Технология легализации чего угодно. Окно Овертона

Это не промывание мозгов как таковое, а технологии более тонкие. Эффективными их делает последовательное, системное применение и незаметность для общества-жертвы самого факта воздействия.

Ниже я на примере разберу, как шаг за шагом общество начинает сперва обсуждать нечто неприемлемое, затем считать это уместным, а в конце концов смиряется с новым законом, закрепляющим и защищающим некогда немыслимое.

Возьмём для примера что-то совершенно невообразимое. Допустим, каннибализм, то есть идею легализовать право граждан на поедание друг друга. Достаточно жёсткий пример?

Но всем очевидно, что прямо сейчас (2014 г.) нет возможности развернуть пропаганду каннибализма — общество встанет на дыбы. Такая ситуация означает, что проблема легализации каннибализма находится в нулевой стадии «окна возможностей». Эта стадия, согласно теории Овертона, называется «Немыслимое». Смоделируем теперь, как это немысливое будет реализовано, пройдя все стадии «окна возможностей».

ТЕХНОЛОГИЯ

Ещё раз повторю, Овертон описал ТЕХНОЛОГИЮ, которая позволяет легализовать абсолютно любую идею.

Обратите внимание! Он не концепцию предложил, не мысли свои сформулировал некоторым образом — он описал работающую технологию. То есть такую последовательность действий, исполнение которой неизменно приводит к желаемому результату. В качестве оружия для уничтожения человеческих сообществ такая технология может быть эффективнее термоядерного заряда.

КАК ЭТО СМЕЛО!

Тема каннибализма пока ещё отвратительна и совершенно не приемлема в обществе. Рассуждать на эту тему нежелательно ни в прессе, ни, тем более, в приличной компании. Пока это немыслимое, абсурдное, запретное явление. Соответственно, первое движение «окна Овертона» — перевести тему каннибализма из области немыслимого в область радикального.

У нас ведь есть свобода слова.

Ну, так почему бы не поговорить о каннибализме?

Учёным вообще положено говорить обо всём подряд — для учёных нет запретных тем, им положено всё изучать. А раз такое дело, соберём этнологический симпозиум по теме «Экзотические обряды племён Полинезии». Обсудим на нём историю предмета, введём её в научный оборот и получим факт авторитетного высказывания о каннибализме.

Видите, о людоедстве, оказывается, можно предметно поговорить и как бы остаться в пределах научной респектабельности.

«Окно Овертона» уже двинулось. То есть уже обозначен пересмотр позиций. Тем самым обеспечен переход от непримиримо отрицательного отношения общества к отношению более позитивному.

Одновременно с околонаучной дискуссией непременно должно появиться какое-нибудь «Общество радикальных каннибалов». И пусть оно будет представлено лишь в интернете — радикальных каннибалов непременно заметят и процитируют во всех нужных СМИ.

Во-первых, это ещё один факт высказывания. А во-вторых, эпатирующие отморозки такого специального генезиса нужны для создания образа радикального пугала. Это будут «плохие каннибалы» в противовес другому пугалу — «фашистам, призывающим сжигать на кострах не таких, как они». Но о пугалах чуть ниже. Для начала достаточно публиковать рассказы о том, что думают про поедание человечины британские учёные и какие-нибудь радикальные отморозки иной природы.

Результат первого движения «окна Овертона»: неприемлемая тема введена в оборот, табу десакрализовано, произошло разрушение однозначности проблемы — созданы «градации серого».

ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?

Следующим шагом «окно» движется дальше и переводит тему каннибализма из радикальной области в область возможного.

На этой стадии продолжаем цитировать «учёных». Ведь нельзя же отворачиваться от знания? Про каннибализм. Любой, кто откажется это обсуждать, должен быть заклеймён как ханжа и лицемер.

Осуждая ханжество, обязательно нужно придумать каннибализму элегантное название. Чтобы не смели всякие фашисты навешивать на инакомыслящих ярлыки со словом на букву «Ка».

Внимание! Создание эвфемизма — это очень важный момент. Для легализации немыслимой идеи необходимо подменить её подлинное название.

Нет больше каннибализма.

Теперь это называется, например, антропофагия. Но и этот термин совсем скоро заменят ещё раз, признав и это определение оскорбительным.

Цель выдумывания новых названий — увести суть проблемы от её обозначения, оторвать форму слова от его содержания, лишить своих идеологических противников языка. Каннибализм превращается в антропофагию, а затем в антропофилию, подобно тому, как преступник меняет фамилии и паспорта.

Параллельно с игрой в имена происходит создание опорного прецедента — исторического, мифологического, актуального или просто выдуманного, но главное — легитимированного. Он будет найден или придуман как «доказательство» того, что антропофилия может быть в принципе узаконена.

«Помните легенду о самоотверженной матери, напоившей своей кровью умирающих от жажды детей?»

«А истории античных богов, поедавших вообще всех подряд — у римлян это было в порядке вещей!»

«Ну, а у более близких нам христиан, тем более, с антропофилией всё в полном порядке! Они до сих пор ритуально пьют кровь и едят плоть своего бога. Вы же не обвиняете в чём-то христианскую церковь? Да кто вы такие, чёрт вас побери?»

Главная задача вакханалии этого этапа — хотя бы частично вывести поедание людей из-под уголовного преследования. Хоть раз, хоть в какой-то исторический момент.

ТАК И НАДО

После того как предоставлен легитимирующий прецендент, появляется возможность двигать «окно Овертона» с территории возможного в область рационального.

Это третий этап. На нём завершается дробление единой проблемы.

«Желание есть людей генетически заложено, это в природе человека».

«Иногда съесть человека необходимо, существуют непреодолимые обстоятельства».

«Есть люди, желающие чтобы их съели».

«Антропофилов спровоцировали!»

«Запретный плод всегда сладок».

«Свободный человек имеет право решать, что ему есть».

«Не скрывайте информацию и пусть каждый поймёт, кто он — антропофил или антропофоб».

«А есть ли в антропофилии вред? Неизбежность его не доказана».

В общественном сознании искусственно создаётся «поле боя» за проблему. На крайних флангах размещают пугала — специальным образом появившихся радикальных сторонников и радикальных противников людоедства.

Реальных противников — то есть нормальных людей, не желающих оставаться безразличными к проблеме растабиурования людоедства — стараются упаковать вместе с пугалами и записать в радикальные ненавистники. Роль этих пугал — активно создавать образ сумасшедших психопатов — агрессивные, фашиствующие ненавистники антропофилии, призывающие жечь заживо людоедов, жидов, коммунистов и негров. Присутствие в СМИ обеспечивают всем перечисленным, кроме реальных противников легализации.

При таком раскладе сами так называемы «антропофилы» остаются как бы посередине между пугалами, на «территории разума», откуда со всем пафосом «здравомыслия и человечности» осуждают «фашистов всех мастей».

«Учёные» и журналисты на этом этапе доказывают, что человечество на протяжении всей своей истории время от времени поедало друг друга, и это нормально. Теперь тему антропофилии можно переводить из области рационального, в категорию популярного. «окно Овертона» движется дальше.

В ХОРОШЕМ СМЫСЛЕ

Для популяризации темы каннибализма необходимо поддержать её поп-контентом, сопрягая с историческими и мифологическими личностями, а по возможности и с современными медиаперсонами.

Антропофилия массово проникает в новости и токшоу. Людей едят в кино широкого проката, в текстах песен и видеоклипах.

Один из приёмов популяризации называется «Оглянитесь по сторонам!»

«Разве вы не знали, что один известный композитор — того?.. антропофил».

«А один всем известный польский сценарист — всю жизнь был антропофилом, его даже преследовали».

«А сколько их по психушкам сидело! Сколько миллионов выслали, лишили гражданства!.. Кстати, как вам новый клип Леди Гаги «Eat me, baby»?

На этом этапе разрабатываемую тему выводят в ТОП и она начинает автономно самовоспроизводиться в массмедиа, шоубизнесе и политике.

Другой эффективный приём: суть проблемы активно забалтывают на уровне операторов информации (журналистов, ведущих телепередач, общественников и тд), отсекая от дискуссии специалистов.

Затем, в момент, когда уже всем стало скучно и обсуждение проблемы зашло в тупик, приходит специальным образом подобранный профессионал и говорит: «Господа, на самом деле всё совсем не так. И дело не в том, а вот в этом. И делать надо то-то и то-то» — и даёт тем временем весьма определённое направление, тенденциозность которого задана движением «окна».

Для оправдания сторонников легализации используют очеловечивание преступников через создание им положительного образа через не сопряжённые с преступлением характеристики.

«Это же творческие люди. Ну, съел жену и что?»

«Они искренне любят своих жертв. Ест, значит любит!»

«У антропофилов повышенный IQ и в остальном они придерживаются строгой морали».

«Антропофилы сами жертвы, их жизнь заставила».

«Их так воспитали» и т.д.

Такого рода выкрутасы — соль популярных ток-шоу.

«Мы расскажем вам трагическую историю любви! Он хотел её съесть! А она лишь хотела быть съеденной! Кто мы, чтобы судить их? Быть может, это — любовь? Кто вы такие, чтобы вставать у любви на пути?!»

МЫ ЗДЕСЬ ВЛАСТЬ

К пятому этапу движения «окна Овертона» переходят, когда тема разогрета до возможности перевести её из категории популярного в сферу актуальной политики.

Начинается подготовка законодательной базы. Лоббистские группировки во власти консолидируются и выходят из тени. Публикуются социологические опросы, якобы подтверждающие высокий процент сторонников легализации каннибализма. Политики начинают катать пробные шары публичных высказываний на тему законодательного закрепления этой темы. В общественное сознание вводят новую догму — «запрещение поедания людей запрещено».

Это фирменное блюдо либерализма — толерантность как запрет на табу, запрет на исправление и предупреждение губительных для общества отклонений.

Во время последнего этапа движения «окна» из категории «популярное» в «актуальную политику» общество уже сломлено. Самая живая его часть ещё как-то будет сопротивляться законодательному закреплению не так давно ещё немыслимых вещей. Но в целом уже общество сломлено. Оно уже согласилось со своим поражением.

Приняты законы, изменены (разрушены) нормы человеческого существования, далее отголосками эта тема неизбежна докатится до школ и детских садов, а значит следующее поколение вырастет вообще без шанса на выживание. Так было с легализацией педерастии (теперь они требуют называть себя геями). Сейчас на наших глазах Европа легализует инцест и детскую эвтаназию»[424].

Коварство технологии состоит в том, что она опирается на естественные закономерности развития и деградации миропонимания общества и его культуры. Иначе говоря, процесс генерации идеи и обретения ею статуса нормы в миропонимании общества — может протекать естественным образом, но в полном соответствии этапами, описанными в технологии «окна Овертона»[425]. Но он же может быть и управляемым на основе того, что получило в ДОТУ название «автосинхронизация», при этом сохраняя для толпы видимость своего естественного течения.

Реальность же такова, что законотворчество и правоприменительная практика в цивилизации библейской кривды — под властью технологии «окна Овертона», которой злоупотребляют самовластные непубличные институты власти в обществе. И это одна из причин, почему Запад — это не «цивилизация права», а цивилизация кривды. А ведь волхв-жрец «элиту» Руси в лице Олега, возомнившего себя «вещим», предостерегал…

 

8.2. Предсказание волхва Олегу «вещему»
и его издревле-стратегический политико-исторический смысл ^[426]

Как известно, после призвания братьев-варягов во главе с Рюриком (в 862 году) на княжение в Великом Новгороде, после смерти Рюрика некоторое время опекуном его наследника — малолетнего князя Игоря — был Олег, за которым в истории закрепилось прозвище «Вещий». И историки признают особый вклад Олега в становление государственности на Руси как системы управления на профессиональной основе делами общества в целом и на местах — государственности “элитарной”.

Но наряду с признанием вклада Олега, летописи сообщают, что некий волхв предсказал ему гибель от его коня конкретно. Выслушав предсказание, Олег (который по отношению к этому предсказанию вещим не оказался) — приказал сменить коня, а своего бывшего коня пасти, заботиться о нём и не утруждать работой. Повеление князя-регента было исполнено. И спустя какое-то время Олегу доложили, что его конь сдох. Олег посмеялся и над предсказанием, и над волхвом. А ещё через некоторое время Олег решил посмотреть на кости коня, возможно потому, что какие-то воспоминания, связанные с конём, были для него значимы. Останки коня, лежавшие в поле, Олегу показали, и когда князь опёрся ногой на череп коня, из черепа выползла змея, которая укусила Олега, в результате чего он и скончался.

В XIX веке А.С.Пушкин придал этому эпизоду древней истории практически общенародную известность, написав стихотворение «Песнь о вещем Олеге» (1822 г.), которое на протяжении более чем столетия входит во все школьные учебники русского языка и литературы.

И когда учитель объясняет школьнику значение слова «вещий», то многие школьники задаются вопросом, смысл которого можно выразить словами: А как же «вещий» Олег вляпался в этот алгоритм самоликвидации?

Ответа на этот ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ вопрос ни историки, ни литературоведы не дают.

В действительности же это предсказание и было выражением деятельности одного из жрецов древней Руси, который был носителем человечного типа строя психики. Исторический эпизод, частью которого является предсказание волхва Олегу, — тот случай, когда в малом выражается великое, — если пользоваться терминологией герметистов.

Олег — получил прозвище «вещий» не безпричинно, то есть он действительно что-то провидел в будущем, но он был — ДЕМОНИЧЕСКИ-вещим, т.е. жил и действовал на основе демонического типа строя психики. Именно вследствие своего демонизма, он и не воспринял предсказание волхва в качестве предостережения, а посмеялся над ним, но всё же из суеверия решил предпринять меры к тому, чтобы избежать воплощения предсказания в жизнь, вместо того, чтобы переосмыслить свои прошлые дела и намерения на будущее и изменить себя самого.

Именно вследствие этого он и не смог выйти из алгоритмики самоликвидации, в которой жил и на что ему прямо указал волхв, вследствие чего предсказание в отношении него персонально и исполнилось автоматически. Другой демон — В.С.Высоцкий тоже не понял этого алгоритма и его нравственно-этической обусловленности, а потому, извратив пушкинский сюжет, осмеял и Олега, и поглумился над волхвом в одной из своих песен. Но в кругах демонической «элиты» советского застойного общества он своею песней алгоритм её самоликвидации активизировал и энергетически подкачал, за что ему в общем-то можно сказать спасибо.

Но для понимания не персонального аспекта этого предсказания — программы дальнейшего развития Руси, — надо вспомнить, что в иносказаниях толпо-«элитарной» культуры власть уподобляется всаднику, а остальное общество — коню. Поскольку речь идёт не о власти вообще, а о власти «элитарной», действующей на основе «права силы», то в этой системе метафор «элита» — всадник, а остальная толпа — конь. Именно этот смысл выражают все конные статуи правителей во всём мире^[427].

Соответственно в масштабе не персональном (в нём предсказание волхва давно уже исполнилось), а в масштабе истории общества — предсказание волхва Олегу может быть выражено не иносказательно, а прямо так: Олег, «элита» на Руси, власти которой ты положил начало, примет смерть от толпы, над которой она пытается властвовать.

А реальное исполнение пророчества в отношении Олега персонально — раскрыло некоторые умолчания волхва, которые можно выразить так: Толпа тоже уйдёт в историческое небытиё (конь, отгуляв ему отпущенное, сдох, когда Олег ещё здравствовал), но «элиту» убьёт не толпа, как таковая, а некая ядовитая «зме­юка».

Последнее обстоятельство также нуждается в раскрытии своей символичности: Змеюка, пожирающая свой хвост, — один из главных символов масонства. В рассматриваемом случае выползает она из интеллектуально мёртвой головы толпы, т.е. из самой же «элиты», которая претендует на то, чтобы быть главой народа в толпо-«элитарной» культуре.

И эта жидомасонская «змеюка» на протяжении истории уже не один раз кусала россионскую «элиту». Если не вдаваться в закулисную предысторию смуты начала XVII века, а затронуть только последние два века, то:

· Половина проходивших по делу декабристов были масоны — представители самодовольно-самонадеянной правящей «элиты».

· «Элитарно»-масонский заговор вверг Российскую империю в первую мировую войну ХХ века, в ходе которой саботаж масонствующей «элиты» создал предпосылки к пуримско-фев­раль­скому государственному перевороту 1917 г.^[428]

· Все, кроме одного из членов Временного правительства первого состава, пришедшего в результате этого переворота к государственной власти, были масонами.

· Но был и заговор в заговоре, в результате чего буржуазно-масонский режим сменился марксистско-масонским, воплотившим архитектуру структуры системы масонских лож в структуру партийно-государственного аппарата власти в СССР.

· СССР рухнул при содействии масонствующей и примасоненной (на основе общности нравов и миропонимания) «элиты» советского общества.

· Постсоветская Россия переживает затяжной и не разрешимый в рамках библейской концепции кризис неспособности организовать государственное управление и жизнь общества в соответствии с общезападными масонскими стандартами.

Это ли не доказательство того, что жидомасонская «змеюка» кусает себя за свой хвост?

И если рассматривать предсказание волхва «вещему» Олегу с позиций толпо-«эли­тар­ной» культуры, то будущее безпросветно — «народ гибнет», о чём день и ночь сегодня кричат все средства массой информации — как сказал В.О.Ключевский: «Черви на народном теле: тело худеет — паразиты волнуются».

Но народ — это не простонародная толпа + «элита» (по организации своей коллективной психики «элита» — тоже толпа, но более прикормленная, чем простонародье). Народ — это граждане в некрасовском смысле, сплочённые общими идеалами цивилизационного строительства.

Волхв, выдав предсказание «вещему» Олегу, тем самым запустил в действие алгоритм общественного развития Руси — объемлющий по отношению к тому предсказанию, которое было выдано персонально Олегу «вещему» как одному из вождей и родоначальников «элиты», претендовавшей на свою исключительную власть над обществом. И этот алгоритм, локализованный в пределах цивилизации Руси изначальной, имел и имеет поддержку Свыше в глобальной алгоритмике развития нынешней цивилизации человечества.

Во-первых, в самом начале кризиса Руси изначальной народу другого региона Земли был ниспослан Коран, социология которого идентична принципам организации самоуправления общества в Русской многонациональной цивилизации^[429].

Во-вторых, уже в ходе кризиса Руси, некоторые из народов, которым предстояло в будущей истории войти в её состав, приняли ислам^[430], вследствие чего Коран стал достоянием культуры Русской многонациональной цивилизации. А в Коране есть всё для того, чтобы думающие и совестливые люди могли развернуть альтернативный библейскому проект глобализации — проект построения цивилизации человечности.

Кроме того, и — это главное — на протяжении всей истории преодоления Русью кризиса её жрецы жили в народе, не деградировали в знахарство, продолжали быть активными, концептуально властными и работали на алгоритм преображения Руси изначальной в будущую многонациональную Русь глобальную.

Их жизненную позицию выразил А.С.Пушкин словами «Песни о “вещем” Олеге», которая по сути своей является «Песней-намёком о Святорусском жречестве»:

Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен,
Правдив и свободен их вещий язык
И с Волей Небесною дружен ^[431] …

Если понимать, что такое концептуальная власть, то можно увидеть, что признание этого факта засвидетельствовано и в «элитарной» культуре Российской империи. Один из афоризмов историка В.О.Ключевского — конец XIX века — гласит: «В России центр на периферии»: т.е. столица де-юре в каких-то обстоятельствах менее властна, чем простолюдин с периферии ^[432]. Это замечание — о сохранении на Руси в народе концептуальной властности более, чем тысячелетие спустя после выдачи предсказания Олегу “вещему”.

В ХХ веке это выразилось в явлении большевизма и концептуальной властности И.В.Сталина, а также многих простых партийных и беспартийных большевиков. И сам факт того, что Вы читаете этот текст на русском языке и Концепция общественной безопасности в целом также выражена современным русским языком, — ещё одно подтверждение тому, что предсказание волхва Олегу «вещему» — не пустые слова, и не беспочвенная сказка.

8.3. Право диктатуры совести
как основа альтернативной юридической системы [433]

Всё изложенное выше в настоящей работе ставит вопрос о построении альтернативы этой, — античеловечной по её сути и потому столь порочной, — юридической системе. Но встают вопросы о том, как строить альтернативу. Отказаться от юридической системы вообще — ни одно современное общество не способно без того, чтобы такое решение не повлекло бы за собой социальную катастрофу. Причин три:

· техносфера, которую породило общество и от которой оно зависит, не может воспроизводиться и развиваться без стандартизации проектно-конструкторских, организационно-технологических и иных решений, а система стандартизации и сертификации и де-факто, и де-юре — это законодательная основа всей техносферной деятельности[434];

· нравственно-этические пороки в исторически сложившейся культуре всех стран распространены достаточно широко и выражаются в разного рода антисоциальной и антибиосферной деятельности людей (как индивидуальной, так и массовой), которая не может быть подавлена инициативными усилиями самодеятельных героев-одиночек вопреки тому, как это рекламирует голливудский кинематограф;

· государственность как система управления на профессиональной основе делами общественной в целом значимости на местах в и пределах государства — безальтернативно необходима при достигнутом качестве развития культуры обществ и личностной культуре психической деятельности подавляющего большинства населения, а работа в ней множества людей требует стандартизации организационных процедур и управленческих действий.

Кроме того, на Руси есть специфика, издревле отличающая нашу региональную цивилизацию от всех прочих региональных цивилизаций планеты. Эта специфика состоит в том, что многонациональный русский люд на протяжении всей памятной истории мало интересовал вопрос о законности принимаемых теми или иными властителями решений; его интересовали два совершенно иных вопроса:

· во-первых, насколько эти решения соответствуют интересам народа как таковым?

· во-вторых,

Ø если ответ на первый вопрос положительный, то насколько эти решения эффективны в аспекте достижения заявляемых властью целей? — в этом случае законность либо незаконность решения интереса вообще не представляет;

Ø если ответ на первый вопрос отрицательный или не определённый (внутренне противоречивый), то как просаботировать исполнение решения власти, по возможности не вступая с нею в открытый конфликт и с минимальным ущербом для себя? — в этом случае, незаконность решения представляет некоторый интерес, поскольку даёт право саботировать принятое решение со ссылками на действующие законы.

И требования, предъявляемые людом к власти и властителям всех уровней персонально, дополняют эти вопросы и ответы на них:

· во-первых, власть в целом и каждый из властителей разного уровня персонально обязаны работать на достижение праведных целей, пусть даже сами они в чём-то и согрешают под воздействием потока событий, порождаемых неправедным миром;

· во-вторых, власть и властители персонально обязаны быть результативными (эффективными) в достижении праведных целей;

· в-третьих, вырабатываемые ими законы и правоприменительная практика должны обеспечивать реализацию первого и второго требований, и потому законодательство само по себе ничего в жизни общества не значит и не является социальной ценностью без подчинения его и правоприменительной практики на его основе первым двум требованиям[435].

Эта триада русских требований к власти в целом, к властителям персонально, к законодательству и правоприменительной практике на его основе — в её полноте в большинстве случаев не осознаётся в лексике даже самими русскими.

Тем не менее эмоциональная реакция русского человека на несоответствие власти этим требованиям полностью соответствует представленной триаде — это самоосвобождение русского от обязанности подчиняться неправедной власти и от обязанности соблюдать действующее законодательство: либо вообще, т.е. не взирая на угрозу наказания, либо в той мере, в какой несоблюдение законодательства представляется безнаказанным (иллюзорно либо жизненно состоятельно — не имеет значения).

· При этом слабая стратегия неприятия неправедной власти выражается в том, что толпа, действуя по принципу «им можно — и нам тоже можно», уходит в ещё бо́льшую неправедность, чем та, что свойственна власти, и это делает невозможным существование неправедного режима.

· Сильная стратегия неприятия неправедной власти выражается в том, что люди начинают думать, проявлять осмысленную волю, что в конечном итоге приводит к становлению режима, деятельность которого позволяет преодолеть кризис неправедного властвования и его последствия и обеспечить на некоторое, более или менее продолжительное, время развитие Русской многонациональной цивилизации в соответствии с триадой требований к власти, выражающей наши цивилизационные идеалы. При этом прошлый криминалитет в большинстве своём социализируется, переставая быть криминалитетом в новом режиме жизни общества.

Поскольку представленную выше триаду требований мало кто может выразить внятно в лексических формах, а власть на протяжении веков приверженностью к праведности не отличается, то в большинстве случаев осознаётся только игнорирование русскими законодательства или его массовое попрание. И это осознаётся и оценивается как «правовой нигилизм» в их большинстве теми, для кого первые два требования к власти и властителям персонально не проистекают из их совести, а остаются неведомыми либо представляются надуманными[436].

Такое отношение к кодифицированному праву и юридической системе в целом, господствующее на Руси на протяжении веков, воспринимается рабами-невольниками юридической системы Западной региональной цивилизации и отечественными юристами, взращёнными в традициях западной юридической школы, как неоспоримое выражение дикости, т.е. нецивилизованности подавляющего большинства населения страны.

При взгляде же с позиций русского мировоззрения тупое следование закону, особенно в ситуациях, когда закон в большей или меньшей мере неадекватен ситуации, и тем более в ситуациях, когда следование закону влечёт за собой неоспоримый вред общему благу в силу особенностей ситуации или выражения в законе кривды, — что характерно для «цивилизации права» — явное и неоспоримое выражение идиотизма[437], бессовестности и бесстыжести.

Чтобы разрешить этот спор цивилизаций, необходимо рассмотреть вопрос о соотношении законодательства и нормального порядка применения законов в жизни общества и произвола в реализации полной функции управления в жизни общества. Но это невозможно без опоры на достаточно общую (в смысле универсальности применения) теорию управления (ДОТУ) и без соотнесения ДОТУ с жизненными потребностями общества и людей, его составляющих, и объективными возможностями их праведного удовлетворения.

Если смотреть на жизнь с позиций достаточно общей (в смысле универсальности применения) теории управления, то все процессы, за исключением объемлющей всё Вседержительности Божией, протекают как частные процессы в русле совокупности их объемлющих процессов. И процессы взаимодействия частного процесса с его объемлющими процессами во многом определяют характер течения самого́ частного процесса, а в ряде случаев носят решающий характер. Это общее положение касается общественно-экономических формаций в нашей цивилизации — как локализованных в пределах того или иного государства, так и человечества в целом.

Соответственно концепция управления, альтернативная библейской кривде, должна основываться на объективных закономерностях всех шести категорий в их взаимосвязи. Практически это означает, что государственное управление и общественная самодеятельность — в каждом регионе государства, обладающем физико-географическим своеобразием[438], — должны взаимно дополнять друг друга в циклике решения частных управленческих задач государственного управления, представленной на рис. 1 слева. Ещё раз подчеркнём, что кроме частных задач, замкнутых в цикл, представленный на рис. 1, есть и общая управленческая задача государства, которая затрагивает каждую из частных задач в их циклике: это — интеграция самодеятельности общественных организаций и граждан персонально в русло этой циклики на каждом её этапе.

Рис. 1 нуждается в пояснениях. В каждом регионе, обладающем физико-географическим своеобразием, интегральный биосферно-экологический показатель — распределение земель между: 1) заповедными зонами с первозданной природой, 2) зонами, в которых природная среда доминирует, но имеет место эпизодическое воздействие цивилизации, 3) сельхозугодьями, 4) населёнными пунктами и 5) промышленными ландшафтами. Реальная структура землепользования может допускать дальнейшее наращивание в регионе хозяйственной деятельности и численности населения, а может требовать их сокращения и коррекции структуры в интересах оздоровления экологии и поддержания устойчивости биосферы, без которой человечество жить не способно, будучи её частью. В анализе проблематики биосферно-социального взаимодействия можно последовать подходу, предложенному в 1974 г. греческим архитектором К.А.Доксиадисом[439]. Он предлагает шкалу градации ландшафтов, включающую 12 типов, каждый из которых характеризуется степенью угнетения цивилизацией естественно-природных ландшафтов: от первозданной природы до техносферного ландшафта без каких-либо самовоспроизводящихся природных биоценозных включений. Некоторые из 12 предлагаемых им типов могут включать подтипы.

С помощью такой шкалы можно охарактеризовать в целях обеспечения биосферно-экологи­чес­кой безопасности общества любой регион планеты, площадь которого достаточно велика, чтобы на ней можно было выделить «кванты» хотя бы некоторых из типов ландшафтов, предусмотренных классификацией К.А.Доксиадиса.

Анализируя вариативную структуру распределения долей каждого из типов ландшафтов в общей площади территории, К.А.Доксиадис рекомендует в качестве оптимума структуру землепользования, представленную в правом верхнем сегменте рис. 1, позволяющую обеспечить как устойчивость биосферы, так и хозяйственную деятельность и быт цивилизации. В оптимальной на его взгляд структуре 40 % площади должны составлять территории, обладающие тем или иным заповедным статусом, на которых хозяйственная деятельность практически полностью запрещена, 42 % — территории, посещение которых людьми признаётся допустимым в целях отдыха и ограниченного ведения хозяйственной деятельности, не нарушающей устойчивости биоценозов в их сложившихся границах, 10,5 % — сельхозугодья, 7,3 % — территории населённых пунктов, транспортных инфраструктур и промышленных предприятий (за исключением тяжёлой промышленности и переработки отходов), 0,2 % — площади под предприятиями тяжёлой промышленности и переработки отходов.

Соответственно на этой основе можно выработать биосферно-экологическую политику государства, одним из аспектов которой является определение биосферно допустимой экологической ниши, которую в каждом регионе, обладающем физико-географическим своеобразием, может занимать цивилизованное общество (этому соответствуют блоки 1 и 2 в структуре рис. 1). Это предполагает необходимость отказа от исторически сложившегося образа жизни цивилизации путём перехода к ландшафтно-усадебной урбанизации[440], позволяющей поддерживать устойчивость биосферы и воспроизводство здоровых поколений, сочетать в себе удобства городского образа жизни со здоровьем сельского образа жизни, и свободного от недостатков каждого из них при опоре на современные и перспективные технологии и на организацию макро- и микро- уровней экономики.

Это открывает возможности к выработке демографической политики государства, которая должна определить количественные и качественные (медико-биологические и социокультурные) показатели, которыми должно обладать население в каждом регионе, а также — параметры миграции населения между регионами, допустимые как с точки зрения бесконфликтности внутрисоциальных отношений, так и в биосферно-экологических аспектах. При этом необходимо понимать, что демографическая политика — фактор, которому должна быть подчинена экономическая политика, а не наоборот (как это имеет место в либерально-рыночной экономической модели), хотя демографические параметры и обуславливают возможности экономической деятельности. Поскольку жизнь цивилизованного общества невозможна без инфраструктур разного рода, то с демографической и биосферно-экологической политикой необходимо должна быть связана инфраструктурная политика (это отражено в блоке 3 на рис. 1).

Анализ с позиций ДОТУ жизни общественно-экономических формаций позволяет все потребности, порождаемые обществом, разделить на два класса: демографически обусловленные, удовлетворение которых безопасно и необходимо для обеспечения устойчивости общественного развития, и деградационно-паразитические, удовлетворение которых наносит прямо или косвенно вред потребителям, окружающим, потомкам, биосфере. Демографически обусловленные потребности предсказуемы на основе биологических и социокультурных закономерностей жизни человеческого общества на десятилетия вперёд. Это обстоятельство позволяет интерпретировать их в качестве вектора целей макроэкономического управления, а деградационно-паразитические — интерпретировать как собственные шумы системы и помехи, индуцируемые в ней извне, и рассматривать производство в их обеспечение в качестве одной из составляющих вектора ошибки управления. Общее представление об алгоритмике генерации и прогностики демографически обусловленных потребностей даёт рис. 2.

Демографическая политика может быть представлена как демографическая волна, с которой связаны три матрицы демографически обусловлен­ных потребностей: личностных (D_Л), семейных (D_С), инфраструктурных (D_ИС) (включающих и потребности биосферно-экологической политики государства). Их долгосрочная предсказуемость разрешает неопределённости в отношении задания компонент вектора конечной продукции (правой части уравнений межотраслевого баланса) и даёт возможность построить хронологическую последовательность межотраслевых и межрегиональных балансов продуктообмена и финансового обмена, ведущую к гарантированному удовлетворению демографически обусловленных потребностей[441].

Структурно алгоритмически эта задача (ей соответствует блок 4 в схеме, представленной на рис. 1) аналогична задаче поражения управляемым снарядом медленно маневрирующей цели. Эта задача успешно решается военно-промышленным комплексом с середины 1950‑х гг. в целях обеспечения противовоздушной, противоракетной и противолодочной обороны, хотя в нашем случае она должна решаться в пространстве параметров существенно большей размерности. Спектр инвестиционных продуктов в составе вектора конечной продукции в таком подходе интерпретируется как вектор управляющего воздействия.

При этом задача планирования — показать те уровни отраслевого производства, ниже которых спектр реального производства не должен опускаться в целях обеспечения устойчивости развития общества. Научно-технический прогресс и нормативно не учитываемые производственные мощности идут в запас устойчивости плана. Если созданы условия для массовой самореализации научно-внедренческих циклов[442], то макроэкономика восприимчива к научно-техническому прогрессу и должна отвечать требованию гибкости и адаптивности к меняющейся техносфере. За исключением устанавливаемых государством цен на товары, принадлежащие базе прейскуранта[443], все прочие цены формируются рынком.

При наличии плана гарантированного удовлетворения демографически обусловленных потребностей и обеспечения устойчивого развития общества (с учётом особенностей региональной локализации предприятий) задача макроэкономического управления (регулирования рынка) представляет собой задачу обеспечения рентабельности отраслей в условиях реально складывающейся динамики цен. Её решение должно обеспечиваться налогово-дотационным механизмом, а платежёспособный спрос населения должен системно защищаться целевыми субсидиями и грантами от уничтожения либерально-рыночным ценообразованием. [444] Дотации, субсидии, гранты могут быть как государственными, так и корпоративными. Кредитно-финансовая система, законодательство о хозяйственной и финансовой деятельности, система стандартизации и сертификации продукции интерпретируются как средства сборки макроэкономической системы из множества административно самостоятельных предприятий, а также как компоненты системы бесструктурного государственного макроэкономического управления[445]. Этому фрагменту алгоритмики государственного управления в русле концепции устойчивого развития соответствует блок 5 в схеме, представленной на рис. 1. Далее цикл замыкается на своё начало.

Юридическая система должна обслуживать устойчивое и безопасное развитие общества в соответствии с этой цикликой при интеграции государством в неё самодеятельных инициатив общественных организаций и граждан персонально. При этом государственность и общественное самоуправление, взаимно дополняя друг друга в русле циклики, представленной на рис. 1, должны опираться на объективные закономерности бытия человеческого общества всех шести категорий в их взаимосвязях, а законодательство должно строиться, исходя из учёта их воздействия на общество.

Т.е. законодательство, будучи одним из атрибутов государственности, и в этом случае будет представлять собой текстуальное выражение принципов и алгоритмики самоуправления общества и государственного управления, осуществляемого в русле определённой концепции — концепции построения цивилизации человечности на Земле, в которой человечный тип строя психики будет достигаться всеми к началу юности.

И при этом законодательство юридической системы, альтернативной библейской кривде, должно выполнять те же функции, о которых говорилось в разделе 2: