Просторечие – это речь необразованного и полуобразованного городского населения, не владеющего литературными нормами. Просторечие можно рассматривать как разновидность койне. Сам термин просторечие употребителен главным образом в отечественной социолингвистике, поскольку просторечие – "наиболее русская" языковая подсистема, специфичная для русского национального языка. Если территориальные диалекты и тем более литературный язык имеют прямые аналоги в других национальных языках, то у просторечия таких аналогов нет. Ни французская подсистема langue populaire, ни то, что в англоязычной лингвистической литературе называется nonstandard или illiterate speech, не являются подобиями русского просторечия, отличаясь от последнего как в отношении социальной базы (т. е. состава носителей), так и в отношении структурных и функциональных свойств.
Так, langue populaire только приблизительно соответствует русскому просторечию: хотя эта разновидность речи стоит между арго и фамильярным стилем литературного французского языка, она арготизована, т. е. насыщена элементами различных социальных арго – в гораздо более сильной степени, чем русское просторечие (правда, конец XX в. отмечен усилением влияния разнообразных арго и жаргонов на эту подсистему русского языка). Кроме того, и это главное, langue populaire – это не только социальная, но и стилистическая разновидность французского языка: носители литературного языка в ситуациях непринужденного общения используют элементы langue populaire. В русской же литературной речи просторечные единицы могут использоваться только с целью иронии, шутки, сознательного стилистического контраста и т. п.
То, что может быть сопоставлено с русским просторечием в английском языке, в частности в его американском варианте, – это так называемый общий сленг, который, однако, не имеет своих носителей, а является функционально-стилистической разновидностью английского языка (элементы общего сленга широко используются в средствах массовой информации; в последнее время некоторые отечественные лингвисты настаивают на том, что и в русском языке можно выделить так называемый общий жаргон, занимающий промежуточное положение между просторечием и социальными жаргонами: см. [Ермакова и др. 1999]).
Еще более сложная картина в немецком языке, где промежуточные (между литературным языком и территориальными диалектами) формы Halbmundart и Umgangssprache содержат целый комплекс языковых, функциональных и социальных черт, не позволяющих однозначно квалифицировать эти языковые образования и, во всяком случае, приравнивать их к русскому просторечию по статусу и свойствам.
В родственных славянских языках просторечию также нет точного соответствия. Например, obecnd cestina – функционально-стилистическая разновидность современного чешского языка, наиболее близкая к русскому просторечию, – отличается от него одной (по крайней мере) существенной особенностью: ею могут пользоваться, главным образом в бытовых ситуациях, и люди вполне культурные (см. об этом в [Нещименко 1985]), в то время как носителям современного русского литературного языка просторечие несомненно "противопоказано" (оно воспринимается как признак низкой культуры или как сознательное "ёрничанье"). Польские городские диалекты в гораздо большей степени, чем русское просторечие, опираются на крестьянские говоры; болгарские, сербские и хорватские городские койне близки к их диалектной основе, что также отличает их от русского просторечия (см. [Толстой 1985]).
Просторечие реализуется исключительно в устной форме. Наиболее типичные сферы и ситуации реализации просторечия: семья (общение внутри семьи и с родственниками), очередь, "посиделки" во дворе коммунальных домов, суд (свидетельские показания, прием у судьи), кабинет врача (рассказ пациента о болезни) и немногие другие. В целом по сферам функционирования просторечие сопоставимо с территориальными диалектами: и в том, и в другом случае преобладают узкобытовые и внутрисемейные ситуации общения.
Поскольку просторечие складывалось в результате смешения разных диалектных и жаргонных потоков, их преобразования в условиях городской языковой жизни, в нем сосуществуют черты южных и северных диалектов (например, и [г] взрывное, и [у] фрикативное, чавд, вдуть, тестов, хотишь, в пальтё и т. п.), и элементы жаргонной речи (втихаря, no-быстрому, балдетъ, приперлись по нахалке и т. п., личные обращения типа друг, кореш, хозяин и др.) – подробнее об этом и других свойствах современного русского просторечия см. в книге [Крысин 1989]).
Иногда говорят об анормативности просторечия: в нем может быть представлено всё, что допускается системой данного языка, его словарными и грамматическими возможностями. Это не совсем так. Действительно, в просторечии нет нормы в узком понимании термина норма, поскольку данную подсистему языка никто не кодифицирует. Но просторечию, как и другим некодифицированным подсистемам языка, присуща определенная традиция использования языковых средств. Иное дело, что здесь гораздо шире вариативность используемых единиц: носитель просторечия может сказать и хотишь, и хочешь, и делав, и дел (родительный падеж множественного числа), и ёздию, и ёздю, и езжу и т. п.
