Лао Шэ. Записки о Кошачьем городе

----------------------------------------------------------------------- "Библиотека современной фантастики", т.23. Пер. с китайск. - В.Семанов. OCR & spellcheck by HarryFan, 26 August 2000 ----------------------------------------------------------------------- Межпланетный корабль разбился. От моего старого школьного товарища, который больше полумесяца правилэтим кораблем, осталось лишь нечто бесформенное. А я, видимо, жив. Какслучилось, что я не погиб? Может быть, это знают волшебники, но не я. Мы летели к Марсу. По расчетам моего покойного друга, наш корабль ужевошел в сферу притяжения Марса. Выходит, я достиг цели? Если это так, тодуша моего друга может быть спокойной: ради чести оказаться первымкитайцем на Марсе стоит и умереть! Но на Марс ли я попал? Могу лишьстроить догадки, никаких доказательств у меня нет. Конечно, астрономопределил бы, что это за планета, но я, к сожалению, понимаю в астрономииничуть не больше, чем в древнеегипетских письменах. Друг, без сомнения,просветил бы меня... Увы! Мой добрый старый друг... Корабль разбился. Как же я теперь вернусь на Землю? В моем распоряженииодни лохмотья, похожие на сушеный шпинат, да остатки еды в желудке. Дайбог как-то выжить здесь, не то что вернуться. Место незнакомое, и вообщенеизвестно, есть ли на Марсе существа, похожие на людей. Но стоит липодрывать свою смелость печалью? Лучше успокаивать себя мыслью, что ты"первый скиталец на Марсе"... Конечно, все это я передумал уже потом, а тогда у меня очень кружиласьголова. Рождались какие-то обрывочные мысли, но я помню только две: каквернуться и как прожить. Эти мысли сохранились в моем мозгу, словно дведоски от затонувшего корабля, прибитые волной к берегу. Итак, я пришел в себя. Первым делом нужно было похоронить останки моегобедного друга. На обломки корабля я даже не решался смотреть. Он тоже былмоим добрым другом - верный корабль, принесший нас сюда... Оба моихспутника погибли, и я чувствовал себя так, будто сам виноват в их смерти.Они были нужны и полезны, но погибли, оставив жить меня, беспомощного.Дуракам счастье - какое это печальное утешение! Друга я похороню, пустьмне придется копать могилу голыми руками. Но что делать с останкамикорабля? Я не смел взглянуть на них... Нужно было копать могилу, а я лишь тупо сидел и сквозь слезы глядел посторонам. Поразительно, но все, что я тогда увидел, я помню до мельчайшихподробностей, и, когда бы я ни закрыл глаза, передо мной снова встаетзнакомый пейзаж со всеми красками и оттенками. Только одну картину я помнютак же отчетливо: могилу отца, на которую я впервые пошел в детстве вместес матерью. Теперь я смотрел на все окружающее с испугом и растерянностью,точно маленькое деревце, каждый листочек которого чутко вздрагивает подударами дождевых капель. Я видел серое небо. Не пасмурное, а именно серое. Солнце грело весьмасильно - мне было жарко, - но его свет не мог соперничать с теплом, и мнедаже не приходилось зажмуривать глаза. Тяжелый, горячий воздух, казалось,можно было пощупать. Он был серым, но не от пыли, так как я видел вседалеко вокруг. Солнечные лучи словно растворялись во мгле, делая ее чутьсветлее и придавая ей серебристо-пепельный оттенок. Это было похоже налетнюю жару в Северном Китае, когда по небу плывут сухие серые облака, ноздесь воздух был еще мрачнее, тяжелее, унылее и словно прилипал к лицу.Миниатюрным подобием этого мира могла бы служить жаркая сыроварня, вкоторой мерцает только огонек масляной лампы. Вдалеке тянулись невысокиегоры, также серые, но более темные, чем небо. На них виднелись розовыеполоски, точно на шее дикого голубя. "Какая серая страна!" - подумал я, хотя еще не знал тогда, страна лиэто, заселена ли она какими-нибудь существами. На серой равнине вокруг небыло ни деревьев, ни домов, ни полей - одна гладкая, тоскливо ровнаяповерхность с широколистной, стелющейся по земле травой. Судя по виду,почва была тучной. Почему же на ней ничего не сеют?! Невдалеке от меня летали серые птицы с белыми хвостами, напоминавшиекоршунов. Белые пятна их хвостов вносили некоторое разнообразие в этотмрачный мир, но не делали его менее унылым. Казалось, будто в пасмурноенебо бросили пачку ассигнаций. Коршуны подлетели совсем близко. Я понял, что они почуяли останки моегодруга, заволновался и начал искать на земле какой-нибудь твердый предмет,но не нашел даже ветки, "Надо пошарить среди обломков корабля: железнымпрутом тоже можно вырыть яму!" - подумал я. Птицы уже кружили над моейголовой, опускаясь все ниже и издавая протяжные, хищные крики. Искать былонекогда, я подскочил к обломкам и, словно безумный, начал отрыватькакой-то кусок - не помню даже от чего. Одна из птиц села. В ответ на мойвопль ее жесткие крылья задрожали, белый хвост взметнулся вверх, а когтиснова оторвались от земли. Однако на смену спугнутой птице прилетели двеили три другие с радостным стрекотом сорок, нашедших вкусную еду. Ихсобратья, летавшие в воздухе, закричали еще протяжнее, словно умоляяподождать, и вдруг все разом сели. Я тщетно пытался отломить кусок отисковерканного корпуса; по моим рукам текла кровь, но я не чувствовалболи. Накинувшись на коршунов, я стал кричать, пинать их ногами. Птицыразлетелись, но одна все-таки успела клюнуть человеческое мясо. С этогомомента они перестали обращать внимание на мои пинки: только норовиликлюнуть мою ногу. Я вспомнил, что в кармане у меня лежит пистолет, судорожно нащупал егои вдруг - что за наваждение! - в каких-нибудь семи-восьми шагах от себяувидел людей с кошачьими мордами! "Выхватить пистолет или подождать? - заколебался я, но в конце концоввынул руку из кармана и молча усмехнулся. - Я прилетел на Марс пособственному желанию. Еще неизвестно, убьют ли меня эти кошки - можетбыть, они самые милосердные существа на свете. С какой стати мне хвататьсяза оружие!" Добрые помыслы прибавляют храбрости, и я совсем пересталволноваться. Посмотрим, что из этого выйдет, во всяком случае, мне неследует первому нападать. Увидев, что я не двигаюсь, пришельцы сделали два шага вперед: медленно,но решительно, как кошки, выследившие мышь. Птицы тем временем разлетелисьсо своей добычей... Я закрыл глаза от ужаса. И в ту же секунду менясхватили за руки. Кто бы мог подумать, что эти люди с кошачьими мордамидействуют так быстро, ловко и бесшумно! Может, я совершил ошибку, не вынув пистолета? Нет, они должны оценитьмое благородство! Я совсем было успокоился и даже не открыл глаз - отуверенности, я вовсе не из трусости. Но хотя я не сопротивлялся, странныесущества сжимали мои руки все больнее и больнее. "А добры ли они?" -засомневался я. Чувство морального превосходства говорило мне, чточеловеку унизительно меряться силой с кошками. Кроме того, на каждой моейруке лежало по четыре-пять лап - мягких, но крепких, охвативших мои руки,как эластичные ремни. Пороться бесполезно. Если я попытаюсь вырваться, онивыпустят когти. Люди-кошки, наверное, всегда хватают свою добычуисподтишка, а затем причиняют ей жестокую боль - независимо от того, какведет себя жертва. Такую боль, которая заставляет жертву забыть о своемморальном превосходстве или пожалеть о нем. Теперь я раскаивался, чтоошибся в этих существах и не применил политику силы первым. Один тольковыстрел - и, ручаюсь, они бы все убежали. Но раскаянием делу не поможешь.Светлый мир, который я создал в своих мечтах, обернулся глубоким, темнымколодцем, в котором таилась смерть. Я открыл глаза. Все они стояли за моей спиной, не желая, чтобы я ихвидел. Такое коварство вызвало во мне еще большее отвращение. "Раз япопался к вам в лапы, убейте меня. К чему прятаться!" - Ну зачем так... - невольно начал я, но тут же остановился: ведь онине понимают нашего языка. Единственным следствием моих слов было то, что лапы мучителей сжалисьеще крепче. Да если б они и поняли меня, то вряд ли подобрели бы. Уж лучшеони связали бы меня веревками, потому что ни моя душа, ни тело не моглибольше выдержать этих мягких, крепких, жарких, отвратительных объятий. В воздухе летало все больше коршунов, которые, распластав крылья исклонив головы, выжидали удобный момент, чтобы вернуться вниз и сноваполакомиться. Интересно, что задумали проклятые кошки, торчащие за моей спиной? Нетхуже, когда тебя медленно пилят тупым ножом. Я неподвижно стоял и гляделна коршунов. Эти жестокие твари за несколько минут расправились с моимбедным другом. За несколько минут? Но тогда их нельзя назвать жестокими."Ты легко умер, - позавидовал я товарищу. - Ты во много раз счастливееменя, обреченного на медленную пытку!" "Хватит же, хватит!" - чуть было вновь не сорвались с моих губ ненужныеслова. Нравов и повадок людей с кошачьими мордами я не знал, но запрошедшие минуты на собственном опыте убедился, что они самые жестокиесущества во вселенной. А для палачей не существует слова "хватит":медленно мучить жертву для них своего рода наслаждение. Какой же толкговорить с ними! Я уже приготовился к тому, что мне будут загонять иголкипод ногти или вливать в нос керосин - если на Марсе вообще существуютиголки и керосин. Тут я заплакал - не от страха, а от тоски по родине. Светлый, великийКитай, где нет ни жестокостей, ни пыток, ни коршунов, поедающих мертвых, -наверное, я уже никогда не вернусь на твою райскую землю и не смогу большевкусить справедливой человеческой жизни! Даже если я выживу на Марсе,самое большое наслаждение здесь будет для меня страданием! Тем временем существа с кошачьими мордами ухватили меня за ноги. Онипо-прежнему не издавали ни звука, но я ощущал на своей спине их горячеедыхание. Мне было так противно, будто всего меня обвили змеи. Внезапно раздался отчетливый звон, который, казалось, нарушил долгиегоды безмолвия. Я и сейчас иногда еще слышу его. Это защелкнулись кандалына моих ногах, такие тесные, что я перестал чувствовать лодыжки. Какое преступление я совершил? Что они собираются сделать со мной?Впрочем, что рассуждать: в кошачьем обществе человеческий разум вряд линужен, не говоря уже о чувствах. Затем они надели мне наручники, но лап все-таки не разжимали.Чрезмерная осторожность (из нее всегда рождается жестокость), видимо,является необходимым условием жизни в сумраке. Напротив, теперь две потные лапы вцепились мне еще и в шею. Этоозначало, что я не должен оглядываться, - как будто мне хотелось смотретьна них! Может быть, из той же чрезмерной осторожности над моей шеей ужезанесены сверкающие клинки? "Сейчас поведут!" - подумал я, и словно вответ люди с кошачьими мордами дали мне пинок под зад. Я чуть было несвалился с ног, но лапы мягкими крючками удержали меня. За спинойпослышалось фырканье, какое обычно издают коты, - очевидно, мои мучителисмеялись. Конечно, они радуются, что могут издеваться надо мной! Я надеялся, что быстроты ради они понесут меня, но снова жестокоошибся: они заставили меня идти самого, будто догадавшись, насколько этодля меня мучительно. Пот заливал мне глаза, но я не мог смахнуть его ни руками, скованнымиза спиной, ни даже простым движением головы, так как меня цепко держали зашею. С усилием выпрямившись, я шел - нет, не шел, не могу подобрать слово,способное выразить, что я делал: прыгал, полз, извивался, ковылял... Пройдя несколько шагов, я услышал - к счастью, они еще не заткнули мнеуши - яростное хлопанье крыльев: это коршуны разом, как на поле боя,ринулись в атаку... Я не мог простить себе, что не успел выкопать могилу ипохоронить своего товарища. Почему я столько времени тупо сидел на месте?!Если я уцелею и когда-нибудь вернусь сюда, то, наверное, и костей твоих ненайду. Ничто и никогда отныне не заглушит моего стыда, и каждый раз,вспоминая эти печальные минуты, я буду чувствовать себя самым никчемнымчеловеком на свете! Все тело ныло, а мысли, точно в дурном сне, по-прежнему устремлялись кпогибшему другу. Закрыв глаза, я представлял себе коршунов, клюющих егоостанки. Мне чудилось, будто они клюют мое собственное сердце. Куда меняведут? Открыть глаза имело бы смысл в том случае, если бы я надеялся напобег и хотел запомнить дорогу, а просто глядеть по сторонам ни к чему.Мое тело уже не принадлежало мне, я его не чувствовал, как человек послетяжелого ранения. Моя жизнь была в чужих руках, но это уже не печалиломеня. Когда я открыл глаза, то почувствовал себя точно после похмелья.Закованные ноги ломило, боль отдавалась в сердце. Не сразу я понял, чтонахожусь в лодке. Как я попал в нее, когда? Но это все пустяки - главное,что нет горячих лап и вообще никого вокруг. Надо мной серебристо-пепельноенебо, внизу - маслянистая темно-серая поверхность реки, которая беззвучно,но быстро несет мою лодку. Я не думал ни о каких опасностях, в моей душе не было никакого страха.Жара, голод, жажда, боль - ничто не могло побороть усталости: ведь ябольше полумесяца летел в межпланетном корабле. Лечь на спину мне мешалинаручники, поэтому я улегся на бок и заснул, вверив свою жизньмаслянистому потоку. Может быть, мне по крайней мере приснится хорошийсон? Вновь я очнулся в углу не то колодца, не то маленькой хижины без окон идверей. Пол ей заменял кусок травянистой лужайки, а крышу - клочоксеребристо-пепельного неба. Мои руки уже были свободны, но на поясницеприбавилась толстая веревка. Другого конца веревки я не видел - наверное,он был привязан где-то наверху. Не иначе как меня спустили сюда наверевке. Пистолет по-прежнему лежал в кармане. Странно! Чего они хотят отменя? Выкупа? Слишком хлопотно, потому что им придется тогда слетать наЗемлю. А может быть, они решили выдрессировать пойманное чудовище ивыставить в зоопарке? Или отправить в клинику на препарирование? Во всякомслучае, это было бы не лишено целесообразности. Я усмехнулся: кажется, яначинаю сходить с ума. Во рту пересохло. Почему они не отобрали у меня пистолет? Этот странныйи успокаивающий факт, однако, не утолил моей жажды. Я стал озираться иувидел в углу каменный кувшин. Что в нем? Чтобы заглянуть внутрь, мнепридется прыгать в своих кандалах. Превозмогая боль, я попробовалподняться, но ноги по-прежнему не слушались меня. Колодец был неширок, истоило мне лечь на землю, как до кувшина осталось бы несколько вершков. Новеревка на поясе предостерегла меня от бесполезной попытки. Если бы я легна живот, вытянул руки и дернулся, веревка поставила бы меня на ноги. Запекшееся горло помогло мне изобрести гениальный план: надо лечь наспину и двигаться ногами вперед, словно жук, который опрокинулся и неможет перевернуться. Несмотря на то, что веревка была завязана очень туго,я все-таки сдвинул ее вверх, на грудь, чтобы она не помешала мне достатьдо кувшина. Лучше боль, чем жажда! Веревка глубоко, до крови врезалась мнев тело, но я двигался, не обращая на это внимания, и наконец дотянулся додрагоценности. К несчастью, кандалы не позволяли мне раздвинуть ноги, чтобы обхватитьими кувшин, а когда я разводил носки, я не мог дотянуться до него.Безнадежно! Оставалось только лежать навзничь и глядеть в небо. Машинально нащупавпистолет, я вынул его и залюбовался изящной вещицей. Потом приставил егоблестящее дуло к виску: стоит шевельнуть пальцем - и с жаждой поконченонавсегда. Но тут меня осенила новая мысль. Перевернувшись на живот, ядважды выстрелил по веревке. Она обуглилась. Лихорадочно работая руками изубами, я оборвал ее и в безумной радости, забыв про кандалы, вскочил наноги, но тут же упал. Когда я дополз до кувшина и заглянул внутрь, тамчто-то блеснуло. Может быть, вода, а может быть... Но мне было не досомнений. Первый же прохладный глоток показался мне вкуснее волшебногонектара. Усилия всегда вознаграждаются: я наконец понял эту простейшуюзаповедь. Воды было совсем немного, и я не оставил ни капли. Обняв своего спасителя - кувшин, - я размечтался о том, что обязательнозахвачу его с собой, когда полечу обратно на Землю. Но тут же помрачнел:увы, надежды нет... Долго я сидел не шевелясь, глядя в горлышко кувшина.Надо мной с отрывистыми криками пролетела стая птиц. Я очнулся, поднялголову и увидел розовую полоску зари. Серое небо сделалось как будто вышеи яснее, стены тоже украсились розовой каймой. "Скоро стемнеет, - подумаля. - Что же делать?" Все действия, которые были бы уместны на Земле, здесь не подходили. Яне знал своего противника и не представлял, как с ним бороться. ДажеРобинзон, наверное, не испытывал ничего подобного: он был свободен, а мнепредстояло освободиться из лап людей с кошачьими мордами, о которых доселеникто ничего не знал. Но что же все-таки делать? Прежде всего хорошо бы снять кандалы. До этого я не рассматривал их,думал, что они железные, но теперь выяснил, что они свинцового цвета. Вотпочему мучители не отобрали у меня пистолет: на Марсе, должно быть, нетжелеза, и из чрезмерной осторожности люди-кошки не решились дотронуться донезнакомого вещества. На ощупь кандалы были твердыми. Я попробовал сломатьих - не поддаются. Из чего же они сделаны? К острому желанию спастисьдобавилось любопытство. Я постучал по кандалам дулом пистолета, онизазвенели, но не как железо. Может, это серебро или свинец? Все, что мягчежелеза, я перепилю - стоит только разбить кувшин и выбрать поострееосколок (я уже забыл о своем намерении привезти каменный кувшин на Землю).Но грохнуть кувшин о стену я не решался, боясь привлечь сторожей. Нет, онине услышат: ведь я только что стрелял из пистолета, и никто не появился.Осмелев, я отбил от кувшина тонкую острую пластинку и принялся за работу. Конечно, даже железную балку можно упорным трудом сточить в иглу длявышивания, но тут дело было еще сложнее. Опыт по большей части дитяошибки, а мне оставалось только заблуждаться, потому что мой земной опытздесь ничего не значил. Хотя я пилил очень долго, на кандалах не появилосьдаже царапины, как будто я пытался камнем сточить алмаз. Я ощупал свои лохмотья, туфли, даже волосы, надеясь найти хотьчто-нибудь способное мне помочь. Неожиданно я обнаружил в часовомкарманчике брюк спичечный коробок в металлическом футлярчике. Я не курю иобычно не ношу с собой спичек. Этот коробок мне сунул за неимением другогоподарка один знакомый перед отлетом. "Надеюсь, что спички не перегрузятмежпланетный корабль!" - пошутил он тогда. Играя коробком, я предавался пустяковым, но приятным воспоминаниям.Стемнело. Я чиркнул спичкой, потом зажег вторую. Машинально, дурачестваради, поднес ее к своим кандалам, и вдруг - пшш! - от них осталась лишьгорстка белого пепла, а все вокруг наполнилось зловонием. Оказывается, эти кошки знакомы с химией. Вот уж не ожидал! Когда все потеряно, в избавлении от кандалов мало проку, но теперь яхоть не должен стеречь этот кошачий колодец. Спрятав пистолет и спички, яухватился за висящий конец веревки и полез на стену. Кругом царила сераямгла, какая бывает скорее в парильне, чем на открытом воздухе.Перевалившись через край, я спрыгнул на землю. Куда же идти? Храбрости уменя сильно поубавилось. Ни домов, ни огонька, ни звука. Вдалеке (а можетбыть, невдалеке - я не мог определить расстояние) темнело что-то вроделеса. Не пойти ли туда? Но кто знает, какие звери меня там ожидают! Я посмотрел на звезды: сквозь серое, чуть розоватое небо виднелось лишьнесколько самых крупных звезд. Меня снова начала мучить жажда, на этот развместе с голодом. Ночная охота, да еще на неведомых зверей и птиц, занятиене для меня. Хорошо еще, что не холодно; наверное, здесь можно и днем иночью ходить голым. Я сел, прислонившись к стенке своей бывшей тюрьмы, иуставился на звезды, стараясь ни о чем не думать. Самые обычные мыслимогли сейчас вызвать у меня слезы. Одиночество еще страшнее, чем боль. Глаза слипались, но заснуть было бы слишком опасно. Поклевав некотороевремя носом, я вдруг вздрогнул и широко открыл глаза: мне показалось,будто впереди мелькнула человеческая тень. "Наверное, это галлюцинация!" -выругал я себя и закрыл глаза. Но едва я снова открыл их, как впередиопять мелькнула тень. У меня волосы встали дыбом: ловить на Марсепризраков не входило в мои намерения. Я твердо решил бодрствовать. Долгое время ничто не появлялось. Тогда я нарочно сощурился, оставивмежду ресницами крохотную щелку. Тень тотчас появилась! Теперь я уже не боялся ее. Совершенно ясно, что это не призрак, асущество с кошачьей мордой. Оказывается, у него такое острое зрение, чтооно даже издалека видит, закрыты ли у меня глаза. Я радостно сдержалдыхание и стал ждать. Если оно кинется на меня, я с ним расправлюсь!Неизвестно почему, но я считал себя сильнее человека-кошки. Может быть,потому, что у меня пистолет? Смешно! Время здесь не имело никакой цены. Мне показалось, что прошло нескольковеков, прежде чем незнакомец приблизился. На каждый шаг он тратил почетверти часа, а может быть, по часу; в каждом шаге чувствоваласьосторожность, накопленная поколениями. Ступит сначала правой, затем левойногой, согнется, тихо выпрямится, оглянется, подастся назад, неслышно, какснежинка, ляжет на землю, поползет, снова выгнет спину... Наверное, таккотенок ночью учится ловить мышей. Если бы я шевельнулся или открыл глаза, он, без сомнения, тотчас быотпрянул. Но я не двигался, внимательно следя за ним сощуренными глазами. Я чувствовал, что он вовсе не желает мне зла, а, наоборот, боится меня. В руках у него ничего не было, к тому же он пришел один. Как мне датьему понять, что я совсем не собираюсь нападать на него? Пожалуй, лучшийспособ - не двигаться, тогда он но крайней мере не убежит. Человек-кошка приблизился ко мне вплотную, я уже чувствовал его горячеедыхание. Отклонившись в сторону, словно спринтер, готовый принятьэстафетную палочку, он дважды махнул лапой перед моим лицом. Я еле заметнокивнул головой. Он быстро убрал лапу, но остался на месте. Я снова кивнул,затем медленно поднял руки и показал ему пустые ладони. Он как будто понялэтот язык жестов, тоже кивнул головой и выпрямился. Я поманил его пальцем.Он снова кивнул, давая понять, что бежать не собирается. Так продолжалосьпримерно с полчаса, после чего я наконец привстал. Если никчемную трату времени можно назвать работой, то люди-кошки -самые трудолюбивые существа на свете. Битый час мы с ним обменивалисьжестами, кивали головами, шамкали губами, пофыркивали носами - словом,двигали буквально каждым мускулом тела, подтверждая, что не хотимпричинить друг другу вреда. Разумеется, мы могли провести за этим занятиемеще час, а скорее всего целую неделю, если бы вдалеке не появилась новаятень. Мой приятель первым заметил ее, отпрянул в сторону и призывно махнуллапкой. Я побежал за ним. От голода и жажды у меня рябило в глазах, но ячувствовал, что если нас настигнут, то мне и моему спутнику несдобровать.Я не хотел терять нового знакомца: он будет прекрасным помощником в моихскитаниях на Марсе. Люди-кошки наверняка гнались за нами, потому что мои проводник прибавилшагу. Сердце мое было готово выпрыгнуть - сзади раздался пронзительныйвой. Видимо, люди-кошки рассвирепели, если решились подать голос. Еще шаг- и я упаду от изнеможения или у меня горлом пойдет кровь... Собрав последние силы, я выхватил пистолет и наугад выстрелил. Сам ядаже не слышал звука выстрела, потому что тут же лишился чувств. Очнулся я в какой-то комнате. Серое небо, красный свет... Земля...Межпланетный корабль... Лужа крови, веревка... Я снова закрыл глаза. Только спустя некоторое время новый приятель рассказал, что втащилменя, как дохлую собаку, к себе домой. Почва на Марсе такая мягкая инежная, что при падении я даже не наставил себе синяков. А нашипреследователи, напуганные моим выстрелом, наверное, бежали три дня безоглядки. Маленький пистолет с какими-нибудь двенадцатью патронамипрославил меня на весь Марс. Я спал без просыпу и, наверное, заснул бы вечным сном, если бы не мухи.Впрочем, я не знаю, что это за насекомые. Они больше похожи на маленькихзеленых бабочек, этакие прелестные мотыльки, но еще несноснее наших мух.Их на Марсе ужасно много - тряхнешь рукой, и с нее сразу слетает целаястайка живых зеленых лепестков. Тело затекло, потому что я всю ночь проспал на земле: люди-кошки незнают кроватей. Одной рукой отгоняя мух, а другой почесываясь, я огляделхижину. Собственно, смотреть в ней было не на что. Я надеялся найти таздля умывания, но безуспешно. Раз не оказалось вещей, пришлось смотреть настены и потолок. Они были из глины, без каких-либо украшений. Воздух вхижине отдавал затхлостью. Лишь в одной из стен имелось отверстие аршина втри высотой, которое служило и дверью, и окном одновременно. Пистолет был по-прежнему при мне, это прекрасно. Хорошенько спрятавего, я вылез через отверстие и тут понял, что окна были бы бесполезны:хижина находилась в лесу - наверное, том самом, который я видел вчеравечером. Листья на деревьях росли так густо, что через них не пробился быи самый яркий солнечный свет, а здесь он к тому же рассеивался в серомнеподвижном воздухе. Я оглянулся по сторонам, но вокруг меня были толь ко густые листья,сырость и вонь. Впрочем, нет! Под одним из деревьев сидел человек-кошка. Он, конечно,давно видел меня, но, поймав мой взгляд, бросился на дерево и исчез влистве. Это меня разозлило. Разве так принимают гостей: ни еды, ни питья,только ночлег в вонючей хижине! Решив не церемониться, я полез за хозяиномна дерево и, ухватившись за ветку, стал ее раскачивать. Человек-кошкажалобно пискнул и остановился. Убежать ему было некуда, и он с прижатыми,как у побитого кота, ушами начал медленно спускаться. Я ткнул пальцем себе в рот, вытянул шею и несколько раз шевельнулгубами, объясняя, что хочу есть и пить. В ответ он показал на дерево."Может, он советует мне поесть плодов?" - сообразил я, мудро предположив,что люди-кошки не едят риса. Но плодов на ветках не было. Между темчеловек-кошка взобрался на дерево, бережно сорвал несколько листьев, взялих в зубы и вновь спустился, показывая то на меня, то на листья. Когда он увидел, что эта скотская пища меня ничуть не привлекает, еголицо исказилось - вероятно, от ярости. Почему он злился, я, конечно,понять не мог, а он не мог понять, чем недоволен я. Наконец я решил взять листья, но пусть он сам протянет их мне. Онснова, казалось, ничего не понял. Мой гнев сменился сомнением: а можетбыть, передо мной женщина? Может быть, на Марсе мужчины и женщины тожеобщаются, не приближаясь друг к другу? [иронический намек на строгиеморальные правила конфуцианства, в частности на фразу древнего философаМэн-цзы (III в. до н.э.): "Если мужчины и женщины общаются, не приближаясьдруг к другу, это соответствует церемониям"] Или - страшно вымолвить - этоправило здесь распространено на общение между всеми людьми (черезнесколько дней выяснилось, что моя догадка была верна)? Ладно, не стоитссориться с тем, кого не понимаешь. Я подобрал листья и обтер их рукой -по привычке, потому что руки у меня были грязные и кровоточили. Потомоткусил кусочек листа и поразился его приятному запаху и сочности. Изо ртау меня закапал сок, и человек-кошка дернулся, словно желая подхватитькапли. "Видно, эти листья очень дороги, - подумал я. - Но почему он тактрясется над одним листом, когда вокруг целый лес? Впрочем, здесь всестранно!" Съев один за другим два листа, я ощутил легкое головокружение. Душистыйсок как бы растекся по всему телу, наполняя его приятной истомой. Потянулоспать, и все-таки я не заснул, потому что в этом озере дурмана таиласькапля возбуждающего, как при легком опьянении. У меня в руке был еще одинлист, но я не мог поднять руку. Смеясь над собой (не знаю, отразился лиэтот смех на моем лице), я прислонился к дереву, закрыл глаза и покачалголовой. Вмиг чувство опьянения прошло, теперь уже все мое тело, каждаяпора смеялась. Голода в жажды как не бывало, мыться больше не хотелось:грязь, пот и кровь ничуть меня больше не тяготили. Лес, как мне показалось, посветлел, серый воздух стал не холодным в недушным, а таким, что лучше и не надо; зеленые деревья приобрели какую-томягкую поэтическую прелесть. Промозглая вонь сменилась крепким сладковатымароматом, словно от перезрелой дыни. Нет, это была не нега, авосхитительное опьянение. Два листа влили в меня неведомую силу, и в серомвоздухе Марса я теперь чувствовал себя точно рыба в воде. Я присел на корточки, хотя раньше не любил так сидеть, и началвнимательно разглядывать своего кормильца. Обида на него прошла; теперь онстал мне симпатичен. Человек-кошка оказался не просто большой кошкой, которая ходит назадних лапах и одевается. Одежды на нем как раз не было. Я засмеялся итоже снял с себя рубаху и туфли: если не холодно, зачем таскать на себевсякую рвань? Но брюки я оставил - не из стыдливости и не ради пистолета(его я мог носить прямо на ремне), а потому, что без карманов мог потерятьспички. Вдруг люди-кошки снова попробуют надеть на меня кандалы? Итак, у него было длинное тонкое туловище и короткие конечности скороткими пальцами (не удивительно, что люди-кошки быстро бегают, номедленно работают; я вспомнил, как долго они связывали меня). Шеянормальная, но очень подвижная: голова могла поворачиваться почти заспину. Лицо большое, глаза круглые, очень низко посаженные, над нимиширокий лоб, поросший такой же короткой шерстью, что и макушка. Нос и ротслиты вместе, но не так красиво, как у кошки, а грубо, как у свиньи. Ушималенькие и торчат очень высоко. Туловище округлое, покрыто тонкой иблестящей шерстью серого цвета, который издали отливает зеленым, словноптичье оперение. На животе восемь черных точек - сосков. Каково внутреннеестроение людей-кошек, я не знаю до сих пор. Движения моего нового знакомца казались замедленными, но на самом делебыли очень проворны, так что я ни разу не смог заранее догадаться о егонамерениях. Единственное, что я наверняка определил в нем, - крайнююподозрительность. Его руки и ноги не бездействовали ни минуты, причемногами он двигал так же проворно, как руками. Чаще всего он пользовалсяосязанием: здесь пощупает, там потрет или просто прикоснется. Словом, онбыл похож на суетящегося муравья. Зачем он привел меня сюда да еще накормил листьями? Мне очень хотелосьпоговорить с ним, но как? Ведь языка-то я не знаю. Месяца через три я уже говорил по-кошачьи. Малайский язык можно изучитьза полгода, а кошачий еще быстрее. В нем всего четыреста-пятьсот слов, и,употребляя их так или эдак, можно сказать что угодно. Конечно, многиепонятия и мысли выразить столь скудным запасом слов невозможно, нолюди-кошки придумали на этот случай прекрасный способ - вовсе не говорить.Прилагательных и наречий очень мало, с существительными тоже небогато.Например, все, что связано с дурманным деревом, ограничивается следующимипонятиями: большое дурманное дерево, маленькое дурманное дерево, круглоедурманное дерево, тонкое дурманное дерево, заморское дурманное дерево,большое заморское дурманное дерево, хотя в действительности это совершенноразличные растения. Местоимения не очень употребительны, ибосуществительные предпочитают не заменять. Так иногда говорят дети.Запомнишь несколько существительных - и объясняйся, а глаголы можешьвыражать жестами. Есть у них и письменность: смешные значки, похожие намаленькие башенки или пагоды, но их очень трудно изучить. Обычныелюди-кошки знают от силы два десятка таких значков. Большой Скорпион - так звали моего нового друга - помнил очень многобашенок и даже умел слагать стихи. Поставишь в ряд несколько красивых словбез всякой мысли - и получается кошачье стихотворение: драгоценный лист,драгоценный цветок, драгоценная гора, драгоценная кошка, драгоценныйживот... Так звучало стихотворение Большого Скорпиона "Чувства, возникшиепри чтении истории". У людей-кошек была своя история идвадцатитысячелетняя цивилизация. Научившись разговаривать, я понял все. Большой Скорпион был важнойперсоной в Кошачьем государстве: крупным помещиком и в то же времяполитическим деятелем, поэтом и военным. Крупным помещиком он считалсяпотому, что владел целой рощей дурманных деревьев. Дурманные листьяявляются самой изысканной пищей людей-кошек, а это, в свою очередь, тесносвязано с историей дурманных листьев. Вытащив для доказательства несколькоисторических скрижалей (вместо книг у людей-кошек употребляются каменныеплиты длиной в два аршина и толщиной в полвершка, на каждой из которыхвырезано десятка полтора очень сложных знаков), он сказал, что пятьсот летназад они еще кормились земледелием и дурманные листья завез в Кошачьегосударство какой-то иностранец. Сначала их могли есть тольковысокопоставленные лица, а потом листьев стали ввозить больше и к нимпристрастились все. Не прошло и пятидесяти лет, как граждане, неупотреблявшие их, стали исключением. Есть дурманные листья очень приятно ивыгодно, после них разыгрывается воображение, но руки и ноги перестаютдвигаться. Поэтому землепашцы вскоре забросили свою землю, а ремесленникисвои ремесла. Видя, что все предаются безделью, правительство издало указ,запрещающий есть дурманные листья. Однако в первый же день после запретаимператрица от тоски дала императору три пощечины (Большой Скорпионпродемонстрировал мне очередную историческую скрижаль), отчего императорзаплакал горючими слезами. Поэтому к вечеру того же дня вышел новый указ:считать дурманные листья "государственной пищей". Большой Скорпион сказал,что во всей кошачьей истории не было более славного и милосердного деяния. После возведения дурманных листьев в ранг государственной пищи кошачьяцивилизация стала развиваться во много раз быстрее, чем прежде: дурманныелистья отбили охоту к физическому труду, что позволило сконцентрироватьэнергию на духовной деятельности. Особенно прогрессировали поэзия иискусство: за последние четыреста лет кошачьи поэты ввели в поэтическийязык множество новых словосочетаний, не употреблявшихся за всюпредшествующую двадцатитысячелетнюю историю, например, такое, как"драгоценный живот". Но это не значит, разумеется, что в обществе не возникали известныеразногласия. Триста лет назад дурманные листья выращивались повсюду, ночем больше люди ели их, тем ленивее становились. В конце концов некомудаже стало сажать дурманные деревья. И тут вдруг случилось грандиозноенаводнение (Большой Скорпион немного побледнел, когда сказал мне это:оказывается, люди-кошки больше всего на свете боятся воды). Наводнениеунесло множество дурманных деревьев. Без чего-нибудь другого жители ещемогли обойтись, но без дурманных листьев они не могли предаватьсяпраздности и лени, поэтому всюду начался разбой. Судебных дел стало такмного, что правительство издало еще один в высшей степени гуманный указ:не считать кражу дурманных листьев преступлением. Последние триста летбыли периодом разбоя, но это совсем неплохо, так как разбойсвидетельствует о свободе личности, а свобода всегда была высшим идеаломлюдей-кошек. (Примечание. Слово "свобода" в кошачьем языке не совпадает посвоему значению с аналогичным китайским словом. Люди-кошки называютсвободой насилие над другими, отказ от совместной деятельности,произвол... Отсюда разобщенными оказываются не только мужчины и женщины,но и все люди. Свободный человек не позволяет окружающим касаться его.Встретившись, люди-кошки выражают почтение друг другу не рукопожатием илипоцелуем, а отворачиваясь друг от друга.) - Тогда почему же вы продолжаете сажать деревья? - спросил я. Направильном кошачьем языке эту фразу следовало произнести так: повернутьголову налево (означает "тогда"), ткнуть пальцем в собеседника ("вы"),дважды сверкнуть белками глаз ("почему") и дважды повторить слово "дерево"(в первом случае оно выступает в роли глагола). Слово "продолжаете"опускается за ненадобностью. Большой Скорпион закрыл рот. Рот у людей-кошек постоянно открыт, икогда его на время закрывают, это означает удовлетворение или глубокоераздумье. Он ответил, что сейчас дурманные деревья сажают лишь несколькодесятков человек, исключительно сильные мира сего: политические деятели,военные и поэты, которые одновременно являются помещиками. Они не могут несажать дурманных деревьев, так как иначе потеряют всю свою власть. Дляполитических деятелей дурманные листья - единственный способ увидетьимператора. Военные используют их как армейский провиант, а поэтам онидают возможность грезить средь бела дня. В общем, дурманные листьявсемогущи, благодаря им можно всю жизнь бесчинствовать. Слово"бесчинствовать" в устах высокопоставленных людей-кошек - самое изысканноепонятие. Охрана дурманных рощ - основная функция Большого Скорпиона и другихпомещиков. На свою армию они не могут положиться, потому что кошачьисолдаты, как приверженцы истинной свободы, могут только поедать дурманныелистья и не понимают, что значит повиноваться приказу. Солдаты частограбят собственных хозяев - с точки зрения людей-кошек (во всяком случаеБольшой Скорпион думал именно так), это вполне логично. Кто же охраняетдурманные леса? Иностранцы. Каждый помещик вынужден содержать несколькоиностранных наемников. Страх перед иностранцами - одна из исконныхособенностей кошачьей натуры. Любовь к так называемой "свободе" непозволяет кошачьим солдатам прожить хотя бы три дня без убийства, а войнас иностранцами для них вещь совершенно невозможная. Большой Скорпионприбавил с удовлетворением, что стремление к взаимной резне в Кошачьемгосударстве день ото дня возрастает, и методы убийства стали почти стольже утонченными, как законы стихосложения. - Убийство стало своего рода искусством! - поддакнул я. В кошачьемязыке не было слова "искусство", из моих долгих объяснений он ничего непонял, однако все-таки запомнил китайское слово. В древности люди-кошки воевали с иностранцами и даже побеждали, но запоследние пятьсот лет вследствие междоусобиц совершенно позабыли об этом,обратили все усилия на внутренние раздоры и стали очень боятьсяиностранцев. Без иностранной поддержки их император не получил бы к своемустолу ни одного дурманного листа. Три года назад в Кошачье государство уже прилетал один воздушныйкорабль. Откуда - жители не знали, но запомнили, что на свете существуютбольшие птицы без перьев. Когда прилетел наш корабль, люди-кошки поняли, что прибыли иностранцы,но были уверены, что я тоже марсианин: они не могли представить, что,кроме Марса, существуют другие планеты. Большой Скорпион с другими помещиками тотчас побежал к меступриземления, чтобы добыть иностранцев для охраны своих дурманных рощ. Всепрежние иностранные охранники почему-то вернулись к себе на родину, инужно было срочно вербовать новых. Помещики условились передавать меня друг другу по очереди, так как впоследнее время нанять иностранца было очень нелегко. Увидев, чтофизиономия у меня отнюдь не кошачья, они страшно перепугались, но затемраспознали мою наивность и решили не приглашать меня на службу, а простосхватить. Как истые граждане Кошачьего государства, они были очень хитры ииной раз способны на риск. Сейчас я понимаю, что, если бы я первымприменил силу, они бы тотчас разбежались, но ни в коем случае неотказались от своей затеи. К тому же я не сумел бы найти себе пищу. Вобщем, я доволен, что тогда не выстрелил. Но, с другой стороны, схвативменя, они утратили ко мне уважение. Теперь можно было не говорить со мнойни о каких условиях, достаточно давать немного еды. Изменились и намерениясоюзников: вскоре из общественной собственности я превратился в частную.Большой Скорпион был необычайно горд своим успехом, так как измена клятвевходит в их понимание свободы. Они посадили меня закованным в лодку, а сами, страшась воды, побежали кхижине-колодцу по берегу. Если бы лодка перевернулась, виною было бы,разумеется, лишь мое собственное невезение. Лодка должна была самауткнуться в отмель, недалеко от которой стояла хижина-колодец. Водворив меня в хижину, они разошлись по домам есть дурманные листья.Носить подобную ценность с собой чрезвычайно опасно, поэтому онипредпочитали есть дома. Роща Большого Скорпиона находилась ближе других от моейимпровизированной тюрьмы, но и он отправился за мной не сразу: последурманных листьев необходимо немного поспать. Большой Скорпион думал, чтоего соперники придут не скоро, их появление было для него полнойнеожиданностью. "Хорошо, что это "искусство" помогло!" - произнес он,восхищенно указывая на мой пистолет. Теперь он всякий незнакомый предметназывал искусством. Я спросил, из чего были сделаны кандалы. Он пожал плечами и сказал, чтоих привезли из-за границы. - За границей есть много полезных вещей, но нам ни к чему подражать им.Ведь наше государство самое древнее! - Большой Скорпион на секундуудовлетворенно закрыл рот. - Впрочем, когда отправляешься в путь,наручниками и кандалами запастись не мешает. Я не понял, подсмеивается он надо мной или говорит серьезно. Сейчасменя интересовало, где он провел эту ночь, потому что в лесу не видно былодругих хижин. Не желая отвечать на мой вопрос, он попросил у менякакое-нибудь "искусство", чтобы показать императору. Я дал ему спичку,решив, что в "свободном" обществе каждый должен иметь какую-нибудь тайну,и спросил только, есть ли у него семья. Он кивнул головой. - Вот соберем дурманные листья и поедем ко мне домой. - А где твой дом? - В столице. Там живут император и много иностранцев. Ты сможешьувидеть своих друзей. - Я прилетел с Земли и никого на Марсе не знаю. - Все равно ты иностранец, а иностранцы всегда дружат. Продолжать объяснения было бесполезно. Лучше дождаться, когда будетзакончен сбор дурманных листьев, и поскорее отправиться в путь, чтобысобственными глазами взглянуть на Кошачий город. Я считал, что никогда не смогу подружиться с Большим Скорпионом, а он,вероятно, искренне желал дружбы, но его искренность, как у всехлюдей-кошек, была весьма ограниченна. Он дружил только с теми, когособирался использовать в своих интересах. В течение трех или четырехмесяцев меня ни на минуту не оставляло желание похоронить останкипогибшего друга, однако Большой Скорпион всячески препятствовал мне. Онвоображал, будто охрана дурманных деревьев - единственная цель, радикоторой я прилетел на Марс. О дружеском долге люди-кошки вообще, наверное,не имели понятия. Большой Скорпион все время твердил мне: "Ведь твойприятель умер, зачем же смотреть на него?" Он скрывал от меня, в какойстороне то место, где упал корабль, и все время следил за мной. Япотихоньку искал дорогу, думая, что стоит пойти по берегу реки, как янайду обломки корабля, но каждый раз, когда я выходил из дурманной рощи,передо мной откуда ни возьмись появлялся Большой Скорпион. Он никогда непытался принудить меня вернуться, а умел растрогать своими жалобами ипричитаниями, словно слезливая вдова. Я понимал, что в душе он смеетсянадо мной, считает меня дураком, но ничего не мог с собой поделать. Вдурманной роще, кроме меня, жили еще какие-то существа, которым онзапрещал встречаться со мной. Едва я замечал их вдали и направлялся к ним,как они тут же исчезали - наверняка по приказу Большого Скорпиона. Дурманные листья я решил больше не есть. - Их нельзя не есть, - с мягкой настойчивостью убеждал меня БольшойСкорпион. - Без них горло пересохнет, а вода далеко. Нужно мыться,купаться - сколько хлопот! Мы уж на себе испытали: их невозможно не есть.Другая пища очень дорога, но дело не в цене. Главное, что она невкусная, аиногда даже ядовитая. Если не есть дурманных листьев, можно умереть!.. Тут он начинал размазывать по лицу слезы, но я знал, что это егообычный трюк, и не поддавался. Если я буду есть дурманные листья, то станутаким же, как люди-кошки, а этого Большой Скорпион и хочет! Хватит, я ибез того слишком простодушен. Я должен снова вернуться к человеческойжизни: есть, пить и мыться как люди, а не превращаться в полумертвоголенивца. Я скорее согласен прожить две недели, но разумно и полноценно,чем двадцать тысяч лет прозябать в дурмане. Все это я высказал БольшомуСкорпиону, но он, конечно, ничего не понял и наверняка счел менябезмозглым идиотом. Как бы то ни было, а я принял решение. После трехдневных препирательств мне пришлось взяться за пистолет.Правда, я еще не забыл о чести и справедливости, положил пистолет рядом исказал Большому Скорпиону: - Если ты будешь заставлять меня есть дурманные листья, я тебя убью.Решай! Большой Скорпион отскочил в сторону, даже не попытавшись отнять у меняпистолет. Огнестрельное оружие в его лапах было бы не опаснее соломинки.Ему нужен был не мой пистолет, а я сам. Наконец он предложил компромисс: каждое утро я должен съедать по одномудурманному листу. - Один листочек, всего одну крохотную драгоценность, чтобы неотравиться воздухом! Я убрал пистолет, и мы сели друг против друга. Он обещал давать мнееду, но считал, что с питьем будет трудно: придется носить воду кувшином среки. - Зачем каждый день так далеко бегать, да еще таскать кувшин? Этонеумно. Не лучше ли без всяких забот есть дурманные листья? Что за чудак,не понимает своего счастья! - рассуждал Большой Скорпион, однаконастаивать не посмел, а лишь заявил, что должен ходить вместе со мной.Конечно, он боялся, как бы я не убежал. Но ведь я могу убежать и при нем,если захочу. Услышав это, он закрыл рот на целых десять минут, так что ядаже испугался, не помирает ли он от страха. - Тебе незачем ходить со мной, клянусь, что я не убегу! - утешил я его. Он тихо покачал головой: - Клянутся только дети. Рассерженный такой беспардонностью, я схватил Большого Скорпиона заволосы, в первый раз применив силу. Он никак не ожидал этого. Пожертвовавнесколькими волосками, а может быть, и клочком шкуры, он отбежал напочтительное расстояние и объяснил мне, что прежде среди людей-кошек былираспространены клятвы, однако за последние пятьсот лет их давали такчасто, что теперь произносят только в шутку. Эта реформа являетсяочевидным прогрессом. Доверие вещь неплохая, но с практической точкизрения не очень удобная. Дети любят давать клятвы именно потому, что ихвовсе не обязательно соблюдать. Все это Большой Скорпион говорил печально,потирая общипанное место. Устыдившись своей вспыльчивости, я позволил ему ходить со мной иполучил в награду вкусный ужин. Люди-кошки готовят отлично, жаль только,что в их кушанья попадает слишком много мух. Я сплел из травы крышку ивелел повару накрывать еду. Кошачий повар нашел это странным, дажесмешным, но, получив приказ Большого Скорпиона, не посмел со мной спорить. Нечистоплотность люди-кошки возвели в одну из самых славных своихтрадиций, поэтому повар все же продолжал хитрить со мной. Каждый раз,когда на еде не было крышки, мне приходилось жаловаться БольшомуСкорпиону. Но однажды мне вовсе не принесли еды, а на следующий деньподали тарелку, покрытую вместо крышки толстым слоем мух. Оказывается,Большой Скорпион и его слуга стали презирать меня за слабость.Рукоприкладство считается привилегией высокопоставленных людей-кошек, иподчиненные принимают побои как должное. Что же делать? Пускать в ход рукимне не хотелось: я считал себя гуманным человеком и всегда гордился этим.Но, увы, я рисковал лишиться не только еды, но и безопасности. Ничего неподелаешь, пришлось и у повара выдрать клочок шкуры. С тех пор крышка ужене лежала без дела. Да, здесь трудно сохранить человеческое достоинство... Моим главным удовольствием на Марсе было утреннее купанье. Я вставалеще до рассвета и выходил на речную отмель неподалеку от дурманной рощи.Короткая прогулка успевала лишь освежить меня; я стоял по щиколотку в водеи ждал восхода. Утренний пейзаж был удивительно спокоен и красив. На небе,еще не подернутом туманом, виднелись крупные звезды, кругом ни звука -только тихое журчанье воды по песку. Солнце поднималось, и я входил вреку. Здесь было мелко, нужно было сделать по отмели шагов двести, чтобывода дошла до груди. Вволю поплавав, я выходил из воды и обсыхал насолнце. Рваные штаны, пистолет, спичечная коробка - все лежало на большомкамне. Я стоял голый, без забот и печалей, и чувствовал себя самымсвободным человеком в этом сером мире. Но вот солнце начинало пригревать,над рекой поднимался туман, и мне становилось немного душно. Все-такиБольшой Скорпион не лгал, говоря, что здесь можно отравиться воздухом.Пора было возвращаться и есть свой дурманный лист. К сожалению, мои купанья продолжались недолго - по вине того жеБольшого Скорпиона. Примерно через неделю, едва ступив на отмель, я увиделвдалеке снующие тени. Я не обратил на них внимания и продолжал любоватьсявосходом. Восток медленно розовел, рассеянные облака превращались вбагровые цветы, звезды пропали. Затем облака вытянулись цепочкой, ставтемно-оранжевыми, с серебристо-белыми краями там, где они смыкались ссерым небом. На оранжевом фоне выступили темные пятна, словно окаймленныезолотыми нитями. Из них, неуверенно дрожа, выпрыгнул кроваво-красный, неочень круглый диск, превративший облака в сверкающую чешую. Рекапосветлела и залилась золотым блеском. Облака становились все тоньше, авскоре совсем исчезли, сменившись легкой розоватой пеленой. Солнцеподнялось. Теперь уже все небо приобрело серебристо-серый оттенок, внекоторых местах даже голубой. Я смотрел на это как зачарованный, а когда наконец обернулся, увидел наберегу, всего в каких-нибудь десяти саженях, толпу людей-кошек. "Наверное,они заняты чем-то своим", - подумал я и решил продолжать купанье. Но едвая зашел поглубже, как толпа передвинулась к отмели. Когда я бросился вводу, на берегу поднялся пронзительный вой. Я несколько раз окунулся ивышел на отмель; вопящая толпа попятилась. Я понял, что людей-кошекпривлекло сюда мое купанье. "Пусть себе глазеют, - подумал я. - Ведь их интересует не мое тело -они сами ходят голыми, - а как я плаваю. Может быть, поплескаться ещенемного, чтобы расширить их кругозор?" Но тут я увидел Большого Скорпиона,который стоял впереди всех, почти у самой воды. Видимо, желая показать,что он не боится меня, он скакнул еще ближе и сделал лапой знак, чтобы япрыгнул в воду. Четырехмесячный опыт подсказал мне, что, если я емуподчинюсь, он совсем заважничает. Этого я уже не мог стерпеть: всю жизньне любил, чтобы мною помыкали. Я вышел на отмель, достал пистолет иприцелился в него. Я еще никогда не видел, чтобы Большой Скорпион так смеялся. Чем большея свирепел, тем сильнее он корчился от хохота, как будто смех улюдей-кошек был главным средством избежать расправы. Я спросил, зачем онсобрал толпу. Он не отвечал и по-прежнему хохотал. Мне было противносвязываться с ним, поэтому я предупредил, что ему несдобровать, если онеще раз устроит что-либо подобное. На следующее утро, еще не дойдя до отмели, я вновь увидел снующие тени;их было больше, чем вчера. Надо выкупаться, чтобы понять, в чем жевсе-таки дело, а с Большим Скорпионом рассчитаюсь потом! Я зашел в воду и,делая вид, будто моюсь, начал следить за толпой. Позади Большого Скорпионастоял человек-кошка с большой охапкой листьев, которая доходила ему досамого подбородка. По знаку Большого Скорпиона слуга пошел вдоль толпы, иохапка листьев в его лапах стала постепенно уменьшаться. Тут мне сталоясно, что Большой Скорпион пользуется случаем, чтобы торговать дурманнымилистьями, причем наверняка по повышенной цене. Я люблю посмеяться, но тут мне было не до смеха. Люди-кошки оченьбоялись меня, иностранца; значит, всю эту комедию затеял Большой Скорпион.Следовало проучить его, иначе я никогда уже не смогу наслаждаться утреннимкупаньем. Конечно, если бы люди-кошки захотели поплавать вместе со мной, яне имел бы ничего против, река принадлежит не мне одному. Но когда одинкупается, а сотни глазеют да еще занимаются куплей-продажей - это мерзко! Я хотел схватить не Большого Скорпиона (он вряд ли сказал бы мнеправду), а одного из зевак, чтобы узнать, в чем же все-таки дело. Поэтомуя стал медленно пятиться задом, намереваясь незаметно выйти на берег ипомчаться к ним. Но едва я побежал, как раздался дикий вопль - противнее визга свиньи,которую режут. Землетрясение не произвело бы большей паники, чем моянеожиданная атака. Люди-кошки мчались сломя голову, давя друг друга,падая, снова вскакивая... Берег в одно мгновение опустел, лишь кое-гдевалялись раненые, которые уже не могли бежать. Я поднял одного из них:глаза закрыты, дыхания нет! Поднял другого - жив, хотя нога сломана.Впоследствии я не раз бранил себя за то, что допрашивал раненого. Еслипрощать себе все, что сделал, не подумав, люди никогда не станутгуманными. Заставить полумертвого от страха человека-кошку говорить, да ещеговорить с иностранцем, - самое трудное дело на свете. Я понял наконец,что это убьет его, и оставил свои попытки. Двое пострадавших по-прежнемулежали на земле, а остальные быстро ползли в сторону. Я не стал догонятьих. Вот и нарвался на крупную неприятность! Кто знает, что представляютсобой кошачьи законы? Правда, я убил этих несчастных не собственнымируками, но, говоря откровенно, был всему причиной. Впрочем, пусть эту кашурасхлебывает Большой Скорпион, а пока лучше воспользоваться случаем исходить к месту крушения корабля. Опомнившись, Большой Скорпион побежитискать меня, вот тут-то я его и прижму. Если он не согласится помочь, я кнему не вернусь. Шантаж? Но с таким лживым и презренным существомневозможно обращаться иначе. Спрятав пистолет, я с поникшей головой побрел вдоль реки. Солнце палилонемилосердно, и я чувствовал, будто мне чего-то не хватает. Проклятыедурманные листья! Без них я не мог противостоять палящему солнцу иядовитому туману, поднимающемуся с воды. Кошачьих святых я не знал, поэтому, чтобы скрыть собственнуюбеспомощность, мне оставалось проклинать только людей-кошек. Я подумал,что дурманные листья легче всего добыть на "поле боя". Конечно, я мог бысходить в рощу и отломить там целую ветку, но мне было лень шагать такдалеко. Поэтому я вернулся на берег, подобрал несколько листьев, брошенныхразбежавшимися, пожевал один из них и снова отправился вдоль реки. Вскоре передо мной показались серые холмы. Я помнил, что корабль упалнедалеко от них, хотя и не знал, в какой стороне. Жара стояла невыносимая.Два новых листа не принесли мне облегчения. Кругом ни деревца, отдохнутьвсе равно негде. Я решил идти до тех пор, пока не найду корабль. Вдруг сзади послышались крики. Я различил среди них голос БольшогоСкорпиона, но продолжал идти, не оборачиваясь. Вскоре он догнал меня -бегал он очень быстро. Я хотел схватить его за шиворот и вытряхнуть изнего душу, однако рука не поднялась: слишком уж у него был жалкий вид -морда вспухла, на голове и туловище ссадины, шерсть слиплась, словно уводяной крысы. Кто его избил, мне было все равно, но к напуганному иизраненному Большому Скорпиону я проникся сочувствием. Он похваталразинутым ртом воздух и наконец выдавил: - Скорее, дурманную рощу грабят! Я рассмеялся; моего сочувствия как не бывало. Если бы Большой Скорпионпопросил меня защитить его жизнь, я, как истинный китаец, тотчасоткликнулся бы. Но кто станет защищать добро помещика? Грабят так грабят,я тут ни при чем. - Скорее, дурманную рощу грабят! - повторил Большой Скорпион, отчаяннотараща глаза. - Расскажи мне сначала, зачем ты устроил утреннюю комедию, - потребоваля. Большой Скорпион задергал шеей от ярости и с трудом выдохнул: - Дурманную рощу грабят! Он задушил бы меня, если бы посмел. Но я тоже стоял на своем и решил нетрогаться с места до тех пор, пока он не скажет мне правды. В конце концовмы пошли на сделку: я отправляюсь за ним, а он объяснит все по дороге. Оказалось, что глазевшие на меня люди-кошки были представителямивысшего общества, которых он пригласил из города. Богачи никогда не встаюттак рано, но мое купанье было слишком редким событием; кроме того, БольшойСкорпион обязался поставить им лучшие дурманные листья. Каждый посетительплатил ему за зрелище десять национальных престижей (основная денежнаяединица в Кошачьем государстве), а дурманные листья - два прекрасных,сочных листа - давались бесплатно. "Ну и тип! Выставляет меня напоказ, как свою собственность!" - подумаля, но Большой Скорпион, не дожидаясь, пока я выскажу свое возмущение, ужепринялся мягко оправдываться: - Видишь ли, национальный престиж есть национальный престиж. Когдачужой национальный престиж забираешь в свои руки, это считается оченьблагородным поступком. Хоть я и не посоветовался с тобой, - БольшойСкорпион шел очень быстро, но это не мешало ему изъясняться все мягче иизысканнее, - я знал, что ты не будешь против такого высоконравственногошага. Ты, как всегда, купаешься, я получаю горсточку национальныхпрестижей, зрители расширяют свой кругозор, и никто не остается в убытке.Это очень выгодное дело! - А кто будет отвечать за умерших? - Это пустяки! - пыхтя, отвечал Большой Скорпион. - Когда я кого-нибудьубиваю, мне достаточно выложить несколько дурманных листьев. Законы -только знаки, вырезанные на камне, а листья - это все. Никто не станетинтересоваться, убил ты кого-нибудь или нет. За тебя даже ни одногодурманного листа платить не придется, потому что наши законы наиностранцев не распространяются. Я жалею, что сам не иностранец. Если тыубьешь кого-нибудь здесь, в деревне, брось его там, где убил, чтобыбелохвостые коршуны могли полакомиться, а если в городе, то зайди в суд исообщи. Судья тебя очень вежливо поблагодарит. Большой Скорпион мне завидовал, а я чуть не плакал: "Бедные люди-кошки!Вот и кончена ваша жизнь! Где же справедливость?!" - Ведь те двое убитых были богатыми людьми. Разве их родственники незахотят тебе отомстить? - Конечно, захотят. Это они напали на мою рощу. Они давно уже послалишпионов, чтобы следили за каждым твоим шагом. Как только ты отошел отрощи, они сразу же налетели на нее. Идем скорей! - Неужели человек ценится меньше дурманного листа? - Мертвые - это мертвые, а живым нужно есть дурманные листья. Идем! Может быть, я заразился стяжательством от людей-кошек, а может быть,меня надоумила последняя фраза, брошенная Большим Скорпионом, но я вдругсообразил, что должен потребовать у него национальных престижей. Если водин прекрасный день я покину его - а мы с Большим Скорпионом, наверное,никогда не станем друзьями, - то чем мне кормиться? Я имею право получитьдолю из денег, заработанных с моей помощью. В других условиях я бы никогдане додумался до этого, но здесь необходимо предусматривать все. Мертвые -это мертвые, а живым нужно есть дурманные листья. Разумно. Невдалеке от рощи я остановился и спросил: - А сколько ты заработал за эти дни? Большой Скорпион оторопел и вытаращил глаза. - Всего пятьдесят национальных престижей, да еще два из них оказалисьфальшивыми. Идем скорее! Я решительно повернулся и пошел назад. Он догнал меня: - Сто! Сто! Поскольку я продолжал идти, он довел цифру до тысячи. Я знал, что самихзевак была почти тысяча, но не хотел торговаться с ним. - Ладно, дашь мне пятьсот, а иначе прощай. Большой Скорпион понимал, что каждая минута промедления стоит емудурманных листьев, и со слезами на глазах согласился. - А если ты еще когда-нибудь тайком будешь зарабатывать на мне, я сожгутвою рощу! - добавил я, похлопав по спичечному коробку. Он снова поддакнул. В роще уже никого не оказалось: наверное, грабители выставилидозорного, который и сообщил им о моем приближении. Два или три десяткадеревьев на опушке стояли почти голыми. Большой Скорпион вскрикнул и упалбез чувств. Дурманная роща выглядела очень красиво. Листья были уже больше ладони:толстые, темно-зеленые, с золотисто-красными прожилками. На самых сочныхлистах появились разноцветные пятнышки, которые превратили рощу в огромныйпестрый цветник. Солнечный свет, пробиваясь сквозь серый воздух, делаллистья еще более яркими и привлекательными. Они не слепили глаз, арадовали, словно древняя картина, на которой краски почти не поблекли, ноблагодаря прошедшим годам утратили ненужную пестроту. Возле рощи с утра до вечера стояло множество зрителей. Впрочем, нет, незрителей, потому что глаза у них были блаженно закрыты, а носы втягиваливолшебный аромат. Из разинутых ртов текла слюна. Когда задувал ветер, всепродолжали стоять неподвижно - вытягивались и поворачивались только ихшеи, подобно рожкам улиток. Какой-нибудь созревший лист падал. "Нюхатели"не видели и не слышали его мягкого падения, но, казалось, чуяли носом: онимгновенно открывали глаза, шевелили губами, однако Большой Скорпион всегдаопережал жаждущих. Он подкатывался, точно клубок шерсти, и подбирал своюдрагоценность. Вокруг раздавались тяжелые вздохи. Для охраны рощи Большой Скорпион нанял пятьсот солдат, расквартировавих больше чем в километре отсюда, потому что они первыми начали бы грабитьрощу. Не приглашать их нельзя, так как охрана дурманных деревьев быласамым важным делом в Кошачьем государстве. Все понимали, что солдатыничего не могут защитить, но отказаться от них значило оскорбитьгенералов, а Большой Скорпион был гражданином благонамеренным и не хотел,чтобы его в чем-нибудь обвинили. Однако во избежание соблазна он ставилсвое войско подальше. Когда ветер дул слишком сильно и притом в сторонусолдат, хозяин приказывал им отойти еще на полкилометра. Они ни за что непослушались бы его приказов и восстали, если бы рядом не было меня.Недаром в Кошачьем государстве существует поговорка: "Иностранец чихнет -сто солдат упадет". Войском Большого Скорпиона командовали двадцать генералов. Эти генералыбыли мудрыми, справедливыми, верными и надежными, но в любую минуту вполнемогли связать хозяина и тоже кинуться грабить рощу. Только благодаря моемуприсутствию они не грабили, а оставались верными и надежными. Забот у Большого Скорпиона было хоть отбавляй: шпионить за генералами,следить за направлением ветра, отгонять солдат, присматривать за зеваками.Недавно ему одним духом пришлось съесть тридцать валявшихся листьев, иначебы они пропали. Говорят, что после сорока листьев можно три дня не спать,но зато на четвертый день отправишься к праотцам. Такая уж это штука,дурманные листья: если съешь мало, чувствуешь себя неплохо, но ничего нехочешь делать; если много съешь, способен горы свернуть, но скоро помрешь.Большой Скорпион был очень труслив, знал, что объедаться листьями нельзя,однако сдержать себя не мог. Бедный Большой Скорпион! Он урезал мне ужин, потому что при малых порциях можно всю ночьбодрствовать. Ведь я фактически один охранял его рощу - значит, меня нужноморить голодом. Чем выше заслуги человека, тем больше он должен страдать -такова кошачья логика. Но я не стерпел и разбил свою миску. На следующийдень меня снова ждал нормальный ужин. Теперь я знал, как следует поступатьс людьми-кошками, хотя и испытывал угрызения совести. Целый день дул ветер. С того дня, когда я впервые попал в эту рощу,такой погоды не бывало. Слабый ветерок поднимался, и то не на целый день.Дурманные листья тогда едва начинали алеть. А сейчас они все время дрожалии переливались целой гаммой красок. Ночью Большой Скорпион с генераламивоздвигали в середине рощи какой-то деревянный каркас: это оказаласьсторожевая вышка для меня. Они объяснили, что ветер называется дурманным исулит перемену погоды. В Кошачьем государстве всего два сезона: перваяполовина года - спокойный сезон, а вторая - бурный, с ветром и дождем. Утром до меня сквозь сон донеслись странные звуки. Я вылез из своейхижины и увидел Большого Скорпиона, стоящего перед генеральским строем. Заухом у него красовалось перо из хвоста коршуна, в лапах - длинная палка.Генералы держали нечто вроде музыкальных инструментов. Завидев меня,Большой Скорпион ткнул палкой в землю, и генералы разом подняли своиинструменты. Когда он ткнул палкой в небо, инструменты зазвучали. Первыйгенерал дул, второй колотил - словом, все двадцать инструментов сталииздавать разные звуки: высокие, низкие, но в равной степени режущие слух,противные. Глаза у музыкантов вылезли на лоб, тела раскачивались, ртыхватали воздух, однако отставать никто не желал. Двое, почти задохнувшись,упали на землю и все-таки продолжали дуть, потому что в Кошачьемгосударстве ценится только долгая и шумная музыка. Три часа продолжался этот концерт. Наконец Большой Скорпион взмахнулсвоей палкой, музыка смолкла, и запыхавшиеся генералы присели на корточки. Вытащив из-за уха перо коршуна, Большой Скорпион почтительно подошел комне: - Пора! Прошу тебя подняться на священный алтарь и от лица боговнаблюдать за сбором дурманного листа. Сначала я ничего не понял, так как одурел и оглох от их музыки. Потомменя начал разбирать смех, но я все же последовал за Большим Скорпионом.Он воткнул в мои волосы перо, забрался на сторожевую вышку и сталмолиться. Снова грянула музыка. Наконец он слез и пригласил меня наверх.Вспомнив детство, я ловко вскарабкался по деревянным перекладинам. БольшойСкорпион взмахнул палкой, генералы разбежались и встали в почтительномотдалении. По приказу Большого Скорпиона к ним подбежало множество солдат,тоже с палками. Большой Скорпион показал им на вышку, и солдаты поднялипалки, как бы отдавая мне честь. Теперь я окончательно убедился, что играюроль представителя богов, которые, без сомнения, просто обожают БольшогоСкорпиона. Он тем временем объяснил солдатам, что, если во время сбораурожая они спрячут или съедят хотя бы один лист, представитель боговпоразит их "ручным громом". Ручной гром вылетит вон из того "искусства". Агенералы назначаются надсмотрщиками; заметив кражу, они заиграют на своихинструментах, и Большой Скорпион попросит меня извергнуть ручной гром. Солдатам было приказано разбиться по двое: один забирался на дерево,другой складывал сорванные листья. У ближних ко мне деревьев никого неоказалось, так как Большой Скорпион предупредил солдат, что они могутокаменеть от одного дыхания представителя богов. Словнозагипнотизированные хозяином, солдаты принялись за работу, а БольшойСкорпион сновал между ними, как челнок в ткацком станке, - наверное, опятьсъел штук тридцать отменных листьев. Палка его была все время нацелена наголовы солдат. Говорят, что во время сбора дурманного листа помещик долженубить по крайней мере одного солдата и закопать его под деревом, чтобыобеспечить себе на следующий год богатый урожай. Но если в ролипредставителя богов у помещика не настоящий иностранец, солдаты могут самиубить хозяина, ободрать все листья, а из веток наделать оружия, то естьпалок. Войско, оснащенное палками из дурманного дерева, считается вКошачьем государстве самым