Из литературных жанров, всегда выражающих определенную концепцию человека, с романтическим умонастроением писателя наиболее близко соотносится сказка. В свою очередь, жанровую поэтику сказок Гаршина следует рассматривать в русле герменевтического подхода, понимаемого как методологическая основа гуманитарных наук в целом. В толковании всякой оригинальной версии любого литературного жанра "объясняющая" установка принципиально важна, в особенности когда речь идет о литературной сказке, ориентированной как на читателя-взрослого, так и на читателя-ребенка. Эстетический дискурс произведений соответствующего назначения диктует свои правила: в таких литературных текстах общее является через частное, конкретное имеет свойство обнаруживаться в абстрактно-типическом.
Любое произведение искусства - продукт культурного, духовного опыта целой эпохи. Писатель бессознательно "заряжен" идеями и образами прошлого, и эта информация передается из поколения в поколение. В "Сказке о жабе и розе" Гаршина, написанной в 1884 г., мы, несомненно, сталкиваемся с явлениями подобного рода; с попыткой автора литературной сказки использовать образы, уже имеющиеся в культурной традиции, и вместе с тем внести в них нечто свое, новое. Эстетическая позиция Гаршина-сказочника в этом случае близка к осознанию цели "художества", А. С. Пушкиным некогда определенную как "идеал, а не нравоучение". И на этом пути Гаршин создает литературные типы, нередко из бытующего творя невещественное, проявляя "остроумие" сочинителя, талант писателя, дающее основания оценивать как "несомненный" и "оригинальный" (И. С. Тургенев).
«Сказка о Жабе и Розе»
Образ гаршинского сказочного Сада коррелирует со смыслом некоторых евангельских мифов. Согласно Ветхому завету, Сад взращивал для своих любимцев бог Саваоф, откуда и проистекает мифема (мифологема) цветочного сада как Цветника души, архетип райского сада как знака ее, т.е. души, спасения. У Гаршина сад огорожен. Но только защита (ограда) порушена и временем, и самим человеком. Парафраз темы разваливающегося райского сада писатель связывает с образом-мотивом воинства: не небесного, охраняющего врата рая, а самого что ни на есть земного, обыденного. В действиях рати этого рода, по Гаршину проявляется начало не столько свято-героическое, сколько агрессивное, злобно-разрушительное, отягощенное грешной "нелюбовью" к ближнему, о чем красноречиво "сигнализируют" ключевые слова-символы:
"Деревянная решетка с колышками, обделанными в виде четырехгранных пик, когда-то выкрашенная зеленой масляной краской, теперь совсем облезла, рассохлась и развалилась; пики растащили для игры в солдаты деревенские мальчики и, чтобы отбиваться от сердитого барбоса с компанией прочих собак, подходившие к дому мужики". Целостный смысл гаршинского текста как "сочетания" (латинское значение понятия "текст") рождается, в том числе, из вплетения в повествовательную ткань словесных образов, соединяющих в себе предметно-бытовые и метафорические значения. Цветник у Гаршина "рай очам и пища души" главного героя-человека - "маленького", а следовательно, безгрешного Васи. Ибо как раз гармонии, веяния настоящей, действительной жизни, способной исцелить физически и духовно, интуитивно ищет в саду смертельно больной ребенок: "Он очень любил свой цветник (это был его цветник, потому что, кроме него, почти никто не ходил в это заброшенное местечко) и, придя в него, садился на солнышке и начинал читать принесенную с собой книжку".
Откровения в гаршинском саду ищет не только герой-человек. Его по-своему, но жаждет и Жаба. В живой действительной природе, в отличие от человека, жаба не одарена от Бога ни разумом, ни сознанием. Потому писателю чрезвычайно важно здесь уточнить качество того насыщения, которое достигается в общении с природой животным и человеком. Совершенно очевидно, что для Жабы это удовлетворение самых первых потребностей плоти. Наступает вечер; нужно подумать об ужине, и раненая Жаба плетется подстерегать неосторожных насекомых: "Злость не помешала ей набить себе живот, как всегда". Для маленького же Васи контакты с живой средой - возможность подлинного познания: и окружающего мира, и самого себя. Для мальчика уединение в саду, куда его тянет даже больше, чем к книге, становится стремлением к состоянию самоуглубления, прекрасному самому по себе. Природа для него - воплощение идеала, к которому он стремится путями, отличными от "жабьих", читай - "злых".
Роза - плоть от плоти доброй прекрасной природы. И потому именно она провожает мальчика в последний путь. Своим видом и запахом цветок привносит в душу умирающего ребенка умиротворение. В мир иной (умирая) мальчик уходит, "счастливо улыбаясь": на него снисходит Благодать, согласно христианскому вероучению дающаяся независимо от достоинства и заслуг человека. Благодать и у Гаршина предстает как чистый дар Божий, и смерть ребенка есть радость постольку, поскольку она искупает страдания мира, тем самым его, мир, спасая. Ибо "Тот, кто не примет Царствия Божьего как дитя, тот не войдет в него". Вася не младенец, но его образ у Гаршина, несомненно, символический образ души.
И именно образ Прекрасного уносит с собой ребенок, "навсегда замолкая": человек достоин того перед смертью, этого достойна людская душа. В Новом Завете благодать - дар спасения, свидетельство проявления милующей любви к грешному человеку. Герой Гаршина явно безгрешен, потому на пороге ухода на небеса он тем более имеет право на Красоту, а не Уродство. Потому и Жаба - враг Розы - "не смеет" попробовать еще раз схватить удивительный цветок. Мифологемы Сада, Розы и Жабы завоевывают у Гаршина новое жанровое толкование. В литературной сказке-притче они отражают взаимодействие творческой индивидуальности писателя с наследуемыми культурными традициями, становятся носителями авторской идеи, концепции, отсылающей к "вечным ценностям", с которыми трудно спорить, а значит, неизменно нужно принимать во внимание читателю любого возраста и общественного положения.
