Войди в переживание или отправляйся восвояси 4 страница

Суфизм — прекрасен, но он не дает окончательного ответа, и потому не стоит останавливаться на суфизме. Он хорош для начальной практики, затем переходи к дзэн.

Удивительно, с вершины дзэн тебе откроется в су­физме то, что прежде было скрыто. Чтобы что-то уви­деть, нужна дистанция. Дзэн создает такую дистанцию. Ты можешь наблюдать за всеми религиями на расстоя­нии. Что это? Игры? Прекрасные игры. Но игра — все­го лишь игра.

Ты спрашиваешь: «Есть ли что-то общее у этого огня с моим просветлением?» Нет ничего общего. Ты — просветлен — в это самое мгновение. Просто безмолв­но войди в себя. Найди центр своего существа — и ты найдешь центр вселенной. Мы разделены на перифе­рии, но в центре мы — одно целое. Я называю это пере­живанием будды.

Если ты не станешь буддой... и учти, только бед­ность словаря вынуждает меня говорить «Если ты не станешь...» Ты — уже есть. И потому я скажу, пока ты не узнаешь, пока ты не вспомнишь то, что позабыл...

Каждый невинный ребенок знает... однако он ухо­дит от этого знания из-за избытка информации, вли­ваемой в него родителями, священниками, учителями. Постепенно детская невинность покрывается собачьим дерьмом всевозможного сорта.

Все усилия медитации направлены на то, чтобы ты смог пробиться сквозь слой мусора, которым тебя засыпало общество, и обнаружить под этим мусором маленького будду — себя. В тот день, когда ты най­дешь в себе будду, круг замкнется. Ты вновь станешь невинен.

Сократ в последние дни своей жизни сказал: «Буду­чи юнцом, я считал, что знаю очень много. Повзрослев, я решил, что знаю все. Однако потом, когда мое созна­ние сделалось более острым, я внезапно осознал, что ничего не знаю».

Существует красивая история: в Греции есть — точ­нее, был, сейчас от него остались одни руины — дель­фийский храм. Оракул этого дельфийского храма про­возгласил Сократа самым мудрым человеком в мире. Знакомые Сократа бросились к нему: «Ты знаешь, дельфийский оракул объявил тебя самым мудрым че­ловеком в мире!»

Сократ ответил: «Оракул впервые ошибся. Я ничего не знаю».

Оракул добавил: «Вот почему он самый мудрый че­ловек в мире — он вновь стал ребенком. Он возвра­тился домой».

 

Вопрос второй.

Маниша тоже задает вопрос:

 

Ты говорил о пустом сердце дзэн и о суфийском сердце Руми. Можешь ли ты объяснить, в чем разница между двумя этими сердцами?

 

Дело в том, что суфии называют «сердцем» не серд­це, а часть своего ума. Ум обладает множеством спо­собностей. Он может думать, чувствовать, вообра­жать, гипнотизировать себя — все это свойства ума. Собственно говоря, «сердца» как такового вообще не существует — все происходит в уме.

Мы привыкли соотносить эмоции, чувства с серд­цем. Но сердце — всего лишь насос. Все, о чем ты дума­ешь, все, что ты чувствуешь, заключено в уме. В твоем мозге семьсот центров, которые все контролируют.

Когда дзэн говорит о «пустом сердце», подразумева­ется пустой ум. В дзэн сердце и ум — синонимы. Акцент ставится на пустоте. Пустой ум становится дверью в Божественное. Ум должен стать пустым, и тогда Боже­ственное — везде. Комната может быть заставлена ме­белью или оставаться пустой — просто комната. Пустая комната заключает в себе все пространство, все бытие.

Сардар Гурудаял Сингх, наверное, заждался. Колеман задал очень серьезный вопрос, и Сардар Гурудаял Сингх думает: что случилось?

 

Миссис Бетти Чиз, жена Честера, и мисс Гудбоди, незамужняя школьная учительница, от­правились отдыхать на Ямайку. Они лежат на пляже. Вдруг мисс Гудбоди говорит:

— Я подумала, не послать ли открытку мое­му парню, Герберту?

— Отличная мысль, — отвечает миссис Чиз, — я тоже пошлю открытку своему мужу, Честеру.

Обе женщины бегут на почту и покупают открытки.

«Дорогой Герберт, — пишет мисс Гудбоди, — это место так красиво, как жаль, что ты не рядом!»

«Дорогой Честер, — пишет миссис Чиз, — ме­сто рядом, как жаль, что ты не так красив!»

 

Рональд Рейган и Михаил Горбачев сидят друг против друга за столом в Женеве и испепеля­ют друг друга взглядами. Мир стоит на грани ядерной войны, поскольку они не могут решить, кому достанется маленькая, но богатая нефтью страна Абу Даби.

— Послушай-ка, Рейган, — говорит Горба­чев, — неужели мы станем разрушать мир из-за какого-то клочка земли?

— Ты прав, — отвечает Рейган, — но как же мы решим спор без войны?

— Очень просто, — говорит Горбачев, — устроим состязание. Кто победит, получит Абу Даби.

— Как именно будем состязаться? — спра­шивает американский президент-маразматик.

— В России мы решаем эти вопросы так: лу­пим друг друга между ног. Кто быстрее оправит­ся после удара, тот и выиграл спор.

— Отличная мысль, — говорит Рейган, — да­вай начнем!

Президенты становятся друг против друга. Горбачев бьет Рейгана ногой в пах. Рейган, взвыв, катается по полу. Через пять минут он кое-как умудряется подняться и, пошатываясь, прибли­жается к Горбачеву.

— Да ладно, — машет рукой Горбачев, отхо­дя в сторону, — считай, Абу Даби — твой.

 

Герберт Хуп, дожив до тридцати двух лет, решил застраховать свою жизнь. Он отправля­ется в страховое агентство «Потрошитель» и проходит медосмотр.

Доктор Айболит, изучив анализы и осмотрев Герберта, говорит ему:

— У вас все в порядке. Меня смущает только одно — я в жизни не видел такого маленького чле­на, как у вас. Это не создает вам проблемы?

— Да вроде нет, — отвечает Герберт, одева­ясь, — я женат уже десять лет, у нас двое пре­красных детей и нормальная половая жизнь. Одно плохо — мне трудно отыскать свой член днем.

— А как же ночью? — интересуется Айбо­лит.

Ниведано...

— О, ночью все в порядке! — бодро отвечает Герберт. — Ночью мы ищем его вдвоем!

 

Ниведано...

Погрузись в тишину.

Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

Теперь безоглядно обрати свой взгляд внутрь себя.

Погружайся в себя, насколько можешь.

Пронзи центр своего существа, подобно копью.

Он рядом — всего лишь в шаге от тебя.

В то мгновение, когда ты достигнешь центра,

ты обнаружишь безмолвие, которого прежде не знал.

Тебя осыплет ливень цветов — бытие возрадуется вместе с тобой.

Эволюция сознания —

когда десять тысяч человек достигли центра

своего существа —

великое событие.

 

В это мгновение ты — будда.

Тебе не нужно становиться буддой,

ты всегда им был.

Твоя задача — перенести будду

из сокровенного центра на периферию,

в твои занятия, в твои отношения.

 

Медленно, медленно переноси будду на периферию...

ты совершаешь величайшую революцию.

Я не знаю иных революций, кроме этой.

 

Созерцай. Перед тобой нет Будды. Ты сам — будда.

Будь внимателен — если увидишь будду снаружи,

тут же отрежь ему голову.

Твое созерцание и есть будда.

Твое естество, твоя жизнь, твое существо —

это будда.

 

Чтобы было понятнее, Ниведано...

 

Расслабься, созерцай.

Пусть остается твое тело

и пусть остается твой ум,

но помни, ты — лишь наблюдатель пустоты,

созерцатель пустоты.

Внезапно из самого центра твоего существа

хлынет блаженство,

хлынет экстаз.

 

В этот миг Аудитория Будды становится без­молвным

озером сознания.

Вы слились друг с другом. Ты — часть океана.

Не спрашивай, где океан.

Это и есть океан.

Быть здесь и сейчас — это океан,

океаническое сознание и есть полное освобождение.

 

Прежде, чем Ниведано призовет тебя назад,

собери столько опыта и цветов,

сколько сможешь.

Позови будду с собой. Он идет...

Он — твоя истинная природа.

И он может быть на периферии,

не только в центре.

 

Это счастливый день,

он наполнит всю твою жизнь.

Все твои дела, все твои поступки,

все твои жесты исполнятся благородства,

Божественности.

Само твое безмолвие станет песней.

Твой неподвижный центр станет танцем.

 

Тот, кто познал свой центр,

познал бессмертие, познал вечность.

Будды не умирают.

Будды не рождаются.

Они появляются и исчезают в океане,

словно волны.

 

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как будда:

с изяществом, безмолвно, спокойно.

Сядь как будда.

Это место стало святым.

Этот вечер — бессмертен,

этот миг — твоя вечность.

Припомни место, где ты был,

дорогу, по которой шел.

 

Ты будешь уходить с каждым днем

все глубже и глубже.

Ты должен привнести на поверхность своей жизни

все больше и больше будды.

Это происходит. Я говорю

с полной уверенностью, потому что это случилось со мной.

Почему же это не должно случиться с тобой?

Это твое первородное право.

Потребуй же то, что принадлежит тебе по праву!

 

Верно, Маниша?

Да, любимый Мастер.

 

 

Глава третья

Войди в переживание или отправляйся восвояси

Однажды Риндзай сказал: «Вы, ступившие на путь, цепляетесь за слова, слетевшие с уст старых мастеров, и принимаете их за истину. Вы говорите: «Эти добрые старые мастера были бесподобны, кто я такой — про­стой малый, — чтобы судить о правоте столь древних истин?» — слепые идиоты! — продолжал Риндзай. — Вы идете по жизни, ухватившись за чужие идеи, не доверяя собственным глазам. Лишь великие мастера осмеливались опровергать будд и патриархов. Им не верили. Их признавали лишь после того, как изгоняли. Если бы их признавали везде и сразу, от них не было бы никакого толку. Вот почему говорят: «Лишь лев способен ревом расколоть череп шакала».

 

Маниша, дзэн радикально отличается от любой другой религии, секты или учения. Самое главное отличие в том, что дзэн — революция. Все остальные религии рабски служат инвестированному в них капи­талу. Священники — всего лишь слуги преступников. Никто не видит этого всемирного заговора, потому что нас всех запрограммировали с самого детства.

Программирование осуществляется из самых луч­ших побуждений. Родители любят тебя, но их любовь такая же бессознательная, как и они сами. Родители хотят, чтобы ты шел по тому же пути, по которому прошли и они, и их предки. Но ни им, ни их предкам не была известна истина. Родители учат старым словам маленьких беззащитных детей.

Дети не могут остановить своих родителей. Во-первых, дети зависимы, родители дают им кров, одежду и пищу, обеспечивают всем необходимым. Во-вторых, дети просто не понимают того, что с ними делают. Их ведут в храмы, в церкви, в мечети, в синагоги... и дети счастливы. Они не понимают, что это — незаметный процесс порабощения. Дети радуются, поскольку раду­ются все вокруг — родители, соседи. Дети не задумы­ваются над тем, что им вкладывают в головы. Ребенок приходит в мир чистым, как лист бумаги, но на этом чистом листе каждую минуту что-то записывают.

Университеты, колледжи — прибежище рабов. И университеты, и колледжи зависят от государствен­ных денег. Политиканы заказывают музыку...

Сейчас, лишь потому, что Рональд Рейган (фаши­ствующий христианин-ортодокс) отказывается при­знавать теорию Дарвина... Рейган думает, что мир был создан так, как учит Библия, — никакой эволюции... За­мечательное открытие Чарльза Дарвина свидетельству­ет: процесс сотворения мира незавершен, мир вечно развивается. Правительство не должно мешать школь­никам и студентам знакомиться с новыми идеями.

Рональд Рейган пытается запретить Чарльза Дарви­на по всей Америке. Его книги уже изъяты из универ­ситетских библиотек. Даже вспоминать о Дарвине — преступление.

Галилей написал в своей книге: неправильно утверж­дать, что Солнце якобы вращается вокруг Земли. Это всего лишь предположение. Скорее наоборот — Земля вращается вокруг Солнца.

Но ведь это противоречит Библии, а Библия — слово Божье и Бог никогда не ошибается. Да что там Бог! — даже Папа Римский безгрешен, хотя он и состо­ит с Богом, скажем так, — в достаточно дальнем род­стве. Все равно Папа не ошибается, просто не может ошибаться. И вообще, Бог, который, как известно, соз­дал мир, лучше любого Галилея знает, что вокруг чего вращается — Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли.

Галилей был старым — одной ногой в могиле. И его потащили к Папе, чтобы заставить отказаться от своих слов. Галилей попытался как-то переубедить собрав­шихся:

— Я тоже христианин, я — не атеист. Я верю в Бога, я верю в Иисуса. То, что я написал, — всего лишь ма­ленький научный факт. Он не имеет ничего общего с религией.

Но Папа Римский сказал:

— Нет, это имеет прямое отношение к религии. Если хоть одно слово в Библии окажется неверным, люди по­думают: «Как знать, может быть, все остальное там тоже неправда?» Мы не можем допустить этого. Ты должен признать правоту Библии, иначе готовься к смерти.

Галилей ответил:

— Я и так каждый день готовлюсь к смерти, однако, чтобы сделать вам всем приятное, так и быть, откажусь от своих слов. Но все же я должен сделать одно при­мечание-

Папа Римский не стал уточнять. Он просто сказал:

— Откажись от своих слов и пиши в примечании что хочешь.

Галилей переделал книгу, сделал другие выводы и в конце добавил: «Что бы я тут ни написал, все это не имеет значения. Земля все равно вращается вокруг Солнца».

Страхи, властвующие над примитивными умами взрослых, — их боги, их желание попасть на небеса, их боязнь оказаться в аду — все это постоянно навязыва­ется ребенку. Вся система образования поражена этим. Не существует системы образования, воспитывающей бунтовщиков, всякая система воспитывает рабов. По­этому мир полон рабов.

Вы должны понять дзэн и Риндзая. Риндзай при­внес в этот мир бунт. Он создавал бунтарскую рели­гию. И, безусловно, каждый бунт должен быть направ­лен против прошлого.

Существует распространенная ошибка. Считает­ся — чем древнее текст, тем больше в нем истины. Ве­дутся нескончаемые споры: «наши тексты — древнее ваших». Люди не понимают одной простой вещи: на самом деле чем древнее текст, тем он примитивнее, тем он ошибочнее, тем он глупее — ведь человеческое со­знание развивается; объективно — благодаря науке, субъективно — благодаря энергиям, таким, как энер­гия дзэн.

Подобные заявления должны шокировать священ­ников и так называемых «религиозных людей», но ведь это правда.

 

Однажды Риндзай сказал: «Вы, ступившие на путь, цепляетесь за слова, слетевшие с уст ста­рых мастеров, и принимаете их за истину. Вы говорите: «Эти добрые старые мастера были бесподобны, и кто я такой — простой малый, — чтобы судить о правоте столь древних истин?»

 

Все та же мысль — раз старое, значит, золотое. Но ведь оно может быть вовсе и не золотым, а, например, позолоченным или же просто отполированным так, чтобы блестело как золото.

Для истины неважно, стара она или нова. По сути, истина — всегда нова, ведь твое сознание растет и за­воевывает все больше и больше пространства, откры­вает все больше и больше тайн.

Триста лет назад, когда наука только появилась, ког­да она еще зависела от религии, ученые обладали умом фанатиков. Они фанатично верили в те или иные на­учные истины — им казалось, что эти истины вечные.

Лишь с приходом Альберта Эйнштейна стало ясно: никакая истина не может быть вечной. Незыблемость научной истины доказывает нашу ограниченность. Как только у нас появляются более совершенные инстру­менты, позволяющие увидеть больше, старые пред­ставления оказываются опровергнуты.

Сейчас наука развивается с такой скоростью... про­шло то время, когда можно было писать научные трак­таты. Трактат окажется устаревшим еще до того, как он будет закончен. Потому современная наука зависит от периодических изданий. Как только откроешь что-то новое, сразу же печатай в журнале — иначе через месяц кто-то другой сделает твое открытие безнадежно устаревшим.

Риндзай говорит: «Люди думают, будто все, сказан­ное старыми мастерами...» Во-первых, ты не поймешь, мастер этот человек или нет, пока не встретишься с ним. «Старый мастер» может оказаться фикцией — ги­потезой, проникшей так глубоко в твое сознание, что ты даже не сомневаешься в ее истинности.

Миллионы людей поклоняются собственным пред­рассудкам и даже не задают вопросов. Если ты сомне­ваешься, тебя привлекут к суду — ведь ты оскорбил чьи-то религиозные чувства. Оскорбленный идиот никак не может быть религиозным человеком, тогда о каких религиозных чувствах идет речь?

Толпа продолжает цепляться за мертвецов. Уже не может быть найдено никаких доказательств, что этот человек когда-то был просветленным, что он познал истину. Он мог быть просто хорошим поэтом, хоро­шим писателем, хорошим философом — умным и красноречивым. Если человека нет, почти невозможно увидеть его ауру, ощутить его присутствие.

Когда мастер мертв, очень трудно почувствовать жизнь в его словах. Слова живы, когда они исходят не­посредственно из сердца мастера. Жизнь слов коротка.

Если ты восприимчив, они проникают в твое существо в какой-то миг. Если ты задумываешься над ними, они тут же умирают.

Так обстоит дело со старыми мастерами... лишь по­тому, что они старые, лишь потому, что их почитали в течение многих веков... в этом нет смысла.

Риндзай говорит своим последователям: «Вы, сту­пившие на путь, цепляетесь за слова, слетевшие с уст старых мастеров, и принимаете их за истину. Вы го­ворите: «Эти добрые старые мастера были бесподоб­ны, кто я такой — простой малый, — чтобы судить о правоте столь древних истин?»

Как могу я судить? Как я могу сомневаться? Я — простой человек, а они — выдающиеся люди. Некото­рые из них говорят, что они — пророки Господа, другие говорят, что они — вестники Господа, и есть такие, кто утверждает (как, например, Иисус), что они — един­ственные, кого следует называть сыном Господа. Ка­кие уникальные люди — как можно в них усомниться. А я — самый обыкновенный человек.

Истина в том, что все эти пророки, мессии, вестни­ки, несущие слово того, кого просто не существует в природе, эксплуатируют людей. То, что они говорят, — одни слова, хотя эти люди и прячут свои лица под ма­сками пророков.

Люди, объявляющие себя пророками, — психиче­ски больны. Чтобы познавать мир пустым сердцем до­статочно быть просто человеком. Тебе не нужно быть пророком, мессией, вестником.

Объявить себя пророком, мессией, вестником — значит сделать свои высказывания более авторитет­ными. Эти люди говорят от имени Бога, но Бога, как такового, к сожалению, не существует.

Я не согласен с Фридрихом Ницше, заявившим, что «Бог умер». Конечно, это великие слова, но как может умереть Бог, если он никогда не рождался?

Бог — всего лишь аккумулированный страх челове­чества.

Человек чувствует себя неуверенно, он боится смер­ти, бед и несчастий, он испытывает необходимость опереться на кого-то, обратиться к кому-то с мольбой в трудную минуту. Человек проецирует свой страх на образ Бога.

И тут появляются эгоисты, заявляющие: «Я — про­рок. Господь послал меня к вам с вестью!» Их «вести» — сплошная пошлость, такое не мог сочинить хороший писатель.

Поглядите хотя бы на Пураны. В них столько грязи, столько порнографии! Они непристойны. Но ни один индус не поинтересовался: «Неужели Бог пишет пор­нографию?» Коран, Библия, Пураны — такое детство! Куда этим текстам до отточенных, сложных философ­ских произведений Льва Толстого или Федора Досто­евского. Они написаны необразованными людьми.

Магомет не умел писать — он был неграмотен. Все, что он говорил, записывалось его последователями. Иисус — сын плотника, беднейшего из бедных. Он не умел ни читать, ни писать, но наслушался раввинов в синагогах. Иисус провозгласил себя единственным сыном Бога — должно быть, он страдал мегаломанией. У него нет ни одной оригинальной мысли. Все, что он говорил, — лишь повторение старого.

И все-таки люди продолжают верить, слепо, не тре­буя никаких подтверждений, не задумываясь, хотя их «мессия» явно страдает психическим заболеванием — человек хочет казаться высшим существом, хотя все его поступки свидетельствуют о его ущербности.

У Магомета было девять жен, и он утверждает в Ко­ране, что каждый мусульманин может иметь по крайней мере четыре жены. Это привело к хаосу во всем мире. В природе количество женщин и мужчин почти рав­но — природа знает, как поддерживать равновесие.

После Первой и Второй мировых войн ученые поня­ли: природа разумна. Из-за того, что в войнах погибло очень много мужчин, соотношение мужчин и женщин нарушилось. И в послевоенные годы стали рождаться преимущественно мальчики.

Обычно на сто новорожденных девочек приходится сто четырнадцать новорожденных мальчиков. Маль­чики отнюдь не сильнее девочек, как принято считать. Напротив, мальчики более подвержены болезням, у них более слабое здоровье. Поэтому со временем пропорция уравнивается: сто мальчиков, сто девочек. Четырна­дцать «лишних» мальчиков до свадьбы не доживают.

Но после войны пропорция — сто девочек, сто че­тырнадцать мальчиков — внезапно меняется. Теперь на сто девочек приходится сто сорок — сто пятьдесят мальчиков: равновесие должно быть восстановлено.

Если одни мужчины будут брать в жены по четыре жены, что делать другим мужчинам, которые останут­ся вообще без женщин? Думаешь, они будут тихо си­деть в стороне и наблюдать за событиями? Нет. Тебе придется думать о том, как защитить своих жен от этих неженатых мужчин. Для удовлетворения их потребно­стей должна расцвести проституция. Они могут стать извращенцами. Общество испортится.

Кроме того, существует опасность, что ты не смо­жешь любить всех четырех жен в равной степени. Одну жену ты обязательно будешь любить больше, чем дру­гих. Вряд ли все твои жены будут одинаково хороши собой. Начнутся интриги — каждая жена захочет за­владеть мужем.

Итак, действительно ли Бог мог послать подобную весть?

Если ты скажешь мусульманину, что все это — глу­пость, что Бог не мог сделать такой ошибки... Ведь он создал одного мужчину и одну женщину, чтобы было равновесие. Он создал Адама и Еву, а не Адама и четы­рех Ев. Даже одной Евы оказалось достаточно, чтобы Адам был изгнан из рая.

Бог создал одного мужчину и одну женщину; это ли не доказательство того, что бытие стремится к со­хранению равновесия. Мысль Магомета о многожен­стве возникла под влиянием обстоятельств — она не могла принадлежать Богу. Такова была ситуация в Саудовской Аравии — женщин там было намного больше, чем мужчин; мужчины постоянно воевали. Опять пропорция: если каждый мужчина не возьмет в жены четырех женщин, три женщины из четырех останутся без мужа. Но это временная ситуация, а не вечный принцип..

Однако и сейчас, в Индии, далеко от Саудовской Аравии, закон разрешает мусульманину иметь четы­рех жен. И мусульмане, которые не могут найти себе четырех женщин, крадут чужих жен и дочерей. Вас, на­верное, это удивит, но, получив собственную страну, — они говорят, что не могут жить вместе с индусами, — мусульмане хотят создать еще и самостоятельное госу­дарство в самой Индии. Сейчас исконная территория страны разделена на три государства — Бангладеш, Пакистан и Индостан, и все равно в Индии мусульман больше, чем где-либо еще в мире. Ни в одной другой стране не живет столько мусульман. Из-за чего так происходит?

Если один мужчина возьмет себе в жены четырех женщин, он сможет производить на свет по четыре ре­бенка в год. Если четыре женщины выйдут замуж за одного мужчину, такого не получится.... Нет, я хотел сказать другое — если четыре мужчины женятся на одной женщине, получится только один ребенок. Види­те, я ошибся! Конечно, я могу ошибаться, и вы должны помнить об этом. Я не пророк, не мессия; я не признаю никакого Бога. Я — это я, и только. Почему я должен быть пророком или мессией на службе у какого-то ги­потетического Бога? Я не почтальон. Это пророки — почтальоны, хотя они и считают себя великими.

Риндзай говорит, что этот предрассудок должен быть отброшен. Риндзай очень умен.

 

«Слепые идиоты! — продолжал Риндзай. — Вы идете по жизни, ухватившись за чужие идеи, не доверяя собственным глазам. Лишь великие ма­стера осмеливались опровергать будд и патри­архов. Им не верили. Их признавали лишь после того, как изгоняли. Если бы их признавали везде и сразу, от них не было бы никакого толку. Вот почему говорят: «Лишь лев способен ревом рас­колоть череп шакала».

 

Очень важное заявление, уникальное. Если тебя признают все, значит, ты посредственность и принад­лежишь толпе; тогда ты — Махатма Ганди, а не Со­крат.

Человек истины должен быть забросан камнями, со­жжен или распят, потому что он восстал против толпы. Он говорит то, чего нет в священных книгах. Он даже может противоречить этим книгам.

Вы можете убедиться в этом на живом примере... Я за всю свою жизнь не причинил никому вреда, но меня по­носят во всем мире — лишь за то, что я не приемлю лжи и лживых утешений. Утешения нужны трусам.

Человек истины восстает против предрассудков, ко­торыми морочат людей на протяжении столетий. Чело­век истины, человек опыта, человек просветления не может соглашаться с так называемыми «религиозными лидерами».

Риндзай говорит: «Если Будда говорит то... — даже Будда! а ведь Риндзай последователь Будды —...что не подтверждается моим опытом, я буду возра­жать ему».

Это и есть традиция дзэн — живая традиция. Толпа поклоняется Будде, возлагает цветы у его статуй, поет песни в его честь. Как только дело касается опыта и Будда в чем-то противоречит этому опыту, все смотрят на авторитет. Для человека истины имеет значение лишь собственное сознание, он готов противоречить самому Будде Гаутаме.

Обычные люди не могут это понять. Они считают: либо ты поклоняешься Будде, либо нет. Но Риндзай го­ворит: даже любя, ты можешь не соглашаться.

Будда как личность достоин любви. Ни один че­ловек, когда-либо ступавший по земле, не может сравниться с ним в величии. Но это не означает, что Будда — непогрешим. Он совершил много ошибок; его последователь, если он человек опыта, укажет на эти ошибки, как бы он ни любил и ни почитал Будду. Ошибки не должны оставаться незамеченными.

Риндзай говорит: «Лишь великие мастера осмелива­лись опровергать будд и патриархов».

Дзэн не требует, чтобы ты был верующим. Либо об­ретай опыт, либо убирайся восвояси. Если нет опыта, никакая вера не поможет.

И потому те, кто следовал за мастером дзэн, не были последователями — они были спутниками. Они радо­вались просветлению мастера, черпали от его мудро­сти, сколько могли. Они искали путь, на котором их ждало это подобное молнии переживание, в котором исчезают все вопросы и ответы и остаешься лишь ты, в своей невинности — с вечностью в объятиях. И при этом они не были последователями мастера — это трудно понять ординарным людям.

Около тридцати лет назад один монах (он был до­статочно известным человеком в Северной Индии), путешествуя со мной в поезде, спросил меня:

— Сколько у тебя последователей?

Я ответил:

— У меня нет никаких последователей.

— У тебя нет последователей? — удивился он, — Тогда почему люди считают тебя учителем?

— Быть учителем вовсе не значит иметь последова­телей, — ответил я. — Если следовать логике «чем боль­ше последователей — тем больше учитель», тогда ни­кто не сможет соперничать с Папой Римским — у него шестьсот миллионов католиков. Значит, он — вели­чайший учитель. У меня есть спутники, — продолжал я, — у меня есть друзья... Дружба означает уважение, достоинство. Быть последователем — унизительно.

Никогда не будь последователем. Быть последова­телем — значит быть тенью, идущей по следам кого-то другого; это означает, что ты не пытаешься найти свой путь, не пробиваешься к собственному существу. По­следователи — слабаки. Отважный человек ищет свой собственный путь. Он может любить другого человека, радоваться его просветленности, называть его «учите­лем». Но он не должен быть «последователем». Учитель может считать его своим другом, который отстал на пару шагов: еще два-три шага, и он — будда. Низво­дить ученика к роли последователя — оскорбительно. Но все религии делают именно это; они превращают людей в рабов.

Им не верили, — говорит Риндзай, — их признавали лишь после того, как изгоняли.

Они отбивали охоту слепо верить им. Вот где расхо­дятся пути дзэн и всех остальных религий. Все осталь­ные религии пытаются приобрести как можно больше обращенных — побольше индуистов, побольше ка­толиков, побольше мусульман. Это — политические игры, это не религия.

Видели ли вы, как Папа Римский приезжал в Ин­дию? Его встречали президент и премьер-министр. Они не вышли встречать Шанкарачарью, они не вы­шли встречать Ачарью Тулси, им бы в голову не при­шло встретить мусульманского суфия. Что же такого особенного в Папе Римском? За ним стоят шестьсот миллионов людей. Он обладает огромной политиче­ской властью.