Рассказ 3. Хозяин Черной речки

Гл 1. Хозяин Черной речки

 

 

Ночь была так хороша, что душа становилась прозрачной.

Стрекотали насекомые. Белокрылые цикады, сверчки, зеленые кузнечики - все они давно уже трещали в мураве. Ровный полукруг молодой луны из зенита склонялся по небу на запад. Сейчас луна уже висит, должно быть, где-то над горой Арасияма. Возле луны плавает пара серебристых облаков. Они плывут по ночному небу на восток, поэтому наблюдающий за луной, видит, что она движется с довольно-таки заметной скоростью на запад.

В небе звезд - без счета. А на траву в саду выпала ночная роса. Ее капельки блестят во тьме. Кажется, что небесные звезды спустились в каждую росинку, и в саду – звездное небо.

- Хороший вечер, Сэймей… - сказал Хиромаса, высокочтимый Минамото-но Хиромаса, воин. Он выглядит простоватым, но где-то, нельзя сказать точно где, в его чертах проглядывает миловидность. Только это вовсе не слабая бабская миловидность – в этом мужчине даже миловидность, и та грубоватая. И «хороший вечер» - это тоже сказано с грубоватой прямотой. «Хороший вечер» - это не похвала, Хиромаса не старается выглядеть изящным, говоря это. Он сказал так именно потому, что так подумал, и его собеседник это хорошо понимает. Если бы там была собака, Хиромаса сказал бы: «Там собака», - вот к этому близка сказанная им фраза.

Сэймей, к которому он обратился, лишь хмыкнул. Он смотрел на луну и слушал слова Хиромасы, а может быть, и не слушал. Этого человека окутывала удивительная атмосфера.

Абэ но Сэймей – онмёдзи. Белая кожа. Правильный нос. Глаза черные со светло-коричневыми крапинками. Одетый без затей в белое каригину, шелковое, с просторными рукавами, он опирался спиной на столб веранды. Правая нога согнута в колене, на колено он положил локоть правой руки. В этой руке он сжимал опустевшую, только что выпитую чашечку.

Перед ним, скрестив ноги, сидел Хиромаса. Между ними двоими стояли наполовину опустевший кувшин с саке и тарелка. На тарелке – посоленная и поджаренная форель. Сбоку от этой тарелки - плошка-светильник, над ней дрожало пламя.

Хиромаса пришел в дом Сэймея на дороге Цутимикадо вечером этого дня. Как всегда без сопровождающих слуг.

- Дома, Сэймей? – сказав так, он прошел через стоящие на распашку ворота. В правой руке он нес деревянное ведерко с водой. В ведерке плавали форели, те самые форели, что сейчас лежат на тарелке. Хиромаса сам, специально принес их.

Не так уж часто бывает, чтобы воин, состоящий на придворной службе, без сопровождающих шел с деревянным ведерком с форелями в руке, но Хиромасе совершенно нет до этого дела.

Необычно было и то, что Сэймей сам вышел навстречу.

- А ты – настоящий Сэймей? – спросил Хиромаса вышедшего к нему Сэймея.

- Настоящий, конечно, - сказал Сэймей, но Хиромаса еще смотрел подозрительно, потому что когда бы он ни приходил в дом к Сэймею, всегда сначала выходит какой-нибудь дух или мышь.

- Хорошие форели, - Сэймей заглянул в ведерко в руках Хиромасы. В ведерке, посверкивая время от времени брюшками темно-серого цвета, плавали толстые форели. Всего их было шесть.

И вот теперь форели, поджаренные, лежали на тарелке. Осталось две. По две съели Сэймей и Хиромаса.

После слов «хороший вечер», взгляд Хиромасы пробежал по рыбе на тарелке и остановился:

- Как странно… - сказал Сэймею Хиромаса, поднося к губам чашечку с саке.

- Что? – сказал Сэймей.

- Да дом твой!

- Ну, и что в моем доме странного?

- Людей даже духу нет.

- И почему это странно?

- Людей и духу нет, а форель пожарили, - сказал Хиромаса. У него была причина удивляться. Некоторое время назад, проведя на веранду пришедшего Хиромасу, Сэймей сказал:

- Ну что ж, кому-нибудь поручим пожарить эту форель? – и, взяв ведерко в руку, исчез в глубине дома. Когда вернулся, он уже был без ведерка с форелью, взамен он держал поднос с кувшином саке и двумя чашечками.

- А рыба? – спросил Хиромаса.

- Сейчас жарят, - только и ответил спокойно Сэймей. Некоторое время он попивал саке мелкими глотками. Потом:

- А, уже пора! – сказал, поднялся и снова исчез в глубине дома. Когда Сэймей затем вернулся, в его руках была тарелка с поджаренными форелями. Вот что было.

Куда в этом просторном доме исчезал Сэймей, Хиромаса не понял, опять же, не было никаких признаков, что жарится форель. Да ладно там пожарить форель, в этом доме вообще кроме Сэймея словно бы и нет людей! Когда придешь, бывает, видишь кого-нибудь, но их число всегда не одинаково. Бывает много, а бывает лишь один. Бывает даже никого. Нельзя и помыслить, что Сэймей – быть такого не может! – живет в таком то доме и всего лишь один, но, сколько же тогда здесь людей? – представить сложно.

То ли, в зависимости от необходимости, Сэймей использует только служебных духов - сикигами, и на самом деле здесь нет ни одного настоящего человека, то ли один-другой живой человек на самом деле есть – этого Хиромаса не знал.

А Сэймея сколько ни спрашивай, он только смеется и ни разу не ответил. Потому то Хиромаса в связи с форелями еще раз и спросил про этот дом.

- Форель жарит не человек, а огонь! – сказал Сэймей.

- Что?

- А смотреть за этим огнем может и не человек.

- Ты использовал сикигами?

- Как тебе сказать…

- Объясни, Сэймей!

- Я сейчас сказал: «может и не человек», это, конечно же, в том смысле, что может и человек.

- Так кто же?

- Да не все ли равно?

- Мне - не все равно, - сказал Хиромаса. Тут Сэймей в первый раз за время разговора перевел взгляд с неба на Хиромасу. На губах - улыбка. Губы красные, словно окрашенные в светлый кармин.

- Ну что, поговорим о сю? – сказал Сэймей.

- Опять сю?

- Да.

- Ой, у меня голова заболела.

Глядя на сказавшего это Хиромасу, Сэймей снова улыбнулся. В прошлом Хиромаса уже несколько раз слышал от Сэймея рассказы, что самое короткое сю – имя, или что на камне тоже лежит сю. И каждый раз, когда Сэймей рассказывал, Хиромаса запутывался. В тот момент, когда Сэймей говорил, а Хиромаса слушал, ему казалось, что он понимает, а как только разговор заканчивался, спроси его тогда, о чем это было, и он не смог бы рассказать.

- Сикигами используют с помощью заклятия - сю, это так. Но ведь и людей используют с помощью сю.

-? …

- Связать долгами и связать сю - в основе своей одно и то же. Так же, как у имени, сущность сю – сам человек, иначе говоря, тот, на кого накладывается сю.

- Гм.

- Даже если попытаться связать заклятием «долги», есть люди, которых можно связать, а есть те, кого невозможно связать. Но те, кого невозможно связать долгами, они, случается, легко связываются заклятием «любовь».

- Хм… - У Хиромасы на лице написано, что он и понимает, и не понимает одновременно. С таким лицом он скрестил руки на груди. Весь напрягся. – Сэймей, я тебя прошу, верни разговор.

- Вернуть?

- Ну. Я перед этим сказал: «людей никого и духа нет, а форели пожарили – это странно».

- Угу.

- Поэтому я спросил: «Ты служебным духам - сикигами приказал пожарить»?

- Не все ли равно?

- Не все.

- Человек или сикигами – все равно, жарило сю.

- Я не понимаю, что ты пытаешься сказать. – Хиромаса всегда говорит напрямую.

- Ну, так вот, я говорю, что жарит ли человек, или жарит сикигами, все равно.

- И что же равно?

- Слушай, Хиромаса, значит, если я приказал человеку пожарить форель – это не странно?

- Да.

- Если так, тогда то, что я приказал служебному духу пожарить рыбу – тоже ничуть не странно.

- Хм.

- Странность, на самом то деле, вовсе не в этом! Вот если бы форель пожарилась без приказа, иначе говоря, без наложения сю, - вот это было бы странно!

- Гм, - хмыкнул Хиромаса, все еще сидя со скрещенными руками. – Нет-нет, ты меня не обманешь, Сэймей!

- Я и не обманываю.

- Нет, ты пытаешься обмануть.

- Как с тобой трудно!

- А ты не затрудняйся, Сэймей. Я хочу знать, кто смотрел за огнем, на котором жарилась форель: человек или сикигами. Объясни только это, и ладно. – Вопрос Хиромасы очень прям.

- Тебе этот ответ нужен?

- Да.

- Сикигами, - просто ответил Сэймей.

- Ах, сикигами, - сказал Хиромаса, словно успокоившись.

- Доволен?

- Да, доволен, но… - на лице Хиромасы написана какая-то неудовлетворенность.

- Что случилось?

- Да как-то все слишком просто…- Хиромаса сам налил себе в чашечку саке и отправил в рот.

- А что, слишком просто – скучно?

- Да, - ответив, Хиромаса поставил пустую чашечку.

- Простак ты, Хиромаса, - сказал Сэймей. Перевел взгляд в сад. Правой рукой взял жареную форель и впился в нее белыми зубами.

Сад был заросшим. За ним почти не ухаживали. Он словно кусок земли из гор, обнесенный изгородью в китайском стиле. Лазорник – традесканция с синими цветками, пушистая зеленая туя, гуттуйния с мелкими белыми цветочками, другие сорные травы, которые можно увидеть в горах – зеленеют по всему саду. Под большим серым вязом цветет темными фиолетовыми цветками гортензия. На толстом камфорном дереве вьется глициния. На другом краю сада густая зелень с уже осыпавшимися цветами. Молодой бамбук тоже уже довольно вырос. Вся эта зелень шелестит в темноте. Хиромасе не видно ничего, кроме тьмы разросшегося сада, а Сэймей, похоже, может различить каждую травинку. Однако и Хиромасе виден едва-едва пробивающийся свет луны, и роса на траве, в которой уснули звезды. Ему приятно ощущать и ветер, пролетающий через сад и заставляющий в темноте шуршать траву и листья.

Месяц Фумицуки. По солнечно-лунному календарю – вечер третьего дня шестой луны. А по-современному, возможно, начало августа, или около того. Лето. Днем потеешь, даже просто сидя в тени дерева и не двигаясь, а на обдуваемой ветром ночной веранде или на застланном досками полу коридора, если просто сесть прямо на пол, можно почувствовать подобие прохлады. От росы на траве весь сад остывает, и воздух становится прохладнее.

Пока они пили, роса на траве все увеличивалась, словно созревала как плод.

Прозрачная ночь.

Звезды с неба словно опускались одна за другой на траву.

Сэймей бросил в садовую траву не съеденные рыбьи головы и кости. Из травы раздался хруст, затем шорох травы исчез вдали. В ту секунду, когда в траве раздались звуки, Хиромаса увидел зажегшиеся два зеленых огонька – глаза животного. Похоже, что какой-то мелкий зверь съел кости, брошенные Сэймеем, и убежал в траву.

- Благодарность за поджаренную форель, - сказал Сэймей, заметив, что Хиромаса смотрит в его сторону вопрошающими глазами.

- А.. – просто кивнул Хиромаса. Некоторое время они молчали.

Дул ветер. Шевелилась трава в саду. В темноте дрожали огоньки звезд. И тут, из звезд земных взвилось, описав дугу, желтое с синей каймой сияние. Как будто дыша, сияние несколько раз становилось то сильнее, то слабее, и вдруг – стало невидимым.

- Светлячки.

- Светлячки. – Прошептали одно и то же слово Сэймей и Хиромаса. И снова тихое молчание. Еще два раза взлетали светлячки.

- Может пора, Хиромаса? – вдруг тихо сказал Сэймей.

- Пора?

- Разве ты не с просьбой ко мне пришел? – сказал Сэймей, и Хиромаса, почесав голову, кивнул:

- Да. А ты понял, что ли, Сэймей?

- Да.

- Потому что я прост, да? – не дожидаясь, пока Сэймей об этом скажет, сам сказал Хиромаса.

- Так что за дело? – сказал Сэймей. Он сидел, опершись спиной на столб, и глядел на Хиромасу. Маленькое пламя огонька в плошке дрожало, и на щеки Сэймея ложились оранжевые отблески.

- Это такое дело, Сэймей! – Хиромаса вытянул шею вперед.

- Какое?

- Вот, форель сегодня была вкусная?

- Да, хорошая форель.

- Эта форель!

- Что с форелью?

- Честно говоря, я ее получил.

-Да?

- Получил от птичника Камо но Тадáсукэ.

- Тысячерукий Тадáсукэ?

- Да, именно он!

- Он живет где-то за храмом Хосэйдзи.

- А ты хорошо осведомлен. Да, его дом близко к реке Камогава, он там разводит бакланов.

- И что с ним?

- У него там - колдовство.

- Колдовство, говоришь?

- Угу. – Вернув вытянутую вперед голову в обычное положение, кивнул Хиромаса. – Этот Тадáсукэ – дальний родственник по линии моей матушки.

- Ах, вот как, он происходит из рода воинов?

- Нет, строго говоря, это не так. Из рода происходит внучка птичника Тадáсукэ.

- Понятно.

- Иначе говоря, дочь человека из рода моей матушки – это внучка Тадáсукэ.

- Гм.

- Человек тот был довольно таки любвеобильный мужчина. Какое-то время он ездил к дочери Тадáсукэ, и от этой связи родилась девочка – внучка птичника Тадáсукэ Аяко.

- Понятно.

- И дочь Тадáсукэ, и любвеобильный мужчина несколько лет назад из-за болезни покинули этот мир, ну, а родившаяся от них дочь пока жива. В этом году ей будет 19 лет.

- И?

- Заколдовали ее, эту внучку Аяко.

- Какое колдовство?

- Видимо, она кем-то одержима, но мне точно не известно.

- Вот как, - Сэймей с довольной улыбкой на лице смотрел на Хиромасу.

- Старик мне плакался прошлой ночью. Я его по-расспрашивал, и выходит, что это дело по твоему ведомству. Вот потому я и пришел с этой форелью.

- Расскажи подробно.

И побуждаемый Сэймеем, Хиромаса, запинаясь и останавливаясь, начал рассказывать.

 

Клан Тадасукэ из поколения в поколение занимался разведением бакланов для рыбной ловли. Старый Тадасукэ – четвертый в роду. Лет ему, если посчитать, уже шестьдесят два. Построив дом поблизости от храма Хосэйдзи к западу от реки Камогава, он жил там вместе с внучкой Аяко. Его жена умерла восемь лет назад. Из детей была только одна дочь, она родила ребенка от приходившего любовника. Этот ребенок – Аяко.

Дочь Тадасуке, то есть, мать Аяко, тридцати шести лет от роду умерла от эпидемии, это случилось пять лет назад, когда девочке было всего четырнадцать лет. Отец Аяко говорил, что возьмет девочку к себе, но пока шли разговоры, и сам он умер от той же эпидемии. Так и прошло 5 лет, как Аяко осталась жить у своего деда.

У Тадасукэ были золотые руки. Он мог одновременно управлять более чем двадцатью бакланами, и это искусство управления было так хорошо, что некоторые звали старика: «Тысячерукий Тадасукэ». Ему разрешалось приходить даже во дворец, и по случаю придворных развлечений на лодках старого птичника часто звали ловить рыбу. Много раз его звали в личные птичники в дома придворных, но он всем отказал и в одиночку работал с бакланами.

Около двух месяцев назад Тадасукэ подумал, что у его внучки, Аяко, завелся мучжина. Было подозрение, кто-то к ней приходит.

Дед и внучка спали в разных спальнях. До того, как девочке исполнилось 14 лет, они спали в одной комнате, но умерла мать Аяко, и пол года спустя они стали спать в разных комнатах. То, что бывают вечера, когда спальня Аяко пуста, старик заметил чуть больше месяца назад.

В тот вечер Тадасукэ внезапно проснулся среди ночи. Шел дождь. Было слышно, как нити тихого мягкого дождя падали на крышу. Когда старик засыпал, дождя не было, видимо, он пошел ночью. Время – только начался час мыши, то есть заполночь.

- Почему я проснулся? – подумал Тадасукэ, и тут снаружи донесся громкий плеск разлетающейся воды. – Вот оно, - вспомнил старик: во сне он слышал такой же звук. Этот звук воды и прогнал его сон. Похоже, что-то упало в ров во дворе. У старого птичника была отведена до двора дома вода из реки Камогава. Он запрудил воду, сделал ров и выпустил туда форель, карасей и карпов.

- Может быть, во рву плещет форель, а может что другое? – подумал он. И пока размышлял, расслабился, но только погрузился в легкую дрему, как снова громко всплеснула вода.

- А вдруг это за рыбой пробралась выдра или еще кто? А если не то, так вылетел какой-нибудь баклан и влетел в ров? – старик решил проверить, что творится снаружи, и зажег огонь. Просто одевшись, он собрался выйти на улицу, но вдруг встревожился: что с внучкой, с Аяко? Слишком уж в доме тихо.

- Аяко… - позвав, Тадасукэ открыл дверь. Но внучки, которая должна бы там спать, нет. В тесноте темной комнаты дрожит лишь огонек в руке Тадасукэ. – Может, пошла по нужде наружу? – подумал Тадасукэ, но грудь его стиснула смутная тревога.

Спустившись на земляной пол, старик открыл дверь и вышел на улицу. И там он увидел Аяко. Девушка влажными глазами посмотрела на деда и молча зашла в дом. Ее волосы, одетое на ней тонкое кимоно, от того, наверное, что она попала под дождь, были мокры, хоть отжимай.

- Аяко, - позвал Тадасукэ, но девушка не отвечает. – Куда ты ходила? – не оборачиваясь, она выслушала вопрос деда, вошла в комнату и закрыла дверь. В тот вечер на этом и закончилось.

На следующее утро, сколько бы Тадасукэ ни спрашивал, что было ночью, Аяко лишь качала головой. Похоже, она ничего не помнила. Она была настолько обычной, что старик готов был даже подумать, что он спал и видел сон. Так постепенно Тадасукэ забыл об этом происшествии.

В следующий раз нечто подобное случилось с Тадасукэ через десять дней. Все было как в первый вечер. Старик внезапно проснулся в полночь. Слышался звук воды. Действительно с улицы, со стороны рва - громкий плеск. Это не рыба. Нечто довольно большое бьет по воде. Пока старик прислушивался, плеск донесся снова. Тадасукэ вспомнил, что было десять дней тому назад. Тихо поднялся, не одеваясь, не зажигая огня, он прокрался к комнате Аяко, открыл дверь. Из окна тонко струился лунный свет, и комната выглядела призрачно. Никого не было. Нос учуял странный запах – звериный. Постель под рукой была теплой.

Снаружи раздался громкий всплеск. Тадасукэ, стараясь не шуметь, подошел к двери и взялся за нее рукой. Он хотел открыть дверь, но задумался: если резко открыть дверь, есть опасность быть замеченным тем, кто шумит водой во рву. Тогда старик вышел наружу через задний ход. Пригнувшись, обошел вокруг дома и, стараясь не шуметь, пошел в сторону рва. Из-за угла дома он тихо выставил голову.

На небе висит луна. И в свете луны в воде во рву что-то движется. Нечто белое. Голый человек. Женщина. Женщина, погрузившись в ров выше пояса, с серьезным лицом разглядывает воду.

- Аяко… - потрясенно пробормотал Тадасукэ. Это была его внучка, Аяко. Полностью обнаженная, почти по-грудь погрузившись в воду, сверкающими глазами она вглядывалась в поверхность. Сверху лился лунный свет. По мокрой белой коже Аяко скользило, сверкая, голубое лунное сияние. Прекрасное, но не нормальное зрелище.

А у Аяко в зубах – большая форель. Пока старик смотрел, Аяко, шумно хрустя, начала есть рыбу с головы. Это было чудовищно.

Доев, Аяко слизнула языком оставшуюся вокруг рта кровь. Язык был в полтора раза длиннее, чем обычно. Затем, с громким всплеском подняв брызги лунного света, Аяко головой вперед нырнула в воду. Когда ее голова снова показалась над поверхностью, она держала в зубах на этот раз карпа. И вдруг – откуда-то сбоку раздались хлопки. Кто-то хлопал в ладоши. Скосив глаза, Тадасукэ увидел там человеческий силуэт. На краю рва стоял мужчина. Мужчина с вытянутой спиной и длинной шеей, он был одет в черное каригину, легкое кимоно с широкими рукавами, и черные штаны - хакама, потому-то старик его и не заметил.

- Восхитительно! – улыбаясь, мужчина смотрел на Аяко. Нос у него торчал далеко вперед, а других особенностей внешности не было. При общем ровном впечатлении, это был человек с чрезвычайно большими глазами. И вот, он в тонкой улыбке растянул края губ и беззвучно рассмеялся.

- Жри, - тихо приказал мужчина, и Аяко начала быстро есть с головы, не очищая даже от чешуи, сырым, большого карпа, что был у нее во рту. Мороз пробирал по коже.

На глазах у Тадасукэ Аяко съела карпа, не оставив даже косточки. И снова нырнула, вынырнула, шумно расплескав воду, с форелью в зубах. С большой форелью.

- Аяко! – закричал Тадасукэ и выступил из-за дома. Аяко посмотрела на деда, в этот момент форель, что была у нее в зубах, сильно дернулась и выпала изо рта девушки. В том месте, откуда затекающая в ров вода вытекала из него, была установлена загородка, сплетенная из бамбука, чтобы вода уходила, а рыба не могла уплыть. Выпавшая форель перелетела эту бамбуковую плетенку и упала в узкий поток с той стороны.

- Жжжааааллль… - выставив зубы простонала Аяко, и издала свистящий нечеловеческий выдох. Подняла голову. Посмотрела на своего деда.

- Что ты делаешь? – спросил Тадасукэ, а Аяко заскрипела зубами. Взгляд ее был страшен.

- Папенька пожаловали? – сказал стоявший на краю рва мужчина в черном каригину. – Увидимся! – бросив так, он резко развернулся и быстро исчез в темноте.

 

 

- О-го-го! – воскликнул Сэймей. Радостно прищурив глаза, он смотрел на Хиромасу. – Как интересно, правда же? – сказал он Хиромасе.

- Не веселись так, Сэймей. Это ведь очень серьезный разговор. – Хиромаса почти грубо посмотрел на улыбающегося Сэймея.

- Расскажи, что дальше, Хиромаса!

- Да, - ответив, Хиромаса снова выставил вперед голову, - Так вот, когда наступило утро, Аяко, оказалось, совершенно не помнит, что она делала ночью.

- И?

- Слушай дальше: именно в это время Тадасукэ наконец-то заметил.

- Что заметил?

- Что Аяко носит в животе чье-то дитя.

- О!

- Отяжелела она, и живот выступает.

- Так.

- С матерью-то Аяко так же было. И если Аяко понесла дитя от приходящего любовника – это тем более рана на сердце Тадасукэ. Ему уже больше шестидесяти двух, сколько он еще сможет присматривать за Аяко, старик и сам не знает. Он подумал, что если бы была возможность, если все благоприятно, то либо внучку в жены этому мужчине, а если это не возможно, то хоть в служанки - отдать.

- Хм.

- Однако ж, Сэймей!

- Ну?

- Мужчина-любовник – он никак не нормальный!

- Возможно.

- Есть мысль, что может быть он - оборотень.

- Ага.

- И тут то Тадасукэ подумал.

- Что подумал?

- Что Аяко спрашивать – никакой каши не сваришь, а потому он решил напрямую узнать истинное лицо ночного гостя.

- Интересно.

- Не веселись, Сэймей! И вот, Тадасукэ устроил засаду.

- Хм-хм.

- Приходя, любовник сначала заходит в спальню Аяко, а потом уводит девушку наружу и заставляет жрать рыбу.

- Гм.

- И старик решил сторожить и не спать. Если ночной гость придет, то сразу его схватить, или не хватать, а спросить, что у него за намерения.

- Хм.

- И вот, он попробовал ждать, но ни в этот вечер, ни на следующий мужчина не пришел.

- Но пришел же, в конце концов?

- Пришел, - ответил Хиромаса.

 

 

Тадасукэ с приходом ночи не спал, стерег. Когда Аяко засыпала, он с большим трудом поднимался и ждал, затаив дыхание, за потайной дверцей, сжимая за пазухой топорик. Однако когда он ждал, мужчина не приходил. Первая ночь прошла без происшествий, и следующая так же. Тадасукэ засыпал, когда начинало рассветать, и спал всего несколько часов. На рассвете четвертой ночи он начал думать, что мужчина, раз его застали, больше не придет. Наконец, настала пятая ночь.

Тадасукэ, как всегда, сел над своей потайной дверцей скрестив ноги и сложив на груди руки, и тихо ждал в темноте. Перед его мысленным взором всплыл внучкин живот, быстро округлившийся за последние дни. Это было жалкое зрелище. Из темноты доносилось дыхание спящей Аяко, его послушаешь, и сам захочешь спать. И старик задремал.

Проснулся он от того что жившие на улице бакланы шумно завозились. Открыл глаза. И тогда в темноте кто-то постучал глухо в дверь. Поднявшись, старик зажег огонь.

- Господин Тадасукэ… - голос из-за двери. С огнем в руке Тадасукэ открыл дверь, там стоял мужчина, которого он видел в тот вечер. У ночного гостя, одетого в черное каригину и черные штаны-хакама мужчины, были красивые глаза. Его сопровождала девочка лет десяти.

- Кто Вы? – спросил Тадасукэ.

- Все вокруг зовут меня Хозяином Черной речки, - ответил мужчина.

Тадасукэ поднес огонь и пристально осмотрел мужчину и девочку. Мужчина, хоть и красив на вид, но где-то в нем проскальзывает вульгарность. И волосы у него мокры. И нос чувствует запах зверя. От поднесенного огня он отворачивается в сторону, словно его слепит. А у девочки, если хорошо присмотреться, слишком большой рот. Мерзость. Это точно не люди.

- Наверное, оборотни, - подумал старик.

- И какому делу я обязан посещением уважаемого Хозяина Черной речки? – спросил он.

- Госпожа Аяко – воистину красивая девица, поэтому я подумал, не взять ли мне ее в жены, и вот, пришел, - последовал ленивый ответ. В дыхании - запах рыбы. Они пришли вдвоем с девочкой по темноте, но в руках не держат огня. Такие просто не могут быть людьми.

Тадасукэ для начала пропустил этих двоих в дом, и, встав им за спины, достал из-за пазухи и сжал в руке топорик.

- Госпожа Аяко, дома ли? – говорил Хозяин Черной речки, и в его спину внезапно вонзил топорик старик. Никакой реакции. Лезвие топорика разрезало лишь одежду стоявшего на том месте Хозяина Черной речки. Разрезанный шелк каригину легко упал вниз.

Глядь, а дверь в комнату Аяко распахнута и там стоит голый Хозяин Черной речки. Его спина видна глазам Тадасукэ. Из зада Хозяина Черной речки растет аспидно-черный толстый хвост.

- Проклятый! – попытался шагнуть вперед Тадасукэ, но ноги не двигаются. И не только ноги. Тадасукэ, сжимая топорик, так и остался недвижим.

Аяко, радостно засмеявшись, поднялась. Похоже, от сильного желания у нее из головы вылетело все, даже то, что ее дед стоит рядом. Аяко быстро скинула с себя одежду и осталась голой. В свете месяца из окна видно ее белое нагое тело. Двое прямо тут же обнялись, затем Аяко, притягивая мужчину вниз рукой, сама первая легла. Затем, в течение нескольких часов двое перед Тадасукэ предавались совокуплению всевозможными способами. Закончив, они голыми вышли во двор. Послышался шум воды. Похоже, они ловили рыбу во рву. Потом вернулись, и оба сжимали в руках по большой еще живой форели. Они начали быстро есть эту рыбу с головы. Ни костей, ни хвостов, ни чешуи не осталось.

- Еще приду, - сказав так, Хозяин Черной речки ушел, и наконец-то тело Тадасукэ обрело свободу. Он, крича, прибежал в комнату к Аяко. Но девушка лежала и похрапывала – она спала. На следующее утро Аяко проснулась, но опять ничего не помнила.

И с тех пор каждый вечер стал являться мужчина. Как ни старайся, а прямо перед приходом ночного гостя на Тадасукэ нападает сон, он задремывает, а когда очнется – мужчина уже в доме. Мужчина, снова по всякому сойдясь с Аяко, вместе с ней выходит наружу, возвращаются они с рыбой и вдвоем сырой ее едят. Любовник уходит, а Аяко, проснувшись на следующее утро, ничего не помнит, что было ночью. И только растет ее живот. И так каждую ночь.

Не вынеся этого, Тадасукэ пошел за советом к геоманту по имени Чио, живущему на западном конце восьмой улицы. Чио – геомант, два года назад он пришел с востока и поселился на той улице. Он считался человеком, которому по силам снять одержимость. Лет ему за пятьдесят, глаза ярко посверкивают, усы отпустил – такой вот почтенный муж.

- Понятно, - выслушав рассказ Тадасукэ, кивнул Чио. – Я приду через три дня, – сказал он и погладил усы. И вот, на третий день в вечерний час геомант Чио пришел в дом птичника Тадасукэ. Они договорились заранее, поэтому Аяко в доме не было, ее послали в город с поручением.

В углу дома перевернули большую, плетеную из бамбука, корзину. Под нее спрятался Чио. Вокруг корзины рассыпали растолченный уголь от зажаренных форелей – геомант сам это приготовил.

Когда наступила ночь, час мыши, наконец-то пришел ночной гость. Сразу, как вошел, он повел носом:

- Эй! – потряс головой, буркнул: «Кто здесь?» и обвел комнату взглядом. Корзина должна была броситься ему в глаза, но его взгляд просто миновал ее.

- А, так это форель, - убеждая сам себя, прошептал Хозяин Черной речки, - Аяко, ты здесь, да? – привычно вошел в комнату Аяко.

Геомант Чио вылез из корзины, когда двое любовников начали оргию. Тадасукэ, как всегда, не мог двигаться, а вот геомант – мог. Тадасукэ видел, как Чио прокрался в комнату Аяко и достал из-за пазухи короткий меч. Не замечая этого, Хозяин Черной речки насиловал Аяко. Черный хвост мужчины стучал по полу. Чио, выставив вперед кончик короткого меча, внезапно пригвоздил им хвост к полу. Со звериным воем вскочил Хозяин Черной речки, но хвост то у него прибит к полу, поэтому он не смог подняться, и упал на пол. Чио достал из-за пазухи веревку и споро связал Хозяина Черной речки. В это время Тадасукэ обрел свободу.

- Аяко! – подбежал он с криком. Однако Аяко лежала в той же позе, как во время полового акта, и не пыталась двинуться. Глаза были закрыты и она тихонечко храпела - Аяко еще спала.

- Аяко, - сколько ни звал Тадасукэ, но Аяко не просыпалась.

- Я поймал чудовище, - сказал Чио.

- Ууу.. Ты надул меня, Тадасукэ! – прорычал Хозяин Черной речки и застучал зубами.

- Аяко не просыпается, - сказал старик геоманту.

- Ну-ка, что там? – привязав Хозяина Черной речки к столбу, геомант Чио подошел к Аяко. Он прикасался к ней руками, пел заклятия, но девушка в той же позе и не просыпается. Видя это, Хозяин Черной речки захохотал в голос и сказал:

- Разве ж она проснется! Эту девицу могу разбудить только я!

- Говори! Как? – сказал Чио.

- Не могу, – сказал Хозяин Черной речки.

- Говори!

- Развяжите веревку – объясню.

- Если развяжем, ты захочешь убежать.

- Ха-ха-ха!

- Ты ведь не человек, чудовище. Как на счет показать нам свое истинное тело?

- Я – человек, - сказал Хозяин Черной речки.

- А хвост что?

- Хвост - ничего. Если бы вы меня не обманули, тебе-слабаку никогда бы не поставить меня в такое положение.

- Но я смог тебя поймать…

«Говори, как разбудить девушку?» - «Развяжи веревку» - такой диалог продолжался до утра.

- Не скажешь – выколю глаз!

- Хм, - фыркнул Хозяин Черной речки, - и вдруг в его левый глаз Чио воткнул короткий меч и раз провернул. Мужчина издал звериный крик. Однако и теперь он ничего не сказал.

Рассвело. Взошло солнце, и как только его лучи упали в окна, Хозяин Черной речки стал меньше говорить. Тогда было решено, что ночной гость не любит солнца. Его вытащили во двор, и там заново привязали к стволу камфорного дерева. В привязанной к дереву веревке оставалась слабина, и на этой веревке связанный мужчина мог немного двигаться, как собака на привязи. Под солнечными лучами Хозяин Черной речки стал прямо на глазах сдавать.

- Ладно, - наконец сдался он, - я расскажу, как разбудить девушку. Только сначала дайте мне напиться. – Мужчина загнанным взглядом посмотрел на геоманта Чио и Тадасукэ.

- Если дадим воды – скажешь? – сказал Чио.

- Скажу, - ответил Хозяин Черной речки. Тадасукэ налил в плошку воды и принес.

- Нет, нет! – сказал связанный, - Больше! – старик принес воды в бадье.

- Еще! Еще! – сказал Хозяин Черной речки.

- Что это ты задумал? – спросил геомант.

- Ничего не задумываю! А может быть ты боишься дать мне, такому жалкому, воды? – посмотрел Хозяин Черной речки на Чио подбадривающим взглядом. – Если не дадите воды, девушка так спящей и умрет!

Геомант замолк. Тадасукэ вытащил бочку в один обхват, поставил ее на землю, и в нее деревянными ведрами натаскал воды. Наконец, бочка наполнилась. Привязанный к дереву мужчина блестящими глазами осмотрел воду и поднял голову.

- Так и быть, объясню вам способ прежде, чем испить воды. Подойди сюда, - сказал он. Чио на несколько шагов приблизился к Хозяину Черной речки.

В этот миг с дикой скоростью взвился Хозяин Черной речки. С криком отпрянул геомант, он стоял на расстоянии, на которое, как Чио думал, веревка, даже если натянется до предела, никак не достанет. И тут случилось невероятное: по воздуху шея Хозяина Черной речки вытянулась во много раз. С хрустом вцепился мужчина в горло геоманту. Разрывая мясо громко щелкнули зубы.

- О, нет! – одновременно с криком Тадасукэ из шеи геоманта Чио со свистом брызнула кровь. Хозяин Черной речки обернулся к старику. Лицо мужчины стало звериным. Оно все заросло тонкой шерстью. Один глаз лопнул и оттуда текла кровь. Во рту у зверя – розовый кусок мяса. Это мясо он вырвал из горла геоманта. Хозяин Черной речки пробежал несколько шагов до бочки и нырнул туда вперед головой. Фонтаном поднялась вода. Мужчина исчез. На успокоившейся поверхности воды в бочке плавали веревка, которой был связан Хозяин Черной речки и мясо из горла Чио.

 

 

- Потрясающий рассказ! – сказал Сэймей.

- Правда же! – сказал Хиромаса сдавленным от возбуждения голосом.

- Ну, и что стало с геомантом? – спросил Сэймей.

- Он едва остался жив, и некоторое время никуда не сможет двинуться.

- А девушка?

- Она все еще спит. И только ночью, когда приходит Хозяин Черной речки, она просыпается, и после объятий снова засыпает.

- Хм.

- Вот, Сэймей. Ты ни чем не сможешь помочь?

- Смогу или нет, не узнать, если туда не пойти, и не проверить.

- Да!

- И подарок - форель мы ведь уже съели… - Сэймей обратил взгляд в темноту сада. Во тьме летали один-два светлячка.

- Ты пойдешь? – спросил Хиромаса у Сэймея.

- Пойду, - ответил Сэймей. – Разок и я тоже, по примеру господина геоманта, попробую-ка связать это чудовище.

Глядя на светлячков, Сэймей улыбался.

 

 

- Вот она какая… - пробормотал Сэймей, внимательно разглядывая бочку.

- Что ты будешь с этим делать? – спросил Хиромаса. Он имел в виду то, что сейчас только что закончил Сэймей: он выдернул несколько своих волосков, и, связав их в длину, обвил в один круг вокруг бочки и завязал.

И Хиромаса теперь спрашивает, что Сэймей будет делать с этим. Сэймей только легонько улыбается, не отвечая.

Разговор происходит в доме Тадасукэ неподалеку от реки Камогава. Сразу из-за дома, из-за земляного вала доносится шум реки на перекатах.

- Итак, теперь осталось только дождаться вечера, - сказал Сэймей.

- А точно ли все будет в порядке? – Хиромаса все еще волнуется. – Может быстрее запустить его в дом и внезапно осыпать ударами меча? – Хиромаса опустил руку на меч на бедре.

- Нет, подожди, Хиромаса. Допустим, мы убьем чудовище, но мы же ничего не сможем сделать со спящей девушкой, разве ж это хорошо?

Хмыкнув, Хиромаса убрал руку с меча. Но все равно, ему явно не сидится на месте. – Слушай, Сэймей, а нет ли и для меня какого-нибудь дела?

- Нет, - коротко ответил Сэймей.

- Фу, - Хиромаса недоволен.

- Скоро наступит ночь, так что можешь просто за всем наблюдать. Да хоть вон из той корзины.

- Понял, понял, - ответил Хиромаса.

Солнце утонуло за гребнями западных гор. Под низкие завывания ветра наступила ночь. Хиромаса спрятался под перевернутой корзиной, и все время сжимал рукой гарду меча. На руке даже выступил пот. Вокруг корзины Сэймей обмазал внутренностями форели, и их запах доносится до носа Хиромасы. Он вообще-то не против запаха форели, но вот так сидеть и вдыхать запах внутренностей – никаких сил нет.

А еще, к тому же, жарко. Он и не знал, что когда вот так вокруг тела поставят загородку из бамбука, это настолько жарко. По всему телу – горячий пот.

- Стоит ли делать так же, как тот геомант? – спросил Хиромаса перед тем, как лезть в корзину.

- Не волнуйся. И люди, и животные на одну и ту же ложь два раза попадаются, - сказал Сэймей. Потому то Хиромаса и залез в корзину. Когда начался час мыши, кто-то тихо стукнул в дверь.

- Почтенный папенька, отвори! – раздался голос. И когда Тадасукэ отворил, вошел Хозяин Черной речки. Он снова был в черном каригину, но один глаз был выколот. Как только вошел, он повел носом:

- Ха! – заставляя вздрогнуть страшно вздернулась губа, – Что, папенька, опять позвали какого-нибудь геоманта? – из уголков его рта блеснули острые клыки.

Услышав это, Хиромаса сжал меч.

- А ведь Сэймей говорил, что этот тип два раза обманется, - и Хиромаса решил для себя, что если Хозяин Черной речки приблизится, он внезапно ударит его мечом, и под тонкой корзиной занял позицию, вытянув из ножен меч. Он видел в свете огонька на плошке, что стоящий в дверях Хозяин Черной речки смотрит в его сторону. Рядом стояла маленькая девочка.

Взгляды встретились. Но Хозяин Черной речки и не собирается подходить.

- Тогда я! – Хиромаса собрался перевернуть корзину, но тело не двигается.

- Замри! После того, как я прижму к себе Аяко, я покончу с тобой! – сказал Хозяин Черной речки и быстро проскользнул в комнату к Аяко.

- Аяко… - когда он опустился на постель, из-под простыней вытянулась белая рука и схватила Хозяина Черной речки за запястье. Схватила со страшной силой.

- Ты что! – когда Хозяин Черной речки попытался стряхнуть руку, постель перевернулась.

- Будь паинькой, - сказал холодный голос, и из-под постельных принадлежностей встал ни кто иной, как Сэймей. Правая рука Сэймея сжимает руку Хозяина Черной речки.

- Ууу – когда мужчина дернулся, пытаясь убежать, его горло захлестнула веревка. Эта веревка накрепко затянулась у него на шее. Следом веревка вцепилась в запястья, и когда Хозяин Черной речки очнулся, он был связан Сэймеем.

- Хозяин Черной речки! Хозяин! - подлетела девочка, выкрикивая имя господина. Сэймей схватил девочку и тоже связал.

Сэймей подошел к старому птичнику и притронулся к его лбу. Раз – и словно полилась с головы холодная вода, нечто прошло от руки Сэймея, и в следующее мгновение Тадасукэ уже мог двигаться.

- Ты как там, Хиромаса? – Сэймей поднял корзину. Показался Хиромаса, он стоял на одном колене, сжимая правой рукой гарду меча. Когда Сэймей коснулся лба Хиромасы, он смог свободно двигаться.

- Ты плохой, Сэймей! – сказал Хиромаса. – Ты же сказал: «все в порядке»!

- Ну, говорил, это точно. Но это была ложь. Извини. Прости меня.

- Ложь?

- Я собирался направить на тебя внимание Хозяина Черной речки, и в это время его схватить. И, благодаря тебе, все чудесно получилось.

- Ни сколечко не чудесно.

- Извини.

- Ну…

- Извини, Хиромаса! – беспечно смеясь, сказал Сэймей.

 

 

- Не дадите ли воды? – так сказал Хозяин Черной речки, когда солнце висело уже высоко в небе. Он был привязан к тому же дереву, что и прошлый раз. С того времени, как начало всходить солнце, Хозяин Черной речки высунул язык и начал задыхаться. Его схватили до того, как он разделся, так что он оставался в черном каригину. Сверху на него льются солнечные лучи. И просто-то жарко, а связанному, да еще в черной одежде – тем более. Даже постороннему понятно, как пересохла кожа у связанного мужчины.

- Воды? – сказал Сэймей.

- Да. Дадите?

- А если дадим, скажешь, как разбудить Аяко? – Сэймей в тонком белом каригину, просторном, с широкими рукавами, сидел в тени дерева, и со вкусом попивая холодную воду, смотрел на связанного.

- Конечно, скажу! – ответил тот.

- Ладно, - сказал Сэймей, и Тадасукэ, налив воду в чашечку, поднес просившему.

- Нет! Нет! Налейте во что-нибудь побольше! – сказал Хозяин Черной речки.

- Хм, - улыбнулся Сэймей, - Так, наверное, бочка подойдет? – После слов Сэймея старик, подняв большую бочку, поставил ее перед Хозяином Черной речки. Деревянными ведрами он набирал воду из рва и сливал в большую бочку. Скоро бочка наполнилась водой.

- Ну что ж, давай я объясню тебе способ прежде, чем испить воды. Подойди сюда, - сказал Хозяин Черной речки Сэймею.

- А мне и тут хорошо. Говори, я услышу.

- Будет плохо, если это услышат другие.

- А мне ничуть не будет плохо, если кто-нибудь услышит. – Холодно сказал Сэймей и громко, со вкусом, выпил воду из бамбукового стаканчика.

- Не подойдешь, не скажу.

- Говори там. – Сэймей был абсолютно спокоен.

В глядящих на близкую воду глазах Хозяина Черной речки появился нехороший блеск, может быть, даже сумасшествие.

- А! Вода! Вода! Скорее! В воду! Хочу! – шептал Хозяин Черной речки.

- Не стесняйся! – предложил Сэймей.

И тут Хозяин Черной речки сдался:

- А я так хотел вырвать тебе горло! – грустно рассмеялся он, широко открыв красный рот. И внезапно, головой вперед, нырнул в бочку. Взлетели брызги. На воде остались плавать черное каригину Хозяина Черной речки и веревка.

- Что случилось? – Хиромаса подбежал к бочке, поднял из воды веревку и черное намокшее одеяние, – Он исчез!

- Нет, не исчез. Просто поменял облик, - сказал Сэймей, становясь рядом с Хиромасой. – Он все еще здесь, внутри.

- Что?

- Я же волосом обозначил границу, чтобы он, изменив состояние, не сбежал. – Сэймей посмотрел на тупо глядящих на него Хиромасу и старика Тадасукэ, - Могу я попросить форель? – коротко спросил он, - и нитку тоже.

Тадасукэ принес все, что было сказано. Рыба в ведерке была живая.

Сэймей, привязав нитку к ветке над бочкой, прицепил к ней еще живую форель. Рыба, повиснув, билась в воздухе. Прямо под рыбой – бочка, в которую прыгнул и растворился Хозяин Черной речки.

- Что ты делаешь, Сэймей? – спросил Хиромаса.

- Жду, - сказав так, Сэймей сел там, скрестив ноги. – Можно попросить? Приготовьте побольше форели, – сказал Сэймей старику, и Тадасукэ принес 10 рыбин в ведре. Сэймей и Хиромаса уселись вокруг бочки, в которой исчез Хозяин Черной речки. Рыба, привешенная над бочкой, перестала двигаться и засохла.

- Следующую, - сказал Сэймей, отцепил привязанную на нитку форель и заменил ее на новую. Свежая форель забилась над бочкой, свивая тельце. Сэймей пальцем разорвал животик только что снятой с веревки рыбы, и капнул ее кровью в бочку. В этот момент с бурлением вспенилась поверхность воды – и сразу снова затихла.

- Эй, Сэймей! Ты сейчас видел? – сказал Хиромаса.

- Видел, - улыбнулся Сэймей. – Уже скоро. Нет никого, кто вечно может терпеть, - тихим голосом сказал он.

Прошел час. Солнце, перевалив зенит, начало опускаться. Хиромасе уже опостылело смотреть на бочку. Сэймей, поднявшись, опустил сверху седьмую рыбу. Рыба, взблеснув на солнце, забилась. И вот тут то началось. Вода в бочке заколыхалась. Медленно закружился водоворот.

- Гляди! – сказал Хиромаса. Самый центр воронки обычно проваливается вглубь, а здесь, наоборот, выступает. И эта поднимающаяся вода быстро наливается черным.

- Пришел! – прошептал Сэймей.

Черная муть быстро сгущалась, и вдруг - оттуда вынырнул черный зверь. В тот момент, когда зверь вцепился в висящую в воздухе форель, Сэймей вытянул правую руку и крепко схватил его за шею.

Зверь заверещал, держа в пасти форель. Это была старая речная выдра.

- Вот это – истинное тело Хозяина Черной речки, - сказал Сэймей.

- О! – это закричал Тадасукэ. Выдра взглянула на старика, выронила изо рта рыбу и пронзительно пискнула.

- Вы знаете что-нибудь об этой выдре? – спросил Сэймей, обращаясь к старому птичнику.

- Да, - кивнул старик.

- Что именно?

- Правду говоря, довольно давно уже семейство выдр баламутило этот ров, пугая рыбу, и я очень из-за них мучался. И два месяца назад я случайно нашел в реке гнездо выдр, и самку, которая там была, и двух детенышей убил…

- О…

- А вот эта, одна, выжила, наверное, - прошептал Тадасукэ.

- Я так и думал, что что-то подобное произошло, - сказал Сэймей. – Итак, проблема – спящая госпожа Аяко, - Сэймей поднял выдру и поднес на высоту своего лица, - Ребенок у нее в животе – твой? –спросил он. Выдра резко опустила вперед голову. – Своего ребенка даже тебе жаль, наверное? – Выдра снова кивнула. – Что сделать, чтобы разбудить девушку? – спросил Сэймей и посмотрел на выдру. Выдра открывала и закрывала рот перед Сэймеем, словно что-то говорила.

- Вот оно что, значит девочка… - сказал Сэймей. Девочка – это та спутница, которую вчера привел с собой Хозяин Черной речки. – И что там с девочкой? – спросил выдру Сэймей. – Ага. Он говорит, что следует дать съесть печень девочки.

- Что?

- Приведи девочку, Хиромаса!

Девочка, которую схватили вчера ночью вместе с Хозяином Черной речки, была в доме. Хиромаса ее привел.

- Попробуй окунуть ее в воду, - сказал Сэймей.

Хиромаса, подхватив девочку, опустил ее кончиками ног в воду. Как только ступни намокли, внезапно девочка растаяла. И вот, в воде шевелит плавниками большая рыбина – бычок.

- Однако, проблема…

- Что, Сэймей? Ведь просто нужно дать съесть печень этого бычка.

- Не в этом дело. Дело в ребенке, - сказал Сэймей.

- Что?

- Понимаешь, детеныши выдр родятся где-то на шестидесятый день…

В этот миг из дома послышался женский стон. Тадасукэ, ахнув, бегом вернулся в дом, а потом пришел обратно.

- Позвольте сказать. Аяко, видимо, пришла пора рожать.

- Так, печенка потом. Лучше пусть она пока спит. – Сэймей отпустил руку, сжимавшую шею выдры. Однако выдра, даже оказавшись на земле, не попыталась убежать. Сэймей, направившись к дому, обернулся к Хиромасе:

- Пойдешь, Хиромаса? – сказал Сэймей.

- Моя помощь нужна?

- Нет. Нет, но если вдруг тебе хочется посмотреть – это можно.

- Нет, - ответил Хиромаса.

- Ладно, - Сэймей вошел в дом один. За ним в дом вошел Выдра. Через час Сэймей вернулся.

- Все прошло, - коротко сказал он.

- Прошло?

- То, что родилось, я спустил в реку. Вышел с заднего крыльца, и… Если повезет, может и выживет.

- А Хозяин Черной речки?

- Он уплыл в реку с дитем.

- Однако ж, люди рожают ли выдрят?

- Наверное, это возможно.

- Почему?

- Я же тебе прошлой ночью рассказывал про сю, что одно и то же…

- …

- Человеческая суть и суть выдры в основе своей одинаковы, но сю на них наложена разная, поэтому обычно люди и выдры не обмениваются сутями.

- Хм.

- Однако если на суть наложить одинаковое заклятие, то возможно нечто подобное.

- Как просто! – Хиромаса кивнул, словно чем-то чрезвычайно восхитился.

- Только, повезло же тебе, Хиромаса, - сказал Сэймей.

- В чем?

- Что ты то не видел.

- То?

- Родившегося между человеком и выдрой ребенка, - сказал Сэймей, на секунду сдвинув брови.

- Повезло, - откровенно кивнул Хиромаса.

 

 

Рассказ 4. Жаба

 

 

- Потрясающе! - Хиромаса уже некоторое время сидел, вздыхал и издавал возгласы нескрываемого восхищения: - Какая замечательная история! - сложив руки на груди, он кивал сам себе.

Сидел он на веранде в доме Абэ но Сэймея. Сидел, скрестив ноги, спрятав толстые руки в рукава своего одеяния из плотного шелка. И, похоже, был чем-то сильно восхищен.

Высокочтимый Минамото-но Хиромаса пришел в дом Абэ-но Сэймея около часа назад. Он появился как обычно, неожиданно, с мечом на боку и без сопровождающих. Пройдя через заросший сад, он вошел в дверь:

- Эй, Сэймей! Ты дома? - позвал он.

- Да, - раздалось из глубины погруженного в тишину дома. Это был женский голос. Наружу тихими шагами вышла белокожая длинноволосая девушка лет двадцати трех - двадцати четырех. Она была с ног до головы закутана в тяжелое каракоромо - двенадцатислойное кимоно с накидкой и шлейфом. Но, несмотря на облачение из тяжелого шелка, в ее походке не было тяжести, только воздушность. Казалось, ее может унести даже легкий ветерок.

- Господин Хиромаса, - алыми губами девушка произнесла имя гостя. Удивительно: они видят друг друга первый раз, а девушка уже заранее знает имя Хиромасы. - Мой господин Сэймей уже ожидает Вас, - и девушка провела Хиромасу на веранду.

Веранда - это коридор, пристроенный вдоль наружной стены дома. Крыша над ним была, а ставней не было, так что он был открыт всем ветрам и дождям. Сэймей сидел там, беспечно скрестив ноги, сложив руки на груди, он опирался спиной на стену и смотрел в сад. В саду привольно росли полевые травы.

Когда Хиромаса обернулся к девушке, проводившей его сюда, она уже исчезла. Но его взгляд упал на стену в противоположном конце комнаты: там стояла складная ширма с изображением девушки. Если присмотреться, то девушка на картине была похожа на ту, что только что стояла здесь, а может быть, и не похожа. Хиромаса вздохнул, засмотревшись на изображение девушки.

Месяц Нагацуки, седьмой день девятой луны по солнечно-лунному календарю, по солнечному - начало октября.

Лицо Хиромасы было слегка красно, глаза сияли - он был немного возбужден.

- Что с тобой, Хиромаса? - переведя на него взгляд из сада, спросил Сэймей. Хиромаса, приходя в себя, открыл рот, желая что-то сказать про картину на ширме, но передумал и начал с главного:

- Сэймей! Сегодня я услышал во дворце Сэйрёдэн воистину изящную историю, и так захотел ее тебе рассказать, что вот, пришел.

- Изящную историю?

- Да! - ответил Хиромаса.

- И какую же?

- О почтенном лютнисте, монахе Сэмимару!

- О! Неужели, о самом Сэмимару? - переспросил Сэймей. Он тоже был знаком с Сэмимару, и прошлым вечером они встречались втроем с Хиромасой. Сэмимару - это слепой лютнист, человек, которого можно назвать наставником Хиромасы в игре на бива. Хиромаса хоть и простой воин, но играет на бива, причем чрезвычайно хорошо. Три года он ходил к Сэмимару, и даже научился у того тайной мелодии Рюсэн Такубоку. А в прошлом году они вместе забирали у иноземного демона похищенную из дворца Сисиндэн бива по имени Гэндзе, тогда же и познакомились Сэймей и Сэмимару.

- И что же случилось с почтенным Сэмимару?

- Ничего, просто удивительно, насколько же почтенный Сэмимару все-таки великий лютнист!

- Ты о прошлогоднем случае с Гэндзё?

- Нет, нет! Я о том, что произошло всего то месяц назад!

- Да?

- Почтенного монаха Сэмимару позвали в усадьбу, что находится в местечке Оуми.

- Наверное, позвали поиграть на бива?

- Нет, не за этим. Хотя играть-то он играл. Вероучитель, хозяин той усадьбы, знакомец почтенного Сэмимару, придумал какой-то повод и пригласил его к себе.

- А, понятно.

- Однако на самом деле, хозяин усадьбы позвал Сэмимару вовсе не ради того дела, истинная цель у него была другая.

- И какая же цель?

- У хозяина усадьбы был знакомый по имени Нанигаси, виртуозный лютнист. И вот хозяин вознамерился дать Сэмимару оценить, насколько же хорошо играет на бива Нанигаси.

- Хм.

- Дело в том, что сам Нанигаси просил об этом хозяина. Однако ж, Сэймей! Сколько там не проси, а почтенный Сэмимару - не тот человек, которого можно специально заставить сделать такое.

- Потому то они и позвали Сэмимару по другой причине?

- Вот именно!

- И?

- Ну, и, когда основное дело они обсудили, вдруг из соседней комнаты послышались звуки бива.

- Понятно. Вот, значит, как они сделали.

- Да, и вот, Сэмимару на какое-то время приклонил свой слух к звукам этой бива, и вскоре неспешно протянул руку к лежавшему рядом собственному инструменту и начал играть.

- Хм.

- Ах, как бы я хотел это послушать, Сэймей! Он ведь сыграл в тот раз тайную мелодию "Холодная сакура"! - простодушный Хиромаса закатил в восхищении глаза.

- Ну, так что же вышло, - спросил Сэймей.

- Так вот, почти сразу, как Сэмимару начал играть, звук бива из соседней комнаты прекратился!

- Так-так, я так и думал.

- Хозяин послал человека в соседнюю комнату проверить, что случилось, и оказалось, что Нанигаси, который должен был там сидеть и музицировать, исчез. Явился страж от ворот и доложил, что только что пришел игравший до сих пор на бива Нанигаси, сказал, что просьба исполнена, и ушел из дома.

- О!

- Никто ничего не понял. Вернулись в комнату, спрашивают, что случилось, а почтенный Сэмимару только улыбается и не отвечает. Послали догнать Нанигаси и спросить, но он тоже ничего не ответил. А причину поняли через некоторое время после этого.

- И какова же причина?

- А вот слушай, Сэймей! Сэмимару, наконец, пришла пора возвращаться, но за день до отъезда…

- Да?

- В тот день хозяин усадьбы и Сэмимару пошли в гости в соседнюю усадьбу, где жил знакомый хозяина, происходивший из аристократического рода. И там произошло почти то же самое!

- Этот, сосед из аристократического рода, позвал какого-то лютниста и посадил играть в соседней комнате?

- Именно так и произошло, Сэймей! Этот тип, из аристократов, слышал о том, что случилось несколько дней назад, и сделал необходимые приготовления.

- Хм.

- Сначала они поговорили о том, о сем, и вот, когда наступила ночь, наконец послышался звук лютни. Однако почтенный монах Сэмимару лишь слегка нагнул голову, показав, что слушает, и ничего про ту бива не говорил, и явно не собирался играть на лежащей рядом собственной лютне.

- Хм.

- И вот, этот, сосед из аристократического рода, потерял терпение и обратился к Сэмимару.

- Что спросил?

- Спросил: "Почтенный вероучитель, как Вы находите эту музыку?"

- Хм.

- А Сэмимару сказал в ответ: "Такой, какой она слышится".

- И?

- Наследник аристократического рода его спрашивает опять: "Если Вы, почтенный монах, сейчас сыграете на бива, что произойдет?"

- …

- "Ничего не произойдет", - ответил Сэмимару.

- ….

- "Бива замолкнет?" - спросили его, "нет, не замолкнет" - ответил Сэмимару.

- Ого! -блеск в глазах Сэймея выдавал глубокую заинтересованность.

- И когда его настойчиво упросили все же сыграть, наконец-то Сэмимару сыграл на бива, но…

- Что произошло?

- Музыка из соседней комнаты не умолкала, и только по окончании третьей мелодии, наконец, смолкла.

- Я так и думал.

- Хозяин усадьбы в Оуми, который пригласил к себе Сэмимару, никак не мог смириться с таким результатом. Возвратившись домой, он спросил Сэмимару, какая же игра на бива была лучше, та, которую он слышал несколько ночей назад, или сегодня?

- Хм.

- А Сэмимару улыбнулся, покачал головой - и не ответил. Так он и уехал домой. Сэймей, а вот ты что про это думаешь? - закончил вопросом Хиромаса.

- Ты что это, проверяешь меня, Хиромаса?

- Ага. А то все время ты всякие сложные разговоры ведешь про сю и все такое, - улыбнулся Хиромаса.

- Как я думаю… Ты хочешь, чтобы я решил, кто из двоих, Нанигаси, который играл сначала, или тот, который играл вторым, кто из них лучше играет на бива?

- Ну, в общем, да.

- Спрошу одно, Хиромаса. Есть ли люди, которые играли бы на бива лучше, чем почтенный Сэмимару?

- Нет, - не колеблясь ответил Хиромаса.

- Раз так, тогда легко понять, кто из двоих лучше.

- Так кто же?

- Тот, первый, который оборвал свою игру на середине.

- Потрясающе, Сэймей! Так и есть!

- Я так и думал…

- Так и думал? А как ты догадался? Объясни!

- Ведь оба они хуже играют, чем Сэмимару?

- Да.

- Тогда ответ прост.

- Как прост?

- Первый лютнист, услышав бива Сэмимару, перестал играть. Это значит, что он, услышав великого лютниста, устыдился своей неумелости.

- Угу.

- Иначе говоря, у него есть способности понимать музыку почтенного Сэмимару. А второй музыкант, он даже не понял, насколько же хороша бива Сэмимару, он, скорее всего, просто бесстыдно продолжал играть на своем инструменте.

- Точно, Сэймей! На самом деле все точно так и было!

- Хиромаса, а ты-то вот откуда это знаешь?

- Да так, был один человек, который ездил вместе с почтенным Сэмимару в Оуми. И он на обратном пути случайно услышал слова, что Сэмимару обронил про этих двоих. А я сегодня днем слышал рассказ этого человека во дворце Сэйрёдэн.

- Вот как.

- Слушай, - Хиромаса, сложив руки на груди, взглянул на Сэймея, - Какой же утонченный человек почтенный Сэмимару!

Вот по этому и сидит сейчас Хиромаса на веранде, и сам себе кивает, и испускает проникновенные вздохи.

- Я хотел тебе об этом рассказать, выбрал сегодня вечером время и вот, пришел, - пояснил Хиромаса.

- Ты, наверное, хотел бы вместе выпить саке? - Хиромаса утвердительно хмыкнул, но Сэймей легонько покачал головой, - И я бы этого хотел, но сегодня не получится, увы.

- Почему?

- Есть дело. Вообще-то, я уже должен был уйти, но понял, что, скорее всего, ты придешь, и потому ждал тебя.

- Тебе сказал дух из под моста Ичидзё-модори-баси? - все уже знали слух, что Сэймей поселил под мостом Ичидзё-модори-баси служебного духа - сикигами, и по мере надобности вызывал его и пользовался им.

- Ну что, пойдешь со мной?

- Вместе?

- Да, туда, куда я сейчас направляюсь.

- А можно?

- Тебе - да.

- А что ты идешь делать?

- Да вот, жаба…

- Жаба?

- Это долго рассказывать. Если ты идешь, я расскажу по дороге. - Сэймей говорил, обращаясь к Хиромасе, но его взгляд был направлен не на Хиромасу, а обращен в ночную тьму заросшего сада. Глаза у этого человека холодные. Губы слегка окрашены алым, и на них застыла мягкая, словно наполненная сладким медом, улыбка. Кожа белая.

Сэймей перевел взгляд из сада на Хиромасу:

- Если ты пойдешь, есть пара дел, с которыми ты бы мне помог…

- Раз так, пойти, что ли?

- Да.

- Пойдем.

- Пойдем.

Так они и сделали.

 

 

Они ехали в повозке. В бычьей упряжке. Повозку тянул большой черный бык. Стояла сентябрьская ночь. Тонкий месяц, как кошачий коготь, вцепился в небо.

Пока ехали мимо храмового комплекса Судзакуин, что у Большой дороги Феникса, и до поворота на запад Большой Четвертой улицы Хиромаса дорогу еще узнавал, но затем они еще несколько раз повернули, и он перестал понимать, куда они едут. Похоже, что много раз поворачивали то туда, то сюда.

Слабый свет от народившегося месяца лился с неба, но месяц слишком тонок, и вокруг - почти тьма. Лишь небо тихо распространяет синее сияние. Правда "синее сияние" - это если сравнивать с тьмой на земле, вообще же, это не тот цвет неба, который можно назвать сиянием. Воздух холодный и влажный, беспричинно ощущается холод, но при этом на коже проступает пот. Всего лишь сентябрь, потому ночью еще не должно быть холодно, но ветер, проникающий через бамбуковую занавесь повозки, заставляет кожу почувствовать прохладу. И при этом - пот. Хиромаса никак не мог разобрать, какое из этих ощущений - настоящее.

Звук колес, с тихим шорохом едущих по земле и камням, чувствовался седалищем.

Сэймей уже некоторое время молчал, перекрестив руки на груди.

"Странный человек", - думал о нем Хиромаса. Когда они вдвоем вышли из дома Сэймея, перед воротами стояла эта повозка, а слуг ни души не было. Повозка была, а быка - не было. "Кто же повезет эту повозку?" - подумал было Хиромаса, и сразу же заметил: в оглобли повозки уже запряжен бык. Огромный черный бык. "Этот огромный бык внезапно возник здесь!" - удивился Хиромаса, но это было не так. Из-за того, что бык был черного цвета, он растворялся во тьме, и Хиромаса просто на секунду не понял, что он там стоит. И еще стояла одна женщина, облаченная в пышное каракоромо, та самая, что выходила встречать Хиромасу.

Хиромаса и Сэймей сели в повозку, и тяжело, протяжно скрипнув, повозка двинулась с места. С тех пор прошел уже час. Хиромаса, подняв переднюю бамбуковую занавесь, смотрел наружу. Запах свежих и сочных листьев, растворенный в ночном воздухе, проникал в повозку. Одиноко виднелась черная выгнутая спина быка. А перед ним сквозь тьму шла и вела быка девушка в шелках двенадцатислойных одеяний. Казалось, что ее силуэт, порхая, плывет в воздухе. Невесомая, как ветер. Во тьме видно, что шелк одежд девушки призрачно светится, словно горит, фосфоресцируя. Она была подобна прекрасной демонице.

- Слушай, Сэймей! - обратился Хиромаса к Сэймею.

- Чего?

- Вот если нас кто-нибудь сейчас увидит, что он подумает?

- И что же?

- Он, наверное, подумает, что это живущее в столице чудище возвращается в свой призрачный мир. - Так сказал Хиромаса, а Сэймей вроде бы тонко улыбнулся одними губами. Темно, поэтому, конечно, улыбки не видно, но Хиромаса ее почувствовал.

- А что ты будешь делать, если это окажется правдой, Хиромаса? - вдруг низким голосом сказал Сэймей.

- Эй! Не пугай меня, Сэймей!

- Ты же знаешь слухи при дворе, что моя матушка - лиса… - мягкий голос.

- Э-эй!

- Ну же, Хиромаса, ты знаешь, какое у меня сейчас лицо?

Хиромасе показалось, что во тьме нос у Сэймея заострился как у лисицы.

- Прекрати врать, Сэймей!

Сэймей в ответ рассмеялся своим обычным голосом. Сильно выдохнув, Хиромаса напряженным голосом выпалил:

- Дурак! Опасно же, я уже собрался руку на меч положить! - Хиромаса сердился.

- Правда?

- Да! - прямо кивнул Хиромаса.

- Как страшно!

- Страшно было мне!

- Да ну?

- Ты же знаешь, да? У меня слишком серьезный характер. Если бы я понял, что ты - чудовище, я бы, наверное, вытащил бы клинок!

- Хм…

- Ну?

- Однако ж, если я - чудовище, зачем вынимать меч?

- Что зачем? - Хиромаса переспросил, затрудняясь с ответом. - Потому что чудовище же!

- Но ведь чудовища разные бывают.

- Да.

- Есть такие, кто людям приносит беды, и не такие.

- Угу, - Хиромаса покрутил шеей, затем кивнул. - Но, Сэймей, почему-то мне кажется, что я бы вынул меч на самом деле. - Хиромаса говорил очень серьезно.

- Да, ты бы сделал.

- Поэтому, Сэймей! Прошу тебя. Больше со мной не шути так. У меня бывают иногда моменты. Я не понимаю шуток. Я становлюсь прямым. Я тебя, Сэймей, люблю. Пусть даже ты и чудовище, понимаешь? Поэтому, я не хочу направлять на тебя меч. Но если ты сделаешь как сейчас, я растеряюсь. Не буду знать, что делать. И рука сама потянется к мечу!

- Хм.

- Поэтому, Сэймей. Даже если ты и чудовище, понимаешь? Когда будешь показывать мне свое истинное лицо, вот. Прошу, делай медленно. Чтоб не испугать меня. Если ты так сделаешь. Со мной будет все в порядке, - Хиромаса говорил запинаясь, но очень серьезно и прямо.

- Я понял, Хиромаса. Извини, я был не прав, - сказал Сэймей. Некоторое время они молчали. Тихо доносился звук колес, катящихся по земле. И вдруг замолчавший было Хиромаса снова открыл рот:

- Слушай, Сэймей, - ясный и решительный голос. - Даже если ты - чудовище, я - за тебя. - Сказано коротко и просто.

- Хороший ты человек, Хиромаса, - только и буркнул Сэймей. И снова лишь звук повозки. Повозка в темноте все еще куда-то движется. Уже не понятно, едут ли они на запад или на восток.

- Сэймей, в конце концов, куда мы едем? - спросил Хиромаса.

- В такое место, о котором даже если я расскажу, ты не поймешь.

- Не может быть! Мы же не едем в призрачный мир, о котором я тут говорил?

- В широком смысле, туда и едем, - сказал Сэймей.

- Эй, эй!

- Не клади руку на меч, Хиромаса. Это будет уместно немного погодя. Для тебя есть твоя роль.

- Ты только загадками можешь изъясняться? Ладно, хотя бы что мы едем делать, это то может можно сказать?

- Пожалуй.

- Что мы едем делать?

- Четыре дня назад в воротах Отэнмон (1) появилось чудовище.

- Что?

- Ты не слышал?

- Нет.

- Протекают они в дождь, те ворота, - странную фразу вдруг произнес Сэймей.

- В дождь?

- Издавна так повелось. Особенно в