уважения, - наука эта заслуживает почтения. П. Гиро, один из самых блистательных современных французских лингвистов, даже присвоил риторике своего рода почетный титул - "та из античных отраслей знания, которая в наибольшей степени была достойна именоваться наукой".

Впрочем, в предисловии уже было отмечено, что читатели ни в коем случае не приглашаются к знакомству с одной из античных отраслей знания: античности в этой книге ничуть не больше, чем, скажем, в некоторых общеупотребительных именах собственных, заимствованных из древнегреческого, - таких как Ирина или Александр. Даже история риторики здесь не будет сколько-нибудь подробно приведена: в распоряжении читателей имеется уже достаточное количество изданий, в которых подробно рассматривается каждый из периодов риторики - от античности до наших дней, с обилием разнообразных имен и причудливых категорий (часто категориями этими практически невозможно воспользоваться).

Удивительным образом история риторики оказалась в отечественном книгоиздании представленной гораздо полнее и подробнее, чем теоретические аспекты той же науки, не говоря уже о ее практической стороне. В данном учебном пособии акценты расставлены "прямо наоборот": пособие носит, прежде всего, практический характер, рассматривая риторику как "науку речевых действий", с привлечением, причем довольно широким, тех теоретических ее категорий, которые действительно помогают освоить "риторическую практику". Иначе говоря, риторика будет представлена здесь лишь той частью риторических (и связанных с ними логических) операций, которые наиболее необходимы в повседневной речевой практике.

Читателю придется постоянно помнить, что предлагаемый ему вариант риторики ни в коем случае не есть "вся риторика": во-первых, "вся риторика очень велика"; во-вторых, попытки "объять" риторику в одном учебном пособии по горизонтали (вширь) в любом случае приводят к существенному усечению ее по вертикали (вглубь). При стремлении к широте охвата материала соответствующие учебники и учебные пособия просто превращаются в пасьянс из античных категорий, собранных из разных разделов и насильственно объединенных под одной крышей. Чтобы избежать этого традиционного, недостатка современных "риторик", содержание науки риторики и было намеренно ограничено. Критерием же отбора действительно необходимых, с точки зрения автора, категорий служила возможность объяснить каждую из них и показать принцип ее "работы", то есть предложить направление ее использования в повседневной речи.

Видимо, лучше всего сразу же попытаться найти какое-нибудь оправдание тому, как автор вообще пришел к этой едва ли кощунственной мысли - объединить "обветшавшую конструкцию" риторики с практикой дискурса, с повседневной речью, на которую классическая риторика, озабоченная прежде всего проблемами ораторского искусства вроде бы, не была рассчитана.

В свое оправдание автор может сказать, что он далеко не одинок в убеждении, согласно которому риторика (широко понимаемая, то есть не только классическая, но и так называемая современная) способна принести большую пользу именно в нашей "речевой повседневности". Причем не только не одинок, но и, так сказать, находится в "хорошей компании". Послушаем, например, что говорил такой признанный авторитет в области семиотики (а современная риторика считается одной из семиотических наук), как Ю.М. Лотман:[1]... 'риторизм' не принадлежит к каким-либо эпохам культуры исключительно: подобно оппозиции 'поэзия/проза', оппозиция 'риторизм/антириторизм' принадлежит к универсалиям человеческой культуры". А это, вне всякого сомнения, означает, что риторика не противопоказана ни одной эпохе.

Данное основание, разумеется, достаточно уже само по себе. Однако автор, уже готовый еще раз с удовольствием процитировать Ю.М. Лотмана, убежден, что риторика как наука не только не противопоказана нашей современности, но и прямо показана ей: "Следует обратить внимание на то, что существуют культурные эпохи, целиком или в значительной мере ориентированные на тропы [2] которые становятся обязательным признаком всякой художественной речи, а в некоторых предельных случаях - всякой речи вообще (курсив мой " К К.).[3]

Автор склонен утверждать, что мы живем именно в одну из таких эпох. И хотя пригласить Ю.М. Лотмана в прямые союзники, по этому поводу уже не удастся, косвенным образом подтвердить данное заявление еще одной цитатой из статьи "Риторика" все же возможно: "...типологически тяготеют к тропам культуры, в основе картины, мира которых лежит принцип антиномии и иррационального противоречия".[4]

Те, кому что-нибудь говорят эти слова, не могут не заметить, что в них фактически содержится почти исчерпывающая характеристика нашего "противоречивого времени", большинство противоречий которого действительно неустранимы (антиномичны) и действительно имеют иррациональный характер.[5]

Впрочем, наше учебное пособие не есть учебное пособие по новейшей истории, а потому от дальнейших рассуждений "о характере текущего момента" придется воздержаться и обратиться, напротив, к V веку до нашей эры, извинившись за временной скачок длиною в двадцать пять веков;

(Впрочем, скачки такие все равно то и дело будут предприниматься на страницах данного учебного пособия, объективной причиной чему является то, что автору придется постоянно апеллировать к двум концепциям риторики " классической, с одной стороны, и современной, или общей, как ее еще называют, - с другой.)

V в. до н. э. - время "официального" появления риторики как научной дисциплины, которая, по словам С, С. Льюиса, "старше, чем церковь, старше, чем римское право, старше, чем латинская литература". Об "официальном" появлении риторики говорится потому, что задолго до этого времени соответствующие или, по крайней мере, сходные категории интенсивно разрабатывались в других "культурных регионах" - особенно продуктивно в Индии.[6]

Однако европейская классическая риторика обязана своим становлением Древней Греции, где именно в V в. до н. э, появляется первый учебник по риторике.[7]

Пиком риторических идей стали III - II вв. до н. э. - период, связанный с деятельностью "отцов риторики": Аристотеля, Исократа, Дионисия Галикарнасского. Начало нашей эры стало расцветом древнеримской риторики, наиболее значительные памятники которой - трактаты Цицерона и Квинтилиана.

Незадолго до угасания античности риторика считалась уже нормативной дисциплиной, то есть дисциплиной, следовать требованиям которой считалось обязательным, В таком виде ее получило и значительно развило Средневековье, включившее риторику в семь "избранных наук". С XVII в. риторика становится известной в России, где крупнейшими памятниками ее стали впоследствии пособия по риторике, принадлежавшие Макарию, Феофану Прокоповичу, Ломоносову.

На XVIII в. пришлось время рокового союза риторики с поэтикой и стилистикой, из которого риторика вышла в большом недоумении, а поэтика и стилистика - изрядно обогащенными. К началу XIX в. историки науки фиксируют упадок риторики.

XIX в. и первая половина XX в. - самый печальный период в истории ее развития. На нем нам придется остановиться подробнее, поскольку именно в это время по поводу риторики сложились основные заблуждения, многие из которых продолжают существовать и сегодня.

Незадолго до окончания этого периода (60-е гг. нашего столетия), когда присутствие ''риторического вируса" опять стало ощущаться в воздухе, ученые - прежде всего гуманитарии, озабоченные возможным "вторым пришествием" риторики, предприняли попытки разобраться в том, чем была риторика прежде, что принадлежало ей исторически и на что она в принципе могла претендовать теперь.

Однако ни к каким определенным выводам в этом направлении соответствующие изыскания тогда не привели, и точно разграничить "сферы влияния" не удалось. Удалось лишь констатировать, что "риторический вирус" уже давно проник в огромное количество научных дисциплин, инфицировав добрую половину гуманитарных и естественных наук, прежде всего таких, как стилистика, поэтика, логика, теория литературы, лингвистика, психология, социология...

Впрочем, ни одной из этих наук "риторика в целом" не понадобилась. Более того, в целом риторика даже могла бы помешать им - отчасти в силу своей нормативности, отчасти в силу слишком большой "заразительности" этой научной дисциплины: внедряясь в другие области научного знания, риторика грозила им смещением объекта исследований. Потому-то в ход и шли лишь отдельные категории и понятия риторики. Вынутые из состава научной парадигмы, категории и понятия эти, разумеется, трансформировались - иногда до полной неузнаваемости.

Так произошло, например, с тропами и фигурами, на время "простоя риторики" перекочевавшими в поэтику, стилистику и теорию литературы. Понятное дело, что при этом связь с элоквенцией (раздел риторики, традиционно содержавший тропы и фигуры) стала весьма призрачной. И уже довольно скоро случилось так, что из речевых приемов вообще тропы и фигуры превратились в речевые приемы художественной литературы: именно там со временем и стали локализовать такие явления, как метафора, метонимия, гипербола, параллелизм, инверсия и др.

Привести пример использования той или иной фигуры означало отныне привести пример из художественного произведения, причем чаще всего стихотворного. Возникло примечательное заблуждение, будто поэты говорят фигурами: заблуждение это навредило как фигурам - прочно закрепив за ними область стихотворного бытования, так и поэтам - строго обязав их пользоваться прежде всего фигурами. Поэзия вне фигур стала как бы недостойна называться поэзией, фигуры вне поэзии как бы перестали существовать.

Впрочем, ''цитируя риторику", поэтика, к чести ее, постоянно давала ссылки на источники, что, будучи этически безупречным, тем нее менее лишь упрочивало представление "благодарных потомков" о риторике как о "науке говорить фигурами". Между тем сказать, что риторика - это "наука говорить фигурами" (или "наука говорить красиво"), как отмечалось выше, значит совершить непростительную ошибку.

Однако "привычка" сделала свое дело: риторику стали последовательно определять именно в качестве учения о красноречии. Кстати, традиции такого определения (как ни странно и ни парадоксально после всего, что сказано, это прозвучит!) восходят к самой античности; риторику и тогда многие представляли себе именно в этом качестве.

И не то чтобы подобные представления уже в те времена "не отражали истины" - просто понятие красноречия как такового со временем сильно изменилось, причем не в лучшую сторону. Под красноречием - как бы в полном соответствии с традициями риторики, а на самом деле вразрез с ними! - стали понимать "украшенную" речь.

Между тем, разумеется, «тропы не являются внешним украшением, некоторого рода аплике, накладываемым на мысль извне, - они составляют суть творческого мышления, и сфера их даже шире, чем искусство. Они принадлежат творчеству вообще".[8] Так что трактовка красноречия как украшенной фигурами и тропами речи сослужила риторике плохую службу; именно "украшенная" речь впоследствии часто становилась предметом нападок критиков (из сопредельных риторики областей), противопоставлявших "украшенной" речи речь точную, лишенную украшений.

На самом же деле никакого противоречия между речью с фигурами (фигуральной, или фигуративной, речью, как мы будем иногда называть ее в этом учебном пособии) и точной речью нет - ни теоретически, ни исторически.

Теоретически фигуральной речи вовсе ни к чему отказывать в точности: так, например, едва ли не любая научная дефиниция обнаруживает в конце концов фигуральную "подкладку" (это либо возведение частного к общему или трансформация общего в частное, либо описание вместо называния, либо проекция одного на другое и т. д. - у всех этих операций есть точные названия на языке риторики). Так что... считать ли науку областью только и исключительно логики - это еще вопрос.

На протяжении всего "архаического" периода риторики отношения ее с логикой были вполне и вполне миролюбивыми (это отчасти объясняется тем, что одна из первых систематизации риторики и одна из первых систематизации логики принадлежат одному и тому же автору - Аристотелю, надолго подружившему риторику с логикой). А потому утверждать, что логика обязывает к точности употребления языка, в то время как риторика - к неточности, значит разрывать естественные связи, издавна существовавшие между этими двумя областями познания. Ю.М. Лотман пишет в этой связи: "...ошибочно риторическое мышление противопоставлять научному. Риторика свойственна научному сознанию в такой же мере, как и художественному. В области научного сознания можно выделить две сферы. Первая - риторическая - область сближений, аналогий и моделирования. Это сфера выдвижения новых идей, установления неожиданных постулатов и гипотез, прежде казавшихся абсурдными. Вторая - логическая.

Здесь выдвинутые гипотезы подвергаются проверке, разрабатываются вытекающие из них выводы, устраняются противоречия в доказательствах и рассуждениях. Первая - "фаустовская" - сфера научного мышления составляет неотъемлемую часть исследования и, принадлежа науке, поддается научному описанию.

<...>

Творческое мышление, как в области науки, так и в области искусства имеет аналоговую природу и строится на принципиально одинаковой основе - сближении объектов и понятий, вне риторической ситуации не поддающихся сближению. Из этого вытекает, что создание метариторики превращается в общенаучную задачу, а сама метариторика может быть определена как теория творческого мышления".[9]

Данный подход к риторике нам очень хотелось бы сохранить в нашем учебном пособии, где риторика именно и трактуется как наука, связанная с творческим мышлением,

Исторически риторика тоже отнюдь не была наукой о фигуративной речи. Более того, риторика и понималась, скорее, как наука о точной, нежели как наука об украшенной речи, И в историю научного мышления она должна была войти не в качестве учения о том, чем украшать речь, но в качестве совершенно особой области знаний о том, каким образом передавать и хранить информацию.

Увы, история научного мышления распорядилась иначе. Одна из самых упорядоченных научных дисциплин, имевшая универсальный характер и заранее ответившая на многие из вопросов, которые только по недосмотру впоследствии снова возникли перед человечеством, риторика фактически совершила одну из красивейших во все времена акций самоуничтожения " замкнувши линию исследований, начатых ею же, в круг и оставшись вне этого круга ("...последние риторы проявили робость перед последствиями открытия, сделанного ими интуитивно!")[10].

Дело в том, что риторика взяла на себя чрезвычайно масштабную задачу: всесторонне описать характер взаимосвязи между "миром вещей" и "миром слов", иными словами, показать, как происходит "трансформация" предмета в слово. Более глобальный и глубокий подход к речи представить себе трудно: реальная действительность и "вербальная действительность", являющаяся результатом переосмысления и преобразования реальной, получили в классической риторике максимально полное освещение с позиций человека, который осуществляет это переосмысление и преобразование и предъявляет его результаты подобным себе. Таким образом, "человек говорящий" (homo loquens) был поставлен в центр риторической концепции в целом.

В этом смысле риторика возложила, на себя контроль за всеми стадиями процесса трансформации предмета в слово.

За начало этого процесса отвечал первый раздел классической риторики под названием инвенция - раздел, в котором педантично рассматривалась процедура отбора материала для будущего сообщения. Речь шла прежде всего отнюдь не о "языковом материале" - речь шла о предметах реальной действительности, часть которых предлагалось выбрать из всего предметного многообразия, мира, а выбрав, отграничить от прочих, чтобы в дальнейшем перейти к их изучению как целого: во-первых, по отношению к "другим предметам", оставшимся в стороне после отбора, и, во-вторых, изнутри.

Инвенция предлагала говорящему систематизировать собственные знания по поводу отобранных им предметов, сопоставить их с наличными на данный момент времени знаниями других и определить, какие из них и в каком количестве должны быть представлены в будущем сообщении.

Иными словами, инвенция как раздел риторики, поставив во главу угла предмет, обеспечивала, таким, образом, доброкачественность предметного содержания сообщения.

Второй раздел классической риторики - диспозиция, получив в свое распоряжение уже "готовый к употреблению" предмет, превращал его в понятие и помещал в систему других понятий. Понятия становились объектом логических и аналогических процедур. Они определялись, делились, сочетались между собой, сополагались и противополагались.

Диспозиция призвана была гарантировать чистоту использующихся говорящим понятий и соблюдение правил оперирования ими. Разного рода злоупотребления в этой связи регулировались многочисленными законами и правилами, нарушения которых могли привести к логическим ошибкам от них тоже страховала диспозиция.

Наконец, диспозиция предлагала модели расположения понятий в составе единого речевого целого и следила за тем, чтобы от начала до конца сообщения понятия корректно перемещались из одной части целого в другую.

Таким образом, центральное место в практике диспозиции занимало понятие: диспозиция гарантировала доброкачественность понятийного аппарата говорящего.

Третий раздел классической риторики - элокуцня, давал говорящему возможность широко воспользоваться самыми разнообразными возможностями фигурального выражения - в дополнение к тем прямым, которые предлагала диспозиция. Элокуция открывала перед говорящим область паралогики. Те же самые процедуры, которые были запрещены с точки зрения логики и считались паралогическими (то есть ошибочными с точки зрения логики), приобретали здесь новый смысл: негативное использование законов логики v. преобразование их в законы паралогики создавало смысловые эффекты необыкновенной силы.

Эти эффекты были каталогизированы в виде многочисленных тропов (трансформаций значений) и фигур (трансформаций структур). Используя богатейшие возможности естественного языка, паралогика существенно расширяла логическую практику и сильно обогащала ее. Не случайно элокуцию принято считать античным учением о стиле: именно здесь на практике были четко противопоставлены ordo naturalis и ordo artificiaus, то есть сообщения,, построенные по "естественным" законам и по "искусственным" законам (разумеется, если не вкладывать в слово ''искусственный" негативного содержания, которое у этого слова появилось лишь впоследствии).

Сообщение, строящееся по '"искусственным" законам, предполагало присутствие личности "преобразователя" языка, полно реализующего заложенные в языке возможности. Соответствующая функция языка получила в работах уже современных нам исследователей название "риторической", или "поэтической", функции языка. Мы будем пользоваться первым термином (риторическая функция), вкладывая, в него; однако, более широкое содержание (см. ниже).

Стало быть, тем, вокруг чего строилась элокуция и что естественным образом завершало преобразование исходного предмета, было слово: отныне слово начинало жить самостоятельной жизнью как один из элементов вербального мира.

Таким образом, реальная действительность трансформировалась в сообщение, в вербальную действительность, а риторика становилась репрезентантом модели, впоследствии широко известной, например, в лингвистике как семантическая модель: