Говорят, что смерть освобождает нас от любых обязательств. Я знаю, чтоэти слова толковали по-разному. Генрих VII, король Англии, заключилсоглашение с доном Филиппом, сыном императора Максимилиана, или — чтобыпридать его имени еще больший блеск — отцом императора Карла V, в том, чтовышеупомянутый Филипп передаст в его руки герцога Саффолка, его врага изпартии Белой Розы, бежавшего из пределов Англии и нашедшего убежище вНидерландах, при условии, что он, Генрих, обязуется не посягать на жизньэтого герцога. Тем не менее, уже будучи на смертном одре, он велел своемусыну в оставленном им завещании немедленно после его кончины умертвитьгерцога Саффолка [92]. Недавняя трагедия в Брюсселе, которая была явлена намгерцогом Альбой и героями которой были несчастные графы Горн и Эгмонт,заключает в себе много такого, что заслуживает внимания [93]. Так, например,граф Эгмонт, уговоривший своего товарища графа Горна отдаться в руки герцогуАльбе и уверивший его в безопасности этого шага, настойчиво домогалсяумереть первым; он хотел, чтобы смерть сняла с него обязательство, которымон связал себя по отношению к графу Горну. Но ясно, что в первом израссказанных случаев смерть не освобождала от данного слова, тогда как вовтором обязательство не имело никакой силы, даже если бы принявший его насебя и не умирал. Мы не можем отвечать за то, что сверх наших сил ивозможностей. И поскольку последствия и даже самое выполнение обещания вненашей власти, то распоряжаться, строго говоря, мы можем лишь своей волей:она-то и является неизбежно единственной основой и мерилом человеческогодолга. Вот почему граф Эгмонт, и душою и разумом сохранявший верностьданному им обещанию, хотя не имел никакой возможности его исполнить, безсомнения был бы освобожден от своего обязательства, если бы даже и пережилграфа Горна. Но бесчестность английского короля, намеренно нарушившего своеслово, никоим образом не может найти себе оправдание в том, что он отложилказнь герцога до своей смерти; равным образом, нет оправдания и томукаменщику у Геродота, который, соблюдая с безупречною честностью в течениевсей своей жизни тайну сокровищ египетского царя, своего владыки, умирая,открыл ее своим детям [94].
Я видел на своем веку немало таких людей, которые, хотя совесть иуличала их в том, что они утаивают чужое имущество, тем не менее легкомирились с этим, рассчитывая удовлетворить законных владельцев после своейкончины, путем завещания. Такой образ действий ни в коем случае нельзяоправдать: плохо и то, что они откладывают столь срочное дело, и то, чтожелают возместить причиненный ими убыток ценою столь малых усилий и стольмало поступаясь своей выгодой. Право, им надлежало бы поделиться тем, что имвзаправду принадлежит. Чем тяжелее им было бы заплатить, чем большетрудностей пришлось бы в связи с этим преодолеть, тем справедливее было бытакое возмещение и тем больше было бы им заслуги. Раскаяние требует жертв.
Еще хуже поступают те, которые в течение всей своей жизни таят злобу ккому-нибудь из своих ближних, выражая ее лишь в последнем изъявлении своейволи. Возбуждая в обиженном неприязнь к их памяти, они показывают тем самым,что мало пекутся о своей чести и еще меньше о совести, ибо не хотят угаситьв себе злобного чувства хотя бы из уважения к смерти и оставляют его житьпосле себя. Они подобны тем неправедным судьям, которые без концаоткладывают свой приговор и выносят его лишь тогда, когда ими уже утраченовсякое представление о сути самого дела.
Если только мне это удастся, я постараюсь, чтобы смерть моя не сказаланичего такого, чего ранее не сказала моя жизнь.
