Путешествие психотерапевта. Мои странствия в поисках понимания «чего-то большего» в человеческом существе никогда не были чисто абстрактными и академическими

Мои странствия в поисках понимания «чего-то большего» в человеческом существе никогда не были чисто абстрактными и академическими. Мощная мотивация возникла у меня еще в подростковом возрасте, в период сильнейшей тревоги, связанной с неумолимым фактом собственной смертности. Позже, когда я закончил школу, эти чувства вновь возникли уже в связи с атомной бомбой и ужасающей возможностью разрушения мира. В то время я нашел поддержку и успокоение в Епископальной Церкви и новой вере в Бога (я вырос, не получив никакого последовательного религиозного воспитания).

Шло время, тревога перестала быть столь острой, догматы церкви уже не казались такими прочными, а моя потребность в них была уже не так сильна, и я перешел на позиции удобного, самодовольного агностицизма.

(Это напоминает мне мою любимую надпись с одной наклейки: «Моя карма побьет твою догму».)

Я благодарен за поддержку, которую я получил, когда так сильно в ней нуждался, но я не могу больше находить ее в традиционной церкви, с ее многочисленными, не близкими мне заботами о зданиях, иерархии, внутренней политике, с поисками финансовой поддержки и многим другим.

Для меня «Бог» — одно из многих имен очевидной реальности, но эта реальность сильно отличается от Бога традиционных церквей. Бог — это способ передать ту же необъятность, что определяют словами «Все», «Изначальный Смысл», «Основа бытия» и многими другими. Наверное, лучше всего признать древний обычай, согласно которому никто не может знать (или произносить) имя Бога. Это так вовсе не потому, что это имя ужасно или делать это запрещено, а потому, что втиснуть бесконечность в слово так же невозможно, как и наклеить ярлычок на межзвездное пространство.

Очевидной реальностью является сам по себе поразительный факт бытия во всех его аспектах, от субмикроскопического до необъятности межгалактического пространства. И столь же поразительно, что мы осознаем эту необъятность. Очевидно также и то, что мы не являемся вершиной всего этого чуда. Мы не можем вместить в себя (понять) то, что вмещает в себя (окутывает) нас. Мы даже не можем начать хоть как-нибудь понимать самих себя. Смешное бахвальство заставляет нас объявлять, что мы можем достичь и достигнем конечного знания или что мы знаем больше, чем любое существо во вселенной¹.

¹ В любую тенденцию хвастать человеческими знаниями или силой, можно внести суше^-ственные поправки, если внимательно прочесть Morrisons, Powers of Ten, которая описывает наши знания, от внешних пределов вселенной до мельчайших известных нам частиц. Эта работа одновременно воодушевляет и вызывает смирение. — Примеч. авт.

Глава 12. Интенциональность и воодушевленность 229

Итак, мое личное путешествие заставило меня посмотреть на то, как я говорю о том, что за пределами моего понимания, как я размышляю о том, что так очевидно воздействует на меня и мою работу, как я определяю тайну, которая лежит в сердце каждого из известных мне людей, каждого пациента, с которым я работал, и в моем сердце тоже. Для определения всего этого, мне кажется, подходит слово «дух».

В главе 10 я описывал, как это понятие освещает последующие аспекты работы с сопротивлением. Подтверждением законного места духа в жизни человека является это тонкое, но принципиально важное положение: до последнего времени американская психология, за несколькими исключениями, трактовала личность как объект, как реагирующий предмет.

Напротив, центральное значение для всего того, что я представляю здесь, в этой книге, имеет концепция, предполагающая, что человек изначально обладает активностью и ответственностью, что то, что он делает, не может быть до конца объяснено с точки зрения предшествующих «причин» (примером родителей, обусловливанием, травмой, факторами среды и т. д.). Я не сомневаюсь, что множество этих влияний может воздействовать на осознавание человека — как осознанно, так и неосознанно. Было бы глупо отрицать столь очевидное. Но столь же очевидно (и отрицать это также глупо), что эти воздействия — это еще не все.

Другими словами, я настаиваю на том, что действие (открытое или скрытое, внешнее или внутреннее) производит именно личность, а не какие-то внешние «причины». Воодушевленность — это сила нашего бытия истинных субъектов и именно она толкает нас вперед, в жизнь. Наша воодушевленность выражается в том, что мы обладаем ориентацией, направленностью.

Воодушевленность — понятие более широкое, чем интенциональность, оно вбирает в себя этот важный аспект нашего бытия. Конечно же, воодушевленность нельзя увидеть. Ее узнают только по ее эффекту, как ветер — по колыханию травы и деревьев. Но, как гнущиеся деревья — не то же самое, что буря, что пригибает их к земле, так и действия в нашей жизни — не то же самое, что воодушевленность, которая их мотивировала. Интенциональность — это такой аспект воодушевленности, который выражается в определенных намерениях и целях, которым мы следуем.

Все люди и, наверное, большинство животных обладают душой, хоть в какой-то мере. Есть люди, о душе которых мы узнаем только по ее отсутствию, и очень точно называем таких людей «бездушными» — дух покинул их. Говоря о других, мы используем выражения типа «одухотворенный» или человек «высокой души». Каким бы множеством значений ни обладали эти слова, без сомнения, они передают некоторый смысл, который разделяют все.

Большинство психотерапевтов, которые годами занимаются глубинными исследованиями вместе со своими партнерами, знакомы с этой невидимой, но принципиально важной составляющей человеческого существа, и знают, что этому не учатся в институте и понять это можно только в общении с более опытными супервизорами.

Методы, описанные в этой книге, не достигают уровня духа. (Необходимо напомнить, что на рис. 2.1 описывается уровень присутствия, и конечный уровень вынужденно представлен на нем только точкой в центре диаграммы.) Я уверен, что эти методы на самом деле помогают некоторым из наших пациентов преодолеть препятствия, которые сковывают их собственную воодушевленность. Это замечательно, и я доволен.

 

РАЗДЕЛ VI

Психотерапевт как художник

 

ГЛАВА 13

Обязательства психотерапевта¹

Обязательства — принципиально важный атрибут зрелого психотерапевта — хотя бы потому, что это внутренне присуще аутентичному бытию личности. Понимание природы конструктивного обязательства обеспечивает психотерапевта точкой зрения, которая позволяет рассматривать вопросы роли, ответственности и этики. Они же возлагают на психотерапевта серьезные обязанности, которые необходимо признать и сделать действительно своими (интернализовать).

Эта глава определяет обязательства в экзистенциальных терминах. Читатели, предпочитающие другие направления, естественно, вольны делать свои собственные интерпретации, но осмыслить затронутые здесь вопросы необходимо всем психотерапевтам. Эти вопросы впервые поднимаются в разделе, посвященном положению концепции обязательств в ряду других конструктов, таких как аутентичность, вина и наша экзистенциальная ситуация.

Затем мы обратимся к вопросу клинической важности обязательств психотерапевта, описав как конструктивные, так и антитерапевтичные аспекты пяти атрибутов взятия на себя обязательств. В данном случае специально сохраняется формулировка взять на себя обязательства, а не быть обязанным кому-то, чтобы подчеркнуть, что основная ответствен -ность лежит на психотерапевте.

Существуют пять атрибутов бытия с обязательствами: а) взять на себя обязательства относительно своей роли психотерапевта; б) взять на себя обязательства в отношении бытия пациента; в) взять на себя обязательства в отношении «семьи» пациента (термин «семья» используется в очень специфическом значении); г) взять на себя обязательства в отношении общества, к которому принадлежат и пациент, и психотерапевт; ∂) взять на себя обязательства в отношении тайны, которая окутывает всех нас.

Какие же обязательства стоит принимать на себя психотерапевту? Должны ли эти обязательства перед пациентом соответствовать культурным ценностям, принятым в той среде, где живут пациент и психотерапевт, или психотерапевту стоит руководствоваться только своими собственными стандартами? Это важные, но слишком общие вопросы. В этой главе предложены рамки, позволяющие над ними размышлять, и мое собственное представление об идеальных обязательствах для меня как для психотерапевта.

¹ Эта глава взята из работы Bugcntal, 1967а. — Примеч. авт.