Ребят, по этому вопросу нашла мало — надо будет уточнить на консультации и доработать

Один из критиков написал в 1898 году, что Чехов из тех писателей, которые выводят “нас из состояния неведения, из состояния спокойствия, обусловливаемого отсутствием мысли, отсутствием истинного понимания значения явлений жизни” (Я.В.Абрамов).

В «Моей жизни» критическая оценка выражена во фразегл.героя повести Мисаила Полознева, дворянина по происхождению, разорвавшего со своим сословием, для того чтобы вести честную трудовую жизнь, не пользуясь фамильным богатством и наследственными привилегиями: «Крепостного права нет, зато растет капитализм». Так же критична и, похоже, поддержана автором его оценка дворянства, символом которого для Мисаила становится его собственный отец-архитектор — духовно плоский, болезненно самолюбивый и властный человек, в спорах с сыном упрямо защищающий дворянские привилегии и презирающий физический труд как «низкий».

“Свободное и глубокое мышление, которое стремится к уразумению жизни, и полное презрение к глупой суете мира, - вот два блага, выше которых никогда не знал человек”, - говорит доктор Ратин в рассказе “Палата № 6” своему пациенту.

65. Русская деревня в изображении Чехова («Мужики» «В овраге»)

Тема всеобщего неблагополучия и неустроенности, обветшалости коренных основ русской жизни пронизывает большинство произведений зрелого Чехова. В это время он обращается к изображению русской деревни в двух повестях: “Мужики” и “В овраге”. К жизни деревни русские писатели до Чехова подходили с особой меркой, деревенская тема была заповедной для русской литературы.

«Мужики». Первая публикация-«Русская мысль»,1897. В общественной и литературной жизни России 90х годов повесть явилась событием исключительной важности. Необычайно яркое, глубоко реалистическое изображение крестьянской жизни, без какой бы то ни было ее идеализации произвело очень сильное впечатление на общество. Однако не все отзывы были восторженными. Даже Толстой, восхищавшийся Чеховым, не принял его повесть о мужиках. Беспощадно правдивое изображение деревни задело Толстого, идеализировавшего патриархальные основы деревенской жизни. Враждебно встретили повесть реакционные круги общества.

В «М.» быт современной русской деревни дан в восприятии четы Чикильдеевых, Николая и Ольги, и их дочери Саши, людей простых, но городских по духу и привычкам жизни, - психологическая мотировка, позволяющая автору не жалеть темных красок в изображении деревенских нравов. Увиденное в деревне приехавшими туда из города Чикильдеевыми: ее безысходная нищета, полуголодное существование, глупость, злоба и цинизм ее жителей — ужасает их настолько, что после смерти Николая мать и дочь, вконец обнищавшие, уходят обратно в город, впрочем, без какой-либо надежды на то, что жить им там будет легче, чем в деревне.

«В овраге». Журнал «Жизнь», 1900. Из воспоминаний М.П.Чехова: в повести описан один сахалинский случай.Чехов сам о повести (со слов ялтинского учителя и литератора Щукина): я описываю жизнь, какая встречается в средних губерниях, я ее больше знаю. И купцы Хрымины есть в действительности.То,что мальчика Липы обварили кипятком, это не исключительный случай, земские врачи нередко встречают такие случаи. Горький:Чехов не только талантливый художник,но и создатель произведений общественной значимости,Чехов освещает скуку жизни,ее нелепости,стремления.Каждый рассказ Чехова усиливает ноту любви к жизни,и чем более трагичен рассказ,тем громче она звучит.Большинство критиков,признавая художественные достоинства повести,по традиции продолжали упрекать Чехова в подчеркнуто мрачном изображении жизни.

Чехов, обратившись к крестьянской теме в повести “Мужики”, не увидел в жизни крестьянина ничего исключительного. Общая нелепость жизни, всероссийская ее неустроенность в деревне Чехова принимает лишь более открытые и страшные формы.

Отношения в деревне обнажают суть этой бессмысленности более наглядно и откровенно. Царящее во всем мире пустословие в деревне оборачивается упрощенной его разновидностью - сквернословием. Всеобщее недовольство жизнью вырождается в пьянство. А невежество принимает здесь удручающие формы. Мужики любят Священное Писание, но не как понятную им книгу, а как таинственную “умственность”, “образованность”: загадочное слово “дондеже” вызывает умиление и всеобщие слезы.

Земельное утеснение и нищета сопровождаются духовным оскудением народа. “В переднем углу, возле икон, были наклеены бутылочные ярлыки и обрывки газетном бумаги - это вместо картин”.

«Журавли летели быстро-быстро и кричали грустно, будто звали с собою. Стоя на краю обрыва, Ольга подолгу смотрела на разлив, на солнце, на светлую, точно помолодевшую церковь, и слезы текли у нее и дыхание захватывало оттого, что страстно хотелось уйти куда-нибудь, куда глаза глядят, хоть на край света”. Так появляется в финалах поздних чеховских произведений проблеск веры и надежды на иную жизнь, легкое дыхание.

Повесть “В овраге” переносит действие в село Уклеево, “то самое, где дьячок на похоронах всю икру съел”. “Жизнь ли была так бедна здесь, или люди не умели подметить ничего, кроме этого неважного события, происшедшего десять лет назад, а только про село Уклеево ничего другого не рассказывали”.

Духовная и физическая нищета народа осложняется в этой повести проникающим в сельскую жизнь буржуазным хищничеством, которое принимает на Руси формы какого-то дремучего, бесстыдного варварства. Фальшивые слова в письмах, фальшивые деньги Анисима, все фальшивое, да так, что уже и не разберешь, где истина, где ложь. Фальшь пропитала все в семействе Цыбукиных, и когда мать Варвара сетует на всеобщий обман и опасается грядущего наказания, сын Анисим отвечает: “Бога-то ведь все равно нет, мамаша. Чего уж там разбирать!” Так в повести возникает связь с романом Достоевского “Братья Карамазовы”, пробуждается память об известном афоризме Ивана: “если Бога нет - то все позволено”.

Но и в этом буднично-преступном кошмаре деревенской жизни Чехов замечает нечто похожее на проблески человечности, на обещание добра, истины и красоты. Эти проблески бывают в пейзажных зарисовках, вкрапленных в текст, когда вдруг покажется людям, что “кто-то смотрит с высоты неба, из синевы, оттуда, где звезды, видит все, что происходит в Уклееве, сторожит. И как ни велико зло, все же ночь тиха и прекрасна, и все же в Божьем мире правда есть и будет, такая же тихая и прекрасная, и все на земле только ждет, чтобы слиться с правдой, как лунный свет сливается с ночью”. В кульминации повести, когда смиренная несчастная Липа возвращается из земской больницы с мертвым ребеночком на руках, появляются нотки трогательной веры в добро, мотив грустной сказки. Торжество чеховского оптимизма отображено в диалоге Липы и попутного мужика (перекликающийся со знаменитым вопросом Ивана Карамазова) о причинах страданий детей:

“- И скажи мне, дедушка, зачем маленькому перед смертью мучиться? Когда мучается большой человек, мужик или женщина, то грехи прощаются, а зачем маленькому, когда у него нет грехов? Зачем?

- А кто ж его знает! - ответил старик. Проехали с полчаса молча.

- Всего знать нельзя, зачем да как,- сказал старик.- Птице положено не четыре крыла, а два, потому что и на двух лететь способно; так и человеку положено знать не все, а только половину или четверть. Сколько надо ему знать, чтоб прожить, столько и знает…

…Твое горе с полгоря. Жизнь долгая - будет еще и хорошего, и дурного, всего будет. Велика матушка Россия! - сказал он и поглядел в обе стороны.- Я во всей России был и все в ней видел, и ты моему слову верь, милая. Будет и хорошее, будет и дурное ”.

В отличие от Достоевского Чехов не пытается дать прямой ответ на роковой вопрос. Мудрый старик указывает на пределы человеческого разума, неспособного охватить в жизни все. За этими пределами - царство тайны, недоступное человеку. Но в тайне мира и заключается особая красота, скрываются многообещающие загадки.

Старик переключает внимание Липы от мира горнего к миру дольнему. Он говорит о богатстве и многообразии жизни, вмещающей в себя не только зло, но и добро. И судить о жизни можно правильно лишь тогда, когда ощущаешь ее бескрайность, полноту и неисчерпаемость. Чем шире раздвигались в поэтическом сознании Чехова горизонты “великой матушки России”, тем беспощаднее становился суд писателя над людьми с усеченными жизненными горизонтами, равнодушными к богатству и красоте мира Божия, ограничившими себя кругом мелких, обывательских интересов.