Социальная структура и аномия

В рамках данного параграфа следует обратиться к одному из самых известных вкладов в структурный функционализм и социологию в целом (Adler and Laufer, 1995; Merton, 1995; Menard, 1995) — мертоновскому (Merton, 1968) анализу отно­шений между культурой, структурой и аномией. Мертон определяет культуру как «организованную совокупность нормативных ценностей, управляющих поведени­ем, характерным для членов определенного общества или группы», а социальную структуру как «организованную совокупность социальных отношений, в которых по-разному участвуют члены общества или группы» (1968, р. 216; курсив мой). Ано­мия имеет место «при наличии серьезного рассогласования между нормами и це­лями культуры и социально сформированными способностями членов группы действовать в соответствии с ними (Merton, 1968, р. 216). То есть из-за своего по­ложения в социальной структуре общества некоторые люди не способны действо­вать согласно нормативным ценностям. Культура требует определенного типа поведения, которому препятствует социальная структура.

Например, в американском обществе культура придает огромное значение материальному успеху. Однако из-за положения в социальной структуре многие не имеют возможности достичь такого успеха. Если человек по рождению принад­лежит к низшим социально-экономическим слоям и, как следствие, может полу­чить, в лучшем случае, лишь степень выпускника высшего учебного заведения, то его шансы на достижение экономического успеха общепринятыми способами (на­пример, преуспев на традиционном рабочем поприще) малы либо вовсе отсутству­ют. При таких обстоятельствах (а они широко распространены в современном американском обществе) можно говорить о существовании аномии, результат которой — тенденция к девиантному поведению. В данном контексте девиантное поведение зачастую принимает форму альтернативных, не принятых в обществе и Иногда незаконных средств достижения экономического успеха. Таким образом, примером девиантного поведения, порождаемого дисбалансом между ценностя­ми культуры и социально-структурными способами их достижения, может слу­жить наркоторговля или занятие проституцией ради экономического успеха. Это один из способов объяснения преступности и девиантного поведения с точки зре­ния структурного функционализма.

[136]

Таким образом, в данном примере Мертон рассматривает социальные (и куль­турные) структуры, но его не сильно интересуют функции этих структур. Скорее он, в соответствии со своей функциональной парадигмой, больше занят исследо­ванием дисфункций, в данном случае аномии. Точнее, Мертон, как мы видели, связывает аномию с девиантным поведением и с помощью этого утверждает, что рассогласования между культурой и структурой имеют дисфункциональные по­следствия, а именно приводят к девиантному поведению в обществе.

Следует заметить, что в творчестве Мертона, посвященном аномии, подразуме­вается критическое отношение к социальной стратификации (например, из-за того что она блокирует средства для достижения некоторых социально желательных целей). Таким образом, если Дэвис и Мур писали о стратифицированном обществе в одобрительном ключе, то творчество Мертона показывает, что структурные функ­ционалисты могут относиться к социальной'стратификации критически.

Основная критика

Ни одна социологическая теория в истории дисциплины не вызывала такого ин­тереса, как структурный функционализм. С конца 1930-х по начало 1960-х гг. он был практически неоспорим как авторитетнейшая социологическая теория в Со­единенных Штатах. Однако к 1960-м гг. эта теория стала подвергаться значитель­ной критике, и, в конце концов, критика превзошла похвалы. Марк Абрахамсон довольно живо описал ситуацию: «Таким образом, фигурально говоря, функцио­нализм шагал, как огромный слон, не замечая комариных укусов, даже когда рой нападающих наносил ему тяжелый урон» (Abrahamson, 1978, р. 37).

Содержательная критика

Одно из основных критических замечаний состоит в том, что структурный функ­ционализм недостаточно учитывает историю, т. е., по сути своей, антиисторичен. Фактически, структурный функционализм развивался, по крайней мере, отчасти, как реакция на исторический эволюционный подход определенных антропологов. Считалось, что многие ранние антропологи описывают различные стадии эволю­ции данного общества или общества в целом. Зачастую изображение ранних эта­пов носило достаточно умозрительный характер. Кроме того, позднейшие стадии зачастую были немногим более чем идеализацией общества, в котором жили ант­ропологи. Ранние структурные функционалисты стремились преодолеть умозри­тельный характер и этноцентрический уклон этих работ. Особенно далеко струк­турный функционализм зашел в своей критике эволюционной теории, он избирал предметом своего анализа современные или абстрактные общества. Однако струк­турный функционализм необязательно антиисторичен (Turner and Maryanski, 1979). Хотя среди профессионалов есть тенденция относиться к нему как антиисторично­му, ничто в этой теории не мешает им обращаться к историческим предметам. Фа­ктически, творчество Парсонса (Parsons, 1966, 1971), посвященное социальным из­менениям, как мы видели, отражает способность структурных функционалистов при желании рассматривать и изменения.

Структурных функционалистов также критикуют за неспособность эффектив­но изучать процесс социальных изменений (Abrahamson, 1978; P. Cohen, 1968;

[137]

Mills, 1959; Turner and Maryanski, 1979). Тогда как описанные критические аргу­менты говорят о кажущейся неспособности структурного функционализма рас­сматривать прошлое, эта критика озабочена и неспособностью данного подхода анализировать современный процесс социальных изменений. Структурный функ­ционализм, вероятнее всего, рассматривает статические структуры, а не процес­сы изменений. Перси Коэн (Cohen, 1968) считает, что проблема лежит в структур­но-функциональной теории, полагающей все элементы общества укрепляющими друг друга, а также систему в целом. Это мешает понять, как эти элементы могут способствовать также и изменениям. Тогда как Коэн считает проблему присущей самой теории, Тернер и Мариански, опять же, полагают, что проблема связана не с теорией, а с социологами.

По мнению Тернера и Мариански, структурные функционалисты зачастую не обращаются к вопросу изменений, а если и обращаются, то скорее с эволюцион­ной, а не революционной точки зрения. Тем не менее они считают, что нет повода утверждать, что структурные функционалисты не могут анализировать соци­альные изменения. Связана ли проблема с теорией или с теоретиками, факт тот, что основной вклад структурных функционалистов заключается в изучении ста­тических, не меняющихся социальных структур.¹

Возможно, наиболее часто звучащая критика структурного функционализ­ма — это утверждение о его неспособности эффективно анализировать конфликт (Abrahamson, 1978; P. Cohen, 1968; Gouldner, 1970; Horowitz, 1962/1967; Mills, 1959; Turner and Maryanski, 1979).² Эта критика принимает разные формы. Алвин Гоулднер утверждает, что Парсонс как главный представитель структурного функ­ционализма был склонен преувеличивать роль гармоничных отношений. Ирвинг Луис Горовиц говорит 6 том, что структурные функционалисты склонны рассмат­ривать конфликт как неизбежно разрушительное и происходящее за рамками об­щества явление. С наиболее общих позиций, Абрахамсон утверждает, что струк­турный функционализм преувеличивает согласие в обществе, стабильность и интеграцию и, наоборот, склонен не учитывать конфликт, рассогласованность и изменения. Снова встает вопрос, присуще ли это теории как таковой, или же спо­собу интерпретации и использования ее социологами (P. Cohen, 1968; Turner and Maryanski, 1979). Как бы не различались мнения друг от друга, ясно, что струк­турный функционализм смог предложить по проблеме социального конфликта относительно немного.

Массовые обвинения структурного функционализма в неспособности рассмат­ривать историю, изменения и конфликт привели к тому, что многие (например, P. Cohen, 1968; Gouldner, 1970) стали говорить о консервативном уклоне струк­турного функционализма. На этот счет лучше других высказался Гоулднер: «Пар­сонс упорно считает наполовину наполненный водой стакан полуполным, а не полупустым» (Gouldner, 1970, р. 290). Человек, который считает стакан наполо-

¹ Однако существует несколько важных, созданных структурными функционалистами работ, кото­рые посвящены социальным изменениям (C.Johnson, 1966; Smelser, 1959, 1962).

² Опять же, существуют значительные исключения: см. Coser (1956, 1967), Goode (1960) и Merton (1975).

[138]

Роберт Кинг Мертон: автобиографический очерк*

Довольно просто определить основных учителей, которые дали больше всего, близких мне независимо оттого, где они находятся. В период моей учебы в аспирантуре это были: П. А. Сорокин, более широко ориентировавший меня на европейскую социологическую мысль и с которым я, в отличие от некоторых других студентов того времени, никогда не разрывал отношений, хотя и не мог работать в том направлении исследований, которому он следовал с конца 1930-х гг.; тогда довольно молодой Толкотт Парсонс, развивавший идеи, впервые наиболее полно выраженные в его магистерской диссертации «Структура социального действия»; биохимик и отчасти социолог Л. Дж. Гендерсон, до некоторой степени научивший меня дисциплинированному исследованию того, что поначалу трак­туется как просто интересная мысль; историк экономики Э. Ф. Гэй, научивший меня ис­следованию экономического развития, восстанавливаемого по архивным источникам; и, что достаточно важно, тогдашний декан факультета истории науки Джордж Сартон, по­зволивший мне в течение нескольких лет работать под своим началом в его знаменитом (чтобы не сказать священном) отделе в Вайднерской библиотеке в Гарварде. Помимо этих учителей, у которых я обучался непосредственно, больше всего я узнал от двух со­циологов: прежде всего, Эмиля Дюркгейма и Георга Зиммеля, которые могли учить меня только с помощью оставленных ими сильных работ; а также от восприимчивого к социо­логии гуманиста Гилберта Маррея. В недавний период моей жизни я больше всего узнал от своего коллеги Пола Ф. Лазарсфельда, который, возможно, не представлял, сколь мно­гому он.научил меня во время наших бесчисленных разговоров и сотрудничества, длив­шегося более трети века.

Окидывая взглядом свою многолетнюю работу, я обнаруживаю там больше осмысленно­сти, чем предполагал. Дело в том, что с начала собственной работы, после аспирантских лет ученичества, я твердо решил следовать своим интеллектуальным интересам по мере их развития, а не придерживаться предопределенного жизненного плана. Я решил посту­пать, как мой учитель на расстоянии, Дюркгейм, а не как мой учитель поблизости, Сар­тон. Дюркгейм неоднократно менял предмет своих исследований. Начав с изучения об­щественного разделения труда, он рассмотрел методы социологического исследования, а затем с успехом обратился к предметам, вроде бы несвязанным: самоубийству, рели­гии, нравственному воспитанию и социализму, продолжая разрабатывать теоретическое направление, которое, на его взгляд, можно было эффективно развивать, занимаясь столь различными аспектами жизни в обществе. Сартон действовал совершенно иначе: в начале своей ученой карьеры он выработал программу исследования в истории науки, достигшую наиболее полного выражения в его монументальном пятитомном «Введении [sic] в историю науки» (в котором проследил историю до конца XIV в.!).

Первый пример казался мне более подходящим. Я намеревался и до сих пор хочу разви­вать социологические теории социальной структуры и культурных изменений, которые-помогут нам понять, почему социальные институты и характер жизни в обществе именно таковы. Этот интерес к теоретической социологии способствовал тому, что я избегал пред­метной специализации, ставшей (и, на мой взгляд, по большей части правильно ставшей) в социологии и других развивающихся дисциплинах широко распространенным явлени­ем. Для моих целей было существенно изучение различных социологических предметов.

вину полным, отмечает положительные аспекты ситуации, тогда как тот, кто считает его полупустым, сосредоточен на ее отрицательной стороне. Используя социальные термины, можно сказать, что консервативный структурный функционалист подчер­кивает экономические преимущества жизни в нашем обществе, а не ее недостатки.

Возможно, структурный функционализм действительно имеет консерватив­ный уклон, приписываемый не только тому, что он не учитывает (изменения, ис­торию, конфликт), но также тому, что он предпочитает помещать в центр своего анализа. Во-первых, структурные функционалисты были склонны фокусировать­ся на культуре, нормах и ценностях (P. Cohen, 1968; Mills, 1959; Lockwood, 1956).

[139]

Роберт Кинг Мертон: автобиографический очерк* (окончание)

В этом предметном разнообразии только одна особая область — социология науки — упорно привлекала мой интерес. В 1930-е гг. я практически полностью посвятил себя изучению социальных условий развития науки и технологии, особенно в Англии XVII в., и сконцентрировался на непредвиденных последствиях целенаправленного социального действия. По мере того как расширялись мои теоретические интересы, в 1940-е гг. и поз­же, я обратился к изучению социальных источников нонконформистского и девиантно-го поведения, функционирования бюрократии, массового убеждения, коммуникации в современном сложном обществе, а также роли интеллектуала внутри и вне бюрократий. В 1950-е гг. я сосредоточился на разработке социологической теории основных единиц социальной структуры: ролевой и статусный набор и ролевые модели выбираются людь­ми не только ради соревнования, но и как источник ценностей, принимаемых за основу самооценки (в последнем случае имеется в виду «теория референтных групп»). Кроме того, совместно с Джорджем Ридером и Патрисией Кендалл, я предпринял первое круп­номасштабное социологическое исследование медицинского образования, с целью вы­яснить, как, помимо основной цели, различные типы врачей проходят процесс социали­зации в одних и тех же медицинских школах, при том что это связано с отличительными особенностями специальностей как вида профессиональной деятельности. В 1960-х и 1970-х гг. я вернулся к интенсивному изучению социальной структуры науки и ее взаимо­действия с когнитивной структурой, поскольку эти два десятилетия были временем, ког­да социология науки, наконец, достигла периода зрелости, для которого прошлое было только прологом. На протяжении этой работы основное внимание я уделял связям между социологической теорией, методами исследования и основательными эмпирическими исследованиями.

Я только для удобства группирую развитие своих интересов по десятилетиям. Они, конеч­но, появлялись и ослабевали не в четком соответствии с этими общепринятыми календар­ными периодами. Не все они ослабевали по истечении первого периода интенсивной ра­боты в данном направлении. Сейчас я работаю над трудом, посвященным непредвиденным последствиям целенаправленного социального действия, таким образом продолжая рабо­ту, впервые опубликованную почти полвека назад и периодически развивавшуюся с тех пор. Другая изданная работа, озаглавленная «Самоисполняющееся пророчество», в шести об­ластях социальной жизни доводит до логического конца разработку модели, впервые упо­мянутой в моей работе подтем же названием не менее тридцати лет назад. Если время, терпение и силы позволят, останется подытожить работу по анализу социальной структу­ры, особое внимание уделяя статусным и ролевым наборам! а также структурным услови­ям с точки зрения структуры и явным и латентным функциям, дисфункциям, функциональ­ным альтернативам и социальным механизмам с точки зрения функций.

Учитывая, что все мы смертны, а сочинительство мое обычно носит болезненно медлен­ный характер, вряд ли перечень этих работ будет в дальнейшем продолжен.

(Более подробно о Мертоне см. Schultz, 1995.) *Copyright © 1981 by Robert K. Merton

Дэвид Локвуд (Locwood, 1956), например, критикует Парсонса за излишнее вни­мание к нормативному порядку в обществе. С более общих позиций, Перси Коэн (Cohen, 1968) утверждает, что структурные функционалисты фокусируются на нормативных элементах, хотя этот подход не присущ самой теории. Роль конкрет­ного агента, трактуемая как пассивная, отвечает за интерес структурного функцио­нализма к культурным и социетальным факторам и приводит к его консервативной ориентации. Считается, что людей сдерживают культурные и социальные силы. Структурным функционалистам (например, Парсонсу) не хватает динамичного, творческого понимания человека. Как говорит Гоулднер, чтобы подчеркнуть свое

[140]

критическое отношение к структурному функционализму, «человеческие суще­ства используют социальные системы в той же степени, в какой сами использу­ются ими» (Gouldner, 1970, р. 220).

С их интересом к культуре связана тенденция структурных функционалистов ошибочно принимать нормы, которые узаконивает в обществе элита, за соци­альную реальность (Gouldner, 1970; Horowitz, 1962/1967; Mills, 1959). Норматив­ная система трактуется как отражение всего общества, в то время как на самом деле она должна скорее рассматриваться в виде идеологической системы, декла­рируемой элитой общества и существующей для ее членов. Горовиц вполне опре­деленно выражает эту позицию: «Теория согласия... тяготеет к тому, чтобы стать метафизическим изображением главенствующей идеологической схемы» (Ного-vitz, 1962/1967, р. 270).

Описанная содержательная критика распадается на два основных направле­ния. Во-первых, кажется очевидным, что для структурного функционализма ха­рактерна довольно узкая точка зрения, не позволяющая обращаться к ряду важ­ных проблем и аспектов социального мира. Во-вторых, эта точка зрения тяготеет к очень консервативному пониманию; на практике в прошлом, и до некоторой степени до сих пор, структурный функционализм действовал в поддержку суще­ствующего положения вещей и главенствующих элит (Ниасо, 1986).