Надпись на футболке. До открытия офиса у меня еще было несколько часов, поэтому я решила почитать кое- какую собранную информацию по делу пропавшей жены перед тем

 

До открытия офиса у меня еще было несколько часов, поэтому я решила почитать кое- какую собранную информацию по делу пропавшей жены перед тем, как нанести визит душу. Дядя Боб неслабо преуспел в сборе показаний, в то время как я сосредоточилась на самой Терезе Йост. Много и часто она работала волонтером в разных местах, значилась членом нескольких советов директоров, но кроме этого, с отличием закончила университет Нью- Мексико и получила степень в области языкознания. А это означало, что она чертовски умна. И наверняка владеет еще одним или даже несколькими языками. Много времени она проводила, работая с детьми с ограниченными возможностями, и помогла основать специализированную коневодческую ферму для детей в инвалидных креслах.

– И она не заслуживала смерти, – сказала я мистеру Вонгу, который по-прежнему пялился в свой угол.

Через два часа я сидела с полотенцем на голове и чашкой кофе в руках, изо всех сил стараясь успокоить Куки, расстроенную тем, что я ей не позвонила.

– Он был голый?

– Он был в душе, так что… да.

– И ты не сделала фотку? – огорченно вздохнула она.

– Я была в наручниках.

– А он… а вы…

– Нет. Но видишь ли, в чем странность… Когда дело касается его, то сам акт становится как бы незначительным. Один его вид вызывает во всех моих девичьих уголках волны острого экстаза, так что это почти одно и то же.

– Это вопиющая несправедливость. Очень скоро я превращусь в серийного убийцу.

– Тебя куда-нибудь подбросить?

– Нет. Мне нужно отвезти Эмбер в школу. Дай мне хотя бы помочь с делом Рейеса.

– Нет.

– Ну почему? – помрачнела Куки. – Я могу добывать информацию из всякого дерьма.

Это моя работа.

– У меня есть несколько имен. Я проверю их, пока ты будешь копаться в финансах доброго доктора.

– А-а, ну ладно. А разве он не миллиардер? Я улыбнулась:

– Это я и хочу выяснить.

Замазав синяк под глазом таким количеством тонального крема, что мной бы гордилась покойная Тэмми Фэй Беккер [21], я поплелась через парковку, чувствуя, что ноги становятся тяжелее с каждым шагом. Похоже, недостаток сна начинал вызывать серьезные последствия, если судить по тому, что за мной попятам следовала маленькая девочка с ножом.

– Разве вчера ты не была украшением на капоте? – спросила я.

Она даже не взглянула на меня. Грубиянка. Темно-серое платьице и черные кожаные лакированные ботинки вполне могли сойти за русскую школьную форму. А еще у нее были

черные волосы до плеч. Из аксессуаров – только нож, который, если честно, совершенно не подходил к наряду. Видимо, подбирать аксессуары – не ее конек.

Я подошла к припаркованному через улицу «хвосту» и постучала в окно. Парень в машине подпрыгнул от неожиданности.

– Я собираюсь поработать! – заорала я через стекло, пока он, щурясь, смотрел на меня. – Не проворонь!

Он потер глаза и махнул мне. Я узнала одного из людей Гаррета Своупса. «Гаррета Своупса!» – мысленно повторила я и фыркнула. Чертов предатель. Дядя Боб говорит «Следи за Чарли», и он следит. Берет и следит! Как будто наша дружба ничего для него не значит. Разумеется, она ничего для него не значит, но все равно. Придурок.

– Вы Чарли Дэвидсон?

Я повернулась и увидела женщину в поношенном коричневом пальто и копеечных мокасинах. Практично, но едва ли привлекательно.

– Смотря кто спрашивает.

Она подошла ко мне, озираясь по сторонам. Длинные черные волосы неплохо было бы хорошенько расчесать. Половину лица скрывали огромные темные очки. Я узнала ее – это была женщина из «бьюика», который я заметила вчера утром. Те же волосы. Те же очки. Та же грусть, бурлящая внутри. Но ее аура была теплой и сияла мягким светом, словно свеча, которая стесняется сиять слишком ярко.

– Мисс Дэвидсон, – она протянула мне руку, – меня зовут Моника Дин. Я сестра Терезы Йост.

– Мисс Дин, – я ответила рукопожатием. Все чувства, которые могла испытывать женщина, чья сестра пропала без вести, были как на ладони. Она была напугана, убита горем и умирала от беспокойства. – Я вас искала.

– Прошу прощения. – Она нервно сдвинула очки на макушку. – Брат велел мне не разговаривать с вами.

– Да уж. Кажется, мой вчерашний визит его не порадовал. Вы можете войти? – я указала на заднюю часть папиного бара. Ветер умудрился пробиться сквозь куртку и вгрызся в меня, как престарелая чихуахуа.

– Конечно, – ответила мисс Дин, плотнее стягивая воротник пальто. – И мой брат не знает, что и думать о вашем визите. Вы произвели на него впечатление.

– Правда? – Я двинулась к бару. – Мне показалось, он бы с радостью засунул меня в бетономешалку и заставил непрерывно повторять «Раду». – Так-то, профессиональный рестлер! – Очень сожалею по поводу вашей сестры, – добавила я, возвращаясь мыслями к делу.

А теперь серьезно: я могла бы стать рестлером. Придется, наверное, обзавестись загаром. И мышцами с выпирающими венами.

– Спасибо.

Медицинская страховка тоже лишней будет.

Как только мы вошли в заведение, я включила свет. Хотя освещение в кухне ясно давало понять: Сэмми уже на месте и готовится к обеденному столпотворению. Папин бар – помесь ирландского паба и викторианского борделя. В главном зале потолок, как в соборе, все отделано темным деревом, а по периметру, словно древний карниз, вьется выкованная больше века назад композиция. Она и привлекает внимание к западной стене, где возвышается величественный кованый лифт. Такой можно увидеть только в кино или очень

старых гостиницах. Все детали, шестеренки и механизмы открыты для глаз любопытной публики. И на второй этаж он поднимается целую вечность. Стены зала увешаны картинами в рамах, медалями и памятными открытками с разных полицейских сборищ. Справа от нас располагалась оригинальная барная стойка красного дерева.

– Кофе хотите? – спросила я, жестом предлагая Монике сесть в одной из угловых кабинок. Сестра Терезы Йост выглядела полуголодной, ее руки тряслись от горя и изможденности. Я подумала, что если мы здесь обоснуемся, то Сэмми быстренько нам что- нибудь сварганит. – Я как раз собиралась позавтракать, так что буду рада, если вы присоединитесь.

Задняя дверь с треском распахнулась, и внутрь ворвался очень недовольный человек по имени Лютер Дин.

– Да ты, видать, шутишь, – рявкнул он, испепеляя взглядом сестру.

Она села и глубоко вздохнула, излучая такую глубокую печаль, что я едва не утонула в ней. Чтобы облегчить тяжесть этого чувства, пришлось наполнить легкие воздухом и спрятаться за стойкой под предлогом налить нам кофе.

– Я все разузнала, – сказала Моника брату. – Она хороша в своем деле. Он взглянул на меня через мощное плечо.

– А с виду не скажешь. У нее фингал под глазом.

– Я бы попросила, – отозвалась я. Забавный он все-таки.

– Лютер, присядь. – Моника сняла очки и наградила его раздраженным взглядом, когда он даже не подумал послушаться. – Я тебе говорила, она может помочь. Так что или следи за своим поведением, или уходи. Дело твое.

Лютер выдернул стул из-под соседнего столика и сел.

– Она назвала меня сволочью.

– Ты и есть сволочь.

Усмехнувшись, я принесла за стол три чашки кофе, уже предвкушая, какая веселенькая мне предстоит беседа. Полчаса спустя мы покончили с тремя порциями умопомрачительных хуэвос ранчерос с энчиладой и чили [22]. Господи, обожаю Сэмми. Как-то я всерьез думала о том, чтобы выйти за него замуж, но его жена не оценила, когда я попросила его руки.

– Что же заставляет людей вам доверять? – спросил Лютер. От ледяного взгляда его синих глаз хотелось поежиться. Слово «скепсис» в его исполнении приобрело новый смысл.

– Вы работаете на Нейтана. Почему мы должны верить тому, что вы говорите?

– Вообще-то, я на него не работаю, – возразила я, надеясь, что они все-таки поверят тому, что я говорю. – И почему вы не доверяете мужу собственной сестры?

Мы с Лютером так и не поговорили о деле. Я решила усыпить их бдительность, внушив ложное чувство безопасности. Все прошло бы гораздо успешнее, не укради я последний кусок с тарелки Лютера. Оказалось, он очень ревностно относится к своей еде. Тем не менее, я могла с уверенностью утверждать, что в каком-то смысле достучалась до него, – они с сестрой обменялись взглядами.

Вздохнув и пожав плечами, Моника призналась:

– В общем-то, причин нет. Он идеальный. Прекрасный муж. Прекрасный шурин Только…

– Слишком идеальный? – предположила я.

– В точку, – вставил Лютер. – И было кое-что еще – всякие случаи, ситуации. Не стыкуется это никак.

– Например?

Он глянул на сестру, чтобы получить одобрение перед тем, как объяснить:

– Как-то вечером, несколько месяцев назад, когда Нейтана не было в городе, Тереза пригласила нас перекусить. Втроем.

– Казалось, она чем-то обеспокоена, – добавила Моника, и я могла поклясться, что в тот момент ее обуяло чувство вины. – Она сказала нам, что застраховала свою жизнь и жизнь Нейтана на огромную сумму. И если что-то с ней случится, – что угодно, – мы получим все.

– Значит, идея была ее? – спросила я. – Не Нейтана?

И опять – исходящая от Моники вибрация чувства вины, когда она ответила:

– Ее. Мало того, я почти уверена, что Нейтан вообще не в курсе.

– Она хотела, чтобы мы знали, где находится страховой полис, – продолжил Лютер. – И сказала нам.

Моника вытащила из кармана ключ:

– Она записала нас в качестве бенефициаров к своему счету, чтобы мы могли получить доступ к ее банковской ячейке, где хранится полис.

– Действительно странно, – согласилась я, стараясь игнорировать настойчивые звоночки в голове. Тереза боялась мужа? Подозревала, что ее жизнь в опасности? – На какую сумму заключен полис?

– Два миллиона, – ответил Лютер. – На каждого.

– Святая дева дерьмовложений. – Мне всегда удавались каламбуры. – Такое вообще бывает?

– Видимо, да, – сказала Моника. Лютер скрестил на груди руки.

– Страховка была его идеей. По-другому и быть не может. Иначе зачем Терезе страховка на такую огромную сумму? Наверняка он вынудил ее это сделать, чтобы выглядеть пай- мальчиком.

– Мы этого не знаем, – возразила Моника.

– Я тебя умоляю! – С раздраженным видом он развалился на стуле. – Все, что делает этот мужик, должно выглядеть хорошо в глазах других людей. Да это же смысл его жизни – прикидываться самой добродетелью для толп своих поклонников.

Я была вынуждена согласиться с Лютером. По крайней мере, на основании того, что мне удалось выяснить к этому времени.

– Что-нибудь еще? – спросила я.

– Больше ничего особенного вспомнить не могу. – Моника промокнула салфеткой выступившие на глазах слезы, и именно тогда я заметила, что ее веки как будто припухшие, а вокруг рта залегли болезненно желтые линии. Видимо, незнание, где находится сестра, высасывало из нее все соки. Незнание и чувство вины. – Как-то Тереза упоминала, что Нейтан проводил все больше и больше времени с ней дома, отказывался участвовать в конференциях и приходил в ярость, если его вызывали в больницу по вечерам. Думаю, она чувствовала, что он ее притесняет.

– Это она вам так сказала?

– Не в таких выражениях, – покачала головой Моника. – Но она говорила, что он творит странные вещи.

– Какие еще вещи? – взвился Лютер. – Мне она ничего такого не говорила. Моника мрачно воззрилась на него:

– Потому что не могла. Ты слетаешь с катушек по самому смехотворному поводу, поэтому мы просто не можем всем с тобой делиться.

Желваки Лютера тут же задвигались, и я ощутила, как и его охватило чувство вины. Однако его вина исходила от стыда, тогда как вина Моники была глубже и полна сожалений. И она сказала «мы». «Мы просто не можем всем с тобой делиться».

С трудом, но, кажется, Лютеру удалось взять себя в руки, после чего он спросил:

– Так что она говорила?

Задумавшись, Моника повертела на столе кофейную чашку.

– Тереза рассказывала, что Нейтан странно себя ведет. Например, будит ее посреди ночи, чтобы намеренно испугать, а потом заливается хохотом. А однажды он сообщил Терезе, что ее собаку переехал автомобиль. Она два дня проплакала. И вдруг Нейтан появляется вместе с собакой и говорит, что ее подобрал приют для бездомных животных. Но Тереза уже связывалась с сотрудниками приюта – ее собаку никогда там не видели. – Пожав плечами, Моника посмотрела на меня. – И такие странности он вытворяет постоянно.

Итак, все, что творил доктор Йост, смахивало на различные формы манипуляции. Проще говоря, он был помешанным на контроле ублюдком, что никак нельзя назвать здоровой привычкой. И все-таки мне нужно было поболтать с Моникой наедине. Очевидно же, что кое-что она попросту не может сказать в присутствии брата. Доливая кофе им в чашки, я раздумывала, сколько еще продержится мочевой пузырь Лютера. Он, конечно, тот еще громила, но я очень надеялась, что скоро ему понадобится ненадолго отлучиться.

– Нейтан никогда не был самым острым скальпелем на лотке с инструментами, – проговорил Лютер. – Медицинский он закончил в основном с «тройками». Хотелось бы вам хирурга, который едва-едва наскреб знаний на «троечку»?

– Вряд ли. – Хотя я сомневалась, законно ли требовать от врача отличных оценок, но мысль попасть на стол к заурядному троечнику, ей-богу, ужасала. Я обратилась к Монике: – Могу я поинтересоваться, почему вы были здесь вчера утром? Тогда я еще даже не успела поговорить с Нейтаном.

Она смущенно опустила глаза:

– Я и не подозревала, что вы меня видели, – и коротко вздохнула. – Я следила за ним.

Он стоял перед баром и говорил по телефону, как раз когда вы прошли мимо.

– Стало быть, вы не знали, кто я такая?

– Поначалу нет. А когда он сказал мне, что нанял частного детектива, я поискала информацию о вас.

Лютер постучал указательным пальцем по столу:

– А нанял он вас, чтобы со стороны казалось, будто он ни при чем, говорю вам. А парень определенно умнее, чем кажется на первый взгляд.

– Нейтан сказал мне, что вы оба не очень ладите с Терезой. От потрясения у Моники отвисла челюсть:

– Он так сказал?

– Вот видите? – взорвался Лютер. – Видите, что он творит?

Я смотрела, как в глазах Моники опять заблестели слезы, но на этот раз она рассердилась. Она наклонилась ко мне, и я впервые почувствовала, какой вспыльчивой она бывает временами.

– Последние два года он постоянно пытался нас разлучить. Так ревновал к нам Терезу, что в это трудно поверить. Бога ради, мы же сестры!

Лютер кивнул:

– Добавьте это к списку тех чертовых странностей, о которых рассказала Моника. Он говорит и делает все, что может, лишь бы не подпускать нас к Терезе.

– Он невероятно деспотичный, – согласилась Моника. – Когда они стали встречаться, мы сто раз пытались указать Терезе на этот факт, но она ничего и слышать не хотела.

– Чем больше мы говорили, тем меньше она прислушивалась.

– Могу представить, – вырвалось у меня. – У меня тоже есть сестра.

– К тому же, – продолжала Моника, в недоумении склонив голову набок, – он был с ней таким внимательным. Постоянно покупал подарки, дарил цветы, следил за тем, чтобы под рукой всегда была ее любимая газировка. С цитрусовым вкусом.

– Иными словами, подавлял ее, – заключила я, возвращаясь к первоначальному выводу Моники.

– Вот именно, – кивнула она. – Мне кажется, что на самом деле все это беспокоит Терезу. Она даже перестала пить эту его газировку. Несколько месяцев назад. Но ему ничего не сказала, потому что за нее эту воду пью я. – Моника улыбнулась, и улыбка получилась ласковой и искренней. – Его так бесит, что мы с Терезой проводим время вместе, что нам приходится тайком видеться по будням. Мы ходим в горы, якобы чтобы тренироваться. Но на самом деле просто разговариваем, – она хихикнула, – и я пью вместо нее эту дурацкую газировку.

– То есть Тереза нигде не работает? – спросила я.

– Конечно, нет, – ответила Моника так, будто я задала самый глупый в мире вопрос. – Нейтан бы этого не допустил.

– Вот видите? – Руки Лютера сжались в кулаки. – Псих! Клянусь, если он что-нибудь с ней сделал, он труп.

Учитывая страховку и неадекватное поведение доброго доктора, меня поразило, что он все еще дышит. С таким-то шурином, как Лютер. И Йост наверняка прекрасно это осознавал чтобы позволить себе хоть немножко замараться. Он знал: упади на него хоть капля подозрения, до суда дело никогда в жизни не дойдет. Ему пришлось бы обставить все как несчастный случай, однако машина Терезы по-прежнему стояла в гараже. Похищение сработало бы только в том случае, если бы кто-нибудь потребовал выкуп. Без выкупа исчезновение Терезы было почти таким же подозрительным, как нож в ее груди и кровь на руках Йоста.

Однако в данный момент мне было нужно, чтобы и Моника, и Лютер оставили Йоста в покое. Если он поймет, что они за ним следят, то никогда не вернется на место преступления.

– Дайте мне доллар, – сказала я Лютеру. Он нахмурился:

– С чего вдруг? И я передумала:

– Хороший вопрос. У вас денег куры не клюют, так что дайте мне двадцатку. Он вздохнул, затем выудил двадцать баксов из бумажника.

– Теперь я работаю на вас.

– Дешево берете.

– Это аванс. – Я помахала у него перед носом двадцаткой, которую он только что мне вручил. – Добавьте несколько нулей и получите мою стоимость за день. Я пришлю вам счет.

Мало не покажется. – В конце концов, мне же нужно что-то вложить в свою карьеру рестлера. – За Йостом уже следит мой человек, и он от него не отцепится. Зуб даю, Йост его никогда в жизни не вычислит. – Разумеется, я не собиралась посвящать их в то, что мой человек – это призрак-гангстер подросткового возраста. – Если док совершит что-то подозрительное, мне тут же доложат. А прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем, моя помощница шерстит его прошлое. Если там найдется что-то интересное, мы сразу узнаем.

– Так вы уже копаете под него? – удивился Лютер.

– Я же говорила вам, что хочу найти вашу сестру. А поскольку супруги всегда считаются главными подозреваемыми в исчезновении жен или мужей, то разумеется, я уже копаю под Нейтана. – Наклонившись к нему, я доверительно сообщила: – Как копала бы и под тебя, будь ты на его месте.

– Копы ищут в том же направлении, что и вы? – спросила Моника. – ФБР считает его подозреваемым?

– Для ФБР все подозреваемые, – уклончиво ответила я ей.

Меня всерьез удивляло, как Йост решился на что-то подобное с родственничком вроде Лютера Дина. Может быть, док почему-то впал в отчаяние. А отчаявшиеся мужики совершают отчаянные поступки. И судя по всему, Терезе Йост ничего хорошего это не сулило.

Искра надежды, загоревшаяся в Монике, меня доконала. Похоже, она слишком в меня верила.

– Есть тут туалет? – наконец-то спросил Лютер, осматриваясь по сторонам.

– Вон там, – показала я в сторону мужской уборной и стала смотреть, как он устремился в том направлении. Отчасти потому, что должна была убедиться, что он не услышит нас с Моникой, но в основном потому, что у него была классная задница.

Когда за ним закрылась дверь, я посмотрела на Монику:

– Итак, у нас несколько секунд. Чего вы мне не договариваете? Ее глаза широко распахнулись.

– Не понимаю, о чем вы.

– Тик-так, – произнесла я, поглядывая на дверь мужской уборной. Если повезет, то Лютер приверженец хотя бы минимальных основ гигиены. Но с мужиками ни в чем нельзя быть уверенной. Я посмотрела на Монику с сочувствием: – Я знаю, что вы несете бремя вины. – Моргнув, она опустила голову, и я продолжила: – Я никому ничего не скажу, Моника. Но мне нужно знать все аспекты этого дела.

Ее губы сложились в печальную линию, когда она нехотя призналась:

– Лютер не знает. Я больна.

Как я и подозревала. Желтоватого оттенка кожа и такие же ногти, если не считать белых горизонтальных полосок на них. Но по-прежнему не могла понять, как это объясняет чувство вины.

– Извините, но…

Моника покачала головой:

– Нет. Лютер не знает не просто так. Есть причина. Когда умерла наша мать… – Она замолчала и, промокнув глаза салфеткой, посмотрела на меня. – Ему пришлось несладко, Чарли. Она долго болела, а когда умерла…

Она снова замолчала, и я накрыла ладонью ее руки в знак поддержки.

Моника перевернула мою ладонь, крепко сжала и, наклонившись ко мне, прошептала:

– Он пытался покончить с собой.

Сказать, что я была в шоке, было бы невероятным преуменьшением. У меня отвисла челюсть, и, как бы я ни пыталась совладать с собой, Моника это заметила:

– Понимаю. Мы все были поражены. Он очень тяжело воспринял ее смерть.

Мой взгляд вернулся к уборной. На берегу по-прежнему было чисто, поэтому я спросила:

– Он обращался за помощью?

– Да. То есть он ходил к терапевту, но сейчас ему намного лучше.

– Я очень рада. Могу я спросить, чем вы больны?

– Вы можете спрашивать о чем угодно, – печально улыбнулась Моника. – Врачи не знают. Мне ставили диагнозы от синдрома хронической усталости до болезни Хатчинсона. Но никакое лечение не привело к результатам. Мне становится все хуже, и никто не знает почему.

Лютер уже возвращался к нам, когда я задала еще один вопрос:

– Моника, почему вы думаете, что ваша болезнь виновата в том, что Тереза исчезла? Ее губы сжались в тонкую линию, и чувство вины пошло новой волной.

– Страховка. В Швеции есть клиника. Тереза изучила сведения о ней вдоль и поперек. Мне кажется, она застраховалась из-за меня, чтобы я смогла туда поехать. – Лютер приближался к нам. Моника наклонилась ко мне и быстро проговорила: – Ему нельзя знать, что я больна.

Я быстро стиснула ее ладонь, и мы откинулись на спинки своих сидений как ни в чем не бывало.

Лютер уселся рядом с нами как раз в тот момент, когда через главный вход вошел папа.

Я поспешно водрузила очки на лицо.

– Привет, пап, – поздоровалась я, широко улыбаясь. – Это мои клиенты – Моника и Лютер.

– Приятно познакомиться, – приветливо отозвался он, стараясь казаться довольным жизнью счастливчиком. Но я-то понимала, что никакой радости упоминание о клиентах у него не вызвало. Эмоции, которые он сейчас испытывал, больше подошли бы рассвирепевшему медведю, который погнался за упомянутым счастливчиком и вдруг выяснил, что этот самый счастливчик – чемпион по бегу на длинные дистанции. Папа наклонился и поцеловал меня в щеку. – Ты хоть немного думала о том, о чем мы говорили?

– А слоны искрятся в темноте?

– Можешь снять очки, – устало проговорил он. – Твой дядя обо всем мне рассказал. Я ахнула:

– Дядя Боб сдал меня с потрохами?

– Поговорим позже, если найдешь минутку.

– Вообще-то, сегодня я по уши в делах, – сказала я с улыбкой, даже не думая снимать очки, – но, наверное, смогу выкроить немного времени.

– Я был бы очень благодарен. А теперь оставлю тебя с твоими делами. – Кивнув Лютеру и Монике, папа пошел в свой кабинет.

Поспрашивав Динов о том, о сем еще немного, я распрощалась с ними и через ступеньку понеслась в офис по лестнице, сгорая от нетерпения поделиться с Куки последними новостями. Была ли вся эта каша заварена для того, чтобы смошенничать со страховкой? Наверняка доктор Йост прознал, на какую сумму его жена получила полис. Может быть, он

рассматривал это как неплохую возможность. Мне были позарез необходимы отчеты по его финансам. Но для этого мне нужен ордер. Нет, мне нужна агент Карсон.

Я прошла через балкон, откуда открывался вид на бар. Офис находился сразу за открытым кованым лифтом, но девочка с ножом преграждала мне путь. Пришлось обогнуть ее, чтобы войти в офис.

– Сделаю немного кофе, – очень-очень громко произнесла Куки, метнулась в мой кабинет, где, собственно, и находилась кофеварка, и уже оттуда помахала мне с широко открытыми глазами.

Улыбнувшись, я помахала в ответ.

Закатив глаза, она поспешила к кофеварке и кивком указала мне на свой кабинет, он же

– приемная.

– Кто-нибудь из вас, федеральные маршалы, пьет кофе со сливками?

Надо же, чуть не попалась. Я попятилась туда, откуда пришла, и тихо-тихо прикрыла за собой дверь. Можно выдохнуть. «Убойной» девочки и след простыл. Наши с ней встречи хоть и были мимолетными, но очень содержательными. В этом я не сомневалась.

Настроения разговаривать с папой не было, так что я прокралась мимо его кабинета и выскользнула на улицу через заднюю дверь. И уже подошла к Развалюхе, как на сотовый позвонил дядя Боб.

– Ты сдал меня с потрохами, – вместо приветствия сказала я.

– Ничего подобного. – Голос его звучал по-настоящему обиженно, пока Диби не заговорил снова: – Ну ладно, может, и сдал. А кому?

– Папе, само собой.

– По поводу Рейеса?

– А ты знаешь, что он хочет, чтобы я отказалась? – Я с трудом откопала в сумке ключи, потому что Развалюха не оснащена сенсорным распознаванием моей ДНК, чтобы открывать двери, как только я к ней приближаюсь.

– От чего? От членства в спортклубе? Я вставила ключ в замок.

– А вот это было невероятно унизительно.

– Как? – посерьезнел дядя Боб. – Только не говори, что действительно являешься членом спортивного клуба.

– Конечно, не являюсь. Он хочет, чтобы я отказалась от работы. Моей работы! Хочет, чтобы я закрыла агентство.

– Иди ты!

– Да нет же, я серьезно. – Бросив сумку под пассажирское сиденье, я кое-как забралась внутрь, помогая себе одной рукой. – С него, видите ли, хватит. Он на самом деле хочет, чтобы я бросила бизнес. Поэтому сейчас я остановилась на двух вариантах: податься в профессиональные борцы или плясать танец живота.

К сожалению, кроме неспособности распознавать мою ДНК, Развалюха еще и не умела говорить что-то вроде «Привет, Чарли. Активировать ракеты?».

– Я с ним поговорю. Кстати, доктор все-таки засветился.

– Как фейерверк?

– В базе данных. Ничего конкретного, однако его имя всплыло в расследовании по делу о фальсификации. Могу дать тебе имя детектива, который этим занимался. В прошлом году он вышел на пенсию. Я с ним знаком. Сейчас он много играет в гольф.

– Круто. Наверняка он это заслужил. У меня в офисе два федеральных маршала, – сообщила я, когда Развалюха заурчала, просыпаясь. И никакого тебе распознавания голоса или идентификации по сетчатке глаза.

– Что им нужно?

– Понятия не имею. Вчера я уже говорила с одним маршалом, поэтому сегодня улизнула через заднюю дверь.

– Как это по-дэвидсоновски.

– Слушай, а ты не мог бы проверить, как там у доктора Йоста с финансами? Куки уже копает, но мне нужна всякая официальная дребедень, которую не получить без ордера.

Я вывела Развалюху на Сентрал. Вывела. Как будто вытолкала ее собственными руками.

– В этом нет необходимости. Он богат. Ты дом его видела? Да у него месячные счета за воду такие, что на те же деньги целый месяц могла бы питаться небольшая страна.

– А откуда ты знаешь, что он богат, если не проверял его банковские счета?

– Ты правда хочешь, чтобы я проверил его финансы?

– А Папа Римский – католик?

– Я говорил, как ужасно опаздываю с бумажной волокитой?

– Я говорила, как сильно ты мне обязан?

– Будут тебе финансы.