Все это Киссинджер говорил с заметным удовольствием, явно давая понять, что мы своими задержками с ответом президенту относительно его поездки в Москву дали китайцам возможность тактически нас переиграть. Что же, в душе я был с этим согласен.
Киссинджер сказал далее, что Никсон просил передать его личное устное обращение к Советскому правительству. (Это была явная попытка Никсона нейтрализовать неблагоприятное впечатление, которое произвело в Москве неожиданное известие о его предстоящей поездке в Китай.)
„Правительство СССР, - говорилось в обращении, - знает последовательность событий, которые предшествовали объявлению, сделанному президентом 15 июля (о поездке в Китай). Правительство США неоднократно указывало на приоритеты своей внешней политики. Президент хочет снова подтвердить содержание и дух высказываний о советско-американских отношениях, которые д-р Киссинджер сделал послу Добрынину в Кэмп-Дэвиде 8 июня и вновь 30 июня. Правительство США хотело бы продолжить и даже ускорить процесс, который был предметом обсуждения в ходе этих бесед. Заявление (сделанное президентом в связи с поездкой в Китай) не
сугубо
212 ДОВЕРИТЕЛЬНО
направлено против какой-либо страны. Любой поворот вспять последних позитивных тенденций имел бы, конечно, серьезные результаты для обеих стран. Президент очень надеется, что Правительство СССР изберет путь проведения совместно с США политики поощрения и ускорения позитивного развития событий в их отношениях, проявившейся в последние месяцы".
Затем Киссинджер сказал, что президент хотел бы высказать дополнительно некоторые личные комментарии мне, как послу.
„Весьма важно, - подчеркивалось в комментариях президента, - чтобы Ваше правительство не интерпретировало бы неправильно значение этого события и чтобы обе наши страны продолжали совместно работать над всеми вопросами, которые мы обсуждали и обсуждаем в последнее время.
Вы, г-н посол, знаете лучше, чем кто-либо другой, об усилиях, которые мы предпринимали в течение последних двух лет, чтобы добиться прогресса, в частности, сделать приоритетным вопрос о встрече лидеров обеих стран.
Недавнее решение Ваших руководителей отложить нашу встречу побудило меня решить вопрос о встрече с китайцами. Эта договоренность (о встрече с китайцами) ничего не меняет в советско-американских отношениях. Перед нами сейчас два возможных пути. Мы можем продвигаться достаточно быстро вперед по различным вопросам, которые обсуждаются между нами. Настоящим мы подтверждаем такую нашу готовность. Другой путь - путь мучительной переоценки наших отношений. Мы готовы следовать любым путем. Но мы предпочли бы следовать проводимому сейчас курсу".
Чувствовалось, что Никсон в душе все же побаивался резкой советской реакции и старался заранее ее максимально самортизировать. В этом же направлении действовал и Киссинджер.
Вернувшись из Сан-Клементе, Киссинджер пригласил меня 19 июля на обед с ним вдвоем в Белом доме. Он явно хотел оправдать американо-китайскую договоренность относительно визита Никсона в Пекин, хотя я умышленно сам не поднимал этот вопрос.
Смысл его высказываний вновь сводился к тому, что эта договоренность не направлена против интересов СССР. При этом он делал упор на то, что Никсон уже давно и несколько раз поднимал вопрос о встрече с советскими руководителями, но они до сих пор тянут с конкретным ответом (против этого мне было трудно что-либо возразить).
Киссинджер рассказал о некоторых деталях своей поездки в Пекин. По его словам, Чжоу Эньлай сам пригласил Никсона приехать в Китай для встреч с Мао Цзэдуном и другими китайскими руководителями, но просил, чтобы публичное сообщение выглядело бы как обращение Никсона с предложением приехать в Пекин. Иначе у китайского руководства будет „много трудностей".
О Советском Союзе, по утверждениям Киссинджера, в его беседах в Пекине мало говорилось.
Он коснулся обсуждения в Пекине проблемы Вьетнама. Надо сказать, что уже в течение длительного времени Белый дом не затрагивал вопроса о Вьетнаме при обмене мнениями с нами по конфиденциальному каналу (последний подробный разговор был в январе 1971 года). Он сообщил об этом обсуждении, сказав, что оставляет „на усмотрение Советского правительства" наиболее целесообразное использование этой информации в части вьетнамских дел при наших контактах с правительством ДРВ.
Р.НИКСОН:
СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 213
В заключение Киссинджер сделал „широкий жест", сказав, что если в связи с его поездкой в Китай в Москве появятся вопросы, то он получил инструкцию от президента „откровенно ответить на них". Вопросов из Москвы, однако, не последовало.
27 июля Никсон сделал еще один доброжелательный жест в сторону Москвы. Он предложил (через Киссинджера) заключить отдельное соглашение „об уменьшении опасности непреднамеренного, случайного возникновения ядерной войны". Дело в том, что этот вопрос подробно, но бесплодно (из-за негативной позиции американской стороны) обсуждался в контексте переговоров по ограничению стратегических вооружений с 1969-го по 1971 год. Теперь же Никсон предлагал выделить его в отдельную договоренность.
На своей пресс-конференции (4 августа) Никсон старался представить более сбалансированно отношения США не только с Китаем, но и с СССР, как бы подчеркивая, что он ведет политику „одинакового подхода" в отношении обеих стран. Отвечая критикам, которые осуждали Никсона за то, что поездкой в Пекин он сделал предпочтение Китаю, президент утверждал, что он „просто распространяет" сейчас на Китай ту же политику перехода „от эры конфронтации без общения к эре переговоров с дискуссией", которая проводится в отношении СССР.
В тот же день посол Индии Джа доверительно рассказал мне, что во время пребывания в Индии (на пути в Пекин, но об этом визите помощник президента ничего в Дели не говорил) Киссинджер заявил индийскому руководству о заинтересованности США в сохранении „необходимого баланса сил" в Азии, и что если Пекин когда-либо пойдет на вооруженный конфликт с Индией, то Дели может рассчитывать тогда на всестороннюю помощь со стороны США.
Для правительства Индии это заявление было довольно неожиданным, поскольку само оно не поднимало такой вопрос, хотя и догадывалось, что США хотят заранее нейтрализовать неблагоприятную реакцию Дели „на какой-то американский шаг". За час до телевизионного выступления Никсона - в связи с его предстоящей поездкой в Пекин - послу Джа позвонил госсекретарь Роджерс и заверил, что этот визит не направлен против Индии и что США по-прежнему готовы оказать Индии соответствующую поддержку, если бы Китай развязал вооруженный конфликт с ней.
По словам посла, его правительство подозрительно относится к подобным маневрам администрации Никсона. Он добавил, что в Дели встревожены усиливающимися в Вашингтоне пропакистанскими настроениями и поставками в Пакистан американского оружия. Никсон, таким образом, платит Пакистану за услуги, оказанные в осуществлении негласных контактов Белого дома с Китаем и поездки Киссинджера в Пекин.
Никсон впервые пишет лично Брежневу
Киссинджер в беседе со мной (5 августа) затронул довольно необычный вопрос. Президент хотел бы впервые обратиться с личным письмом к Брежневу. Тем самым он намерен установить „более персональный контакт, исходя из убеждения и надежды, что это может сыграть свою немалую положительную роль в дальнейших контактах с советским руководством".
Этому письму предшествовала своя история. Никсон прежде адресовал свои письма Косыгину, как премьеру СССР. В Москве тем временем
СУГУБО
214 ДОВЕРИТЕЛЬНО
продолжалась закулисная борьба между Косыгиным и Брежневым, который хотел сам вести переписку с главами других государств, но этому отчасти мешал его титул Генерального секретаря ЦК КПСС. Громыко принял сторону Брежнева и стал негласно соответственно инструктировать наших послов. Мне, в частности, он поручил переговорить доверительно с Киссинджером и „объяснить ему", что главная роль в советском руководстве принадлежит Генеральному секретарю партии, а не премьеру и что письма президента „лучше" адресовать ему. Это и было сделано.
В письме, сказал Киссинджер, Никсон прямо не затрагивает вопрос о встрече с советскими руководителями, так как не хотел быть чересчур навязчивым. Однако было бы целесообразно опубликовать сообщение о такой договоренности еще до поездки Никсона в Китай.
В письме президент излагал „ряд мыслей", касающихся взаимоотношений между США и СССР, подчеркивал важность этих отношений. Выражал понимание „особой заинтересованности" СССР в отношении стран Восточной Европы. Объяснял политику США в отношении Китая как не враждебную Москве и подтверждал заинтересованность в продолжении диалога с СССР по вопросам стратегических вооружений, Западного Берлина, Ближнего Востока, ЮВА. Он выражал готовность одновременно более детально обсудить любые отдельные конкретные вопросы.
Киссинджер сказал, что наиболее важной мыслью в послании является готовность Никсона обсуждать „масштабные вопросы", не сбиваясь на менее крупные или даже второстепенные, которые может разрабатывать исполнительный аппарат после принципиальной договоренности на высшем уровне. Важно „базисное решение" на высшем уровне, которому будут подчиняться действия представителей обеих стран на разных уровнях.
Никсон явно хотел и надеялся вести с Брежневым диалог „по-крупному". Однако в целом „философия" Никсона и Киссинджера насчет „масштабного ведения дел" с советским руководством, при всей ее кажущейся привлекательности и видимой целесообразности, на практике явно давала сбои. Брежнев не был способен мыслить концептуально в вопросах внешней политики. Здесь он полностью доверялся Громыко. Последний же, сообразуясь с внутренней обстановкой, предпочитал иметь дело с конкретными проблемами и конкретными решениями. К этому его толкал и невысокий уровень внешнеполитической подготовки большинства членов Политбюро, с которыми было трудно проводить тактические хитроумные повороты с прицелом на долгосрочную политику. К тому же все письма Брежнева иностранным лидерам обязательно утверждались всем составом Политбюро, и поэтому трудно было ему (а точнее, Громыко) готовить далекоидущие „философские" послания. В то же время Никсон мог единолично или посоветовавшись только с Киссинджером писать свои послания и разрабатывать тактическую и стратегическую-линии.
В этом была большая и принципиальная разница между Никсоном (и Киссинджером) и Брежневым (и Громыко) и преимущество американской дипломатии. При всех рассуждениях (в большинстве справедливых) об американской демократии надо вместе с тем признать, что президент Никсон в дипломатических делах обладал большей личной самостоятельностью и свободой, чем Брежнев, особенно в крупных вопросах. Звучит, может быть, парадоксально, но это было именно так.
