Рассказ 5. Куда идет демон

 

 

Первым это увидел разбойник по прозвищу Красноволосый Инумаро. Лет ему было ровно пятьдесят, и в волосах уже пробивалась седина. Раньше Инумаро был бонзой в Храме Западных облаков, Сэйундзи, что в стране Харима, но однажды, испытывая затруднения в деньгах, он украл из главного храма статую будды Нёрай из чистого золота, и с тех пор стал разбойником.

Его почерком было убивать людей в тех домах, куда он вламывался для кражи. Убить людей, и из опустевшего дома тихо, спокойно украсть золото. Были и такие, кому удалось схорониться в тайниках и спасти свою жизнь, они видели Инумаро с головой залитого кровью, брызгавшей из убиваемых им людей, и его звали с тех пор «красноволосым».

Сейчас Инумаро шел, почти бежал, сдерживая дыхание. Он забрался в маслодельню в Сливовом проулке недалеко от Большой дороги Феникса, но его увидели ребенок, вставший ночью по малой нужде, и его мать. Он убил мечом тати, что был при нем, обоих, и убежал, так ничего и не украв. И вот бежит.

Просто ребенок закричал перед тем, как меч вонзился ему в горло, и люди в доме проснулись. Пробежав по Сливовому переулку на восток, он пошел на юг по Большой дороге Феникса. Сейчас идет.

Ночь. Уже прошла половина часа Кабана. Белого цвета луна 14 ночей от роду (*14 ночь луны – ночь перед полнолунием) висит над горизонтом. Инумаро бос. Босые ноги с тихим шорохом наступают на собственную тень на земле.

Сейчас почти середина месяца Канмуцуки. Земля под босыми ногами холодна. Полы обтрепанного халата – хитатарэ - завернуты до бедер, поэтому от колен вниз ноги предоставлены ночному ветру. Роса собственно пока не выпала, но пятидесятилетнего Инумаро холодный ветер пробирает до костей. В правой руке он все еще сжимает окровавленный меч.

- Проклятье! – буркнул недовольно Инумаро. Когда он убивал женщину – ее он убил первой – кончик меча попал в грудную кость и хорошо рубануть мечем не получилось, пришлось ткнуть еще раз. Это заняло время, и ребенка он опоздал убить.

По большей части люди, когда что-нибудь случается, сразу не кричат. По опыту Инумаро знал это. Убиваешь одного, и в тот короткий промежуток, пока нет крика, можно убить еще одного. А здесь он оплошал, убивая женщину, и пока второй раз работал мечом, ребенок закричал. Когда горло ребенка перерезал меч, крик сразу оборвался, но этого крика вполне достаточно, чтобы разбудить людей в доме. Может потому, что ему уже за пятьдесят, Инумаро уже не может двигаться с той же скоростью, что раньше?

- Проклятье! – еще раз буркнул Инумаро, продолжая путь. Никто за ним не гнался. На ходу Инумаро опустил полы хитатарэ. А когда собирался убрать меч в ножны, тут Инумаро остановился. Но не потому, что он не мог не останавливаясь убрать меч в ножны. Он мог. А потому, что впереди увидел нечто странное. Голубое сияние. Тихий призрачный свет. Словно бы свет луны, льющийся с неба, в том месте сгустился в голубое нечто.

- Повозка? – прошептал Инумаро. С южной стороны Большой дороги Феникса, со стороны ворот Расёмон обращенная оглоблями в эту сторону стоит бычья упряжка. Быка нет, только повозка.

- И чего это здесь стоит бычья упряжка?

И только Инумаро так подумал, как невольно затаил дыхание. Потому что повозка, которая выглядела стоящей, на самом деле двигалась. Причем двигалась прямо в сторону Инумаро. Слышался тихий скрип. Скрипели колеса повозки. Тонкий звук, он вместе с повозкой в темноте приближался по направлению к Инумаро.

Скрип. Скрип. Скрип. Повозка показалась поначалу стоящей потому что ее движения были крайне медленны. Инумаро тяжело сглотнул.

- Почему повозка, которую никто не тянет, движется?

Он отступил на пол шага назад. Справа и слева от повозки Инумаро увидел две слабо сияющие человеческие фигуры. С правой стороны повозки – слева, если смотреть со стороны Инумаро – черная фигура. С левой стороны повозки – справа, если смотреть со стороны Инумаро – белая фигура. Чудеса! Ночь же, а черная и белая фигуры одинаково хорошо видны. Обе фигуры словно собрали вокруг себя лунный свет, льющийся с неба, и рельефно выступают в темноте.

- Они не из этого мира, – подумал Инумаро. – Нет сомненья, это оборотни.

А иначе разве может двигаться повозка без тягла?

- Скрип. Скрип.

Повозка и две фигуры медленно приближались. Они двигались, словно плыли по воздуху.

Инумаро работает по ночам, крадет, когда люди уснули и затихли, поэтому и раньше ему доводилось встречать чудовищ: тихо горящий демонский огонь; звук шагов, который гонится за тобой, хотя никого не видно; старую ведьму, выдирающую по волосинке волосы из трупа женщины, брошенного под разрушенными воротами; голого ребенка, плачущего на краю ночной дороги, причитая, что потерял глаз. Но это, сегодня ночью, необычнее всего, с чем он раньше встречался. Но и Инумаро был мужчина бесстрашный. Он знал, что кто бы перед тобой ни был, гневный ли дух, или как-то вид танук или лис, если ты будешь бояться его, пугаться, то результат, наоборот, будет еще хуже.

- Скрип. Скрип.

Повернувшись к приблизившейся повозке, Инумаро вернулся вперед на те пол шага, что сначала отступил. Расстояние между Инумаро и повозкой сократилось на половину от прежнего. Черная человеческая фигура – мужчина. Воин в черном одеянии «носи». На правом бедре – меч. Он спокойно и хладнокровно движется вперед. Белый силуэт – женщина. Одета в белое тонкое кимоно, а с головы на лицо спускается накидка «кадзуки». Двумя руками изнутри она поддерживает эту накидку. Тихо, словно плывя по воздуху, она переставляет вперед ноги. Но ни ноги людей, ни повозка не издают звук, которым ходят по земле. Только – скрип да скрип – слышится скрип повозки.

И когда наконец повозка оказалась прямо перед ним, Инумаро сильно замахнулся мечем и коротко спросил:

- Куда идешь?

Если это проделки танук, слабых на сопротивление, то тут повозка должна была бы исчезнуть. Но ответа не было. С той же скоростью мужчина, женщина и повозка спокойно движутся вперед.

- Куда идете? – спросил Инумаро с поднятым мечом в правой руке.

- Еду во дворец, с вашего позволения, - послышался женский голос. Голос из повозки. Бамбуковая занавесь плавно поднялась, и оттуда выглянуло красивое лицо женщины лет двадцати семи, двадцати восьми. Пухлые губы, в глазах – печаль. Одета в двенадцатислойное кимоно карагину. Наверное, она пропитала одежду каким-то благовонием: пряный аромат достиг носа Инумаро. Занавесь опустилась, скрылось женское лицо, но нос продолжал ощущать этот аромат. Повозка была уже прямо перед Инумаро. Вот и ярмо, покачивающееся, не одетое на быка.

С поднятым мечом шагнул вперед Инумаро, и его глазам в этот миг предстала омерзительнейшая вещь, привязанная к ярму.

Прядь длинных женских черных волос.

- Ах, чтоб тебя! – вскричав, Инумаро откатился далеко в сторону. Рядом с ним тихо проехала повозка. И сладкий аромат, дразнивший ноздри Инумаро в этот момент обратился в трупный запах.

 

 

Минамото-но Хиромаса сидел на досках веранды, сложив руки на груди. Веранда в доме Абэ-но Сэймея, что находится на Большой дороге Цутимикадо. Вечер. Идет дождь. Мелкий, мягкий, но холодный. От этого дождя весь разросшийся сад промок. Дождь идет уже три дня. Перед Хиромасой расстилается заросший сад, за которым практически совсем не ухаживают. Всего месяц назад еще цвела резеда, распространяя горьковато-сладкий запах, но сейчас ее цветы уже опали. И травы, буйствовавшие по всему саду, уже потеряли свою былую свежесть, они, выцветая, мокнут под дождем. Среди травы стоят и засохшие стебли. Среди них виднеются и фиолетовые колокольчики горечавки, и простые синие колокольчики. И видимо, где-то цветут хризантемы – несмотря на дождь, с ветром доносится сладкий запах хризантем.

Слева от Хиромасы лежит меч в красных лакированных ножнах. Справа от Хиромасы сидит высокий стройный мужчина с точеным лицом, и смотрит в сад. Это Абэ-но Сэймей, онмёдзи. Хиромаса сидит как скала, с прямой спиной, в противоположность ему Сэймей беспечен. Он поставил на правое колено локоть правой руки, а на эту правую руку оперся подбородком. Между Сэймеем и Хиромасой на полу стоит неглазурированная тарелка из обожженной глины. На тарелке россыпью – грибы. Грибы разных сортов вперемешку, но все они побывали над огнем. На краешке тарелки насыпано жареное мисо, и двое время от времени закусывают грибами, макая их в мисо.

Закуска к саке. Кувшин с саке и две чашечки стоят сбоку от тарелки, полной грибов. Саке из довольно таки большой бутыли уже более чем наполовину исчезло.

Хиромаса с грибами, как всегда один, неожиданно появился в этом доме часа два назад. Удивительно, но его встретил сам Сэймей.

- Эй, ты ведь настоящий Сэймей, да? – спросил Хиромаса.

- Само собой, нет? – со смешком сказал Сэймей.

- Знаешь что, у тебя тут постоянно то непонятные женщины какие-то, то мыши выходят, так что выйдет вот кто-то с лицом Сэймея, так я сразу не поверю, что это Сэймей.

- Я это, я… - ответил Сэймей, и Хиромаса разом успокоился. Зато в тот момент, когда лицо Хиромасы обрело спокойное выражение, низким грудным смехом засмеялся Сэймей.

- Ты что?

- Хиромаса! Ты вот такой подозрительный весь из себя, а значит, стоит существу с лицом Сэймея назваться тебе по имени, так ты и поверишь!

- Ты не Сэймей?

- Когда я сказал, что я не Сэймей?

- Ой, ну! Откуда же я знаю, Сэймей! – сказал Хиромаса, - Когда же это было? Было же когда-то, ты сам меня встречал, но и тогда я тоже чувствовал себя словно бы обманутым. Дружить с таким человеком, как ты, любящим запутанные разговоры – сил никаких нет! Короче, я вхожу! – сказав так, Хиромаса без приглашения поднялся в дом и пошел на веранду. А на веранде на досках пола лежал на боку Сэймей, которого он только что оставил за спиной. Опершись подбородком на подставленную правую руку, Сэймей, смеясь, глядел на Хиромасу.

- И правда что ль, настоящий Сэймей - здесь? – но стоило Хиромасе это договорить, как тело лежащего на веранде Сэймея не меняя позы взлетело, словно поддуваемое ветром, и вылетело в сад под дождь. Вылетев, оно тут же легко спланировало поверх травы, и пока смотрели, что на него капает дождь, оно начало таять.

- О! – вскрикнул Хиромаса, а на траве под дождем теперь лежала лишь вырезанная из бумаги куколка.

- Ну, как, Хиромаса? – раздался сзади голос. Хиромаса повернулся назад:

- Сэймей…

Там, в белом каригину, стоял Сэймей. Его красные как у женщины губы улыбались.

- Ну что, я был настоящий? – спросил Сэймей.

- Откуда я знаю! – сказал Хиромаса и сел на пол, скрестив ноги. Рядом с собой он поставил принесенную бамбуковую корзину.

- Ого! Грибы? – сев рядом, Сэймей заглянул в корзинку.

- Я-то пришел, думал, что мы вдвоем под них выпьем по чарочке, а теперь унесу.

- Почему?

- Рассердился.

- Не сердись, Хиромаса! Ну, давай, взамен я их самолично пожарю, - Сэймей протянул руку к корзинке.

- Нет, подожди! Не надо тебе самому ничего жарить. Можешь служебному духу какому-нибудь поручить, как обычно.

- Пустяки.

- Я соврал, что сержусь. Я просто хотел тебя в затруднительное положение поставить.

- Честный ты, Хиромаса. Хорошо же, я пожарю, - поднялся с корзинкой Сэймей.

- Погоди, Сэймей! – заторопился Хиромаса, но Сэймей уже пошел.

Грибы подоспели. На тарелке, которую принес Сэймей, лежали поджаренные грибы, распространяя аппетитный аромат. В другой руке Сэймей принес, зажав между пальцами, кувшин и две чашечки.

- Извини, Сэймей, - Хиромаса чувствовал себя виноватым.

- Выпьем.

- Выпьем, - и двое, глядя на мокрый от дождя сад, стали пить саке. С тех пор разговоров почти не было. Только наливая друг другу саке в чашечки, или когда принимали наполненные чашечки, двое обменивались тихим утвердительным хмыканьем.

Сад погрузился в тишину под вечерним дождем, и слабо доносился шорох дождя, падающего на листья и траву. Сад в цвете поздней осени.

- Знаешь, Сэймей… - коротко сказал Хиромаса.

- Что?

- Вот, когда я так, отсюда смотрю на твой сад… Почему-то последнее время мне начало казаться, что он хорош и так.

- Да?

- Что здесь не просто окончательно все заросло, а совсем наоборот. Мне кажется, это нечто другое, - Хиромаса говорил, рассматривая сад. Сад, в котором трава росла как ей угодно. Никакого ухода. Все оставлено на произвол судьбы. Как будто кусок земли их каких-то гор вырезали без изменений и поместили в сад.

- Это странно… - сказал Хиромаса.

- Что странно?

- Сад, что весной, что летом, что осенью выглядит всего лишь одинаково заросшим травой, но в каждое время года он другой. В зависимости от времени года есть заметные глазу травы, а есть не заметные. Вот с кустов леспедецы цветы уже давным-давно опали и сразу стало непонятно, где она растет. А взамен стали видны горечавка и колокольчик. А кто может сказать, где они были до сих пор?

- Хмм…

- Потому я и говорю «по другому». Однако, я сказал «другой», но на самом деле мне кажется и то, что этот сад – один и тот же, абсолютно не меняющийся никогда. Вот и …

- Вот и сказал, что странно.

- Да, – прямо кивнул Хиромаса, - он одинаковый, но при этом разный. Вроде бы разный, но при этом – одинаковый. Однако выбирать не нужно, все в этом мире существует таким же образом – обладает этими двумя чертами с рождения. Так мне стало казаться.

- Потрясающе, Хиромаса, - сказал Сэймей.

- Потрясающе?

- То, что ты говоришь, эти слова относятся к самой основной сущности сю.

- Опять сю?

- Да.

- Сэймей, я сейчас в кои то веки чувствую, как будто что-то понял, поэтому не заставляй меня своими разговорами переставать понимать, - сказал Хиромаса и выпил саке.

К удивлению, Сэймей замолчав, рассматривал Хиромасу. Хиромаса поставил опустевшую чашечку. Внезапно, почувствовав взгляд Сэймея, Хиромаса на секунду встретился с ним глазами, и сразу же отвел взгляд в сад.

- Слушай, Сэймей, а ты уже слышал тот рассказ? – сказал Хиромаса.

- Что за «тот рассказ»?

- Ну, что схватили Красноволосого Инумаро.

- Он схвачен?

- Да, вчера.

- Неужели.

- Четыре дня назад, вечером, Инумаро забрался в маслодельню. Как забрался, сразу убил женщину и ребенка, и убежал, ничего не украв. Все думали, что он на время покинул Столицу, но поймали его здесь же, в городе.

- Где в Столице?

- Он бродил по улицам на западной окраине Столицы с таким видом, словно из него вынули душу, там его и поймали. Его схватили, потому что он шел с липким от крови мечом, и на его одежде была кровь из ран.

- Да?

- Строго говоря, два дня назад было сообщение. Бродит с окровавленным мечом мужчина, похожий на Инумаро. Мы подумали, что быть такого не может, а оказалось правда, и его на самом деле схватили вчера утром.

- Вот повезло же, да?

- Повезти-то повезло, но, похоже, что этот проклятый Инумаро одержим демоном.

- Демоном?

- Похоже, что с того вечера, как он вломился в маслодельню, он не ел, не пил, просто бродил. Когда его схватили, он был в таком состоянии, что не мог даже сопротивляться.

- Надо же. И поэтому ты думаешь, что он одержим демоном?

- В темнице он бредит. В основном какой-то непонятный бред, ну как твое сю. Но если все сопоставить, то получится, что Инумаро, когда убегал из маслодельни, на Большой дороге Феникса повстречался с демоном.

- С демоном?

- С демоном, ехавшим в бычьей упряжке, - и Хиромаса пересказал Сэймею то, что выходило из бреда Инумаро.

- Эта женщина говорила: «Еду во дворец»? – переспросил Сэймей у Хиромасы.

- Да, нечто подобное.

- Ну, и? Приехала? Во дворец-то?

- Нет, не приехала. Потому что я ничего такого не слышал.

- Вот как.

- Ну и, вот, эта повозка, говорят, она исчезла.

- Исчезла?

- Проехав мимо Инумаро, доехала до 8 дороги, и там, похоже, исчезла.

- Это Инумару видел?

- Похоже. Он смотрел вслед удаляющейся по Большой дороге Феникса повозке. Она въехала на 8 улицу, и там внезапно исчезла.

- Ну, а Инумаро?

- Умер!

- Умер?

- Да. Вчера ночью.

- Так это же вечер того дня, когда его схватили!

- Именно. Когда его схватили, у него уже была страшная лихорадка. Все тело горело как в огне, и с приближением ночи становилось все хуже и хуже. А под конец, рассказывают, он умер, дрожа от страшного холода.

- Какой страшный рассказ.

- Так вот, Сэймей.

- Что?

- Про эту повозку. Похоже, Инумаро не врал про нее.

- Почему?

- Был еще один человек, который видел нечто подобное.

- Кто видел?

- Среди моих знакомых есть Фудзивара-но Норихира, придворный. Он большой любитель женщин. Любовниц завел по всему городу и к ним ездит. Этот Норихира видел, - понизил голос Хиромаса.

- Да?

- Вечером, три дня назад.

- Три дня назад, это вечер следующего дня, после того, как Инумаро вломился в маслодельню.

- Да.

- И?

- Норихира ездит к женщине, которая живет на западной окраине Столицы. И по дороге туда он видел.

- Хм…

- Видел он приблизительно в час Кабана. Место – перекресток Большой дороги Феникса и Седьмой улицы, - Хиромаса немножечко подался в сторону Сэймея.

- Час Кабана – поздновато, а?

- Он задержался, сочиняя стихотворение в адрес другой женщины.

- Для другой женщины?

- Он по ошибке послал сразу двум женщинам письма, что приедет той ночью. И вот, для одной из них он сочинял и красиво записывал стихотворение о том, что не сможет приехать.

- Трудяга!

- Ну, вот, Норихира торопился вниз по Большой дороге Феникса в повозке, но когда пересекал перекресток с Седьмой улицей, там-то он и повстречал повозку без быка в упряжи... – начал рассказ Хиромаса.

Первыми ее заметили трое сопровождающих слуг. Это был вечер первого дня, когда пошел дождь, и этот дождь, мелкий, словно туман, наполнял ночной воздух. Луна спряталась и не видна. Темнота такая, словно глаза зажмурены. Каждый сопровождающий нес в руке факел, так что все шли с факелами, но в это время вдруг заметили, что свет приближается со стороны ворот Расёмон. Тихое призрачное сияние. А в воздухе разносится скрип колес повозки. Не подумаешь, что там несут факела, но почему же идет такое сияние? Приближается – бычья упряжка. По сторонам повозки идут мужчина в черном одеянии и женщина в белом простом кимоно. Вместе с повозкой они приближаются к смотрящим.

Слуги сообщили господину, и Норихира, выглянув наружу из-за занавеси, прошептал: «Загадка…»

И вот, наконец, они приблизилась.

- Господин Норихира, если это чудовище, поскорее извольте убежать, - сказал слуга, и тут бык, тянувший повозку Норихиры, внезапно взбесился. Тряхнув шеей, он попытался убежать в сторону. Со страшной силой он дернул повозку в сторону, одна оглобля сломалась, повозка завалилась на бок. И тут же ярмо свалилось с шеи быка. Бык кинулся бежать и быстро скрылся из виду. Из трех слуг двое с громким криком побежали за быком прочь. Из поваленной повозки выполз Норихира. Он весь в грязи, ведь земля была мокрой от дождя. Повозка упала на факел, брошенный одним из убегающих слуг, огонь перекинулся на бамбуковую занавесь, и повозка Норихиры загорелась, выбросив вверх столб пламени.

Светящаяся повозка плавно приблизилась к Норихире и остановилась прямо перед ним. Внезапно из повозки раздался женский голос.

- Не дадите ли нам дорогу? – высокий женский голос. Однако Норихира не мог двигаться, он потянул поясницу.

- Куда направляется женщина такой поздней ночью? – из последних сил спросил не способный двигаться Норихира. И тут легко поднялась занавесь, и из повозки выглянуло женское лицо. Кожа ее была так свежа, что захватывало дух. Губы женщины тихо двигались.

- Я еду во дворец, - сказали пухлые губы женщины. До носа Норихиры донесся запах сладких духов. Женщина была одета в роскошное многослойное кимоно с накидкой и шлейфом - каракоромо. Все это было видно в пламени горевшей под дождем повозки. И все же Норихира не мог двинуться. Попытавшись двинуться, он в этот момент увидел то, что привязано к ярму. Черные длинные женские волосы. Прядь их была привязана к ярму. При виде этого поясница Норихиры еще раз отнялась.

- Что за! – вскрикнул он, но от страха Норихира уже просто перестал понимать что происходит. И то, что женщина красива и говорит тихо, это больше всего страшило его.

- Я сейчас в пути. Думаю доехать за 7 дней, - пока женщина говорила, стоявшие по бокам повозки мужчина и женщина молчали. Смотревший на происходящее со стороны слуга вытащил висевший на бедре меч. С громким криком, но трясясь и зажмурив глаза, он рубанул таинственную повозку. С треском порвалась бамбуковая занавесь, меч прошел внутрь. Раздался звук клацнувших зубов. Женщина в повозке зубами вцепилась в проникшее в повозку острие, и остановила его. Нет, это уже была не женщина. Она превратилась в синего демона с красными глазными яблоками, одетого все в то же двенадцатислойное кимоно. Завыла женщина в белом, скрытая покрывалом. Не успели моргнуть и глазом, как она опустилась на четвереньки. С ее головы слетела накидка, и оказалось, что у женщины – морда белой собаки. И лицо стоявшего с противоположной стороны мужчины в черном превратилось в морду черной собаки. Две собаки стремительно накинулись на мужчину, ткнувшего мечом, вгрызлись в его шею, перегрызли, отгрызли руки и ноги. А после этого две собаки сожрали тело мужчины, не оставив ни косточки. В это время Норихира уполз, подтягиваясь на руках. Когда сзади послышались хруст и чавканье – звуки пожирания собаками костей и мяса слуги, волосы на спине у него стали дыбом. А две собаки снова приняли, как прежде, человеческий облик и встали по бокам повозки.

Со скрипом повозка двинулась. Проехав уползающего Норихиру, прямо перед его носом, на выезде на Седьмую улицу повозка и женщина с мужчиной исчезли.

 

 

- И что? – спросил Сэймей у Хиромасы.

- Норихира сейчас лежит в своем доме, у него началась лихорадка, - складывая руки на груди сказал Хиромаса.

- Он попал под сглаз, видимо.

- Сглаз?

- Угу. Так же, как и Инумаро, что попал под него и умер.

- И Норихира тоже умрет?

- Нет, думаю обойдется. Инумару же был только что после убийства человека, залит свежей кровью, ведь так? Инумаро был в состоянии, особенно подверженном влиянию сглаза, а Норихира, наверняка, не таков, поэтому полежит 5 дней и выздоровеет, - сказал Сэймей и сам себе налил саке в опустевшую чашечку, - Значит, она говорила: «Еду во дворец»…

- Да.

- Значит говорила: «Доеду за семь дней» … - бормоча, Сэймей поднес к губам чашечку, - Как интересно…

- Разве ж это интересно? У меня-то из-за этого проблемы.

- В чем проблемы?

- В том, следует ли почтительно донести об этом до ушей императора, или нет.

- А, и правда! Если дело в таком виде, как сейчас, дойдет до императора, наверное что-нибудь придут сказать и мне, а раз пока ничего нет, значит императору еще ничего не рассказали.

- Да.

- Вот как.

- Меня вчера позвали к Норихире. Ну, и он мне рассказал все это. И просил совета, что теперь делать. Потому-то сейчас знаю только я.

- И что будешь делать?

- Вот, пришел к тебе за советом. Если это в бреду сказал вор, то до императорских ушей тоже достигнет. Если тебя еще не позвали, значит Император не обратил на это такого уж внимания. Но если придворный видел того же демона, и к тому же сожран один его слуга, то и император не сможет остаться спокоен.

- И почему ты еще не рассказал обо всем императору?

- Вот об этом – отдельно, Сэймей. Я же тебе говорил, что Норихира большой донжуан?

- Ну.

- Дурень Норихира в тот вечер соврал императору, а сам поехал к любовнице!

- Что?

- В тот вечер было полнолуние. Ты же знаешь, что обычно в такие вечера во дворце Сэйрёдэн устраивают любование луной и камерные состязания в стихах.

- Ну, да…

- Если луну не видно, то пишут стихи на тему того, что луна не видна. И Норихира должен был участвовать…

- Ага…

- Норихира, балбес, напрочь забыл об этом, и обменялся с женщинами письмом с просьбой о свидании.

- И он выбрал женщину.

- Чертов Норихира написал императору, что свалился от внезапной болезни и не может прийти на стихотворное состязание, написал парочку угодливых стихотворений, приложил одно зеркало, уподобив его луне, и послал все это со слугой во дворец.

- Хм, хм.

- Стихотворение было такого содержания: «Сегодня облака вышли и спрятали луну. А раз так, то, конечно, состязание не возможно. Потому я пошел за облака доставать луну. Луну-то, цель свою, я в руки заполучил, но от небесного ветра поднялась температура и сам я присутствовать не могу, а вот луну посылаю вам».

- Так, а сам поехал к женщине и повстречал демона.

- Ну и вот, ты же понимаешь, Сэймей! Если говорить про демона, то все узнают про ложь. Вот Норихира и советовался со мной.

- Понятно.

- Сэймей, что делать? – спросил Хиромаса.

- Ну что ж, сейчас я ничего не могу сказать. Пока не увижу повозку своими глазами.

- Увидишь? Повозку?

- Как на счет завтра вечером?

- Завтра вечером мы сможем ее увидеть?

- Скорее всего сможем увидеть на перекрестке Большой дороги Феникса и Третьей улицы в час Кабана.

- Почему ты так уверенно говоришь?

- Потому что! Женщина сказала: «Доеду во дворец за семь дней».

- Да.

- В первый вечер на Восьмой улице, на следующий вечер на Седьмой улице она была?

- …

- И то, что эта повозка исчезала.

- А?

- За это время повозка движется вверх по Большой дороге Феникса.

- Угу.

- В таком случае… Конечно, так как никаких случайных свидетелей не было, нельзя сказать со всей уверенностью, но: на третий день – Шестая улица, на четвертый день – Пятая улица. Сегодня пятая ночь, получается – Четвертая улица.

- Действительно! Вот как! Однако, Сэймей! Почему же эта повозка не может за один день доехать от ворот Расёмон по Дороге Феникса до ворот Судзакумон, входа во Двор, так, единым духом?

- Ну, может, есть по дороге разные дела…

- Получается, Сэймей, если оставить все как есть, послезавтра, то есть на седьмой день, повозка придет ко входу во Двор, воротам Судзкакумон.

- Скорее всего, так и будет, - когда Сэймей ответил, Хиромаса еще сильнее, чем прежде, сжал руки на груди и уставился в сад.

- У нас проблема, - глядя в сгущающуюся тьму сада, буркнул Хиромаса.

- Так я и говорю: пошли завтра, посмотрим.

- Повозку?

- Перед часом Кабана устроим засаду на перекрестке Большой дороги Феникса и Третьей улицы.

- И что-нибудь из этого выйдет?

- Сначала посмотрим. Если это будет нечто слишком уж плохое, то расскажем все императору, и сделаем для начала хотя бы «запутывание сторон света», или же подготовим какое-нибудь особое колдовство.

- Ладно, это твоя работа, на тебя полагаюсь. А еще, Сэймей. Честно говоря, есть еще одно дело, в котором мне нужен твой совет.

- Что?

- Я хочу, чтобы ты мне кое-что объяснил.

- Объяснил?

- Понимаешь, я от женщины письмо… ну, стихотворение… того… получил…

- Стихотворение?! Ты? Ты, Хиромаса, получил стихотворение от женщины?

- Ага. Ладно бы получил, но я же в стихах совершенно…

- Что, поэзия – совсем ни как?

- Да так же, как и твое сю. Путаница одна, - сказал Хиромаса. Сэймей только улыбнулся. Мускулистый Хиромаса сидел с таким видом, что любой бы согласился, что этому мужлану стихи не под силу, но дали бы ему в руки бива, его медиатор создал бы такие звуки, что никто не поверит, что это один и тот же человек.

- Прелести стихов не понимаю, - буркнул Хиромаса.

- Ну, и когда же получил?

- А, так это, помню точно: четыре дня назад. Вечером. Я как раз шел тогда в Тодзи, Восточный храм, чтобы передать туда сутру «Ханнёкё», переписанную императором. Вышел из дворца Сэйрёдэн и пошел. А когда проходил ворота Дзёмэймон, тут все и произошло. Из тени сакуры, что растет перед дворцом Сииндэн, вдруг выскочила девочка лет семи – восьми. И пихнула мне в руки это письмо. А в письмо… Ты представляешь, Сэймей? В письмо был даже вложен цветок горечавки!

- Ого-го! – Сэймей, довольно посмеиваясь, смотрел на Хиромасу. А Хиромаса, чувствуя на себе взгляд Сэймея, еще больше деревенел лицом.

- И вот. Я осмотрел письмо и цветок. Поднимаю голову - а девочки уже ни где нет!

- Хм.

- Быть не может, чтобы такая кроха одна там стояла. Наверняка ее какая-нибудь таинственная принцесса увела обратно во дворец. И тогда я раскрыл письмо. А там оказалось стихотворение!

- Ладно, покажи-ка мне эти стихи, - сказал Сэймей, и Хиромаса достал откуда-то из-за пазухи письмо и передал его Сэймею. Там было написано женским почерком:

 

Представь: я запрягу печаль.

Так что же за сердце привезет

Повозка редкого гостя?

 

- Ого! Ну, понятно, - глядя на стихотворение, кивнул Сэймей.

- Что? Что понятно-то?

- Что ты к какой-то женщине слишком холодно относишься.

- Холодно отношусь? Не помню такого! Бывало, что меня женщины отвергали, что чтобы я – женщину, такого никогда не было! – Хиромаса покраснел. – Сэймей! Объясни, что там написано?

- Ну, все очень просто и понятно.

- А я не понимаю! Потому тебя и спрашиваю! Я в этом мало сведущ, и такая изысканность как обмен стихотворениями чтобы сообщить друг другу о своих чувствах – мне не доступна. Если любишь, шепни «люблю», получи рукопожатие в ответ – вот это мне понятнее. Сэймей, слушай! Не делай вид, что тебе все на свете безразлично. Просто объясни для меня эту песню. – Хиромаса краснел все больше и больше. А Сэймей с интересом разглядывая Хиромасу, начал:

- Это стихотворение женщины. Она сообщает, что ненавидит мужчину, который к ней холодно относится.

- Потрясающе! А ты откуда это узнал, Сэймей?

- Видимо, эта женщина рассержена на мужчину, который слишком редко к ней приезжает.

- То есть, она показывает, что на него дуется?

- Ну, в общем, да.

- Но как же ты это понял?

- Ладно, слушай. На повозке мужчина едет к женщине. Бывает, что такую повозку везут люди, но в данном случае – бык. Бычья упряжка. Быка впрягают в повозку и заставляют ее везти.

- Ну и что из этого?

- Так вот, подобно тому, как быка впрягают в повозку, я в своем сердце «запрягла» «печаль» - это она сообщает своему мужчине.

- Вот же! – громко сказал Хиромаса.

- Очень предупредительно здесь дается и разгадка загаданного слова, разве нет?

- Разгадка?

- Да. Тут написано: «Что же за сердце привезет повозка». И уж если первую часть мы не разгадываем, связывая «печаль» с образом быка в упряжке… - и тут Сэймей вдруг замолчал.

- Если не разгадываем, то что же, Сэймей?

- Не разгадать – это так на тебя похоже, Хиромаса.

- Ты меня выставляешь дураком.

- Нет, я говорю, что такого тебя - люблю. Будь собой.

Хиромаса хмыкнул недовольно, лишь на половину соглашаясь.

- И что же, Хиромаса, ты ничего в связи с этим стихотворением не припоминаешь?

- Ничего, - просто ответил Хиромаса. – Но. Меня настораживает…

- Что?

- Смотри, пока ты разъяснял, мне засело в голову вот что. Я получил это письмо в тот день, когда появилась повозка, которую не тянет бык.

- Да.

- То ли есть какая-нибудь связь. То ли нет.

- Я не знаю, но если строить предположения, то какое-то объяснение в себе содержит тот цветок, что был приложен к письму, как ты говорил.

- Горечавка?

- Ладно, как бы там ни было, завтра вечером пойдем смотреть. Ну, повозку эту.

- Пойдешь?

- Пойдем.

- Пойдем.

Так они и сделали.

 

 

Облака плывут. Черные облака. В них то выглядывает, то прячется луна. Ветер в небесах силен и порывист. Половина ночного неба затянута черными облаками. Кое-где в облаках есть прорехи, и небо в этих прорехах удивительно чистое, и там сияют звезды. Облака летят, то выплевывая, то поглощая луну. И кажется, что луна скачет по небу. Когда она появляется из облаков, густая тень серого вяза, за которым прячутся Сэймей и Хиромаса, ясно очерчивается на земле.

Только-только настал час Кабана.

Хиромаса и Сэймей спрятались в тени серого вяза и ждали. Они стояли по правой стороне Большой дороги Феникса, глядя в сторону ворот Расёмон, в том месте, где Большая дорога Феникса пересекается с Третьей улицей. Двое стоят так, что за спиной у них остается высокий забор храма Судзаку-ин, и осматривают улицу. На левом бедре Хиромасы висит меч. Он обут в сапожки из оленей кожи, воинское облачение со шлейфом и штаны – хакама. В левой руке у него даже лук. Одет прямо как на войну. А Сэймей всего лишь закутан в легчайшее, не стесняющее движений каригину, которое он обычно носит. И даже короткого меча не взял с собой.

Вокруг – тишина. Людей нигде нет. Чернеют усадьбы и заборы вокруг, и только. Не то, что огонька, не слышно и звука мышиной возни. Слышно лишь, как шуршат над головой листья вяза. Под ногами ветер пронес только что упавший с вяза листок.

- Придет ли она, а, Сэймей? – спросил Хиромаса.

- Придет, наверное, - ответил Сэймей. – С древних времен место пересечения дорог, перекресток – та дорога, которой хаживают магические существа. И то, что повозка тут появляется и исчезает – это вовсе не странно.

Хиромаса хмыкнул в ответ, и оба снова замолчали.

Прошло время. И вдруг:

- Скрип. Скрип. – Послышался низкий звук. Тихий скрип колес повозки.

Касавшееся плеча Сэймея плечо Хиромасы закаменело. Хиромаса левой рукой вцепился в ножны меча.

- Пришла! – сказал Сэймей.

Наконец-то. Со стороны ворот Расёмон приближается нечто, сияющее бело-голубым. Повозка. Нет быка, но она движется вперед. Справа и слева от нее, как и было рассказано, мужчина и женщина. Движутся вместе с повозкой. У мужчины меч висит на правом бедре. Повозка медленно движется по дороге от ворот Расёмон.

- Слушай, Сэймей! А мужчина-то левша? – вдруг сказал Хиромаса.

- Почему?

- У него меч на правом боку, - когда Хиромаса сказал это, Сэймей звонко хлопнул его по плечу.

- Потрясающе, Хиромаса! Вот как! Вот оно, оказывается, в чем дело! – необычный для Сэймея, тихий, но полный радости голос.

- Что ты, Сэймей?

- Ничего. Все благодаря тебе! Я понял! Понял кое-что!

- Что? - вопрос Хиромасы прозвучал одновременно с тихим «тсс» Сэймея. Сэймей смотрел на повозку. Та остановилась, чуть-чуть не доехав до Третьей улицы. Прямо перед Сэймеем и Хиромасой. Ясно видны черные волосы, привязанные к ярму.

Пока они рассматривали, пытаясь понять, что происходит, из-за шторки повозки раздался высокий женский голос:

- Кто там скрывается?

- Нас обнаружили? – сказал Хиромаса, а Сэймей зажал ему рот рукой:

- Если не будешь отвечать ей, и если не будешь громко разговаривать, никто нас не найдет. Я вокруг этого дерева очертил границу.

Хиромаса посмотрел на Сэймея глазами, словно говоря: «Но ведь!»

- А это она не нам, - прошептал Сэймей, приблизив губы к уху Хиромасы.

В этот момент небо разорвал звук. Со свистом в ночном небе пролетела стрела и вонзилась в шторку повозки.

- Эй! – из-за занавеси раздался высокий женский голос. Мужчина и женщина, шедшие по сторонам повозки, буравили глазами темноту, из которой прилетела стрела. Вдруг по их телам прошла судорога. Они согнули спины, встали на четвереньки и обернулись собаками. Собаки вскочили на повозку и запрыгнули внутрь.

Окружая повозку, из темноты Третьей улицы собрались тени нескольких человек. Все держали в руках мечи. На лезвиях в темноте поблескивал лунный свет.

- Убили? – тихо спросила одна из теней, и подбежала к повозке. С небольшим запозданием из темноты появились еще две фигуры. Один светил ярким красным факелом, а другой шел, неуверенно переставляя ноги. Они встали рядом с человеком, сказавшим «убили?».

- Огня! Поджигайте! – приказал едва переставлявший ноги мужчина.

- Норихира… - шепнул Хиромаса.

Это был Норихира. Он, заплетаясь в собственных ногах, подошел и разглядывал повозку. Мужчина с факелом поднес огонь к шторке повозки. Та взялась красным пламенем. В этот миг из огня протянулась синяя толстая, заросшая шерстью гигантская рука. Норихира закричал. Гигантская рука схватила его. Железные когти вцепились в его шею и грудь. И в мгновение ока Норихира был затянут внутрь занявшейся пламенем повозки. Повозка со скрипом двинулась дальше.

- Господин Норихира!

- Господин Норихира! – люди кричали имя своего господина и пытались разрубить повозку. Но мечи отскакивали от нее. Кто-то попытался остановить повозку, потянув ее назад, но она не остановилась. Медленно продолжала двигаться в сторону Третьей улицы.

- Норихира! – Хиромаса с криком выбежал из тени дерева. За ним следом бежал Сэймей.

- Больно! Больно! – слышался голос Норихиры из горящей повозки. И звук разгрызаемых костей. Внутри повозки демон пожирал еще живого Норихиру. Когда подбежали Сэймей и Хиромаса, повозка уже была на середине перекрестка с Третьей улицей. И тут горящая повозка исчезла. И после исчезновения повозки в центре перекрестка Большой дороги Феникса и Третьей улицы осталось лежать лишь обезглавленное тело Норихиры.

- Норихира… - тихо прошептал Хиромаса.

У ног Хиромасы лежало окровавленное тело Норихиры. С неба на него лился белый лунный свет.

 

 

Представь: я запрягу печаль.

Так что же за сердце привезет

Повозка редкого гостя?

 

На коленях сидящего на веранде Сэймея лежало письмо со стихотворением, полученное Хиромасой. Напротив сидел Хиромаса.

Солнце поздней осени заливало сиянием сад. Под холодным дождем последних нескольких дней сад совсем полинял. Осень надвигалась, и сад ждал первого инея.

- Слышишь, Сэймей? Сегодня ночью! – серьезно сказал Хиромаса.

А Сэймей словно думая о чем то, то смотрел на письмо, то обращал взгляд в сад.

- Я же потому и пришел, я тебе объяснил, - сказал Хиромаса.

Из-за действий Норихиры прошлой ночью о происшествии с повозкой и демоном стало известно императору.

- Дурак Норихира. Нет, чтобы поручить это дело нам с тобой, Сэймей, а самому спокойно спать! Так он взял подручных и сам пошел изгонять демонов. Изгнал! Самого его демон сожрал. – бурчал Хиромаса. Его сегодня утром вызвали к императору и расспрашивали вместе со слугами Норихиры. По правилам Сэймея тоже вызывали, но никто не знал, где он. В его доме нашли нескольких слов, а самого Сэймея и духу не было. Тогда было решено, что если послать Хиромасу, то может быть Сэймей обнаружится, и Хиромаса пошел в дом Сэймея. Когда Хиромаса шел к Сэймею, он размышлял по дороге, что кто бы там ни пошел, если человека нет дома, то значит нет, но когда он пришел, оказалось, что Сэймей дома.

- Ты все время был дома? – спросил Хиромаса у Сэймея.

- Был. Я тут занимался исследованиями и изучением обстоятельств. Я знаю, что слуги приходили за мной, но не стал обращать на них внимания. Так хлопотно это все…

- А что за исследования?

- Да кое-что хотел узнать о зеркалах…

- О зеркалах?

- Угу.

- А что такое с зеркалами?

- Да ничего, с зеркалами уже все понятно. Я сейчас ломаю голову над императором.

- Над императором?

- Да. С женщиной никакой ошибки быть не может, но… - сказав так, Сэймей сложил руки на груди. Этот разговор произошел, когда Хиромаса только пришел в дом Сэймея, и с тех пор Сэймей почти не открывал рот. Он любовался садом, невпопад кивая словам Хиромасы.

- Вот как, - снова подал голос Сэймей, и кивнул. – Значит, он сказал: ждать повозку этой ночью у ворот Судзакумон, да?

- Ага. Кроме меня, еще двадцать человек верных людей и пять бонз.

- Монахи?

- Их позвали из Тодзи, Восточного храма. Говорят, они будут колдовать для усмирения гневного духа. Уже и подготовка для этого началась.

- Хм-хм.

- Что, буддийские заклинания не помогут?

- Нет, не в этом дело. Скорее всего, не в этом дело. Но есть одна сложность. И еще, окажется, что мы не поняли причину всего происходящего, а так не интересно, правда же?

- Интересно там или нет, а все – сегодня ночью!

- Я понимаю.

- И что, будешь говорить про причины?

- Но ведь я узнаю. Скорее всего.

- Узнаешь? Как?

- Спрошу.

- У кого?

- У императора.

- Но император сказал, что ничего не припоминает по этому поводу.

- А про письмо со стихотворением ты ему говорил?

- Нет пока.

- Ну, тогда я прошу передать тебя кое-что этому типу.

- Какому типу?

- Императору.

- Сэймей, дурак! Ты что же, императора называешь «типом»?! – Хиромаса просто потерял дар речи. – Слушай, Сэймей! Ни перед кем другим кроме меня не говори про императора «этот тип»!

- Но я же сказал только при тебе, - с этими словами Сэймей поднял листок со стихотворением. – Передай это императору. Да, и сорви, когда будешь возвращаться, цветок горечавки. Один. И вложи в письмо. И все вместе передай императору. Скажи, что это на самом деле адресовано ему.

- Императору?

- Да. Перепутали они там. Тебя с императором.

- Почему?

- Расскажу после. Это стихотворение должно положить конец всему. Наверное.

- Я ничегошеньки не понимаю!

- Я тоже не понимаю. Но император поймет. Скорее всего, император начнет тебя расспрашивать. Тогда расскажи все, что тебе известно, ничего не скрывая.

- Хм, - Хиромаса совершенно запутался.

- И вот, если император поймет эту песню, понимаешь? Это существенно. Скажи ему, пожалуйста, что Сэймей, принося глубочайшие извинения за свою бестактность, почтительно просил волосок императора. Если император изволит кивнуть, то ты там этот волосок почтительно прими на сохранение и скажи следующее.

- Что?

- По этому делу я, Хиромаса, и Абэ-но Сэймей сделаем все необходимое. А потому почтительно умоляем сегодня ночью убрать всех людей от ворот Судзакумон.

- Что?

- Короче, пусть всех отошлет, кроме нас с тобой, Хиромаса.

- А такое возможно?

- Если император отрежет волос, ну, тогда я все сделаю. Потому что выйдет, что он мне доверяет.

- А если не получится?

- Тогда есть другой способ. Я думаю, что все будет в порядке. Но если не получится, пошли кого-нибудь из слуг, или пусть кто-нибудь над мостом Модорибаси тихо скажет: «Не получилось», и я тогда об этом узнаю. Тогда я сам пойду во дворец. Если ничего не случится, волоса будет достаточно. Встречаемся перед воротами Судзакумон сегодня ночью перед часом Кабана.

- А сейчас ты что будешь делать?

- Спать, - коротко сказал Сэймей. – Честно говоря, я пока в этом деле разбирался, заинтересовался зеркалами и до недавнего времени исследовал все, связанное с ними, и даже со старыми зеркалами, никакого отношения к нынешнему делу не имеющими. Так что с прошлой ночи я совсем не спал.

Хиромаса с письмом и цветком горечавки покинул дом Сэймея.

 

 

Перед освещенными неверным лунным светом воротами Судзакумон – воротами Феникса – Сэймей появился, когда час Кабана уже начался.

- Ты опаздываешь, Сэймей! – сказал Хиромаса. Он был в воинском облачении. На боку – меч в ножнах красного лака, и даже лук в руках.

- Извини. Я немножечко проспал.

- Я уж думал, что я буду делать один, если ты не придешь!

- Ну, как? Все хорошо прошло, да? – спросил Сэймей.

Возле ворот никого нет. Если посмотреть вверх, на фоне неба и луны чернеет высокий силуэт ворот Феникса.

- Да. Император, как только изволил посмотреть на цветок горечавки и то стихотворение, вдруг пролил слезы и, закрыв глаза, произнес: «Ах, я и забыл уже о той единственной ночи! Ах, какое же плохое дело сделал я!». И волосы, вот, гляди, я целую прядь получил!

- А больше он ничего не сказал?

- Сказал: «Передай Сэймею. Я благодарен за деликатность».

- Хм.

- «Если та женщина является как дух умершей, то, скорее всего, первая седьмица со дня смерти – сегодня. Целый вечер я буду молиться за нее во дворце Сэйрёдэн».

- Умный тип.

- Слушай, Сэймей, а почему благодарность?

- Да за то, что людей разогнал. Никто ведь не хочет, чтобы стало широко известно про бывшую любовницу. Даже император.

- А первая седьмица?

- Когда человек умирает, его дух остается в этом мире семь дней. – сказал Сэймей. И вдруг.

- Скрип!

Сэймей и Хиромаса одновременно воскликнули и обернулись на этот звук.

Разносился скрип. Видно в лунном свете как издалека подъезжает повозка. Хиромаса бессознательно шагнул вперед, сжимая лук в руке.

- Подожди, - остановил Хиромасу Сэймей. – Дай мне волос императора.

Сэймей принял из рук Хиромасы прядь волос императора и быстро вышел вперед. Повозка остановилась. Занавеси сгорели, их нет. Внутри повозки темнота.

- Будешь мешать – быть беде, - раздался из темноты женский голос.

- Прости, но я не могу отпустить того типа с тобой, - сказал Сэймей. Из глубины повозки, из темноты выплыло женское лицо. Оно быстро превратилось в призрачную демоническую морду.

- Не могу отпустить с тобой, но я принес замену.

- Замену?

- Его волосы.

- О! – взревел демон, выплюнув изо рта синее пламя.

- О! О! – рыдая, демон бешено тряс головой.

- С опозданием, но все таки передали ему цветок и стихотворение, - сказал Сэймей. Демон зарыдал и еще сильнее затряс головой.

- Он, прочитав твое письмо, сказал со слезами: «Какое плохое дело сделал я», - сказал Сэймей. Он резко вышел вперед, и поверх привязанной к ярму пряди наложил ту, что держал в руках. Завязал поверх.

- О! – бесконечно высоким голосом возопил демон. Пробежало белое пламя, и демон, и повозка, и мужчина с женщиной исчезли.

На землю лился лунный свет. А на земле лежали ставшие одним пряди волос женщины и мужчины.

- Все, - сказал Сэймей.

- Все прошло? Точно? – переспросил Хиромаса.

- Ну, для начала.

- Что?

- Больше эта женщина – демон не будет тревожить этого типа.

- Какого типа?

- Императора.

- Сэймей, я разве тебе не говорил? Императора так не называют.

- Ну, я же только в разговоре с тобой!

- А точно все теперь в порядке?

- Наверное.

- Наверное?

- Кстати, Хиромаса, ночь первой седьмицы еще не закончилась.

- Да, пока.

- Тогда, прежде чем сообщать обо всем императору, пойдем со мной.

- Идти? Куда?

- К этой женщине.

- Куда?!

- Императору не подобает самому хоронить, так что мы с тобой найдем труп этой женщины и как-нибудь подходящим образом ее похороним. Я вот о чем думаю.

- Женский труп или что там, не знаю, но раз мы делаем это ради императора, я пойду куда угодно. Возражений нет.

- Тогда решено.

- Но куда же мы пойдем?

- У меня есть место на примете.

- Где?

- Скорее всего, в горах прямо напротив дворца.

- Откуда ты знаешь?

- Женщина использовала магию зеркал.

- Зеркальное колдовство?

- Хиромаса, это ты мне объяснил!

- Я? И когда же я тебе такое объяснял?

- Ты ведь заметил, что у мужчины меч на правом боку, - с этими словами Сэймей двинулся вперед.

- Подожди, Сэймей! Я не понимаю, о чем ты?

Сэймей кажется не слышал слов Хиромасы. Он остановился, нагнувшись, поднял с земли две пряди волос, лежавшие там.

- Ну что, пойдем? – сказал Сэймей.

 

 

Печальный лес криптомерий. Свет факела в руке Хиромасы освещал замшелые корни гигантских деревьев и скалы. Они уже час шли по лесу.

- Куда идем, Сэймей? – спросил Хиромаса.

- К дому женщины, - ответил Сэймей.

- А где это?

- Ну…

- По такому жуткому лесу гулять, так если не ту женщину-демона, то какого-нибудь другого демона – обязательно встретим.

- Пожалуй, - в ответе Сэймея нет и тени сомнения.

- Эй, эй, Сэймей!

- Дорога, по которой шел дух, сделана магией зеркал, и она еще сохранилась. Она прослеживается, так что скоро уже придем, наверное, - сказал Сэймей.

Ни луча лунного света не проникало под своды этого черного леса. В руке Хиромасы уже четвертый по счету факел. И тут Сэймей внезапно остановился.

- Что случилось? – Хиромаса тоже остановился и насторожился.

- Похоже, мы пришли, - сказал Сэймей.

Услышав это, Хиромаса вытянул вперед факел и увидел в лесном распадке впереди белую тень. Под корнями невероятно огромной криптомерии. Густая тьма движется как туман, окутывая со всех сторон эту белую тень. Воздух в лесу стал холоднее, но пара изо рта Хиромасы не было. Белая тень словно бы сияла.

Медленно подошел к тени Сэймей. За ним Хиромаса. И наконец перед белой тенью они остановились. Это была женщина. Женщина, одетая в белую одежду придворной дамы. Она сидела на засохших ветвях и тихо смотрела на Сэймея и Хиромасу. Ее лицо было лицом той женщины, что недавно в повозке превратилась в демона. Ей можно было дать немного за тридцать.

- Я почтительно ожидала вас, - алые губы женщины не двигались, но голос звучал.

- Отдаю тебе это, - Сэймей вынул из-за пазухи две пряди волос и подал их женщине. Она потерлась о волосы щекой, приложила к губам. Сжав волосы обеими руками, она уронила руки на колени.

- Смотри, Сэймей! – сказал Хиромаса.

Позади женщины на стволе гигантской криптомерии было прибито зеркало, а у корней лежало что-то вроде двух собачьих трупов. В воздухе витал легкий запах разложения.

- Итак, не поведаете ли Вы нам обо всем? – сказал Сэймей, - Магией зеркал пользуются в основном женщины. А в каких отношениях ты была с тем типом?

- Конечно, - ответила женщина. – Я помню. Это было пятнадцать лет назад. Впервые я встретилась с господином, когда мне было только семнадцать лет.

- Пятнадцать лет назад…

- До того, как господин стал императором…

- Хм…

- Господин пришел в наш дом осенью. Он охотился на оленя и заблудился. И в поисках дороги вышел к нашему домику в горах, так он объяснил моей матушке.

- Ваша мать?

- Умерла. Десять лет уже прошло с тех пор. Раньше она служила при дворе, но по какой-то причине покинула Столицу и стала жить в горах.

- И что же дальше?

- Господин пришел к нам под вечер, без слуг. С ним были только две собаки, чьи трупы вы видите позади меня. – женщина говорила тонким дрожащим голосом. Сэймей тихо слушал ее слова.

- В тот вечер господин остался у нас. Всего на одну ночь. И спал со мной.

- Гм.

- На следующее утро господин пообещал мне и моей матери вернуться за нами и ушел. А двух собак он оставил нам. Это было пятнадцать лет назад. – голос женщины прервался, из глаз полились слезы.

- С тех пор я ни на один день не забывала о господине. Пятнадцать лет все ожидала, что завтра он придет. За это время умерла моя мать. И я, пылая в огне, сгорела. Это было семь дней назад.

- …

- Я так ненавидела, что не могла есть. И тогда я решила, что больше мне жизни нет, и использовала магию. Раз я не смогла увидеть его при жизни, я увидела бы его после смерти. Вот на этом самом месте я и воспользовалась магией.

- Магией зеркал?

- Да. Это зеркало из поколения в поколение передавалось в нашей семье. Его когда-то, когда мой род был высок, получили от императора.

- А две собаки?

- Я убила их, перерезала им горло ножом. Они очень полюбили меня за эти пятнадцать лет, что мы провели вместе… Они не сопротивляясь дались мне в руки. Как их жаль!

 

Представь: я запрягу печаль.

Так что же за сердце привезет

Повозка редкого гостя?

 

Сэймей тихо произнес слова из письма и посмотрел на женщину:

- Смысл этой песни мне ясен, но вот смысла приложенного к ней цветка я понять не могу, - сказал Сэймей. Женщина подняла голову:

- Горечавка – это мое имя, - коротко и ясно ответила она.

- Действительно. Вот в чем было дело! – кивнул Сэймей.

Женщина опустила глаза.

- Когда я получила его прядь, моя ненависть рассеялась. – женщина прижала обеими руками две пряди черных волос к груди, - Мне жаль лишь одного. Того, что я обратилась в столь ужасный облик и забрала жизни неповинных людей…- голос женщины становился все тоньше.

- Большое спасибо, - сказала она и откинулась назад.

Сэймей и Хиромаса приблизились к женщине. В свете факела лежало наполовину сгнившее тело женщины в белом одеянии. Две пряди волос были прижаты к груди. Сэймей и Хиромаса молча смотрели на труп.

- Она наконец-то смогла умереть, - только сказал Хиромаса.

- Да.

- Сэймей, объясни только одно!

- Что?

- Ну, о стихотворении и цветке. Их действительно следовало доставить императору, но…

- Ну да.

- Ты сказал, что нас перепутали. Как ты понял, что письмо по ошибке попало ко мне?

- Из-за сутры.

- Сутры?

- Ты, когда получил письмо, держал в руках только что переписанную императором сутру?

- Да.

- Ну вот, поэтому и перепутали, - сказал Сэймей.

- Вот как, - сказав, Хиромаса внимательно вгляделся в освещенное факелом лицо женщины.

- Демоны – несчастные существа, - коротко сказал Хиромаса.

Лицо женщины наполовину разложилось, но ее губы словно бы улыбались.

 

Рассказ 6. Сирабикуни

 

 

Снег идет. Мягкий снег. Ветра нет. Просто с неба падает снег. За распахнутыми настежь дверями виден ночной сад. Заросший сад весь погребен под снегом. Освещения - один огонек, пламя зажженной в комнате свечи. Этот огонек выхватывает ночной сад из тьмы.

Белой тьмы. Выпавший снег словно вбирает в себя слабый свет и, превратив его в сияние холодной белой тьмы, распространяет в ночи неверное свечение.

Падает снег, укрывает и засохшие метелки мисканта, и валериану, и кипарис, и гортензии, и кусты леспедеции. И деревья, и травы, буйствовавшие каждая в свой сезон, все они сейчас погребены под снегом.

Вторая половина месяца Симодзуки.

По солнечно-лунному календарю – ноябрь, по солнечному календарю – декабрь.

Утром шел ледяной дождь, но к полудню он превратился в снег с дождем, а к вечеру стал снегом, и только с наступлением ночи наконец-то стал падать хлопьями.

В комнате на татами стоит жаровня, в ней красные угли потрескивают, словно ломаются тоненькие иголочки. По сторонам жаровни сидят двое мужчин. Оба сидят, скрестив ноги. В том, что сидит, оставляя сад по левую руку, с первого взгляда можно узнать воина. Он одет в зимнее «носи», повседневное кимоно из плотной ткани и шаровары – сасинуки. В лице этого человека, которому можно дать лет тридцать пять или около того, есть некая миловидность.

Его высокородие Минамото-но Хиромаса-но Асон.

Напротив Хиромасы - не воин. Даже когда он сидит, по нему видно, как он высок. Глаза карие с синим отливом. Волосы - черные. Кожа – белая. У него такие алые губы, что можно подумать, будто просвечивает кровь, текущая внутри. Очень тонкий нос, и вообще, все лицо напоминает иностранца.

Оммёдзи. Абэ-но Сэймей.

Зима, а Сэймей беззаботно облачен всего лишь в тонкое каригину, так же, как и летом.

И пусть они сидят в комнате, но двери то всегда распахнуты, и из-за этого холодно так же, как и на улице.

Двое пьют саке. Сбоку от жаровни стоит круглый поднос, а на нем валяются несколько опустевших кувшинчиков из под саке. Стоит как следует лишь один кувшинчик. На подносе, кроме того, есть тарелка грубого обжига, а на ней – сушеная рыба. Двое, подливая себе сами, разогревают сушеную рыбу над жаровней и едят ее.

Ветра нет, но двери стоят на распашку. Температура в комнате не отличается от наружной. Двое, лишь изредка обмениваясь словами, подносят к губам саке и смотрят на тихо падающий снег. Когда мягкий снег, снежинка за снежинкой, касается уже лежащего на земле снега, то кажется даже, что слышен тихий, едва слышный шорох.

В этом заснеженном, выглядящим сухим, саду был всего лишь один, все еще цветущий, фиолетовый цветок. Колокольчик. Этот единственный фиолетовый цветок пока еще был виден, все еще не засыпанный окончательно снегом. Но и его цвет, наверное, скоро скроет идущий снег.

- Какой тихий снег…

Это прошептал Хиромаса. Он не отрывал взгляд от заснеженного сада. Похоже было, что слова слетели с его губ просто так, случайно, ни к кому не обращаясь, и тем более не обращаясь к Сэймею.

- Какой легчайший снег… - Сказал Сэймей. И он тоже смотрел в сад.

- А там что виднеется? – Хиромаса спросил о том, на что последние несколько минут глядел не отрываясь, о чем-то фиолетового цвета, видневшемся в снегу. Сеймей, похоже, сразу же понял что то за вещь, о которой спросил Хиромаса. – Не колокольчик ли?

- Да.

- А разве колокольчики все еще цветут до такой поры?

- Получается, что среди множества цветков есть и те, что цветут, – тихо сказал Сэймей.

- Хмм, - кивнул Хиромаса. – Вот оно как.

- Да, вот так.

- Хм.

- Хм.

Они хмыкнули, и снова настала тишина.

Снег тихо падал с неба.

Сэймей протянул руку к сушеной рыбе, и, взяв пальцами, подставил ее огню в жаровне. Рыбу принес Хиромаса. Он прошел в ворота усадьбы Сэймея уже вечером.

- Надо же, ты и правда пришел, Хиромаса… - так сказал вышедший ему на встречу Сэймей.

- Ты ведь позвал меня! – ответил Хиромаса.

- А, ну да, так и есть... – не меняя выражения лица только и ответил Сэймей.

Дело было утром. Хиромаса спал в своей комнате. И вдруг послышался голос:

- Эй, Хиромаса!

От этого голоса Хиромаса проснулся. Однако, открыв глаза, он не мог понять, что же его разбудило. До его слуха доносился мягкий звук дождя. «Наверное, дождь», только и успел подумать Хиромаса, как вдруг, словно подсмотрев его мысли, голос сказал:

- Дождь.

Голос раздавался прямо у изголовья. Хиромаса посмотрел туда, а там сидела кошка и рассматривала Хиромасу. Черная кошка.

- А к вечеру будет снег! - сказала кошка человеческим голосом.

- Сэймей… - прошептал Хиромаса. Ведь голос, который издавала кошка, был похож на голос Абэ-но Сэймея.

- А хорошо бы сегодня, ближе к ночи, выпить по чашечке, глядя на снег… - сказала кошка. Зеленые, блестящие кошачьи глаза смотрели на Хиромасу. – Сакэ я приготовлю, а ты закуски принеси, что ли.

- Ага, - автоматически ответил кошке Хиромаса.

- Хорошо бы сушеной рыбы…

- Понял.

- И еще, кстати, есть одно дело, о котором я бы хотел тебя попросить…

- Что?

- Принеси меч. Хоть длинный, хоть короткий, любой меч «тати», но главное, чтобы это был меч, которым зарубили пятерых – шестерых.

- Что?!

- Есть у тебя? Такой меч?

- Да не то, чтобы нет…

- Тогда прошу. – Сказав так, кошка прыгнула за спину Хиромасе. Хиромаса поскорее обернулся туда, но черной кошки уже нигде не было. Кошка исчезла из запертой комнаты.

Меч, который он принес, так, как ему сказала кошка, лежит сбоку от Хиромасы. Меч, которому довелось убить шесть человек. Убивал не Хиромаса. Отец Хиромасы. Это было десять лет тому назад. Когда нынешний император только-только вступил на трон, в окрестностях столицы бесчинствовала одна банда разбойников. И среди воинов, которых послали усмирить этих разбойников, был отец Хиромасы. Так что те шестеро, которых зарубил этот меч, все были разбойники. Хиромаса не знал, зачем Сэймей ему сказал принести такой меч. Он все собирался спросить, но пока еще не спросил, и только пил саке и любовался заснеженным садом.

Те следы, которые оставил Хиромаса на снегу сада вечером, уже наверняка засыпаны. Вот сколько уже прошло времени. Кроме Хиромасы и Сэймея в просторном доме нет ни души. Как и ночной сад, дом погружен в тишину. Когда Хиромаса приходил в этот дом, ему несколько раз доводилось видеть здесь людей. Но были ли эти люди настоящими людьми, или это были служебные духи – сикидзин – которыми пользуется Сэймей, - этого Хиромасе известно не было. Вполне возможно, что в этом просторном доме человек лишь один – Сэймей, а все остальные – не существа из этого мира, какие-нибудь служебные духи, или мононоке. И даже то, действительно ли этот дом находится на дороге Цутимикадо, на этом самом месте – это тоже Хиромаса переставал понимать, если начинал над этим раздумывать. Бывали минуты, когда он думал, что, может быть, он сам, Хиромаса, единственный человек, который может войти в этот дом.

- Слушай, Сэймей! – сказал Сэймею Хиромаса, глотнув саке.

- Чего? – Сэймей перевел взгляд из сада на Хиромасу.

- Я давно хотел тебя спросить. Ты что же, в этом огромном доме один живешь?

- А если и так, то что же?

- Да я подумал, не грустно ли тебе…

- Грустно?

- Без людей не одиноко ли? - Хиромаса первый раз спросил об этом Сэймея. Вглядевшись в лицо спросившего, Сэймей легонько улыбнулся. Это была первая улыбка Сэймея за сегодняшний день.

- Так как же?

- Ну, может и грустно. Может и одиноко. – Сэймей сказал так, словно речь шла о ком-то другом. – Однако это вовсе не имеет отношения к тому, есть ли в этом доме люди или нет.

- И что?

- Человек – один.

- Один?

- Человек по сути своей таков.

- То есть, человек изначально рожден одиноким?

- Так и есть.

Похоже, Сэймей говорит о том, что по людям он скучает, но это не от того, что он здесь живет один.

- Сэймей! Я не очень понимаю что ты говоришь! – честно признался Хиромаса. – В конце концов, ты – одинок?

- Какое затруднение, - Сэймей криво улыбнулся. Глядя на эту улыбку Сэймея, Хиромаса улыбнулся в ответ.

- А ты чего смеешься, Хиромаса?

- И тебе случается затрудняться, а, Сэймей?

- Случается и затрудняться.

- Хорошо!

- Хорошо?

- Угу, - Хиромаса кивнул и поднес ко рту саке.

Между тем снег все падал на землю, укрывая ее толще и толще.

После недолгого молчания Сэймей произнес тихие, словно снег, падающий с неба, слова:

- Добрый ты, Хиромаса.

- Добрый? Я?

- Да. Я даже немного сожалею.

- О чем?

- О том, что позвал тебя сегодня.

- Что?!

- Честно говоря, сегодня ночью есть одна вещь, которой тебе придется стать свидетелем. И возможно это такая вещь, которую тебе лучше бы не видеть.

- И что же это за вещь? – спросил Хиромаса.

- Как тебе сказать… - Сэймей уставился в глубину сада. Его взгляд обратился к тому фиолетовому цветку колокольчика, что все еще не скрылся под снегом. – Это вещь, подобная тому цветку.

- Колокольчик?

- Угу.

- Колокольчики я знаю, а вот твой пример не очень понимаю.

- Поймешь, когда настанет время.

- К этому имеет отношение меч, который ты велел принести? – Хиромаса протянул руку к мечу, лежавшему сбоку от него.

- А ты принес?

- Да. Да ты лучше ответь! Имеет отн