Анатомия материнской любви

Из всех понятий, которые мы используем для передачи своих чувств и состояний, нет, пожалуй, более возвышенного и в то же время более затасканного и опошленного, чем любовь. Мы с пафосом вторим Священному Писанию, что Бог есть Любовь. Мы говорим о любви к ближнему. И в то же время мы утверждаем: «Я так люблю поесть», «Я люблю ходить в кино», «Я люблю пиво» и т. п. Что же стоит за столь всеобъемлющим словом и что мы имеем в виду, когда заявляем: «Я люблю своего ребенка»?

Заранее предвидятся возражения некоторых читателей. Разве можно любовь подвергнуть безжалостному анатомированию? Разве любовь не есть нечто загадочное, в сущности своей неопределимое и доступное лишь в непосредственном переживании? С этим нельзя не согласиться. Поэтому и говорить мы будем не о любви как таковой, а о чувствах, питаемых матерью к ребенку и ребенком к матери. А вот тут-то п важно понять, всегда ли эти отношения основаны на любви.

Можно вовсе не задаваться подобными вопросами, считая их лишь поводом для интеллектуальных изысков, так п не дающих однозначных п четких ответов. Разве не испытывает всякая нормальная мать к своему дитю светлых и возвышенных чувств? Чувств, побуждающих жертвовать ради него своими интересами, заботиться о нем и желать ему только хорошего. Если бы только не одно важное обстоятельство. Как пи странно, но именно то, что обычно называется материнской любовью, слишком часто оказывается источником неприятностей как для малыша, так и для матери — болезней, отклонений в развитии на первом году жизни и психологических проблем в более старшем возрасте.

 

Из чего же складываются отношения матери и ребенка? Основа этих отношений была впервые исследована и описана в англоязычной научной литературе во второй половине XX века и получила название бондинга (от англ. bond — связывать, соединять). Когда говорят о «материнском инстинкте», позволяющем матери быть чувствительной к своему малышу, дающем ей возможность безошибочно, как бы интуитивно, «знать» его состояние и потребности, о незримых узах, связывающих мать и младенца, то говорят именно о бондинге. Хотя само понятие бондинга и его значение гораздо шире.

Бондинг — результат тончайших биологических процессов, и его формирование начинается с самого зачатия. Изменения, происходящие в беременной женщине, направлены не только на то, чтобы плод нормально развивался, был выношен и рожден. Происходящие изменения превращают ее в мать, которая, родив малыша, понимает его язык. Каждый неуклюжий жест, гримаса, издаваемые звуки наполняются смыслом. Она каким-то образом «знает» состояние ребенка и не задумываясь правильно действует, исходя из этого «знания».

Бондинг дает интуитивный тип отношений между матерью и ребенком. Замечательные примеры бондинга, позволяющие понять, о чем идет речь, приводит Дж.Ч. Пирс: «В моей книге "Волшебный ребенок" я рассказал об американской матери Джейн Маккеллар, которая наблюдала, как новорожденных детей в Уганде носили на лямках около материнской груди. Пеленок не использовали и, так как младенцы были всегда чистыми, Джейн спросила матерей, как они управляют мочеиспусканием и испражнением кишечника. "Мы просто идем в кусты", — отвечали матери. Но как, спросила Джейн, вы узнаете, когда крошечному младенцу нужно в кусты? Матери изумились: "А как вы узнаете, когда вам нужно идти в кусты?" В Гватемале матери также носят своих новорожденных детей таким же образом, и если новорожденный все еще мочит мать через два-три дня, женщина считается глупой и плохой матерью»¹.

Пробуждение интуитивного поведения иногда заметно уже при беременности. Это может касаться: и выбора пищи, и выбора круга общения, и способа поведения, охватывая все сферы жизни. Женщина поступает так или иначе с полной уверенностью, что именно так нужно для ребенка, но далеко не всегда способна рационально объяснить свои действия. Беременность часто сопровождается необычными до этого переживаниями, странными снами. Чувствительность обостряется, мир вокруг становится ярче, и то, что раньше ускользало от осознания, доставляет множество новых открытий. Все это — следствия происходящих перемен. Женщина превращается в мать. Между ней и ребенком протягиваются незримые нити, связывающие их в единое целое не только физиологически, но и на уровне тонких психических проявлений.

 

J. Ch. Pierce. Magical Child Matures. P. 27.

 

Роды — кульминация всех процессов, происходящих в период беременности. При родах интенсивно происходят последние приготовления к встрече с ребенком в новом качестве. Трансформация происходит очень быстро. Во время прохождения через родовой канал между ребенком и матерью достигается максимальная синергия (ведь пассивность ребенка в рождении только кажущаяся). И после того, как малыш оказывается снаружи, а мать представляет собой опустошенный сосуд, на самой поверхности оказываются даже очень глубоко спрятанные и дремавшие до этого момента материнские инстинкты. Иногда впервые рожающая женщина сразу же после родов проявляет поведение опытной матери, совершенно этого не осознавая.

Первое время после родов процесс установления бондинга продолжается. Первый телесный контакт, встреча взглядов, первое кормление грудью — все это создает новые и новые связующие нити. Единство матери и ребенка, существовавшее в период беременности, разрушено. Теперь малыш — относительно автономное существо, хотя и очень зависимое. Но разрушенное единство восстанавливается на другом уровне. Благодаря бондингу мать продолжает ощущать ребенка как неотъемлемую часть себя, чувствует его, сопереживает его состояния.

Для малыша бондинг имеет не меньшую важность. Он также чувствует свою мать и сопереживает все ее состояния. Он узнает ее по мельчайшим нюансам, даже по запаху. Он избирательно реагируетименно на голос матери. Если она взяла его на руки и прижала к себе и для него это равносильно возвращению в родной дом, полный уюта и комфорта. Благодаря бондингу ребенок обретает чувство защищенности, ощущение собственного мира, олицетворением которого является мать. До этого мир был представлен материнской ткой со всем комплексом влияний. Мир, в который малыш попадет после рождения, слишком огромен, и нужно много времени, чтобы адаптироваться к нему и начать в нем полноценную жизнь.

Поэтому этот мир суживается до возможного предела, замыкаясь па матери и всем, что от нее исходит. И лишь постепенно идет расширение, но на начальных этапах мать все равно играет роль проводника. С каждым этапом как бы перерезается очередная пуповина, связывающая мать и ребенка. И так до полной самостоятельности.

Разрыв связующих нитей с возрастом — такое же естественное явление, как и их образование. Окончание грудного вскармливания, социализация, первые жизненные самоопределения — все это необходимые составляющие взросления. Но какие-то узы не рвутся никогда. И в этом смысле мать всегда остается матерью, а ребенок — ребенком. Но качество этих взаимоотношений совершенно иное.

Итак, бондинг связывает мать и дитя незримыми узами, привязывает их друг к другу, позволяет матери вне рационального мыслительного процесса чувствовать потребности и состояния ребенка, интуитивно действовать для удовлетворения его нужд. Биологический смысл этого вполне понятен. В вышеописанном смысле бондинг присутствует и у животных. Чем выше организовано животное, тем больше детеныш требует заботы и внимания. Особенно ярко бондинг проявляется у млекопитающих, у которых благополучие потомства сильно зависит от наличия рядом вскармливающей матери. Это важнейшее условие выживания потомства. В условиях дикой природы детеныш, мать которого не чувствует его потребностей и не удовлетворяет их в должной мере, имеет мало шансов на выживание.

Благодаря бондингу мать ощущает себя и ребенка единым целым и после родов. Разделение этого целого вызывает негативные переживания и стресс. Для ребенка мать — естественная и необходимая, а поначалу и самая главная составляющая жизненной среды, благодаря которой удовлетворяются его потребности. Благодаря бондингу он также чувствует мать как неотъемлемую часть, с которой он составляет единое целое, и разлучение с матерью или ее неспособность удовлетворить его нужды также вызывают у пего стресс.

Другая важнейшая сторона бондинга состоит в том, что такая связь между матерью и малышом обеспечивает ребенку первичную модель взаимоотношений и взаимодействия с миром. Эта модель запечатлевается и уносится во взрослость. Через связь с матерью абстрактные поведенческие программы наполняются конкретным содержанием, формируя индивидуальность. Через бондинг мир как бы наполняется значениями и смыслами, превращаясь из некоего «нечто» в конкретное «что-то», к чему есть определенное отнош^е" ние. Это — основа первичного воспитания, заключающаяся в неп°' средственной передаче состояний, реакций и отношений. В некотором смысле бондинг является средством передачи опыта жизни, сконцентрированного в самых значимых переживаниях. Передача путем транслирования состояний, которые всегда выражают глубоко скрытые мировоззренческие установки. Этот опыт имеет как видовой и родовой, так и индивидуальный характер. Опять же очевиден биологический смысл этого явления. Это обеспечивает выживание вида. Способность адаптироваться к изменению условий существования, способность к развитию.

Но вернемся к маме и ее переживаниям, обусловленным бондин-IOM. Итак, малыш воспринимается мамой фактически как часть ее существа, нуждающаяся в ней и зависящая от нее. Как будто некая сила всю ее направляет на то, чтобы обеспечить ребенку все необходимое. Она бессознательно чутко реагирует на него даже во сне и предпринимает какие-либо нужные действия. Она о нем заботится. Ребенок отвечает на уход и заботу хорошим настроением, прекрасно развивается и доставляет маме чувство счастья и радости. И это справедливо и для волчицы, кошки, коровы, и для человеческой матери. Из внутренних побуждений (а откуда они взялись — для нее не важно) мать исполняет родительскую функцию, то есть реализует биологическую программу. Потомство растет и развивается. А мама согласно определенному биохимическому механизму получает «поощрение» за свои действия — ощущение реализованное™ и исполненное™. Нарушение программы приводит к стрессу, беспокойству и стремлению исправить ситуацию, дабы снова восстановить душевный комфорт.

Этот механизм реализует привязанность матери к ребенку и ребенка к матери и осуществляется инстинктивно. И именно отношения, обусловленные данным механизмом, часто принимают за «материнскую любовь». Нетрудно, однако, видеть, что к любви это никакого отношения не имеет. Если животные проявляют удивительную заботливость о своих детенышах, можем ли мы сказать, что они их любит? Едва ли. Все это — чисто биологический механизм бондинга.

Но, можно возразить, как же объяснить, что одни матери самозабвенно заботятся о своих детях, а другие проявляют возмутительноеравнодушие? Разве не наличием или отсутствием любви? Увы, любовь здесь ни при чем. Просто в одном случае бондинг имеет место, а в другом — нет.

Бондинг реализуется как некоторая биологическая программа. Для своей реализации она требует определенных условий, без котого может и не осуществиться или реализоваться не полностью, благоприятные условия проведения беременности, от плохого ания до психических стрессов, нарушают формирование бон- динга. Травматичные (как в физическом, так и в психическом отношении) роды также сказываются на бондинге отрицательно. Негативное влияние оказывают любые нарушения естественного хода событий. Использование при родах медикаментов, искусственная стимуляция родовой деятельности, разлучение ребенка и матери после родов и неприкладывание к груди в первое же после рождения время и т. д. — все это в той или иной степени нарушает естественную биологическую программу и соответственно процесс установления бондинга.

Сегодня мы имеем небывалое игнорирование законов природы в области деторождения. Много детей появляется на свет нежеланными, случайно. Матери во время беременности ведут не свойственный этому периоду образ жизни. Роды в подавляющем большинстве случаев перестали быть естественными и проходят с множеством вмешательств. А устоявшиеся в последние десятилетия способы ухода за малышом фактически не учитывают его природу. В результате из поколения в поколение бондинг теряется. Настоящее материнское чутье сегодня редкость. Современная мама не доверят своему чутью и растит детей под присмотром целой армии специалистов-медиков. Неудивительно, что на этом фоне мы имеем небывалое количество равнодушных к своим детям родителей, небывалое количество «отказных» детей. А также детей, для которых этот мир так и не стал родным домом из-за отсутствия первичной жизнеутверждающей модели, которую посредством бондинга может дать только мать.

Нечто подобное может наблюдаться и у животных. Из экспериментов хорошо известно, что, например, новорожденные самки млекопитающих, отнятые после рождения от матери, впоследствии холодно относятся к своему потомству.

Несомненно, биологическое и социальное в человеке взаимосвязаны и оказывают друг на друга влияние. Социальное имеет биологическое своей основой, но как относительно самостоятельная составляющая воздействует на биологическое. Возможно и такое формирование социального поведения и личностных характеристик, при которых перестают «включаться» биологические программы. Например, бондинг. Тогда мать может отказаться от ребенка или проявлять к нему полное равнодушие. Это — признак вырождения. Прежде всего признак вырождения культуры, сказывающегося уже на протекании биологических процессов.

Вот характерный пример влияния социального на биологическое. Доктор М. Одан, много сделавший в деле пропаганды и реализации естественных родов, пишет: «В странах, достигающих третье- го поколения медикализированных родов, женщины все менее способны родить сами, используя свои собственные гормоны. Некоторые из них утратили эту способность во время своего собственного рождения»¹.

То же самое происходит и с бондингом. Отрыв от своих «корней», то есть потеря естественности, ведет к тому, что человек не может осознать себя как существо духовное. А развитие цивилизованности без духовных ориентиров будет неминуемо сказываться на вырождении биологического.

Конечно, в том случае, когда социальная природа человека подвергается такому искажению, что «не срабатывают» важнейшие биологические программы, связанные с воспроизводством и продолжением вида (такие как бондинг), не может быть речи и о духовном, а значит, и о любви. Но важно и то, что образование бондинга и соответственно привязанности матери к ребенку также может не говорить о любви.

Но как все же быть с материнской любовью? Ведь человек отличается от животных, даже самых высокоорганизованных.

Жизнь человека в отличие от животных отличается наличием культуры. Он рождается и воспитывается в культурной среде, благодаря которой реализует заложенные в нем предпосылки, становясь современным развитым человеком, личностью. Без культуры он так и не смог бы проявить истинно человеческие качества (вспомним детей-маугли). Но культура оказывается палкой о двух концах. Давая человеку возможность развития интеллекта и определенную власть над природными стихиями, она в то же время создает искушение объявить себя надприродным существом, оторваться от своих природных корней. Современная культура в этом, несомненно, преуспела. В собственном смысле слова она и не является культурой. Мы можем говорить лишь о степени цивилизованности. Культура предполагает осознание некоего высшего смысла в факте собственного существования и направляет жизнь по пути реализации этого смысла. Этот смысл непостижим интеллектом, ^а постигается только через религиозную практику, то есть веру. Поэтому культура есть только там, где есть вера. В ином случае человек определяет свой смысл сам лишь в меру развития интеллекта. Интеллект же всегда претендует на всезнание и всемогущество. Так вместе с отрывом от веры происходит отрыв и от природных корней. Так создается мир неких иллюзорных ценностей и смыслов, коорый и начинает называться культурой. Возникает масса социальных штампов, следование которым и означает быть культурным человеком.

 

^М Odent. Primel Health. 1986.

 

Отрыв от природных корней приводит к тому, что, во-первых, ослабляется бондинг, а во-вторых, эмоциональные реакции матери, ее чувства, проистекающие из бондинга, преломляются через усвоенные культурные штампы, искажаются и обычно выливаются в невротическую привязанность к ребенку. Привязанность остается, материнское чутье — нет. Ребенок также становится невротически привязанным к матери. Источник невротичности оказывается глубоко скрытым и не осознается. Именно благодаря этой внелогично-сти, бессознательности такую невротическую привязанность также ошибочно полагают материнской любовью. Если мать за ребенка волнуется, не спит по ночам, проявляет о нем постоянную заботу — значит, она его любит. И чаще всего не замечает, что именно ее беспокойства отрицательно сказываются на физическом и психическом состоянии малыша. Не задумывается, что, заботясь о любимом чаде, исходит не из его природы, а из собственных искаженных представлений. Вместо смысла, заключенного в факте его жизни, реализует свой, происходящий от впитанных с детства социальных штампов, произведенных оторванной от природных корней и лишенной веры культурой.

Вслед за матерью малыш также лишается реальной почвы под ногами, а вместо реализации сакрального смысла своей жизни становится продуктом культуры, усваивая ее ложные ценности. И точно так же потом скажет: «Я люблю тебя, мама», «Я люблю пиво», «Я люблю своего ребенка»... В той или иной степени мы все продукты нашей бездуховной культуры. И матери наши едва ли были избавлены от иллюзий, но относились к нам так, как умели и как могли, искренне желая нам самого лучшего.

Так все же есть или нет материнская любовь?

Если любовь вообще существует, то, по-видимому, существует и материнская любовь. Но любовь — это вовсе не чувство, а высокое состояние, в котором человек живет и действует, действительно не определимое рационально и постигаемое только в непосредственном переживании. Любовь может быть только там, где есть осознание Таинства всего происходящего, Таинства рождения и Таинства жизни, ощущение своей причастности к этому Таинству. В этом-то и заключается отличие человека от животных. Животное может лишь испытывать привязанность. Человек может любить.

Но у человека бондинг без любви оборачивается невротической привязанностью. Бондинг с любовью дает прочные корни и переживание Таинства. Привязанность ведет к отсутствию чувства самодостаточности, к зависимости от внешних ценностей. В этом мире не на что опереться, его надо менять, подлаживать под себя. Жизнь превращается в борьбу за эфемерный образ счастья. Главным орудием становится интеллект. Он венец природы и потому ее хозяин. Надо лишь заставить, подчинить, победить. Таинства более нет. Есть лишь еще непознанное человеческим умом, но что рано или поздно ему откроется. Вся жизнь преломляется через деятельность рассудка. Сколько тысячелетий человеческие матери рожали и воспитывали детей? И лишь в наше время — толстая кипа книг у молодой мамы рядом с кроваткой ребенка.

Мама, умиляясь тем, как грудной малыш улыбается ей и тянет к ней ручки, часто пребывает в иллюзии, что ребенок ее «любит». Суть этой иллюзии заключается в хорошо известном в психологии явлении переноса на ребенка способности испытывать те или иные чувства, свойственные взрослым. О грудном и новорожденном часто, к примеру, говорят — «он обиделся», когда видят его скривленные в гримасе губки и слышат характерный плач. Но обижаться-то он еще не умеет! Мы лишь можем говорить, испытывает ли он довольство (то есть когда всего довольно) или недовольство. Обижаться он научится позже, усвоив это от мамы или других членов семьи. Точно тйк же, увы, он не умеет любить. И научить его этому — родительская задача, и, пожалуй, самая главная.

Но вот что он умеет, так это использовать и потреблять маму. И это совершенно нормально, поскольку мама — необходимый атрибут его выживания. Но если мама, невротично привязанная к ребенку, «ведется» его стремлениями к постоянному чувственно-телесному комфорту, нервничая и переживая при каждом выражаемом им недовольстве, тут же, забывая обо всем, бросается его удовлетворять, — тогда потребительство становится нормой жизни с первых же месяцев. Как часто родители превращаются в клоунов и шутов, устраивая целые представления перед разгневанным орущим «зрителем», который намеренно не прекращает орать, поскольку представление в этом случае будет окончено. Так ребенок может манипулировать всей семьей, всегда добиваясь своей цели — комфорта и беспрекословного исполнения всех своих желаний. Родители же тем самым потворствуют его страстям (которым, как отмечалось ранее, он подвержен на своем уровне с самого рождения). А впоследствии удивляются, почему подросший оболтус так и продолжает к ним Относиться — как к шутам.

Научить ребенка любви можно только любя. А любить его — не значит быть причастным к его страстям (как в случае невротической привязанности), а означает быть причастным к проявлению и нем его человеческой сущности.

Через привязанность может быть обретена лишь привязанность. Человек создан жить в любви и поэтому бондинг для человека предполагает любовь. Тогда бондинг с матерью выливается в бондинг с миром. Из единства с матерью проистекает единство с миром, сопричастность его жизни, прямое и непосредственное со-пережина-ние всему происходящему, а отсюда — со-действие, со-трудничество, со-ответствие, и каждый момент жизни — со-бытие. А это и ecu, жизнь в любви. Любовь матери через бондинг дает возможность проявиться любви в ребенке. Научиться любить, умножить свою любовь и передать ее детям, дать возможность любить еще сильнее — в этом и есть смысл настоящей культуры.

Слава Богу, вера в человеке неискоренима. Пусть, превратившись в суеверия, глупую упертость, заблуждения, даже в отрицание веры, она остается, пока человек жив. А значит, в той или иной степени мы все испытываем подобие любви. Подобие, оставляющее надежду на обретение настоящего. И, конечно, в той или иной степени все родители любят своих детей. Но важно понять, что любовь к ребенку — не следование социальным штампам, не желание ему удовольствий и материальных благ. Любовь побуждает давать любимому существу то, что ему нужно, а не то, что может посчитать нужным наш извращенный ум. Любовь исходит из чувства реальности, а не от ума. Нужны ли ребенку страхи и беспокойства матери? Нужно ли ему то, что скорее нужно самим родителям для самоудовлетворения и ощущения себя «правильными» родителями?

Путь к любви начинается с веры, очищения от коросты псевдо-культурных отложений, переосмысления ценностей. Любовь к ребенку — с осознания родительской миссии и с ответа на уже заданный вопрос, кто он и зачем он пришел? Ответа, который никогда не может дать ум, но который может подсказать сердце.