Р. Никсон: советско-американские отношения в 70-х годах 287 1 страница

„Как Вы очень верно сказали, мы можем и должны сделать разрядку напряженности необратимой; это остается нашей целью, и я лично дал сло­во придерживаться ее", - писал, в частности, президент.

„Важно, что на нашей первой встрече мы договорились о том, что мирному сосуществованию нет альтернативы. На нашей второй встрече мы смогли пойти дальше этого принципа и договориться по конкретным мерам уменьшения опасности ядерной войны и расширения основы наших усилий по сотрудничеству. На предстоящей встрече у нас имеются не менее важные возможности, воспользовавшись которыми, мы можем продемонстрировать, что взаимовыгодные отношения сотрудничества между нашими двумя наро­дами действительно становятся постоянным фактором всеобщего мира -цель, которую мы поставили в Сан-Клементе в прошлом году".

В письме Никсон также кратко останавливался на вопросах, подлежав­ших дальнейшему обсуждению (ОСВ, смягчение военной напряженности в центральной Европе, конференция по вопросам безопасности и сотрудни­чества в Европе, Ближней Восток, вопросы двустороннего сотруд­ничества).

В конце письма рукой Никсона было дописано следующее: „Вчера я встречался с Вашими специалистами по космосу в Хьюстоне. Они прекрас­ные люди. Я горжусь тем, что одним из результатов нашей первой встречи на высшем уровне в Москве явилось то, что США и СССР собираются сейчас вместе (подчеркнуто Никсоном. - А.Д.) выйти в космос в 1975 году. Пусть это будет также нашей целью в других областях".

Брежнев был доволен, что Никсон в своем письме поддержал его люби­мый тезис о необходимости „сделать разрядку необратимой". Думается, что тут президент сознательно несколько подыграл настроениям советского' лидера.

Через день последовало ответное послание Брежнева. Он соглашался с указанным в письме Никсона перечнем вопросов для обсуждения. „Есть полная возможность прийти к взаимовыгодным соглашениям, которые придали бы вес нашей новой встрече".

Накануне своего отлета в Москву Киссинджер рассказал мне, что у президента состоялось совещание, на котором обсуждался вопрос об импичменте. Хейг рекомендовал, чтобы Белый дом добивался рассмотрения в конгрессе вопроса об импичменте как можно скорее - не позже мая, пока законодательный орган еще не располагал большинством голосов, необходимым для принятия такого решения, считая, что затяжка не отве­чает интересам президента ввиду постепенной эрозии рядов сторонни­ков Никсона. На данный же момент конгресс, скорее всего, по подсчетам Хейга, отклонил бы вопрос об импичменте президента большинством голосов.

Президент одобрил соображения Хейга и вновь твердо заявил собравшимся, что не уйдет в отставку, так как не собирается войти в историю США как первый президент, которого заставили уйти из Бело­го дома.

Однако положение Никсона продолжало быстро ухудшаться. 1 марта суд вынес обвинительные приговоры участникам „уотергейтского дела". К различным срокам заключения были приговорены лица из ближайшего окружения президента: Холдеман, Эрлихман, Митчелл и другие. Судья объявил также, что он располагает всеми доказательствами участия Никсона вутаивании фактов этого скандального дела и укрывательстве

сугубо
288 доверительно

преступников. 6 февраля 1974 года палата представителей конгресса предо­ставила своему юридическому комитету право начать обсуждение вопроса о возможном импичменте президента.

Киссинджер в Москве

Значительную часть времени в Москве Киссинджер посвятил обсужде­нию с Брежневым и Громыко вопросов ограничения стратегических воору­жений. Госсекретарю было, в частности, сказано, что СССР не возражает против предложения о том, чтобы во время визита в Москву президента Никсона было подписано новое соглашение, продлевающее срок действия Временного соглашения от 26 мая 1972 года (его срок истекал в 1977 году) на несколько лет, скажем, до конца 1980 года. Советская сторона была также в принципе согласна включить в это новое соглашение некоторые дополни­тельные меры по ограничению стратегических наступательных вооружений, а также положение о том, что СССР и США продолжат активные пере­говоры о заключении постоянного соглашения. Было сказано также, что целесообразно ввести определенные ограничения на оснащение ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения.

Однако не удалось договориться по центральным параметрам возможного нового соглашения. Брежнев отклонил ключевой пункт американских предложений об ограничении забрасываемого веса ракет, что лишало СССР его основного преимущества в тяжелых ракетах, после чего неизбежно сказались бы преимущества американских ракет по другим показателям. Горячие дискуссии не привели к компромиссу, хотя и было высказано мнение, что возможности для договоренности все же имеются.

Надо сказать,, что к этой своей поездке в Москву в отличие от анало­гичных поездок в прошлые годы Киссинджер был не очень подготовлен. Администрация, лично президент Никсон все больше втягивались в водо­ворот „уотергейта". Сам Киссинджер затратил много времени и усилий на свою „челночную дипломатию" на Ближнем Востоке, оставив, по существу, беспризорными переговоры по ОСВ. В то же время в США активизиро­вались силы, выступавшие против каких-либо соглашений с СССР. Особо вредную роль играли сенатор Джексон и министр обороны Шлесинджер.

Трудным был разговор с Киссинджером и по ближневосточному урегулированию. Госсекретарь делал упор на важности развода израильских и египетских войск. Ему указывали, что не следует переоценивать значение этого развода. Это лишь небольшой первый шаг к полному освобождению захваченных Израилем земель. Его внимание обратили на то, что пра­вительство США пытается сейчас решить вопрос о Сирии по израиль­ско-египетскому образцу без советского участия. Советский Союз при желании мог бы сорвать любой американский план, но не в этом направ­лении надо соревноваться. Лучше сотрудничать на пути полного и спра­ведливого урегулирования ближневосточного конфликта. Но в общем, это был разговор глухонемых. Обсуждение ближневосточных дел не дало никаких результатов.

По остальным вопросам между Киссинджером и советскими руково­дителями состоялся деловой и достаточно конструктивный диалог. В целом считалось, что визит Никсона в Москву может послужить дальнейшему продвижению вперед в наших отношениях.

Р.НИКСОН: СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 289

Несмотря на сложность переговоров, Брежнев нашел все же время и для охоты на кабана, чтобы развлечь своего гостя (переговоры шли в Завидово). К концу одного заседания Брежнев предложил Киссинджеру „поразмяться и пойти поохотиться на кабана". Я видел, что госсекретарь был не в большом восторге от такой затеи: кто знает, что может случиться на охоте. Он стал говорить, что не охотник и не очень умеет обращаться с огнестрельным оружием. Брежнев бодро сказал, что „покажем, как это делать". Тогда Киссинджер заметил, что у него нет подходящей одежды для охоты в такой морозный день. Брежнев тут же приказал принести шапку, ватник, сапоги, взятые „напрокат" у сотрудников охраны. В этом наряде помощник прези­дента выглядел довольно комично, зато было тепло. После этого Брежнев „забрал Генри с собой", и они вместе с егерем уехали на охоту.

Как рассказывал после в шутливой форме Брежнев, когда он на месте вручил ружье Киссинджеру, тот настолько неумело держал его, что „мог вместо кабанов перестрелять своих спутников". Поэтому решили поручить ему роль „иностранного наблюдателя за охотой на русских кабанов". Киссинджер сам активно вечером подшучивал над всем этим приключением, заявив, что один из кабанов сам умер от разрыва сердца, увидев такого незадачливого охотника.

Во время своих визитов в Москву Киссинджер, как правило, останав­ливался в одном из правительственных двухэтажных особняков для высоких иностранных гостей. Припоминаю один забавный случай. В один из приездов в Москву зимой, на этот раз с супругой, Киссинджер остановился, как обычно, в таком особняке. По окончании визита он должен был утром вылететь из Москвы на своем самолете в Вашингтон. Условились, что Громыко с женой заедут за ним в особняк в 9 часов утра, а затем поедут провожать его на аэродром.

Мы с Громыко приехали точно в назначенное время. Прогуливаемся в саду около особняка в ожидании Киссинджера. День был чудесный - солнеч­ный, но с морозом и хрустящим снегом. Ждем. Проходит 5-10-15 минут. Нет Киссинджера. Громыко просит меня сходить в особняк и узнать, в чем дело. Прихожу, поднимаюсь на второй этаж, где была квартира Киссинджера. За дверью слышу рассерженные голоса. Стучусь. Открывает дверь он сам. Спрашиваю, не нужна ли какая-либо помощь при их сборах.

Из разговора выясняется необычная, но вполне житейская ситуация. Рано утром американский обслуживающий персонал спросил госсекретаря (его супруга была в ванной), можно ли, как всегда, отвезти их вещи заранее на аэродром. Киссинджер, который был занят каким-то своим делом, отрывисто сказал, что можно забрать все, что находится на полу около двери. Они так и сделали. Когда же спустя час настала пора выходить на улицу, чтобы ехать на аэродром, то выяснилось, что были увезены и теплые сапожки его супруги. Она осталась в легких открытых тапочках, а на дворе мороз и глубокий снег. Это и явилось причиной разговора на повышенных тонах. Что делать? Как помочь?

Я пошел вниз к охране особняка. Там, конечно, не оказалось никакой дамской обуви. Начальник охраны мог предложить лишь большие высокие зимние мужские ботинки. Супруге госсекретаря пришлось согласиться на такой „выход".

Когда приехали на аэродром, она быстро вошла в самолет, где переобулась, а взятые „напрокат" ботинки были завернуты в красивую бумагу и переданы мне. Присутствовавшие корреспонденты решили, что

сугубо
290 доверительно

это „подарок Киссинджера для Громыко" и очень интересовались содер­жимым свертка.

Им было сказано, что такого рода вещи не подлежат разглашению, так как они носят „сугубо личный характер".

После отлета госсекретаря эти ботинки были возвращены вместе с благодарностью от Киссинджеров сотруднику охраны, который все это время сидел в особняке без обуви.

„Сугубо личное послание" Брежнева Никсону

После визита Киссинджера в Москву в течение апреля шли интенсивные переговоры между госсекретарем и мной, а затем (29 апреля в Женеве) и с Громыко по вопросам ограничения стратегических вооружений. Перего­воры были сложными. Спор в основном шел вокруг количественных уровней и типов ракет с разделяющимися головными частями.

В Москве тем временем с настороженностью следили за ухудшением внутриполитического положения Никсона. Советское руководство стало впервые реально осознавать, что „уотергейтский" скандал принимает для Никсона серьезный оборот. Это было видно по тому, как он все больше отвлекался от внешнеполитических дел.

Поэтому Брежнев решил подбодрить Никсона, учитывая его скорый ви­зит в Москву. 28 мая я встретился с президентом Никсоном в Белом доме для передачи „только ему в руки" устного персонального послания Брежнева (фактически я его зачитал по тексту телеграммы из Москвы). Разговор был наедине, без переводчиков. В начале послания высказывалось мнение, что результаты новой встречи на высшем уровне, судя по всему, обещают быть, как и предыдущие встречи, впечатляющими. Затем Брежнев, переходя к основной теме, выразил желание поделиться с Никсоном некоторыми возникающими у него и его коллег мыслями, „главным образом в человеческом плане". От его имени далее было сказано следующее: „Мы внимательно следим за развитием известных событий в США. И хотя, прямо скажем, многое из происходящего для нас не очень понятно, нам все же ясно, что есть силы - и, как видно, немалые, - которые основательно ополчились против Вас.

Ясно и то, что во всем этом присутствуют, как нам кажется, не только внутренние моменты, но вовлекается и область внешней политики. Однако, как мы видим дело на расстоянии, эта область оказалась как раз наиболее твердым орешком для тех, кому хотелось бы свести на нет или основательно подорвать все то ценное и важное, что нашло свое выражение прежде всего в известных советско-американских соглашениях и договоренностях.

Все это, разумеется, весьма примечательно. В целом идея разрядки в мире

близка не только советским людям, но и большинству американцев. То, что

при всем внимании, которое Вам приходится сейчас уделять внутренним

делам, вы по-прежнему держите в поле своего зрения и внешнеполитические

дела, в том числе вопросы советско-американских отношений, представля-

ется нам совершенно правильным.

Только так и может поступить государственный деятель, убежденный в

правильности избранного им пути и хорошо знающий слабую сторону тех, кто в своих узких целях или по своей близорукости выступает против его курса политики. В таких случаях действительно нужна выдержка и твердость духа.

Р.НИКСОН:

СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 291

Ведь наверняка кое-кто - да и не только в США - рассчитывает: быть может, Ричард Никсон не выдержит, надломится. Но как мы с удоволь­ствием отмечаем, Вы не собираетесь доставлять им такое удовольствие. Мы говорим все это, исходя из сложившихся между нами добрых отношений и веря в успех предстоящей нашей новой встречи. Тем временем мы ждем прибытия в Москву Вашего госсекретаря в конце мая для завершения подготовки нашей июньской встречи, как это было условлено".

Таково было это необычное в истории наших отношений с амери­канскими президентами обращение советского руководства. По существу, это был жест моральной поддержки президента Никсона в трудную для него минуту. И этот жест был сделан из Москвы!

Я сказал далее президенту, что Генеральный секретарь, рассматривает это обращение как строго конфиденциальное и что о нем в Москве знает весьма ограниченный круг лиц. Оно так и осталось неизвестным.

„Доктрина Брежнева - Никсона"

Никсон был явно тронут этим обращением. После некоторого молчания он попросил передать Брежневу свою благодарность за все сказанное и особенно за то, что сделано это в чисто человеческом плане. Он просил передать также, что „Никсон и эмоционально, и физически вполне здоров и готов во всеоружии встретить и отразить все наскоки своих врагов". Ситуация в этом плане в США, конечно, сложная, но он, президент, уверен в конечном благоприятном исходе.

Я считаю, подчеркнул Никсон, что историки могут еще заговорить о „доктрине Брежнева - Никсона", которая составляет суть нынешних советско-американских отношений. В чем же ее существо, если принять существование такой доктрины, хотя она никогда нигде официально не была оформлена и не провозглашена? Ответ прост: руководители СССР и США стремятся сделать все необходимое, чтобы наши два великих народа не противостояли друг другу, а работали совместно во имя одной цели: мира на Земле. Это - главное наследие, которое я, как президент США, надеюсь оставить после ухода из Белого дома в 1976 году как результат тесного сотрудничества с советским руководством, лично с Брежневым, отметил Никсон.

Я согласен, сказал он в заключение, с предложенным Генеральным секретарем перечнем вопросов к новой встрече на высшем уровне в Москве, по которым уже есть заметное продвижение. Надо взаимно форсировать достижение соответствующих соглашений еще до самой встречи.

Видно было, что Никсона явно приободрило то обстоятельство, что на фоне мрачных туч „уотергейта" сохраняется и- даже расширяется просвет во внешнеполитической области, в частности в отношениях с СССР. Он даже как-то повеселел.

Киссинджер тем временем занимался ближневосточными делами. 29 мая Скоукрофт передал для Громыко сообщение Киссинджера с Ближнего Востока: „Переговоры, проведенные госсекретарем с Сирией и Израилем, привели к соглашению о разводе войск Сирии и Израиля. Соглашение будет подписано в пятницу, 31 мая 1974 года, в Женеве военными представителями Сирии и Израиля в военной рабочей группе

СУГУБО.
292 ДОВЕРИТЕЛЬНО

Женевской конференции". Я передал это сообщение Громыко, но подумал, что он вряд ли воспримет его с большой радостью, поскольку Киссинджер опять обошел нас, действуя в одиночку.

Когда госсекретарь вернулся с Ближнего Востока, у меня состоялась с ним продолжительная беседа по вопросам, связанным с подготовкой визита Никсона в Москву.

Итоги беседы и наши предыдущие встречи давали в целом достаточно полное представление о подходе Белого дома к предстоящей встрече на высшем уровне. Определялся круг новых конкретных соглашений и дого­воренностей, которые могли внести вклад в дело дальнейшего развития того курса в советско-американских отношениях, который был заложен на предыдущих двух встречах на высшем уровне.

Вместе с тем из бесед с Киссинджером уже отчетливо проглядывались контуры „уотергейта" и связанное с этим заметное стремление Белого дома свести до минимума возможную критику в адрес президента в связи с ито­гами его предстоящего визита в СССР. Чувствовалось, что и сам Киссинджер на этот раз не очень хочет втягиваться в поиск решения чересчур сложных и спорных вопросов, дабы не подставить себя лично под критику оппозиции и не оказаться, таким образом, втянутым в общий внутриполитический водо­ворот „уотергейта".

„Уотергейт" и атакующие президента антисоветские круги фактически лишали Никсона и Киссинджера возможности вести серьезные переговоры в Москве с целью заключения нового значительного соглашения по ограни­чению стратегических наступательных вооружений. К тому же и внутри администрации шли горячие споры о том, как сопоставлять советские и американские ядерные вооружения, структура которых была явно асим­метрична. Пентагон оставался основным тормозом.

Когда я встретился с Киссинджером 8 июня, он передал в доверительном порядке американский проект соглашения об ограничении стратеги­ческих вооружений с учетом предстоящего рассмотрения этих проблем в Москве.

Госсекретарь рассказал также, что продолжает обсуждать с сенаторами Джексоном, Джавитсом и Рибиковым вопрос об эмиграции из СССР (они связывали вопрос об эмиграции с предоставлением СССР режима наиболь­шего благоприятствования в торговле с США). Киссинджер показал мне проект письма Джексону, в котором госсекретарь от своего имени излагал „понимание", вынесенное им в отношении вопроса об еврейской эмиграции "ССР из своих бесед с советскими руководителями. Такое письмо, как он подчеркнул, могло бы помочь администрации найти, наконец, компромисс с сенатором Джексоном в отношении его поправки к законо­проекту о торговле с СССР. В тексте письма бросилась в глаза фраза: „Мы (т. е. администрация Никсона) имеем основание считать, что не менее чем

45 000 эмигрантам будет разрешено выезжать из СССР в год".

Я выразил сомнение в отношении целесообразности упоминания какой-либо цифры в письме (хотя названная им цифра не вызывала у меня

каких-либо сомнений). Киссинджер утверждал, что у Громыко, когда они

недвно встречались в Никосии (Кипр), вроде бы не было каких-либо

возражений. Он предложил спросить Громыко на этот счет, утверждая, что

ему удалось „сбить чрезмерный запрос" Джексона со 100 тыс. человек до

45 тысяч. Без этого Джексон отказывался снять свою поправку. Ясно было,

что дискуссия по этому вопросу будет носить затяжной характер.

Р.НИКСОН:
СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 293

На следующий день госсекретарь передал американский проект Прото­кола к Договору по ПРО с уже включенным в него согласованным положе­нием о возможности замены местонахождения единственной у каждой стороны системы ПРО. Он сообщил также, что его вызывают в подкомитет сената для разбора поднятой сенатором Джексоном шумихи вокруг вопроса „о секретных соглашениях" между СССР и США. Этот вызов приурочен к моменту отъезда Никсона в Москву с явной целью заставить президента отказаться от намерения достичь в Москве какой-либо новой договорен­ности о дальнейшем ограничении стратегических вооружений.

В свою очередь, в связи с поручением из Москвы, я обратил внимание Киссинджера на участившиеся в последнее полугодие случаи попыток вербовок американской разведкой советских граждан за границей.

Киссинджер сказал, что он не знал об упомянутых мною случаях. Однако он совсем не исключил, что что-то похожее действительно могло иметь место, ибо в американской разведке старые профессиональные кадры чересчур увлекаются старыми методами, в то время как они не успевают вдумчиво обрабатывать массу важной информации, поступающей по другим направлениям, в частности по каналам технической разведки. Киссинджер сказал далее, что руководству разведки будет послана директива Белого дома прекратить указанную практику „на ближайшее будущее" (видимо, на период встречи в верхах), но что, дескать, трудно гарантировать все это на длительный период времени (что еще мог ответить госсекретарь?).

Визит Никсона в СССР (27 июня - 3 июля 1974 г.)

В своих мемуарах Никсон описывает, какую трудную борьбу ему при­шлось вести с активизировавшимися в Вашингтоне противниками разрядки накануне визита в Москву. В широкую и разношерстную коалицию входили: либералы, выступавшие в защиту диссидентов и поддержку еврейской эми­грации из СССР; консерваторы, отвергавшие торговые и иные соглашения с СССР; военные из Пентагона и их друзья в конгрессе, которые делали все, чтобы предотвратить договоренность в Москве об ограничении стратеги­ческих ядерных вооружений и ядерных испытаний.

На заседании Совета национальной безопасности (20 июня) министр обороны Шлесинджер, поддержанный начальниками штабов, представил предложения Пентагона для вручения их в Москве. Никсон тут же заметил, что эти предложения не имеют никаких шансов быть принятыми советским руководством, так как они дают большие односторонние преимущества американской стороне. В ответ министр обороны с серьезной миной по­советовал Никсону приложить усилия, как он сделал это во время „кухонных дебатов" с Хрущевым в 1959 году для того, чтобы убедить Брежнева все же" принять эти предложения. Никсон записал в своем дневнике, что этот совет Шлесинджера оскорблял интеллектуальные способности любого человека, включая президента.

Фактически заседание Совета национальной безопасности ясно показало, что администрация Никсона лишена возможности вести серьезные пере­говоры по ОСВ.

Президент Никсон в сопровождении Киссинджера, а также Хейга, Скоукрофта, Сонненфелдта, Хартмана и посла Стессела прилетел 27 июня в Москву.

СУГУБО
294 ДОВЕРИТЕЛЬНО

С советской стороны в переговорах участвовали Брежнев, Подгорный, Косыгин и Громыко, а также Добрынин, Александров (помощник Бреж­нева), Корниенко (член коллегии МИД СССР).

Переговоры в основном велись в Кремле, где и были подписаны согласованные документы. На пару дней Брежнев и Никсон вылетели в Крым, в Нижнюю Ореанду, где продолжили деловые беседы, в частности по ОСВ; с ними были Громыко и Киссинджер, а также послы.

Не обошлось без приключений. Отлет в Крым по программе намечался на 16.00, после окончания переговоров в Москве в 15.00. Поэтому я решил в перерыве быстро съездить домой за личными вещами. Однако Брежнев не стал считаться с программой и вскоре по завершении переговоров сам зашел к Никсону, которому отвели апартаменты в Кремле. Они сразу же поехали на аэродром Внуково. Когда я приехал туда, то обнаружил, что все участ­ники встречи уже вылетели на нашем самолете в Крым. Я остался один, а тем временем с борта улетевшего самолета Брежнев спрашивал: куда пропал наш посол?

К счастью, в аэропорту все еще стоял президентский самолет, который должен был через несколько минут также вылететь в Крым. Американский экипаж самолета, который, конечно, знал меня и к которому я, естественно, обратился за помощью, согласился „подвезти" меня. Так получилось, что из Москвы в Симферополь я один с полным комфортом летел на прези­дентском самолете. Как видите, всякое бывает в жизни дипломата. Главное не теряться. Кстати, так получилось, что президентский лайнер, более скоростной, прилетел в симферопольский аэропорт быстрее, чем самолет с руководителями и членами обеих делегаций на борту. Брежнев и Громыко были немало удивлены, когда увидели меня в числе встречавших их на аэродроме.

В Крыму состоялись, скорее, не переговоры, а продолжительные нефор­мальные беседы Брежнева и Никсона на берегу теплого и спокойного моря, где находились две правительственные дачи. В этом смысле встречи упрочили личные взаимоотношения обеих лидеров, которые складывались между ними в последние годы, но которые, к сожалению, им не пришлось продолжить.

В результате визита был подписан ряд документов:

- Договор между СССР и США об ограничении подземных испытаний
ядерного оружия и протокол к этому договору; мощность таких испытаний
не должна была превышать 150 килотонн.

- Протокол к Договору между СССР и США об ограничении систем
противоракетной обороны (он снижал для каждой страны число таких
систем с двух до одной).

- Совместное заявление о мерах, направленных на устранение опасно­
стей использования средств воздействия на природную среду в военных целях.

Два протокола, которые регулировали замену, демонтаж или уничтожение стратегических вооружений.

Основной неудачей (хотя это и было очевидно заранее) визита Никсона

было отсутствие заметного прогресса в области ограничений стратегических

наступательных вооружений. „Уотергейт" взорвал не только президентство

Никсона, но и возможность достижения во время этого визита согласия по

ОСВ-2. Поэтому было решено продолжить переговоры на эту тему во время

рабочей встречи на высшем уровне до конца 1974 года (как видно, вопрос о

скорой возможной отставке Никсона при этом не возникал).

Р.НИКСОН:
СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 295

И все же московские переговоры в целом были достаточно успешными, способствовали дальнейшему развитию отношений обеих стран.

На встрече значительная часть международных вопросов в конкретном плане обсуждалась в ходе переговоров Громыко с Киссинджером. Послед­ний был основным „двигателем" американской делегации. Брежнев обычно зачитывал вступительные заявления по соответствующим вопросам, огра­ничиваясь лишь репликами по ходу возникавшей затем дискуссии между министрами иностранных дел. Активно участвовал он лишь в вопросах ограничения стратегических вооружений. Остальными вопросами Брежнев владел слабовато, хотя и пытался произвести иное впечатление своей внешней активностью. Косыгин, как всегда, со знанием дела вел эконо­мические вопросы. Обе стороны брали перерывы для консультаций со своими экспертами.

3 июля в Москве было подписано совместное советско-американское.коммюнике, где стороны высказали готовность продолжать активные и тесные контакты и консультации. Отмечалась необходимость нового согла­шения по ОСВ, которое охватывало бы количественные и качественные ограничения стратегических вооружений. Была достигнута договоренность о совместных шагах по заключению международной конвенции по хими­ческому оружию, а также о быстрейшем созыве конференции по безо­пасности и сотрудничеству в Европе.

В тот же день Никсон и сопровождавшиие его лица отбыли в США.

Это была последняя встреча с Никсоном на высшем уровне.

Он, правда, пригласил Брежнева приехать с новым визитом в США в 1975 году. Тот принял приглашение. Но визит не состоялся по известным причинам.

Надо сказать, что груз „уотергейта" заметно довлел над Никсоном во время его визита в Советский Союз. Президент был мало активен, пре­доставляя Киссинджеру возможность вести основную часть переговоров и дискуссий, хотя в решающие моменты бесед он в сжатой форме излагал позицию США. Значительную же часть времени он был задумчив, как бы уходил в свои внутренние невеселые размышления и думы. Да это было и неудивительно, так как до его вынужденного ухода из Белого дома оста­валось всего около месяца.

Вместе с тем я могу засвидетельствовать (вопреки мнению некоторых американских историков и официальных лиц), что „уотергейт" и угроза воз­можного импичмента Никсона не оказали сколько-нибудь заметного влия­ния на поведение советских руководителей - участников встречи. Они, как и прежде, проявляли заинтересованность в развитии процесса разрядки и контроля над вооружениями, хотя и понимали все более ограниченные возможности президента.

К тому же в Кремле все еще не верили в вероятность быстрого ухода Никсона с политической арены. Брежнев в беседе с Никсоном наедине даже выразил уверенность, что тот останется на своем посту до конца своего срока, т. е. до 1976 года. Я не знаю, на чем основывалась такая уверенность Брежнева, скорее всего, он „подбадривал" Никсона. Я считал, что Никсон уйдет со своего поста через несколько месяцев. Правда, Громыко придер­живался мнения, что он может продержаться еще около года.

В любом случае ни Брежнев, ни Громыко не пытались в этот момент как-то дистанциироваться от Никсона из-за „уотергейта", который считали чисто внутренним делом США, и не делали никаких попыток использовать

сугубо
296 доверительно

тяжелое положение Никсона в своих целях. Больше того, они стремились продемонстрировать продолжающееся стремление СССР к разрядке.

Примечательно, что почти до последних дней своего пребывания в Белом доме, несмотря на тучи „уотергейта", президент Никсон продол­жал заниматься вопросами американо-советских отношений. То ли это был какой-то психологический „просвет" в общей сгущавшейся вокруг него мрачной атмосфере, то ли он все еще надеялся на благоприятный исход. Трудно сказать.