В нём щели странноглубоки. 12 страница

Сначала эти потоки направились вниз, закружившись вок­руг ног Учителя, а потом стали подниматься вверх, окутывая тело Ли серебристо-дымчатым смерчем. Смерч поднялся на не­сколько метров над землёй и стал раскручиваться по расширяю­щейся спирали. А потом он нагнулся ко мне и окутал моё тело.

На смену оцепенению пришло ощущение безграничной не­нависти и силы, заставившее вибрировать каждую клеточку моего организма. Перед моим взором промелькнули картины одетых в потёртые телогрейки, кепки и кирзовые сапоги лю­дей с красными флагами в руках, мчащихся неизвестно куда и захваченных единым порывом бить, крушить и уничтожать всё, чуждое их мировоззрению. Эти люди пели. Я ощутил себя одним из них. Мне показалось, что мои руки сжимают древко красного флага, и я запел вместе со всеми.

Я не заметил перехода к нормальному состоянию. Я лежал на одеяле, и спокойная тишина леса по-прежнему окружала меня.

— Сколько раз тебе говорить, что ты не должен отвлекать­ся на разговоры. Почему ты прекратил выполнять основное упражнение?

Я механически принял позу для растяжки и начал масси­ровать ногу.

—Ли, ты что, загипнотизировал меня?—спросил я.

—Я показал тебе. как нужно петь, чтобы пробудить воле­вые эманации. Ты просто ощутил на себе воздействие моих волевых импульсов. Внутренняя сила базируется на сексуаль­ной энергии. Сексуальная энергия управляется с помощью ус­тойчивых, направленных и сконцентрированных на нужной основе эмоций. Умение правильно петь служит катализатором для пробуждения необходимых эмоций, которые на энергети­ческом плане воплощаются в волевые импульсы.

Для управления эмоциями и создания волевых эманаций совсем не обязательно петь. Ты уже освоил многие упражне-

ния по эмоциональному управлению энергией, хотя лишь не­которые из этих упражнений направлены на создание волевых импульсов.

— Давай, ещё раз споём, — попросил я. — Я хочу попробо­вать сам войти в такое состояние.

— На сегодня хватит, — сказал Ли. — Сильные эмоции ис­тощают организм сильнее, чем физические нагрузки. Лучше пойди и собери веток для костра.

Я начал разводить огонь, радуясь недолгой передышке. Хотя каждая минута, проведённая в обществе Учителя была для меня драгоценным даром судьбы, напряжение предельно насыщен­ных тренировок начало сказываться, и я, как жаждущий в пустыне, глотнувший, наконец, чистой, прохладной воды, на­слаждался моментами, когда я мог расслабиться, занимаясь обычными хлопотами по хозяйству — разведением костра, при­готовлением пищи, постройкой шалаша для ночлега.

— Волевые эманации имеют нечто общее с жаждами. — ска­зал Ли.—Можно определить волевую эманацию, как недолгов­ременный всплеск сверхжажды, а жажду определить, как слег­ка ослабленную, но сверхустойчивую волевую эманацию. Во­левая эманация—это жажда, выплёскивающаяся под давле­нием в тысячи атмосфер.

Представь себе ветер, дующий равномерно и устойчиво над этой поляной в течение часа. А теперь предположи, что весь этот гигантский объём воздуха, прошедший за час над поля­ной, с помощью достижений современной техники или просто волшебства удалось сжать так, что он весь поместился в бал­лончике для газированной воды. Если затем в горлышке бал­лончика проделать крошечное отверстие, струя воздуха со страшной силой вырвется наружу, и её разрушительная мощь будет гораздо большей, чем возможности ветра, которым раньше был заключённый в баллончике воздух.

Как и жажды, волевые эманации используются в подготов­ке воинов “Спокойных”, хотя и не так широко, потому что мощ­ные волевые эманации разрушительны для организма, и их можно использовать очень ограничено, хотя эффект, произво­димый ими. очень впечатляющ. С помощью волевых эманаций человек может совершать сверхусилия.

—Сверхусилия?—переспросил я.—Звучит очень красиво. Это значит, что используя волевые эманации, я смог бы под­нять штангу в пятьсот килограммов?

— Вполне возможно, — отозвался Ли. — Всё зависит от си­туации, в которой ты окажешься. Если твоя жизнь будет зави­сеть от того, поднимешь ли ты штангу в пятьсот килограммов или нет, то есть вероятность, что ты сделаешь это. используя волевые эманации отчаяния или страха.

Даже самые обычные люди время от времени в чрезвычай­ных обстоятельствах способны совершать сверхусилия. Так, че­ловек, убегая от волка, способен перепрыгнуть препятствие, которое не смог бы преодолеть чемпион мира по прыжкам в высоту. Известен случай, когда мать, пытаясь вытащить сына из-под придавившего его дерева, подняла вес. непосильный даже для профессионального штангиста. Состояния, в кото­рых человек способен совершать сверхусилия встречаются не так уж и редко.

Они возникают под действием сильных чувств—страха, ненависти, любви, ярости или страстного желания чего-либо. Порождённые эмоциями волевые эманации снимают психоло­гический барьер представлений о пределах своих возможнос­тей и погружают человека в специфическое состояние созна­ния, когда всё резервы его психики активизируются, и, дей­ствуя спонтанно, человек совершает невозможное. Многие име­ют опыт подобных состояний, пережитых ими в детстве или во взрослой жизни. Обычно люди забывают об этом, не заду­мываясь о том, что они пережили, и рассказывают о событи­ях, заставивших их совершить сверхусилие, как о ужасных, забавных или интересных случаях из своей жизни.

Для воина жизни воспоминания о подобных случайных со­бытиях исключительно важны, потому что обращаясь к ним в медитациях воспоминаний, можно понять механизм входа в состояние сверхусилий и научиться сознательно использовать его при необходимости. Постарайся вспомнить какие-либо со­бытия из твоего детства, когда тебе приходилось выходить за пределы своих возможностей.

Я задумался. Моё детство было заполнено множеством впе­чатлений, связанных с сильными эмоциями, но никогда рань­ше я не задумывался о том, что мне действительно иногда удавалось под действием сильного стресса совершать такие вещи, которые в нормальном состоянии я вряд ли смог бы совершить.

Мне было восемь лет, когда мы с отцом отправились на охоту в крымские горы. Отец отвлёкся, занявшись какими-то своими делами, а я, очарованный красивым пейзажем, откры-

вающимся за крутым скалистым обрывом, подошёл к его краю, поросшему густой травой. Я не боялся высоты, и мне нрави­лось стоять на краю отвесных скал, вглядываясь вниз. На этот раз любовь к созерцанию горных склонов оказала мне плохую услугу. Навес из дёрна и травы изогнулся под моей тяжестью, и я с ужасом почувствовал, как ноги соскользнули в пропасть. Попытка удержаться за траву не принесла успеха, но каким-то чудом я ухитрился мёртвой хваткой вцепиться в выпиравший из земли корень чахлого кустарника, и повис примерно в ме­тре от края пропасти. Бросив взгляд вниз, где под отвесно уходившей вниз скалой гостеприимно поблёскивали острые кам­ни, я ощутил ни с чем не сравнимый ужас и заорал во всю мощь своих лёгких, призывая на помощь отца.

Отцу хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию, и он, крикнув “держись”, вытащил из рюкзака моток верёвки и свой знаменитый крюк для ловли акул. Как каждого заядлого рыбака, отца терзала мечта поймать Главную Рыбу Своей Жиз­ни размером с небольшого кита, и хотя Чёрное море не очень подходило для этой цели, отец не удержался и, уже не помню где. приобрёл рыболовный крючок небывалых размеров. Крю­чок ему так понравился, что он носил его с собой на охоту. поскольку на рыбалке он вряд ли бы пригодился.

Отец привязал к верёвке акулий крюк и зацепил меня им за куртку, повторяя, как заклинание, “держись, сынок, дер­жись”. Отрезав излишек верёвки, он закрепил её конец вокруг того самого чахлого куста, за корень которого я держался. Те­перь я понимаю, что это он сделал не столько для моей безо­пасности. сколько для душевного спокойствия. Хотя было ясно, что отпусти я руки, долго на крючке бы я не продержался, верёвка, соединяющая меня с кустом, придала мне уверенно­сти. Я не мог ни говорить, ни смотреть вокруг, ни думать. Всё моё внимание сосредоточилось на корне и вцепившихся в него руках, которые я уже не чувствовал. Под моей тяжестью ко­рень постепенно вылезал из земли, вытягивая за собой не­сколько более тонких отростков. Затаив дыхание, я наблюдал. как они постепенно натягиваются, а потом они лопались с ог­лушительным звуком, от которого у меня внутри всё судорож­но сжималось.

Оценив мою решимость держаться до конца, отец схватил топор и убежал. Он вернулся с несколькими крепкими длин­ными колышками и вбил их обухом топора глубоко в землю на некотором расстоянии от края обрыва. Сняв ремень с ружья, он соединил его с верёвкой, сделав большую петлю, которую ухитрился надеть мне на ноги. а потом протянуть вверх до подмышек. Конец верёвки он привязал к одному из колышков, а затем накинул ещё две верёвочные петли мне на ноги и тоже закрепил их наверху.

— Отпускай корень, — скомандовал он. Я попытался разжать руки, но не смог. Они онемели и ни­чего не чувствовали.

— Не бойся, отпускай, я тебя вытащу, — уговаривал меня отец, но это было бесполезно. Корень и я стали одним целым, и никакая сила не могла заставить меня расстаться с ним.

Отец, использовав весь оставшийся запас верёвки, опутал меня ею, осторожно подтягивая вверх и подвязывая к колыш­кам так, что я принял положение вниз головой, продолжая отчаянно цепляться руками за свою спасительную соломинку. Убедившись, что я надёжно закреплён, отец взял топор, и, доб­равшись до основания корня, перерубил его, а потом за верёв­ки вытянул меня наверх.

Домой я возвращался, держа перед собой обрубок корня. Только дома с помощью массажа, намыливания рук и отмачивания их в воде, корень удалось вынуть. Сама операция по спасению заняла около получаса, а провисеть полчаса на вы­тянутых руках в нормальном состоянии оказалось бы непо­сильной для меня задачей. Только сейчас я понял, что то, что я сделал тогда, действительно было сверхусилием.

Учитель из кучки заготовленных впрок дров вынул обло­мок толстой ветки и протянул его мне.

—Сожми его в руках, — сказал он.—Возьмись за него так, как ты держался за корень.

Я сделал то, что он просил.

—А теперь снова вспомни, как ты висел над пропастью, особенно то ощущение в руках, которое не позволяло тебе раз­жать их.

Выполнить это было нетрудно. Рассказывая эту историю Ли, я снова пережил события далёкого детства так ярко, что мою тело ещё было наполнено расслабленным ощущением тревожного покоя после пережитой смертельной опасности, когда страх уже прошёл, но его послевкусие осталось, примешиваясь к опустошающей усталости, пришедшей на смену му­чительному физическому напряжению.

Я вновь ощутил ужас от открывшейся внизу пропасти, над которой я покачивался, уцепившись за корень. Всё моё внима-

ние сосредоточилось на руках. Они сжимались всё крепче и крепче. Кисти рук начинали неметь, затвердевая, как камень, и постепенно теряя чувствительность. Наконец я вообще пере­стал их чувствовать. Теперь меня мучила боль в плечах, растя­гивающихся и выворачивающихся под моим весом. Голос отца, что-то мне говоривший, отвлёк меня и от этой боли, и вскоре я забыл о ней, уже ничего не ощущая, а лишь наблюдая, как корень медленно вылезает из земли, и как с шумом лопаются соединяющие его с обрывом отростки.

Вдруг корень рванулся из моих рук, и я, следуя за его дви­жением, описал дугу и с размаху шлепнулся на землю. Ли, вце­пившись в конец ветки, которую я сжимал в руках, размашис­то водил ею из стороны в сторону, а я мотался вместе с ней, как консервная банка, привязанная к собачьему хвосту. Я изо всех сил пытался разжать руки, но не мог. Я не чувствовал их!

Глядя на мои отчаянные усилия, Ли расхохотался и отпу­стил ветку. По инерции я проехался на животе ещё немного, а потом сел, удивляясь самому себе и снова попытался разжать пальцы. Мне это не удалось.

— Ты всё делаешь неправильно, — продолжая веселиться на мой счёт, заявил Учитель. — Чтобы разжать руки, ты должен вспомнить то ощущение, которое появилось в них, когда тебе в детстве удалось это сделать. Сверхусилия создаются на осно­ве мыслеобразов, порождённых волевыми эманациями, поэто­му управлять ими можно именно с помощью мыслеобразов. Как ты можешь разжать руки, если ты не чувствуешь их? Чтобы удержаться над пропастью, ты подсознательно создал образ каменных, неподвижных и не чувствующих ни боли, ни уста­лости. пальцев. Этот мыслеобраз, подкреплённый волевыми эма­нациями, порождёнными страхом смерти, реализовался, и твои руки превратились в бесчувственный камень. Чтобы разжать руки, ты должен с помощью другого мыслеобраза вернуть им чувствительность. Вспомни, как к ним возвращалась жизнь.

Я вспомнил пальцы отца, массирующие мои кисти в тази­ке с горячей водой. По рукам начали пробегать мурашки, как бывает, когда они затекут. Чувствительность вернулась снача­ла на кожу тыльной поверхности ладони. Постепенно она рас­пространялась вглубь вместе с теплом, передающимся от воды.

Так же, как в детстве, по моим кистям пробежали мураш­ки. Медленно и неуклюже пальцы разжались, выпустив ветку.

—Помассируй руки,—сказал Ли.—Сейчас в них, как и после аутодвижений. из-за воздействия мыслеобразов нарушена циркуляция энергии. Восстанови её растиранием и мыслеобразом воспоминания о твоём привычном ощущении рук. Закончив массаж, я снова уселся у костра.

—Видишь, как важны подобные воспоминания,—проком­ментировал Учитель. — Не так просто научиться выполнять по­добный трюк. Если ты проделаешь то же самое ещё несколько раз, то мыслеобраз окаменевших рук будет реализоваться у тебя мгновенно, и так же мгновенно с помощью другого мыс­леобраза ты сможешь возвращать рукам чувствительность. А теперь постарайся припомнить ещё какую-нибудь подобную историю.

— Я расскажу тебе, как прыгал с поезда, — улыбнулся я. В тот жаркий летний день мне было всего четыре года. Поскольку моя сестра жила в Москве, и у неё не было возмож­ности приобщиться к щедрым дарам Крымской земли, мать регулярно со знакомыми проводницами передавала для неё по­сылки, наполненные ароматными ягодами и фруктами. Я по­всюду сопровождал маму, и, конечно, с восторгом отправился с ней на вокзал, ведь большие поезда нравились мне даже больше, чем игрушечные машинки.

Поезд только что прибыл из Москвы, и должен был отпра­виться в депо. прежде чем поехать обратно. Мы зашли в вагон, проводница отдала нам посылку от Лены и взяла ту. что при­готовила ей мама. Мама и проводница мирно беседовали, и в этот момент поезд тронулся. Видимо, в маме погибал талант прирождённого каскадёра, и она отреагировала, не задумав­шись ни на секунду. Выбросив в дверной проём полученную из Москвы посылку, она выскочила вслед за ней и, кувыркнув­шись по перрону, встала на ноги. Только тут она сообразила, что в стремительно набирающем ход поезде остался её люби­мый сын. Мама рванулась вдогонку за вагоном, отчаянно крича:

— Шурик, уезжай, я тебя найду!

Я тоже действовал автоматически. Перспектива остаться одному в отправляющемся в неизвестность вагоне меня со­всем не прельщала, и я понял, что надо прыгать. Расстояние до проносящегося мимо перрона показалось мне огромным, но я знал, что если мама прыгнула и перекувырнулась, я смогу сделать то же самое. Уверенность в правильности принятого решения уничтожило страх. Я ничего не чувствовал, целиком настроившись на прыжок. Тело показалось мне лёгким и неве­сомым, когда, оттолкнувшись изо всех сил от подножки, я прыг­нул вперёд. Инстинктивно я сгруппировался, и несколько раз

перекувырнувшись, сел, с удивлением оглядываясь по сторо­нам. Мама налетела на меня, как взбудораженная наседка, с оханьем и стонами пытаясь отыскать у меня опасные для жиз­ни повреждения, но, к счастью, мы оба отделались лёгкими царапинами.

— Воспоминание мыслеобраза, заставившего тебя без страха и сомнений спрыгнуть с поезда, и умение мгновенно воссозда­вать его поможет тебе в совершенствовании прыжков с высо­ты и с движущихся объектов, —сказал Ли. —Тело любого чело­века инстинктивно умеет прыгать, но страх, неуверенность или сомнения, таящиеся в сознании, мешают телу действовать. Опыт, подобный твоему, может значительно облегчить обуче­ние воина некоторым психофизическим навыкам. Похоже, твоё детство не было скучным. Раз уж мы начали эту тему, вспомни ещё что-нибудь, связанное с мыслеобразами, порождёнными волевыми эманациями.

Следующие две истории тоже произошли со мной в возра­сте четырёх-пяти лет, и обе они демонстрировали мой нарож­дающийся интерес к боевым искусствам.

Кипучая натура мамы не позволяла ей понапрасну тра­тить время, гуляя в парке с ребёнком, и она. совмещая прият­ное с полезным, по собственной инициативе вносила свой вклад в общественную жизнь города, поливая из шланга газоны. Не знаю, как ей удалось уговорить обслуживающий персонал пар­ка, но как только она появлялась, ей вручали шланг, включали воду. и мама включалась в трудовой процесс, не забывая вре­мя от времени посматривать в мою сторону, проверяя, всё ли в порядке-

В этот день я явился в парк с большим игрушечным грузо­виком и увлечённо принялся возить его взад-вперёд у фонта­на, в центре которого выкрашенный в зелёную краску маль­чик сжимал в руках столь же зелёную рыбу. Мой грузовик привлёк внимание двух праздно шатающихся мальчишек лет тринадцати-пятнадцати. Они попросились поиграть со мной, и мама, убедившись, что сын при деле, отправилась поливать газон.

Некоторое время мы мирно играли, но мальчишкам это быстро надоело, и они принялись толкать друг друга, выяс­няя, кто сильнее. Разморенные жарким солнцем, они полени­лись перейти от словесного выяснения отношений к бодрящей драке и, лениво присев на край фонтана, заключили переми­рие и обратили своё внимание на меня.

— Ну ты, сопля, карлик, чего крутишься здесь? — презри­тельно процедил сквозь зубы тот, что постарше.

— Вали отсюда, недомерок. Мы не играем со слабаками, — поддержал его другой.

Я обиделся. Только что они забавлялись с моим грузови­ком, а теперь незаслуженно оскорбляют меня, утверждая, что я слабак. С этим я никак не мог согласиться. Меня окатила волна холодной ярости, и я приготовился к бою. Как и перед прыжком с поезда, меня оставили страх и сомнения, и, благо­разумно выбрав парня поменьше ростом, но всё равно казав­шегося гигантом по сравнению со мной, я ринулся в атаку. Пулей подлетев к обидчику, я изо всех сил толкнул его руками в грудь. Результат превзошёл все мои ожидания. Взлетев над бортиком фонтана, мальчишка упал в воду. Видимо, изменён­ное состояние сознания, в которое я вошёл, чем-то слегка на­поминало состояние “серебрянного тумана”. Моё восприятие времени замедлилось. Я наблюдал, как он медленно и плавно переворачивался в воздухе, как медленно вошёл в воду, раз­двигая её своим телом, как фонтаны брызг завораживающе медленно поднимались с двух сторон.

Яростный вопль парня отвлёк меня от созерцания столь отрадного зрелища. Я понял, что пора смываться. Отбросив в сторону шланг, ко мне уже летела привлечённая криком мама. Загородив меня своим телом, она обрушила на мальчишек та­кой шквал праведного возмущения по поводу хулиганов, изде­вающихся над маленьким невинным ангелом, что те, позабыв о жаре, помчались прочь со скоростью курьерского поезда.

Моя следующая победа оказалось ещё более значительной, хотя могла доставить мне неприятности гораздо большие, чем драка со старшими мальчишками.

Мама и приехавшая в гости сестра пошли за мясом к дяде Жоре, знакомому мяснику, и я, как всегда, отправился вместе с ними. Магазин, где работал дядя Жора, стоял у въезда во двор, перегороженного деревянным шлагбаумом. Водители гру­зовиков, которым было гораздо удобнее заезжать во двор. чем разгружаться снаружи, регулярно сбивали шлагбаум. Жители двора его восстанавливали, и этот процесс циклически повто­рялся в полном соответствии с учением инь-ян. В тот день, когда мама. сестра и я явились навестить дядю Жору, шлагба­ум пребывал в состоянии “переходной противоположности”, то есть был сломан, и его торчащий обломанный край сыграл решающую роль во всей истории.

По случаю обеденного перерыва мясник и грузчики мага­зина удобно расположились на улице недалеко от останков шлаг­баума. Оставив меня под присмотром дяди Жоры, мать и сес­тра решили заскочить на минутку к знакомой, которая жила над магазином.

Дядя Жора был большим и сильным, и пользовался значи­тельным авторитетом в среде магазинных грузчиков и. тем более, продавщиц. Поэтому игра, которую мы затеяли с ним, мне очень нравилась. Мы мерились силой. Я изо всех сил тол­кал дядю Жору, а он. сопротивляясь для вида, слегка отступал назад. Я был уже достаточно умён, чтобы понять, что он мне поддаётся, а победа, добытая таким путём, не могла доставить мне морального удовлетворения. Поэтому, снова ощутив в себе пробуждающиеся инстинкты не знающего поражений бойца, я выработал хитрую стратегию, которая должна была принести мне чистую победу. Деловито посапывая, я продолжал толкать мясника, искусно направляя его на то, что осталось от шлаг­баума. Когда ноги дяди Жоры уже почти коснулись его, я, со­брав все свои силы, толкнул его, что было мочи.

Споткнувшись о шлагбаум, дядя Жора перелетел через него и приземлился с жутким грохотом, сопровождаемым его соб­ственным воплем и диким хохотом грузчиков. Оглушённый па­дением, мясник, видимо, не сразу смог сообразить, что я всего лишь ребёнок, и в нём пробудились инстинкты далёких воин­ственных предков. Не соображая, что он делает, дядя Жора вскочил и с яростным воплем бросился на меня.

На моё счастье, в этот момент во дворе появились мать и сестра. Лена успела закрыть меня своим телом, и удары мяс­ника пришлись на неё. Тут подоспели мать и грузчики, мясни­ка оттащили, но у Лены ещё долгое время оставались синяки. Хотя реакция мясника меня здорово напугала, в глубине души я почему-то гордился собой.

—Ты был рождён с душой воина.—сказал Ли. —Твоя уда­ча в том, что тебе удалось не только сохранить, но и укрепить свою душу. Детская интуиция с годами притупилась, но зато она нашла опору в сознательном использовании твоих возмож­ностей. Вспоминая детское спонтанное интуитивное проявле­ние волевых эманаций с сопровождающими их мыслеобразами, ты приблизишься к осознанию своей внутренней силы и научишься взаимодействовать с ней. В нужные моменты ты сумеешь отказаться от управления сознания и полагаться только на интуитивное начало.

К теме волевых эманаций Учитель возвращался ещё много раз, используя для их пробуждения самые разные упражне­ния, в том числе с использованием криков, боли. внутренних переживаний и всевозможных эмоциональных привязок.

Одним из излюбленных способов создания эманаций для Учителя оказалось чтение стихов. Однажды он заставил меня прочитать несколько моих любимых стихотворений, давая им яркую эмоциональную окраску, так, чтобы каждое слово и каж­дая фраза отражали характерную именно для них смысловую нагрузку.

— Ты должен читать так, чтобы человек, не знающий рус­ского языка, почувствовал, о чём идёт речь, — объяснил Учи­тель. — Настоящий актёр не только умеет читать красиво и с выражением, но ему удаётся создать соответствующие мыслеобразы произносимого текста. Великие актёры способны пере­дать эти мыслеобразы залу. так, что каждый зритель помимо своей воли начинает ощущать то же самое, что и актёр, захва­ченный порождёнными им мыслеобразами.

Одним из моих любимых стихотворений для создания во­левых эманаций было стихотворение “Ермак” неизвестного мне автора. Оно представляло весьма торжественную версию по­хорон Ермака в сочетании с историей терзаний его так и не нашедшей успокоения души. В своих мыслеобразах я старался передать мрачную атмосферу утёса, где находилась могила ге­роя. и яростную тоску его загробного голоса.

Другим стихотворением, чтение которого пробуждало у меня ещё более мощные волевые эманации, было стихотворение Гумилёва “Камень', мистический настрой которого увлекал меня романтикой ужаса и бессилия человеческого существа перед лицом неведомых, безжалостных и губительных сверхъесте­ственных сил.

Гляди, как злобно смотрит камень.

В нём щели странноглубоки.

Сквозь них мерцает хищный пламень.

Не думай, то не светляки.

Давно угрюмые друиды,

Сибиллы древних королей.

Отметить какие-то обиды

Его призвали из морей.

Он вышел чёрный, вышел страшный.

И вот лежит на берегу,

А по ночам ломает башни

И мстит случайному врагу.

Летит пустынными полями,

За куст приляжет, подождёт.

Сверкнёт огнистыми щелями

И снова ринется вперёд.

Не каждому дано увидеть

Его ночной и тайный путь.

Но берегись его обидеть,

Случайно как-нибудь толкнуть.

Он скроет жгучую обиду,

Глухое бешенство угроз,

Он промолчит и будет с виду

Недвижим, как простой утёс.

Но где бы ты ни скрылся, спящий,

Тебе его не обмануть.

Тебя отыщет он, летящий.

И дико ринется на грудь.

И ты застонешь в изумленьи,

Завидя блеск его огней.

Заслышав шум его паденья

И жалкий треск своих костей.

Твоею кровью пьяный, сытый,

Лишь утром он покинет дом.

И будет страшен труп забытый,

Как пёс, раздавленный быком.

Через поля, леса и нивы

Вернётся к берегу он вновь,

Чтоб смыли дружные приливы

С него запёкшуюся кровь.

Я читал стихотворение, представляя себя то камнем, то человеком, которого этот камень убивает, то сторонним на­блюдателем.

В состоянии камня волевые эманации, пробуждаемые у меня чтением стихотворения со временем стали формировать чёт­кий и живой образ камня. Я действительно превращался в него. Моё тело становилось чёрным и мрачным обломком скалы, ис­пещренным глубокими щелями, сквозь которые в темноте си­яли зловещие огни, красные и дикие, как глаза хищного зверя. Холодный и кровавый внутренний пламень, который пылал внутри меня, был порождением тёмных дьявольских сил, не­полнивших его сознанием беспощадного и неотвратимого, как сама судьба, убийцы. Я уничтожал любого, кто когда-либо прикасался ко мне или кого мне велел уничтожить звучащий откуда-то из моих глубин голос. Я мог летать, подчиняясь силе собственной мысли и, обрушиваясь на врага, чувствовать, как его тело прогибается под моим весом, как хрустят его смина­емые кости и как ручейки тёплой крови ласкают меня, стекая по трещинам.

Однажды я настолько погрузился в созданный мной мыслеобраз, что в ответ на прикосновение Учителя к моему плечу, вскочил, словно подброшенный пружиной, влекомый неистовым импульсивным желанием обрушиться на него и уничтожить.

— Молодец, — похвалил меня Ли. плотно прижав к земле фиксирующим руку захватом. — Если ты используешь подоб­ный мыслеобраз в реальном бою, ты сможешь сделать то, что станет для твоих противников худшим воспоминанием их жизни.

— Что например? — спросил я.

— Есть один классическим трюк, —усмехнулся Учитель. — В критической ситуации он отлично срабатывает.

— Какой трюк? — заинтересовался я.

— Если на тебя нападает целая банда и возникает реаль­ная угроза твоей жизни, отбеги так. чтобы около тебя оказал­ся лишь один, а затем резким движением пробей проход в его грудную клетку, засунь туда руку и вырви сердце. Я покажу тебе технику вырывания сердца, и ты убедишься, что это не так сложно, как может показаться на первый взгляд. Если ты со смехом, гримасами и криками неконтролируемого психопа­та сожрёшь, причмокивая, это сердце на глазах у остальных, можешь быть уверен, больше тебя никто не тронет. Безумие внушает людям инстинктивный страх, особенно безумие силы и смерти. Но чтобы его разыграть, ты действительно на ка­кой-то момент должен стать безумным. Существует много по­добных методов воздействия на толпу.

—То, что я сейчас почувствовал, когда бросился на тебя, было действительно почти за гранью безумия, — сказал я. — По правде говоря, то, что происходит со мной в медитациях, иногда пугает меня. Мне кажется, что я становлюсь сумасшед­шим.

— Конечно, ты становишься сумасшедшим, — спокойно ска­зал Ли. — Всё, что выходит за рамки обычного человеческого сознания и поведения уже может считаться сумасшестви­ем. Но именно сумасшествие даёт силу и возможности, выхо­дящие за пределы обычного человека. Преимущество “Спокой­ных” в том, что они давно поняли это и научились становить­ся на короткое время сумасшедшими с тем, чтобы потом вер­нуться к своему нормальному состоянию спокойствия, радости и душевной гармонии.

Это умение вызвано необходимостью, и случается, что оно обеспечивает выживание члена клана. Но управляемое сумас­шествие не приносит вреда. Считай это просто частью воинс­кого искусства. В трактовке стихотворения, когда ты стано­вишься камнем, ты приобретаешь способность создавать воле­вые эманации и мыслеобразы убийцы-психопата. Возможно, это умение тебе никогда не пригодится, а может быть, когда-нибудь оно спасёт тебе жизнь. В любом случае создаваемый тобой мыслеобраз—это не ты. Ты всегда можешь отделить его от себя, в то время как сумасшедший не способен отделить себя от своих навязчивых представлений.

Воображая себя жертвой камня, я переживал собственную смерть, проходя через волевые эманации, порождаемые стра­хом неотвратимой гибели и ужасом перед мистическим вопло­щением зла и разрушения, носителем которого являлся лета­ющий камень.

Ли говорил, что страх является одним из лучших способов высвобождения и перераспределения сексуальной энергии, и мыслеобраз собственной смерти вводил меня в очень глубокое изменённое состояние сознания, в котором я достигал необы­чайного уровня расширения сознания, осознавая и переживая всю свою прожитую жизнь и одновременно погружаясь в ин­тенсивное экстатическое ощущение последнего момента свое­го существования.