Лекции.Орг


Поиск:




Категории:

Астрономия
Биология
География
Другие языки
Интернет
Информатика
История
Культура
Литература
Логика
Математика
Медицина
Механика
Охрана труда
Педагогика
Политика
Право
Психология
Религия
Риторика
Социология
Спорт
Строительство
Технология
Транспорт
Физика
Философия
Финансы
Химия
Экология
Экономика
Электроника

 

 

 

 


Тема I. Политология как самостоятельная научная дисциплина: этапы формирования, предмет, цели и задачи 28 страница




Функционирование современного государственного аппарата и механизма политического управления невозможно представить без рационально разработанных, твердо установленных и обяза­тельных формальных правил, без строгой профессионализации политики и механизма управления. Инструментом и одновремен­но результатом такой профессионализации, в частности, стала бю­рократия, которая основывается на принципах профессиональ­ной компетентности, иерархии и специализации функций. В данном контексте,' естественно, возникает вопрос о соотноше­нии профессионализма и нравственности. М.Вебер проводил раз­личие между чиновником и политиком: «...подлинной професси­ей настоящего чиновника... не должна быть политика. Он должен "управлять" прежде всего беспристрастно... по меньшей мере официально, коль скоро под вопрос не поставлены "государ­ственные интересы", то есть жизненные интересы господст­вующего порядка. Sine ira et studio — без гнева и пристрастия должен он вершить дела. Итак, политический чиновник не должен делать именно того, что всегда и необходимым образом должен желать политик — как вождь, так и его свита — бо­роться. Ибо принятие какой-либо стороны, борьба, страсть — ira et studium — суть стихия политика, и прежде всего поли­тического вождя». Деятельность политика и деятельность чинов­ника подчиняются отличным друг от друга принципам ответст­венности. Чиновник обязан точно и добросовестно выполнять приказ вышестоящего начальника (если даже он ошибочный). Без та­кой нравственной дисциплины невозможно функционирование любого аппарата. Политический же руководитель или государ­ственный деятель несет личную ответственность за все свои дей­ствия. А такая ответственность со всей очевидностью предпола­гает наличие у ее субъекта определенных морально-этических позиций и убеждений. С данной точки зрения профессионализм и эффективность чиновника и есть показатель его нравственно­сти, верности своему профессиональному призванию и долгу.

Высокая эффективность теснейшим образом связана с профес­сионализмом, а этот последний, в свою очередь,— с нравствен­ностью, поскольку сопряжен с результатами, представляющими общественную ценность. Поэтому в политике неукоснительно дол­жен действовать принцип, который еще Конфуций назвал золо­тым правилом любой эффективной и справедливой формы прав­ления. «Лунь Юй» свидетельствовует: «Цзин-гун спросил учителя об управлении государством. Кун-цзы ответил: "Государь должен быть государем, сановник — сановником, отец — отцом, сын — сыном». Цзнн-гун сказал: "Правильно! В самом деле, если госу­дарь не будет государем, сановник — сановником, отец — отцом и сын — сыном, то, даже если у меня и будет зерно, хватит ли его мне?". Другими словами, каждый должен делать свое дело, иначе в государстве наступит хаос. И действительно, трудно ожидать эффективности и справедливости в государстве, когда артисты, кинематографисты, журналисты берутся за его управ­ление, вчерашние химики сегодня становятся политологами, лица, не получившие высшего образования,— «академиками» и т.п.

Речь идет о том, что зачастую профессионализм и бесприст­растность при решении политических вопросов уже сами по се­бе могут быть признаками приверженности политика принципам справедливости. Но нельзя не учитывать и то, что беспристаст-ное выполнение профессиональных навыков может служить как правому, так и нейравому делу. Когда мы затрагивам деятель­ность государства в связи с теми или иными принципами, то не­изменно возникает вопрос о правомерности или законности ис­пользования государственной власти для реализации таких основополагающих материй, как равенство, справедливость, сво­бода, защита прав человека. Поскольку принципы могут нахо­диться в состоянии постоянного конфликта между собой, фило­софские аргументы о политике могут оборачиваться оправданием использования принудительной власти государства для реализа­ции политики, вытекающей из этих принципов. Конечно, не все вопросы связаны с принципами принуждения. Человек, высту­пающий за более либеральное общество со свободно-рыночной эко­номикой, требует, чтобы государство как можно реже прибега­ло к использованию принудительной власти. Но сам этот подход представляет собой философский аргумент относительно незакон­ности использования, силы.

Что касается справедливости в собственном смысле слова, то о ней можно говорить лишь в том случае, если сами цели, установки и правила реализации профессионализма являются справедли­выми. Нужно учесть и то, что справедливость, как и право, предполагает беспристрастность, исключение личных симпатий или антипатий при ее осуществлении. Как писал О. Хеффе, «...справедливость подразумевает такое строгое требование беспристрастности, которое не позволяет использовать собст­венные предпочтения, идеалы и ценностные представления в качестве критерия». Если этого нет, то сам принцип справедливости оказывается под угрозой. Очевидно, что в методологи­ческом плане справедливость не противоречит правовому прин­ципу, который всецело построен на признании непредвзятости и равного отношения ко всем людям при условии, что при этом не нарушаются права других людей.

Но тем не менее необходимо провести линию разграничения между правом и нравственностью. Здесь особо важное значение имеет соблюдение принципа так называемого золотого правила, которое, хотя, возможно, и не в вполне осознанной форме дей­ствовало уже в доисторические времена и в более или менее чет­кой форме сформулировано мыслителями древности. Суть его вы­ражается в следующей максиме: «не делай другим то, что ты не хотел бы, чтобы другие делали тебе». С всей очевидностью золотое правило предусматривает признание каждым челове­ком наряду с собственными правами и интересами также прав и интересов остальных своих сограждан. В политике при реали­зации данной максимы особенно важно не допустить перегиба в ка­кую-либо одну сторону: профессионализма в ущерб нравственно­сти и, наоборот, нравственного начала в ущерб профессионализму, или же подчинения императивов права императивам нравст­венности и наоборот.

Подчинение права нравственности означало бы стремление к на­сильственному насаждению справедливости и добра и могло бы привести к всевластию государства. Об обоснованности этого те­зиса со всей очевидностью свидетельствует опыт тоталитаризма, где политика всецело была подчинена идеологии, претендовав­шей на принудительное осчастливление всех людей. Здесь бы­ла предпринята попытка соединить, как сказал Н. Бердяев, правду-истину с правдой-справедливостью, причем со своеоб­разно понимаемой правдой-справедливостью — распределитель­но-уравнительной. В результате истина оказалась принесенной в жертву соблазну великого инквизитора, требующего отказа от нее во имя народного блага.

Подлинная любовь к народу не может основываться на игно­рировании истины, какой бы горькой и неприятной она ни бы­ла. Однако вычленение и определение истины в сфере полити­ческого — задача особенно трудная. В данном случае не всегда продуктивен и выбор некоей средней линии, если она построена на замалчивании «неприятных» или «неприемлемых» фактов жиз­ни. Любой политик так или иначе сталкивается с вечной и в сущ­ности неразрешимой антиномией между справедливостью и эф­фективностью, свободой и равенством. Весь мировой опыт дает достаточно примеров, показывающих, что эффективное функци­онирование любых сфер жизнедеятельности и в первую очередь социально-экономической требует конкуренции, которая порой не знает пощады к людским судьбам, а порой и к самой челове­ческой жизни. Но такова жизнь! Без конкуренции, без соперни­чества она чахнет и рано или поздно прекращается. Как пред­ставляется, с точки зрения императивов свободы противоречие между требованиями социальной справедливости и потребностя­ми экономической эффективности в современном индустриаль­ном обществе остается неразрешимым.

Вместе с тем любая общественно-политическая система, лю­бой режим не могут сколько-нибудь длительное время сущест­вовать без легимитизации, которая в свою очередь не может су­ществовать хотя бы без видимости соблюдения элементарных норм справедливости. Более того, справедливость — это один из кра­еугольных камней любой теории легитимности. Поэтому правы те авторы, которые говорят, что фундамент капиталистической системы рушится, если нельзя доказать, что она основывается на принципах справедливости. Не случайно, даже самые тира­нические режимы неизменно декларируют свою привержен­ность принципам справедливости. Истинная же справедливость требует относиться ко всем людям как к равным, но в то же вре­мя не приемлет стремления принуждать их стать равными, по­скольку это требовало бы административного уравнения не рав­ных по своим способностям людей, что в свою очередь означало бы неравное и, следовательно, несправедливое отношение к ним.

В трактовке этого вопроса существует самый широкий спектр мнений. Если левые решительно выступают за так называемую перераспредилительную справедливость, то консерваторы усма­тривают в ней ущемление свободы тех, кто облагается налога­ми для обеспечения фондов распределения. Как считал, напри­мер, видный представитель консерватизма Ф. фон Хайек, справедливость предполагает распределение или перераспреде­ление материальных благ, а это со своей стороны предполагает распределителя, который осуществляет этот акт в соответствии со своим субъективным пониманием добра и зла, справедливо­сти. В свободном обществе и при рыночной экономике вообще нель­зя вести речь о социальной справедливости, поскольку в этом слу­чае нет и не должно быть распределения или перераспределения. Все действия совершаются естественным путем, и каждый участвующий в этом механизме получает свое. Речь может идти о по­мощи людям при несчастном случае, стихийных бедствиях, бо­лезни, катастрофе, но не об исправлении социальной справедли­вости и восстановлении справедливости.

По мнению части либералов, близких к консерваторам, спра­ведливость — это прежде всего политическая или формальная справедливость, имеющая в виду прежде всего гарантии реали­зации прав и свобод каждого члена общества. Главную ошибку сторонников социальной справедливости либералы усматривают в том, что они якобы неправомерно смешивают фундаменталь­ные права, вытекающие из самой природы человека, с социаль­ными правами, которые по отношению к первым носят вторич­ный характер. Если государство обеспечивает равенство всех граждан перед законом, равные права на участие в политичес­кой жизни и равенство возможностей в социально-экономичес­кой сфере, то отпадает сам вопрос о социальной справедливос­ти, поскольку в демократическом плюралистическом обществе каждый человек сам способен обеспечить свое материальное благосостояние.

Иной точки зрения придерживается большинство либера­лов, позиции которых в наиболее четкой форме сформулировал Дж. Роулс. Предложенная им теория в последние два-три деся­тилетия пользуется наибольшей популярностью. «При отсутст­вии определенной меры соглашения о том, что есть справедли­вое и несправедливое,— писал Роулс,— гораздо сложнее людям результативно координировать свои планы для достижения ус­тойчивого и взаимовыгодного сотрудничества. И поскольку концепция справедливости определяет права и обязанности, а так­же распределительные отношения в обществе, то ее действен­ными способами можно решить проблемы продуктивности, координации и устойчивости общества. Из всего этого следу­ет широкий контекст справедливости: предпочтительнее та теория, результаты которой более желательны людям».

Как считал Роулс, подобно тому, как истина составляет глав­ную добродетель науки, справедливость есть главная добродетель общества. Независимо от своей стройности и привлекательнос­ти любая теория подлежит замене, если обнаруживается ее не­соответствие фактам. То же самое и в отношении общественных институтов и законов, если они продемонстрировали свою неспра­ведливость. В силу того, что любой индивид пользуется правом неприкосновенности своей личности, ни одно общество, претен­дующее на приверженность принципам справедливости, не впра­ве нарушить это право под каким бы то ни было предлогом. По­добно тому, как единственным оправданием применения ошибоч­ной теории является отсутствие лучшей, так и «несправедливость становится терпимой, если необходимо избежать еще большей не­справедливости».

Долг общества — обеспечить своим членам условия для до­стойной жизни. У общества не может быть целей, отличных от целей своих членов. Поэтому гражданство представляет собой не только юридически-правовой статус, но и социальное состояние. Равенство перед законом и связанные с этим гражданские пра­ва в правовом государстве — это лишь один из аспектов жизни, который необходимо дополнить социально-экономическими пра­вами. Очевидно, что обеспечение подлинной свободы в общест­ве предполагает, чтобы каждый человек стал гражданином не толь­ко в юридическом и политическом, но также и в социальном плане. Политическое равенство — это не самоцель, а исходное состоя­ние, которое создает равные для всех условия выбора. Оно слу­жит фундаментом, на котором процветает свобода. Свобода ос­тается недостижимой мечтой, пока каждому члену общества не будет обеспечен равный доступ ко всему разнообразию жизнен­ных шансов.

Это предполагает создание защитных мер, дабы никто не мог пасть ниже общего исходного статуса. Одной из важнейших функций гражданского общества и правового государства явля­ется обеспечение минимально необходимых средств существова­ния для всех своих членов, прежде всего тех, которые в силу раз­ных причин не в состоянии это делать сами (инвалиды, больные, престарелые, дети-сироты и др.). Первоначально эту задачу вы­полняли главным образом разного рода институты гражданско­го общества, такие как кровно-родственные, сельские, сосед­ские общины, церковные организации, благотворительные организации и фонды, профессиональные общества, профсоюзы. Однако в силу различных причин в XX в. значительную, все бо­лее растущую часть ответственности за обеспечение необходимо­го уровня жизни людей взяло на себя государство. Более того, в индустриально развитых странах, где неуклонно расширяют­ся социальные программы, осуществляемые государством, утвер­дилось так называемое государство благосостояния, часть деятель­ности которого составляет реализация широкого комплекса программ, призванных обеспечить приемлемый уровень жизни экономически и социально незащищенным слоям населения — старикам, инвалидам, всем категориям нетрудоспособных членов общества. В качестве одной из главных целей государства бла­госостояния его приверженцы выдвинули «расширение» демо­кратии, предоставление всем членам общества не только юридических и политических, но также социальных прав путем справедливого с их точки зрения перераспределения доходов. Со­циал-демократы и либеральные реформаторы рассматривают го­сударство благосостояния как гарант обеспечения социальной справедливости. В настоящее время выполнение социальных программ стало неотъемлемой частью деятельности правового государства, одним из главных показателей его превращения в государство благосостояния.

Антиномия между равенством и свободой

При решении проблемы справедливости перед любым поли­тиком так или иначе встает вопрос о свободе и равенстве, пра­вах и обязанностях человека и гражданина. Ключевое место здесь занимает идея личной свободы. Она выступает как источник и права, и нравственности. Сам факт утверждения граждан­ского начала тесно связан с упрочением идеи свободы личности. Максимум гражданской свободы обеспечивает максимум нрав­ственной свободы. Вместе с тем, как подчеркивал Ф.М.Достоев­ский, если исповедовать свободу без внутреннего самоограниче­ния, она ведет к распущенности. Свобода личности имеет смысл лишь в соотнесенности с чем-то другим, о ней как о ценности мож­но говорить лишь в отношениях между людьми. С этой точки зрения свобода составляет важную, но не единственную сущностную характеристику человека. Будучи разумно-нравственным суще­ством, человек, живя и действуя, не только преследует собствен­ные эгоистические цели и интересы, но сознательно руководст­вуется сверхличными, стоящими над ним началами и законами. Сверхличными, потому что отдельно взятый индивид немыслим вне общества и общественных связей. Человек, взятый сам по се­бе, не может быть мерой всех вещей. Он может выступать лишь как существо нравственно-разумное, руководствующееся осново­полагающими морально-этическими нормами и установками, составляющими некую невидимую ось, обеспечивающую сущностное единство общества.

В данном контексте, как отмечал А. Камю, «абсолютная сво­бода — это насмешка над справедливостью. Абсолютная справед­ливость — это отрицание свободы. Животворность обоих поня­тий зависит от их взаимного самоограничения. Никто не сочтет свой удел свободным, если он в то же время несправедлив, и справедливым — если он не свободен». Самый что ни на есть совершенный и справедливый политический порядок содержит предписания и запреты, призванные так или иначе ограничивать противоречащие установленным правовым нормам действия граждан путем применения или угрозы применения насилия, т.е. ограничения свободы. В то же время социальная справедли­вость, построенная на уравнении всех и вся, при одновременном игнорировании свободы волеизъявления личности может приве­сти прямо к противоположному. Достаточно вспомнить, что именем справедливости, равенства и иных благородных ценно­стей было совершено немало преступлений, в том числе и в на­шей стране. Ради достижения иллюзорной справедливости тота­литаризм, например, на деле узаконил самую вопиющую несправедливость. Суля людям чудеса социально-экономическо­го, политического и нравственного прогресса, он вынудил людей смириться с чудовищными преступлениями.

С точки зрения ранжировки и определения приоритетности целей и средств их достижения актуальна проблема соотноше­ния идеального и реального в политике. Выше указывалось, что этика, в том числе и политическая, включает в себя элемент идеала и соответственно идею о конечных целях общества. Ес­тественно, что в точке пересечения этики и политики особую ак­тивность приобретает вопрос об общественном идеале, а также о соотношении целей и средств. «Что всегда превращало государ­ство в ад на земле, так это попытки сделать его земным раем»,— писал Ф.Гельдерлин. Попытка определить конечную цель поли­тического действия, тем более реализацию идеала совершенно­го общества, в сущности не согласуется с основными принципа­ми как моральной философии, так и самой природы человека. В истории не было и не могло быть прямолинейного движения к добру, совершенству, справедливости, счастью. Ибо сам чело­век является средоточием как светлых, так и темных, как «бо­жественных», так и «дьявольских» начал, начал добра и зла.

Мораль и морально-этические императивы следует рассмат­ривать в качестве идеалов, которые в реально существующем ми­ре большей частью недостижимы. Более того, сама постановка вопроса об «окончательном решении», полной реализации той или иной идеальной политической модели или конечной цели чре­вата огромными опасностями для самой человеческой свободы и соответственно опасностью аннигиляции самой морали и нрав­ственности. Часто приходится выбирать не между абсолютным и добром и злом, а между меньшим и большим злом. В данной связи интерес представляет постановка вопроса М. Вебером, ко­торый проводил различие между этикой ответственности (verantwortungsethik) и этикой убеждений (gesinnungsethik).

Этика ответственности вырабатывается из понимания слож­ности моральной ситуации в сфере действия политики. Дело в 'том, что политика нередко сопряжена с принуждением и насилием, моральные последствия которых заранее невозможно предвидеть. Невзирая на то, что с моральной точки зрения принуждение все­гда оценивается отрицательно, политик все равно прибегает к нему, чтобы обеспечить себе поддержку у людей, используя их стремление к признанию, власти, привилегиям. Что касает­ся этики убеждений, то она строится на принципе сохранения моральной чистоты ценой принесения ей в жертву всех реаль­ностей, противоречащих доктрине, отказа от малых дел, способных как-то улучшить положение людей и т.п. Суть этой пози­ции в политике состоит в концептуализации борьбы между абсолютными добром и злом, что оправдывает использование любых средств для достижения конечных целей. Здесь приверженость «этике абсолютных целей» противостоит «этике ответст­венности».

Тот, кто верит в возможность окончательного решения всех проблем человечества путем создания совершенной обществен­но-политической системы, будет готов заплатить за это любую цену, в том числе, как это продемонстрировали тоталитарные ре­жимы, миллионы, десятки миллионов человеческих жизней. По самой логике вещей он готов подавлять и уничтожать своих оппонентов, если они не разделяют его целей, искоренять все ере­тические, по его мнению, взгляды. Поскольку путь к цели да­лек и долог, то необходимо постоянно принимать меры, призван­ные обеспечивать ее общественное признание путем подавления всякой критики, ликвидации оппозиции, насаждения убеждения в мудрости и всемогуществе предводителя в движении к наме­ченной цели. Один из важнейших принципов такого утопизма состоит в том, что каждое поколение будет приноситься в жерт­ву тем, которые придут после него, и так до бесконечности.

Очевидно, что проблему соотношения политических целей и средств невозможно разрешить, основываясь, как это пытал­ся делать Ф.В.Ферстер, на постулате «из добра может следовать добро, из зла лишь зло». Как показывает исторический опыт, в сфе­ре властных отношений наидостойнейшего из людей подстере­гает множество соблазнов. Как говорили древние греки, власть выявляет истинную суть человека. Приходится констатировать, что последняя слагается из множества константных и перемен­ных величин, где, так сказать, божественное перемежается с са­танинским, благородство с низменным, истинно человеческое с жи­вотным, устремленность ввысь с дьявольской одержимостью и т.д.

Очевидно, что не всегда человек выдерживает испытание властью и нередко низменное начало одерживает в нем верх. По­истине, как говорил один из героев Честертона отец Браун, «можно удержаться на одном уровне добра, но никому еще не удавалось удержаться на одном уровне зла». К сожалению, за примерами, свидетельствующими о верности этого сужде­ния, нам вовсе не нужно обращаться к отдаленным временам или странам — в нашей сегодняшней жизни их предостаточно. К то­му же не всегда человек или идея вступает на общественно-по­литическую авансцену в своем истинном обличий. Бывает, что великие идеи приходят в мир в обнимку со злом, а быват и так, что, как говорил еще Ф.М.Достоевский, зло приходит в мир в ма­ске добра. Нужно ли здесь напоминать, сколько раз в истории разного рода лжепророки, претендовавшие на осчастливливание всех людей, на деле оказывались сущими антихристами и бес­совестными злодеями, принесшими неисчислимые бедствия сво­им, да и чужеземным народам. Эти примеры воочию демонстри­руют верность слов лорда Эктона, который говорил, что «любая власть развращает, а большая власть развращает абсолютно».

Выдвигая хорошие, а то и прекрасные идеи, мы не вправе забы­вать о реальностях, тем более подгонять под них эти реальности. В этом контексте интерес представляет проводившееся П.Соро­киным разграничение в подходах к этике между неокантианст­вом и социологизмом. Первое говорит словами С. Лотце: «Я все еще убежден, что иду правильным путем, когда ищу в том, что должно быть, основание того, что есть». Второй же, наоборот, утверждает: «В том, что есть, мы ищем то, что должно быть». Однако, как представляется, здесь нельзя допустить проведения непреодолимой линии разграничения между миром сущего и миром должного. Если нет резко очерченной грани между ними, то нет резко обозначенной границы между вопросами власти и вопро­сами морали.

Идеальная цель, как бы далека и возвышена она ни была, долж­на принадлежать реальному миру. Важное место в нашей жиз­ни занимает выбор между возможностями, предоставляемыми ре­альными условиями и обстоятельствами. Разумеется, можно пассивно наблюдать, плыть в водовороте политических событий и процессов. Но все же политика немыслима без решений, а вся­кое решение сопряжено с выбором из двух и более вариантов. На при­нятие решения непосредственное влияние оказывает то, как принимающий его человек оценивает мир, свое место в нем и происходящие события. Оценки, на основе которых принима­ются решения, могут быть сознательными или бессознательны­ми, простыми или сложными, тщательно продуманными или по­спешными, основанными на солидной или поверхностной информации.

Все многообразие результатов и предметов человеческой де­ятельности, а также сами отношения между людьми оцениваются в категориях добра и зла, истинного и ложного, справедливого и несправедливого, прекрасного и безобразного и т.п. Способы и критерии такой оценки, выраженные в форме норма­тивных представлений, закрепляются в общественном сознании как «субъективные ценности» — установки, оценки, ориентации, императивы и запреты. В системе ценностей зафиксированы те критерии социально признанного в данном обществе или соци­альной группе, на основании которых формируются более кон­кретные системы нормативного контроля и целенаправленные дей­ствия людей.

Как выше говорилось, гражданское общество представляет собой сферу сотрудничества и столкновения множества частных интересов. Возникает немаловажный вопрос: как достичь совме­стимости разнородных и противоречивых интересов всех членов общества, их общей воли и морально-этических воззрений? Способ­ность обеспечивать такую совместимость и делает политику «искус­ством возможного». В жизни, особенно политической, нередки слу­чаи, когда буквалистская, бескомпромиссная приверженность принципу, диктующему всегда и всюду придерживаться его без учета возможных последствий, может привести к непредсказуе­мым и непоправимым последствиям. Для опытного политика из любого правила или принципа должны быть исключения. Напри­мер, во все времена властители, да и политические мыслители от­стаивали допустимость лжи во имя укрепления существующей си­стемы, считая ложь во благо вполне допустимым средством поли­тики. Канцлер Германии О.Бисмарк как-то заметил: «политик может со спокойной совестью лгать в трех случаях — перед выборами, во время войны и после охоты». Было бы чистейшей воды лукавстовом утверждение, что такой-то вполне респектабельный круп­ный политик или государственный деятель (скажем, У.Черчилль, Ф.Рузвельт, Ш. де Голль) никогда не прибегал к обману, передергиванию или искажению фактов, когда это диктовалось высшим интересам нации и государства.

Любые более или менее дееспособные политические програм­мы в процессе своей разработки и осуществления должны при­спосабливаться к изменяющимся реальностям, от чего-то отка­зываться, что-то заимствовать из программ других политических сил и т.д. Здесь как нельзя лучше подходит максима критиче­ского рационализма: «Кардинальная необходимость для поли­тического деятеля — это представить самого себя на месте другого. Кто этого не может и не хочет делать, тот не под­ходит для мирной внешней политики, как и для демократиче­ской внутренней политики. Кто не желает всерьез принимать цели и интересы другого, тот не годится для компромисса. Кто не годен для компромисса, тот не в состоянии сохранить мир». Иначе говоря, «искусство возможного» требует от всех сто­рон, вовлеченных в политику, способности и готовности идти на компромиссы. Поэтому политику можно было бы характеризо­вать также как «искусство компромисса». Достижение прием­лемого для всех сторон решения требует интуиции, воображения, дисциплины, опыта, умения.

Однако в морально-этическом контексте компромисс зачас­тую может рассматриваться как признак отступления от прин­ципов. Исторический опыт показывает, что людям, как прави­ло, импонируют не те государственные и политические деятели, которые славились своим умением достигать согласия, а те, кто твердо и бескомпромиссно реализовывали свои идеи и замыслы. «Искусство возможного» означает не отказ от морально-этичес­кого ценностного начала, а то, что сама политическая этика долж­на быть реалистичной в смысле учета реальных общественных и структурных предпосылок политической деятельности и воз­можностей реализации того или иного политического курса. Учет этих предпосылок предполагает то, что К.Г.Баллестрем называет «моральным компромиссом». Такой компромисс отнюдь «не означает отказ от собственных убеждений или их дискре­дитацию, он означает признание приоритетов того, что в кон­кретной ситуации является наиболее приемлемым для большин­ства; он оставляет право использования собственных убеждений для завоевания этого общества». Все то, что согла­суется с такой концепцией справедливости и готовности к ком­промиссу, представляет собой отрицание возможности определе­ния истинности моральных убеждений, навязывание собственных суждений, стремление устранить, по выражению К.Г.Баллестрема, «скандальный плюрализм при помощи диктата добродетели и воспитания».

Здесь мораль как одно из сущностных проявлений человече­ского измерения и абстрактное морализирование совершенно разные вещи. Зачастую нельзя верить на слово тем политикам, которые строят свои карьеры, выдавая себя носителями высшей морали и нравственности, высказывая моралистические сужде­ния и выражая негодование относительно других суждений. Нельзя верить тому, кто, уверенный в своей непогрешимости, пре­тендует на исправление морали других. В большинстве случаев проповедуемая ими мораль — ложная. Важно отличать практи­ческую целесообразность, необходимость или неизбежность того или иного действия и его моральную оправданность и обоснован­ность. То, что химические исследования и разработки чреваты для людей и общества опасными последствиями, не значит, что они должны быть прекращены. Но действительно опасен тот химик, который не сознает опасности. То же самое и с политиком.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-11-05; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 335 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Вы никогда не пересечете океан, если не наберетесь мужества потерять берег из виду. © Христофор Колумб
==> читать все изречения...

2340 - | 2145 -


© 2015-2025 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.01 с.