"Мыслить глобально, действовать локально" — провозгласили четверть века тому назад в "Римском клубе", полагая и надеясь, что локальные действия, предпринимаемые в соответствии с системными представлениями об окружающей среде как целостности в совокупности позволят избежать экологической катастрофы. Глобальное мышление при этом должно было не только служить побудителем и направителем действий, но и помогать выбору применяемых средств, способов достижения целей.
Анализ событий прошедших лет заставляет констатировать, что принцип "Римского клуба" не оказал сколько-нибудь заметного влияния на практику. Почти все конкретные природоохранные действия направляются локальными интересами (либо национальными, но для целей данного анализа все, что не глобально, придется считать локальным), обосновываются локальными оценками и, самое главное, осуществляются без оглядки на экологические потери с позиций биосферы, в целом. В итоге единица природоохранного результата, полученного в одном месте, оплачивается более чем единицей общих экологических потерь во всех тех местах, откуда получены энергия и материалы, куда отправлены отходы, где проходит транспорт и т. д. Конечно, измерять экологические результаты и потери трудно, но это не оправдывает отсутствия реальных попыток получать такие оценки и использовать их в принятии решений.
Тем не менее неявно экологические оценки используются постоянно, и прежде всего в случаях, когда локальная окружающая среда улучшается за счет биосферы. Лишь на первый взгляд главную роль играют экономические оценки. Действительно, пусть ставится цель сократить выбросы на каком-либо предприятии, уменьшить загрязненность в городе, провести "ремонт" нарушенной экосистемы и пр.; намечаются необходимые меры, выделяются деньги, определяются источники всего необходимого для производства работ, естественно, самые экономичные, дешевые и т. д. Любой экономист скажет: а как может быть иначе? Однако, если при этом экологический ущерб в "источниках" превосходит результат, то, следовательно, фактор чистоты окружающей среды там оценивается ниже, чем на полигоне природоохранной деятельности, сохранность "посторонних" экосистем, биосферные эффекты и вовсе получают нулевую оценку.
Надо ли доказывать, что ничего общего с глобальным мышлением этот подход не имеет, а ведь господствует именно он. Даже в тех случаях, когда провозглашаются (и хотя бы частично достигаются) глобальные цели (например, охрана озонового слоя), неадекватность экологических оценок и неэкологичность экономических приводят к очень существенным искажениям природоохранной политики и ее результатов.
Итак, глобальное экологическое мышление пока не оказывает существенного влияния на локальные природоохранные, тем более — общехозяйственные действия. Более того, эти действия, коль скоро они полагаются именно как локальные и встраиваются в локальные структуры (административные, информационные, финансовые, технологические, логистические и т.п.), сильно влияют на сознание своих осуществителей, замыкая его на сугубо местных реалиях, отрывая от той специфики, которая соотносится глобальному мышлению.
Однако для предотвращения экологической катастрофы требуются действия, прямо вытекающие из глобального анализа, и слишком часто они не согласуются с локальными краткосрочными интересами, а то и полностью противоречат им. Если бы все природоохранные задачи сводились к сокращению потока загрязнений и ликвидации их "накопленных запасов" и были возможны технические способы реализации такого подхода, глобальное мышление могло бы ограничиться некими абстрактно - просветительскими функциями. Однако проблема несопоставимо сложнее.
Глобальный подход должен иметь прочную теоретическую основу, чтобы оказывать воздействие на принятие конкретных решений. Как было показано выше, в качестве такой основы предпочтительна теория биотической регуляции окружающей среды.
Все надежды на предотвращение экологической катастрофы связаны с тем, что обусловленное человеком возмущенное состояние биоты пока не повлекло необратимых изменений в биосфере и мы успеем возвратиться в область ниже порога допустимых воздействий на нее прежде, чем такие изменения наступят.
Рассуждения о том, что человек - существо разумное, а потому биологические законы имеют к нему лишь опосредованное и как бы частичное отношение, применительно к нашей теме не имеют никакого смысла, ибо речь идет не столько о человеке, сколько о биосфере, и ее законы имеют непосредственное и полное отношение ко всему, что в ней происходит, в том числе и с человеком.
О частичном выходе из области действия этих законов можно было бы говорить лишь в том случае, если человек мог хотя бы в какой-то степени взять на себя функции регуляции окружающей среды своими техническими средствами. Однако никаких подобных средств не только не имеется, но они, скорее всего, в принципе, недостижимы, как следует из теории биотической регуляции окружающей среды. Полностью несостоятельны и фантазии о том, будто человек сможет жить в искусственной среде, изолировав ее от разрушенной биосферы. Поэтому в регуляции окружающей среды человек может рассчитывать только на возможности биоты, а предотвращение экологической (точнее говорить — биосферной) катастрофы безальтернативно требует, чтобы человек возвратился за порог допустимого воздействия на биосферу.
Таким образом, главная и, по сути, единственная глобальная экологическая проблема состоит в том, чтобы снизить воздействие человека на биосферу до уровня, соответствующего законам ее устойчивости; все остальные экологические проблемы автоматически решаются вместе с этой или вслед за ней. Отсюда вытекает критерий, которому, в принципе, должны удовлетворять все действия, предпринимаемые в человеческой цивилизации на данном этапе ее развития: допустимо только то, что с учетом всех косвенных и сопряженных эффектов уменьшает нагрузку на биосферу.
Конкретизация этого критерия применительно к действиям в социальной сфере (от планирования семьи до структуры государственного управления) — задача чрезвычайной сложности, особенно если помнить, что "лобовые" решения, пренебрегающие инерционными факторами, прежде всего национальными и религиозными, только вредят делу. Надо полагать, что для ее решения понадобится не одно десятилетие.
Однако представляется, что нет особых препятствий для того, чтобы придать критерию количественную определенность применительно к хозяйственной сфере и внедрить его во всеобщую практику в ближайшее время. Предполагаемое при этом ограничение рынка ни в коей мере не может иметь для него разрушающих последствий. Наоборот, рынок очень быстро приспособится к такому ограничению и приспособление проявится в том, что вырабатываемые рынком экономические оценки наконец будут включать существенную (и при том всеобщую) экологическую составляющую. Все критерии экономической эффективности продолжают действовать в рамках этого ограничения. Это, несомненно, поможет тем, кто действует локально, сообразовывать свои действия с глобальными представлениями и будет существенным шагом к созданию экономического механизма устойчивого развития.
Для возвращения биоты к невозмущенному состоянию абсолютно необходимо сберечь сохранившиеся на Земле ненарушенные экосистемы. Между тем национальные интересы стран — обладателей ненарушенных экосистем, трактуемые узкоэкономически, как правило, толкают к "хозяйственному освоению" соответствующих территорий (исключением отчасти является Канада — высокоразвитая страна, где осуществлен переход к интенсивному типу развития и создан такой экономический климат, при котором интерес к освоению новых территорий значительно ослаблен). По стандартной экономической логике ничто не препятствует тому, чтобы эти страны разрушили сохранившиеся у них экосистемы ради экономических выгод — пусть сиюминутных, но представляющихся необходимыми для решения национальных задач (повышения уровня жизни населения, сокращения безработицы, социально-политической стабилизации и пр.).
Соображения справедливости также определяют правомерность вопроса: почему то, благодаря чему разбогатели богатые, не повторить бедным? Однако именно эта логика ведет к биосферной катастрофе.
Но по экологической логике повторять такое теперь уже ни в коем случае нельзя, если человечество хочет выжить, и понять это раньше всех следовало бы богатым развитым странам.
Отсюда вытекает, что сохранение ненарушенных экосистем должно стать одной из главных забот глобального мышления. Соответствующие меры можно принять в рамках нового международного эколого - экономического механизма, элементом которого должен стать обсужденный ранее критерий экологической допустимости.
Во-первых, исключительная ценность ненарушенных экосистем должна найти отражение при расчетах по этому критерию (собственно, он должен обеспечить "запретительный" результат).
Во-вторых, необходим специальный международный компенсационный механизм, который помогал бы странам, обладающим ненарушенными экосистемами, обеспечить их сохранность.
Угроза биосферной катастрофы слишком многим кажется отдаленной во времени, необязательной, а то и вовсе надуманной. Между тем человечество демонстрирует неспособность справиться с гораздо более очевидными проблемами (например, исключение из практики военных методов разрешения конфликтов). Наибольшее воздействие на сознание оказывает деятельность (не только осуществляемая, но и наблюдаемая), и для распространения глобального подхода, усиления его влияния весьма существенно как можно быстрее приступить к разработке вытекающих из него экономических инструментов и способов их внедрения в международную и национальную практику.
