Посмотреть остальные 107 комментариев 4 страница

- Мы больше не семья. Мы в этом все убедились, когда ты ушел, папа.

- Достаточно, - произнёс отец. - Ты слышишь меня?

Чем сильнее сердился папа, тем тише становился его голос. Сейчас он разговаривал практически шепотом. Его лицо покрылось красными пятнами, будто кто-то его душил. А самое жуткое, что мама была по-прежнему полностью спокойной.

- Она права, Кевин, - невозмутимо сказала она, а взгляд проплыл мимо моей головы.

- А ты, - я не могла предотвратить это, не могла остановиться, никогда еще не была так рассержена; то чувство, когда всё кипит внутри, как будто что-то черное и ужасное, как монстр растёт в груди, и хочется плакать, плакать и плакать. - Ты половину времени находишься на другой планете. Думаешь, мы ничего не замечаем, но это не так. Таблетки, чтобы уснуть. Таблетки, чтобы проснуться. Таблетки, чтобы поесть и таблетки, чтобы не есть много.

- Я сказал - достаточно.

Вдруг отец наклонился через стол и с силой схватил меня за запястье, переворачивая стакан с водой маме на колени. Тетя Джеки закричала. Мама взвизгнула и отскочила назад, роняя с грохотом стул. Глаза отца стали огромными, они были налитые кровью; он так крепко сжал моё запястье, что слезы потекли из глаз. Ресторан погрузился в полную тишину.

- Отпусти её, Кевин, - очень спокойно произнесла тетя Джеки. - Кевин.

Она положила свою руку поверх его и оторвала пальцы отца от моего запястья. Менеджер - парень по имени Кори (Дара однажды флиртовала с ним) - медленно начал двигаться к нам, очевидно, находясь в шоке. Наконец, отец отпустил меня. Его руки упали на колени. Он моргнул.

- Господи. - Краски схлынули с его лица. – О, мой Бог, Ники, прости. Я никогда…, я не понимаю, что на меня нашло.

Моё запястье горело огнём, и я понимала, что сейчас разревусь окончательно. Этой ночью я должна была наладить отношения с Дарой. Отец снова потянулся ко мне, на этот раз прикасаясь к моему плечу, но я встала так резко, что стул скрипнул по полу. Кори замер посреди ресторана, словно боясь, что и его вовлекут в этот фарс, если он подойдет ближе.

- Мы больше не семья, - повторила я шепотом, потому что попробуй я заговорить громче, горло могло сжаться в судорожных рыданиях. - Вот почему Дара не здесь.

Я не осталась смотреть на реакцию родителей. В ушах начался гул, точно такой же, как сегодня днем, перед тем как я упала в обморок. Я не помню, как прошла через ресторан и вырвалась под ночное небо, но вдруг я оказалась на улице на противоположной стороне парковки, побежала через газон, глубоко глотая воздух. Я жаждала взрыва, конца света, какого-нибудь киношного бедствия, желала, чтобы темнота сгустилась, как вода, над нашими головами.

 

Николь Уоррен "American Lit-Adv [15] " 28 февраля «Затмение»

Задание: В романе «Убить пересмешника» мир природы часто используется как метафора человеческой натуры во многих затронутых в книге проблемах (страх, предубеждение, справедливость и т.д.). Пожалуйста, напишите текст объемом 800 - 1000 слов о событиях в мире природы, которые могут иметь метафорическую значимость, использую некоторые поэтические приёмы (аллитерация, символизм, антропоморфизм), которые мы прошли в этом разделе.

Однажды, когда мы с Дарой были детьми, родители взяли нас на пляж наблюдать за солнечным затмением. Это было еще до того, как открыли казино в Шорелайне и до того, как был построен Норвалк, и как появилась длинная цепочка мотелей и семейных ресторанов, а позже стрип-клубов и баров. «ФанЛэн» уже был, как и оружейный магазин; а больше ничего, только песок с галькой, береговая линия и небольшие дюны, как взбитые ветром сливки, с пятнами выгоревшей на солнце травы.

На пляже сотни других семейств устраивали пикники, расстилали на песке покрывала, пока диск луны лениво наползал на солнце, будто медленно притягиваясь магнитом. Помню, как мама чистила апельсин. Помню горький запах смолы. Помню, как папа сказал: «Смотрите, смотрите, девочки, начинается!» Еще помню темноту: небо стало серым, как мел, а затем наступили сумерки, но быстрее, чем любые другие сумерки, которые я видела прежде. Неожиданно нас поглотила тьма, будто мир открыл рот, и мы провалились в черную глотку.

Все зааплодировали. В темноте образовалось маленькое созвездие из вспышек, - это люди начали фотографироваться. Дара схватила меня за руку и начала плакать. И моё сердце остановилось. В этот момент я подумала, что мы навсегда потеряемся в темноте, зависнем в месте между ночью и днем, солнцем и землей, сушей и волнами, которые затащат землю обратно под воду.

Даже после того, как луна начала сползать с солнца, и дневной свет снова показался, яркий и неестественный, Дара не прекращала рыдать. Родители подумали, что она раскапризничалась, потому что хочет спать или мороженное, и, в конце концов, нам купили по рожку, слишком большому, чтобы его можно было съесть, и который капал нам на колени по пути домой.

Но я поняла, почему она плакала. Потому что в тот момент я тоже это почувствовала, - чистый сильнейший ужас, что темнота останется навсегда, что луна прекратит свое движение, что баланс никогда не будет восстановлен.

Видите, даже тогда я знала, - это не трюк, не шоу. Иногда день и ночь меняются местами. Иногда низ становится верхом, любовь превращается в ненависть, и то, что ты думаешь, находится у тебя под ногами, вдруг подбрасывает тебя в воздух. Иногда люди перестают любить тебя. И это тоже своего рода темнота, которую не изменить, и неважно, сколько лун поднимется, освещая небо слабым светом.

Ники: 20:35

Распахиваю входную дверь с такой силой, что она врезается в стену, но я слишком зла, так что меня это не заботит.

- Дара? - Выкрикиваю её имя, хотя интуитивно чувствую, что она не вернулась домой.

- Привет, Ники. - Тетя Джеки выходит из кабинета, держа в руках стакан с чем-то, что выглядит как неоново-зеленая тина. - Смузи?

Должно быть, она приехала к нам домой прямо из ресторана. Родители послали её поговорить со мной?

- Нет, спасибо.

Я действительно не в настроении общаться с тетей Джеки и выслушивать её «мудрости», которые всегда звучат так, словно написаны под крышкой бутылки: «Позволь правде окружить тебя. Сфокусируйся на окружении. Иди, или тебя потащат». Но она расположилась перед лестницей, перегораживая проход к моей комнате.

- Ты заночуешь у нас?

- Подумываю об этом, - отвечает она, делая большой глоток смузи, оставляя зеленые усы над губой. - Ты ведь понимаешь, это не способ получить ответы. Только, если ты действительно хочешь поговорить с ней.

- Думаю, я знаю свою сестру, - говорю я раздраженно.

Тетя Джеки пожимает плечами.

- Как скажешь.

Она смотрит на меня несколько секунд таким взглядом, как будто не может решить – раскрыть мне тайну или нет.

- Что? – Недоумеваю я.

Она наклоняется и ставит коктейль на лестницу. Потом выпрямляется, берет меня за руку.

- Знаешь, она не сердится на тебя. Она просто скучает по тебе.

У неё были холодные руки, но я не одёрнула свою.

- Она тебе это сказала? - Тетя Джеки кивнула. - Ты говорила с ней?

- Почти каждый день, - пожала плечами тетя Джеки. - Я долго беседовала с ней сегодня утром.

Я вырываюсь, делая шаг назад, почти спотыкаясь о сумку тети Джеки, которая валялась, как мёртвое тело, посреди гостиной. Дара всегда смеялась над тетей Джеки из-за её запаха пачули, из-за её вегетарианских отваров и из-за её бесконечных разговоров о медитации и реинкарнации. А теперь они лучшие подруги?

- Она не говорила мне об этом.

- А ты спрашивала? - Произносит она с жалостью во взгляде. - Старалась ли ты по- настоящему?

Я не отвечаю, прохожу мимо тети Джеки, перешагивая по две ступеньки за раз, поднимаясь в комнату Дары, которая по-прежнему темна и пуста. Поздравительная открытка так и лежит на подушке, точно там же, где и утром. Её не было дома с прошлой ночи? Куда она могла пойти? Наверное, к тети Джеки. Или, может быть, (внезапно ответ стал настолько очевидным, что я не могла поверить в то, как не додумалась до него прежде) она с Паркером. Они, вероятно, вместе устроили какое-нибудь сумасшествие в стиле Дары, типа, добраться до Северной Каролины и обратно за 24 часа, или заночевать в отеле Восточного Норфолка, кидая картофельные чипсы из окна чайкам.

Я вытащила телефон и набрала номер Дары. Спустя пять гудков звонок переключился на голосовую почту. Так что, либо она занята, и если она с Паркером, я даже не хочу знать, чем она занята, или игнорирует меня. Поэтому я пишу ей.

«Встретимся напротив Врат Ада в «ФанЛэнд» в 10 вечера».

Затем, нажимаю кнопку «отправить».Ну вот. Я спрошу, и как сказала тетя Джеки, я должна это сделать.

Тетя Джеки ушла в кабинет. Я забегаю на кухню за ключом от машины Дары. Наконец, я отыскиваю запасной в ящике со всяким барахлом среди кучи маркеров и полдюжины спичечных коробок.

- Ты куда-то идешь? - Спрашивает тетя, когда я уже у двери.

- На работу, - отвечаю и ухожу, не дожидаясь ее следующей фразы.

Машина Дары пахнет землей и чем-то странным, будто грибок завелся в подушках сидений. Прошел уже месяц с тех пор, как я была последний раз за рулем автомобиля, и паническая дрожь проходит сквозь меня, когда я поворачиваю ключ в замке зажигания. Последний раз я вела машину в ночь аварии, вниз по мрачной части 101-го шоссе по каменисто-ухабистому побережью, с толстыми гнездами песчаника и высокими кривыми сливовыми деревьями. Не хотела бы я вернуться туда.Это дорога в никуда.

Выруливаю на дорогу, осторожно объезжая мусорные баки, чувствуя себя за рулем неудобно и немного нервно. Но спустя несколько минут расслабляюсь. Открыв окна, выехав на шоссе и набрав скорость, я ощущаю, как напряжение в моей груди немного ослабевает. Дара до сих пор не ответила на моё сообщение, но это ничего не значит. Она никогда не могла устоять перед сюрпризом. Кроме того, автобус №22 идет прямо к «ФанЛэнд». Вероятно, она пропустила ужин, чтобы добраться до парка немного раньше.

В «ФанЛэнд» парковка была все еще забита, хотя я сразу заметила, что толпа изменилась: стало меньше минивэнов и грузовиков, больше подержанных Аккордов, из которых доносились низкие басы, или через прикрытые окна которых тянулся сладковатый дымок, а подростки сновали туда-сюда, подвыпившие или обкурившиеся. Не успела я припарковаться, сразу начала выглядывать Дару, немного пригнувшись через тонированное окно, пытаясь не выглядеть так, словно разыскиваю кого-то.

- Эй, дорогая. Прекрасная задница! - Кричит парень из соседней машины, а его друзья заливаются смехом.

Я слышу вскрик девушки с заднего сиденья: «Ничего подобного!».

Трое парней, может быть немного младше меня, стоят перед «Бумерангом», тушат бенгальские огни прямо о тротуар и бросают петарды с такой силой, что они могут взлететь в облаке газа.Фейерверк начинается. Как только я прохожу в ворота «ФанЛэнд», огромный поток золотых искр взмывает в небо, таща за собой длинные щупальца, словно морское чудовище поднимается к небесам. Следующий залп был голубым, потом красным, но коротким, частыми вспышками, как маленькие разноцветные кулаки.

Дара должна быть здесь. Она должна была прийти.

Я протискиваюсь сквозь толпу, которая заполняет «Зеленую Аллею», выстраиваясь в очередь, чтобы попробовать закинуть мяч в корзину или попробовать свои силы с молотом. Всё вокруг в огнях и вспышках света, повсюду раздаются звонки, означающие начало или окончание игры. Дети, кричащие от радости или разочарования. Небо горит зеленым, фиолетовым или поразительно голубым, словно фейерверк достиг такой высоты, что чудесным образом превратился в пепел на облаках. Интересно, как они определяют на какую высоту его надо запускать.

Я поворачиваю к «Вратам Ада», - они тоже освещены вспышками, а верхушка блестит, как новогодняя елка.Газоны переполнены семьями с покрывалами для пикника. Я обхожу карусель, когда кто-то обхватывает меня рукой за шею. Я оборачиваюсь, думая, что это Дара, и испытываю разочарование, когда вижу Элис, смеющуюся и растрёпанную, её волосы выбились из косы. Я сразу же понимаю, что она немного выпила.

- Мы сделали это! - Говорит она, поднимая руки, словно пытаясь обнять небо, аттракционы и все вокруг.

Я вспоминаю, как она говорила, что хочет умереть на вершине «Колеса обозрения».

- Куда ты идешь?

- Мне кое-что нужно, - отвечаю я.

Элис сменила свою рабочую футболку; теперь она одета только в топ от купальника, который открывает еще две тату, - концы крыльев выглядывают из-под завязок. Я никогда прежде не видела её без униформы, и сейчас она выглядела почти незнакомой.

- Выпей немного, - говорит она, как будто поняла, что я имела в виду, потом протягивает мне фляжку из заднего кармана. - Ты выглядишь так, будто тебе это необходимо.

- Что это? - Открываю бутылку и принюхиваюсь.

Элис смеется, когда на моем лице появляется гримаса.

- Джем-о. Джеймсон. Давай, - настаивает она, подталкивая меня локтём. - Сделай глоток. «ФанЛэнд» сегодня празднует!И на вкус это не так плохо, клянусь.

Я делаю глоток, не потому что «ФанЛэнду» семьдесят пять лет, а потому что она права - мне нужно это. А затем немедленно начинаю кашлять, словно проглотила жидкость для зажигалок.

- Это отвратительно, - выдавливаю я.

- Поблагодаришь меня позже, - отвечает она, поглаживая меня по спине.

Она права, - почти сразу тепло разливается от моего желудка к грудной клетке, оседая где-то за моими ключицами, будто смех, который я пытаюсь удержать.

- Хочешь пойти посмотреть с холма? - Предлагает она. - Оттуда самый лучший вид. Даже Роджер притащился, - она понижает голос, - Мы по очереди навещаем технический сарай.

- Я скоро буду, - уклоняюсь я.

Внезапно все безумство того, что я собираюсь сделать - что мы с Дарой собираемся сделать - обрушивается на меня. Делаю еще один глоток «Джеймсона» прежде чем вернуть фляжку Элис.

- Идем сейчас, - настаивает она. - Ты не найдешь нас.

- Скоро, - повторяю я. - Обещаю.

Она пожимает плечами и убегает по дорожке.

- За тебя, - кричит она и высоко поднимает фляжку, что мгновенно находит цветное отражение в небе, - на этот раз залп ослепляет розовыми угольками. - С юбилейной вечеринкой!

Я поднимаю воображаемый стакан и наблюдаю, как девушка сливается тенью с остальной толпой. Потом кратчайшим путем пробираюсь через ту часть леса, что изолировала «Врата Ада», - эта часть парка была когда-то запланирована как тропические экзотические заросли. Если сойти с дорожки, то чувствуешь себя так, словно вступил в другой мир. В отличие от других дико заросших участков, этому было позволено расти особенно буйно, поэтому мне приходилось убирать со своего пути лианы и подныривать под толстые широкие листья пальметты, которые шлепали по мне, как руки, когда я проходила мимо них.

Почти мгновенно все звуки стали звучать приглушенно, как через тонкий слой воды; мошки и сверчки жужжали из невидимых мест, и я чувствовала прикосновения к своим рукам тоненьких мохнатых крылышек мотыльков. Я проталкивалась через заросли, немного спотыкаясь в темноте, не сводя глаз с мерцающих «Врат Ада». Где-то далеко слышался гул музыки и шум толпы, - финал празднества. Вдруг в небе появилось лоскутное одеяло всех цветов, цветов без названия: голобо-зелено-розовое и оранжево-фиолетово-золотое, - будто фейерверк стал гуще и быстрее. С левой стороны раздался шелест и приглушенный смех. Обернувшись, я вижу парня, подтягивающего штаны, и девушку, со смехом тянувшую его за руку. Я замираю, испугавшись, что они могут подумать, будто я шпионю за ними, и двинулась дальше только тогда, когда осталась одна.

Последние залпы салюта взлетают в высь, а я почти выбираюсь из зарослей под вспышку зеленого, которая освещает облака, похожие на мутный океан. Тут я вижу кого-то перед «Вратами Ада», кого-то, кто смотрит на вершину аттракциона. Моё сердце переворачивается. Дара. Завиток зеленого света вспыхивает снова, но ничего не видно, кроме темного неразборчивого силуэта на фоне стали. Я уже на середине пути между нами, когда понимаю, что это не Дара. Конечно, нет: поза не та, рост и одежда тоже. Но уже поздно останавливаться, я уже почти закричала, когда человек обернулся. Он. Я в ужасе отпрыгиваю назад, не зная, что сказать и как извиниться. Лицо его было очень худым и покрыто щетиной, которая в полутьме казалась размазанной тенью на его щеках. Его глаза казались впавшими, они были странно расширены, будто бильярдные шары, наполовину торчащие из лузы. И хотя я никогда прежде его не видела, я немедленно узнала его.

- Мистер Ковласки, - рефлекторно сказала я самой себе.

Может быть, мне нужно было окликнуть его. Иначе встретить его здесь, было слишком ужасно. Примерно так же мы с Дарой давали монстрам в нашем шкафу глупые имена, чтобы уменьшить их могущество и не бояться их: одного мы назвали Тимми, второго – Сабрина. И в этом человеке было что-то пугающее, он был таким изможденным и призрачным. И смотрел он не на меня, а будто на фотографию с изображением чего-то страшного.

Прежде чем он успел что-то сказать, появилась Мод, протолкнувшись мимо меня. Она сразу взяла мистера Ковласки за руку, будто они партнеры по кадрили. Её, должно быть, специально отправили, чтобы перехватить его. Как только он начал двигаться, я поняла, что он пьян. Он идет очень осторожно, как могут только люди, которые хотят казаться трезвыми.

- Пойдемте, мистер Ковласки, - голос Мод звучит на удивление весело (забавно, как только ей удается казаться счастливой в кризисной ситуации?). - Шоу окончено. Парк скоро закроется. Вы на машине сюда приехали? - Он не отвечает ей. - Как насчет чашечки кофе, прежде чем вы уедете?

Когда они проходят мимо меня, я, обняв себя руками, отворачиваюсь. Его глаза как две ямы. Теперь чувствую себя так, словно только я вижу страшные вещи, видела каждый раз, когда пыталась помочь Даре, обезопасить и прикрыть её. Сколько раз я врала родителям ради неё, обыскивала её комнату в поисках пакетиков с наркотиками или зеленых шишек, конфисковала её сигареты, а затем, смягчившись, возвращала их обратно, когда она обнимала меня и клала подбородок на мою грудь, хлопая темные шелковистыми ресницами. Временами я находила её без сознания в ванной и тащила обратно в постель, пока она выдыхала зловонные пары водки. А ещё писала записки с извинениями за неё в тренажерный зал или на занятия по математике, чтобы у неё не было проблем с прогулами. А сколько сделок я заключила с Богом, в существовании которого я, быть может, даже не верила, когда знала, что она поехала кататься пьяная и обкурившаяся в компании случайных уродов и лузеров, которые кружились вокруг неё как снегопад. Это были парни, которые работали вышибалами в клубах или управляющими в дрянных барах; они вешались на девочек из средней школы, потому что их ровесницы были слишком умны, чтобы даже заговорить с ними. Если Дара вернется домой в целости и сохранности, я обещала больше никогда ни о чем не просить снова. Пока ничего плохого не случится с Дарой, обещала быть супер хорошей. И то, что случилось на Балу в честь Дня основателей, никогда не произойдет снова. «Я клянусь, Господи. Лишь бы с ней все было хорошо!»

Какой глупой я была, когда думала, что Дара придет, что она снова притянется ко мне, как магнит, как это было, когда мы были детьми. Она, наверное, сейчас где-то в Восточном Норфолке, пьяная и довольная, или пьяная и несчастная или обкуренная, празднует свой день рождения, позволяя какому-нибудь парню запустить руку себе между ног. Может быть, Паркер и есть тот парень.

Теперь, когда фейерверк окончен, парк начинает пустеть. Я уже заметила за работой семерых уборщиков, включая мистера Уилкокса; они будут убирать сегодня ночью. Доказательством их труда являются мусорные мешки, сложенные у ворот, а также собранные башенкой стулья.

Двое охранников встали у ворот, чтобы убедиться, что парк освобождается. Парковка постепенно пустела. Мальчишки, что стояли перед «Бумерангом», ушли, но в воздухе еще ощущался запах от петард. Когда, наконец, залезла в машину Дары, я чувствовала усталость по всему телу, тупую боль в суставах и в глазных яблоках.

- Счастливого дня рождения, Дара, - громко выкрикнула я.

Потом вытащила телефон из кармана. Ничего удивительного, она никогда не отвечала на мои сообщения.Просто не понимаю, что заставляет меня звонить ей. Простое желание услышать её голос? Нет. Потому что я в бешенстве? Нет, точно нет, я слишком устала, чтобы злиться. Потому что я хочу знать, была ли я права, или она просто забыла об ужине и до сих пор сидит на коленях Паркера, теплая, навеселе и громогласная, а он держит одной рукой её за талию и целуют между лопатками?Возможно.

На втором гудке я слышу рингтон; слегка приглушенный звук раздается в машине, и в этот момент я не могу понять, что происходит. Я засовываю руку в пространство между водительским сиденьем и дверью. Нащупав пальцами холодный металл, достаю телефон Дары, который каким-то образом оказался там.Не удивительно, что она пользуется машиной, хотя не должна этого делать. Дара не была лучшей ученицей, - она получит «А+» по нарушению правил. Но странно, что она отправилась куда-то без телефона. Мама всегда шутила, что Даре надо пришить эту штуку к руке, а Дара всегда отвечала, что как только ученые найдут способ это сделать, она будет первая.

Мой палец завис над иконкой текстовых сообщений. Мне вдруг стало не по себе. Однажды, когда я была в пятом классе, решала тест (помню, я заполняла страны Европы в контурной карте) и только дошла до Польши, когда почувствовала неожиданную острую боль в груди, словно кто-то схватил мое сердце и сжал его. И я поняла, ощутила, - что-то случилось с Дарой. Я встала, стул упал, а я ничего не замечала, пока все не начали пялиться, и пока учитель, мистер Эдвардс, не попросил меня сесть на место.Я села, потому что не могла объяснить, что случилось. Я подписала расположение Германии и Польши и даже не помню, вроде Бельгию, но это не имело значение, потому что в середине урока завуч зашла в дверь, лицо у неё было натянуто, как нейлоновый чулок, и жестом попросила меня следовать за ней.Оказалось, во время перерыва Дара попыталась залезть на забор, что отделял асфальтобетон от индустриального комплекса - фабрики по производству ас-компонентов. На верхушку забора она залезла на глазах у учителя, который попросил её спуститься; Дара потеряла равновесие и упала с десяти футов, приземлилась на тупую с ржавыми краями оцинкованную трубу, валяющуюся по непонятной причине в кустах, эта труба частично вошла ей в грудную клетку. Сестра молчала по пути в госпиталь. Она даже не плакала, просто ощупывала пальцами трубу и пятна крови на своей футболке, словно была очарована ими. Врачу удалось успешно вытащить металл и наложить швы так, что шрамы были практически невидимы, а после, в течение нескольких недель, она хвасталась, сколько противостолбнячных уколов ей сделали.

Теперь, в этой машине, ко мне вернулось то чувство, - ужасное сжимающие давление в груди. И я поняла, я знала, что Дара угодила в беду.До сих пор я предполагала, что она просто наплевала на нас сегодня. А если не так? А если случилось что-то плохое? Если она напилась и уехала куда-то, а проснувшись, не может найти дорогу домой? Если один из её дружков попытался напасть на неё, а она убежала без телефона? Если, если, если. Это барабанный бой последних четырех лет моей жизни.

Я зашла в «Фейсбук». Фото в профиле Дары было старым, с Хэллоуина, когда мне было пятнадцать, и Дара, Ариана, Паркер и я отправились на вечеринку к старшеклассникам, рассчитывая, что все будут пьяные и не заметят. На фото мы с Дарой обнимаемся щека к щеке, красные потные и счастливые. Хотелось бы мне использовать эту фотографию, как туннель, чтобы пройти сквозь неё и вернуться обратно.

Куча поздравительных сообщений на стене:

Мы любим тебя! Счастливого Дня Рождения! Сделай фотку для меня, когда будешь сегодня на вечеринке!

Она не ответила ни на одно из них. Неудивительно, учитывая, что она без телефона. Что теперь? Я не могу позвонить ей. Беру обратно свой телефон и ищу номер Паркера, думая, что, в конце концов, он может быть с ней или, по крайней мере, знать, куда она отправилась. Но через два гудка включается голосовая почта. Давление нарастает, сжимая мои легкие, будто воздух выкачивается из машины. И хотя я знаю, что она убьет меня за то, что я просмотрю её фотографии, я захожу в сообщения, пропуская свое, которое отправила раньше, несколько от Паркера. Не уверена, что конкретно ищу, но чувствую, что приближаюсь к разгадке. Нахожу десятки сообщений с номеров и имен, которых не знаю: фото Дары с огромными глазами, расширенными и черными зрачками, словно это дыры, фото на различных вечеринках, о которых я и знать не знала, что они были. На размытом снимке, может, я ошибаюсь, видно голое мужское плечо. Я изучаю фото минуту, пытаясь понять, не Паркер ли это, потом понимаю, что нет, и двигаюсь дальше. Следующее сообщение и фотографии, предлагающиеся к нему, заставляют мое сердце остановиться. Это полностью профессиональные снимки, со стилистом и светом. Дара сидит на красной софе в комнате, свободной от другой мебели. В одном углу находится светильник, есть окно, но такое грязное, что через него невозможно ничего разглядеть. Дара в нижнем белье, руки лежат по бокам, её грудь с маленькими темными пятнышками сосков смотрит прямо в камеру. Взгляд сестры сфокусирован на чем-то слева от камеры, голова наклонена, как часто происходит, когда она слушает. Я немедленно представляю, как кто-то стоящий позади камеры - может быть, больше чем один - дает ей инструкции: «Опусти свои руки, сладкая. Покажи нам, что у тебя есть».

Следующее фото сделано крупным планом, - виден только её торс. Она отклонила голову назад, глаза полузакрыты, капельки пота скатываются по шее на ключицы. Обе фотографии отправлены с незнакомого мне номера, по коду - Восточный Норфолк, 26 марта.

День перед происшествием. Я словно приземлилась на землю после долгого падения. Воздух вышел из меня, но все же, странно, я испытываю облегчение, от того, что, наконец, коснулась твердой земли, от понимания. Вот оно. Так или иначе, эти фото содержат тайну происшествия, и объясняют последующее поведение Дары: молчание и исчезновение. Не спрашивайте меня, откуда я знаю. Я просто знаю. Если вы не понимаете это, значит у вас никогда не было сестры.

2 марта: Запись в дневнике Дары

Все всегда обвиняют меня в том, что я люблю быть в центре внимания. Но знаете что? Иногда я просто хочу исчезнуть.

Помню, однажды в детстве Ники рассердилась, потому что я сломала её любимую музыкальную шкатулку, подарок от Мамочки. Я сказала ей, что сделала это не специально, но это была неправда. Я признаю, что ревновала. Мамочка мне ничего не дарила. Это же не удивительно, да? Ники всегда была любимчиком.

Но после этого я чувствовала себя плохо. Очень плохо. Помню, что я убежала и спряталась в домике Паркера на дереве, планируя жить там всегда. Конечно, я проголодалась уже примерно через час и слезла вниз. Никогда не забуду, как приятно было увидеть маму и папу, рыскающих вместе по улице с фонариком и выкрикивающих моё имя. Думаю, что это на самом деле хорошая идея с исчезновением. Та часть, где люди тебя ищут и просят тебя вернуться домой.

 

Ники: 22:15

Кулак ударяет по окну и я, взвизгнув, подпрыгиваю. Свет от фонарика скользит по стеклу. Охранник жестом показывает мне, чтобы я опустила окно.

- Вы в порядке? - Спрашивает он.

Я узнаю в нем одного из мужчин, которые стояли у ворот, чтобы убедиться, что все организованно вышли. Вероятно, он получил инструкции проверить и парковку тоже. Мой взгляд упал на отметки на приборной панели. Я просидела в машине больше двадцати минут.

- Я в порядке.

Охранник смотрит так, словно не верит мне. Он направляет фонарик мне в лицо, практически ослепляя меня, вероятно, чтобы проверить мои зрачки и убедиться, что я не пьяная или обкуренная.

- Действительно все нормально. Я сейчас уеду.

- Тогда хорошо, - говорит он, негромко стукнув по моей машине для выразительности. - Только убедитесь, что закончили слать сообщения до того, как выедете на дорогу.

Я поняла, что до сих пор сжимаю телефон Дары в руке.

- Обещаю, - отвечаю я.

Он разворачивается удовлетворенный и уходит обратно к воротам.

Я нашла номер с кодом Восточного Норфолка, с которого пришли две почти обнаженные фотографии. Затем вставила этот номер в новое сообщение. Минуту я сидела, подбирая слова, печатая и стирая. Наконец, останавливаюсь на простом: «Эй, ты поблизости?». Безумная игра, выстрел в темноте. Я даже не жду ответа. Но почти немедленно телефон Дары звенит. Я ощущаю прилив адреналина даже в кончиках пальцев.

«Кто это?»

Игнорирую это.

«Посмотри еще раз наши фото. Они очень горячие»

Вытираю пот со лба внутренней стороной руки.Минуту телефон молчит. Мое сердце бьется так сильно, что я могу его слышать. Потом, когда я почти сдалась и завела машину, телефон прозвенел.

«Серьезно, кто это?»

Я неосознанно задерживала дыхание. Потом выдыхаю большой поток воздуха, чувствуя себя как воздушный шарик, который проткнули. Умом я понимаю, что эти фотографии могут ничего не значить. Дара напилась, сняла с себя всю одежду, позволила сделать несколько снимков, о которых фотограф уже может и не помнить. Конец истории. Я не могу объяснить ноющего настойчивого чувства, что с этим связано что-то, что прояснит события последних четырех месяцев, поможет понять. То же самое чувство, будто пытаешься вспомнить песню, которая крутиться в голове где-то вне досягаемости.