Некоторое время они ютятся внутри фронт-офиса сервисного центра, укрывшись под прилавком кассира, рядом со стойкой конфет и чипсов.
Филип закрыл дверь и присоединился к остальным, наблюдающим за зомби-парадом снаружи. Мертвецы бредут мимо магазина, не обращая внимания на место, где прячется их добыча, глупо озираясь своими глазами-пуговицами, словно собаки при звуке свиста.
С этого места, вглядываясь через решетчатые, укрепленные окна, Брайан получает шанс тщательно рассмотреть мёртвое духовенство и ободранных прихожан, пока те неуклюже проходят мимо станции техобслуживания. Как церковь, полная правоверных, одновременно обратилась? Собрались ли испуганные христиане вместе после начала эпидемии, беззаветно прильнув друг к другу в поисках помощи и утешения? Возможно они слушали проповедь священника про адские муки из Откровений Иоанна. Провозглашал ли пастырь бурно: "Затрубил пятый ангел, и я увидел звезду, упавшую с неба на землю. Звезде был дан ключ от колодца бездны."
И как превратился первый? Возможно у кого-то на задней скамье случился сердечный приступ? А может ритуальное самоубийство? Брайан представляет одну из тех старых темнокожих леди, с её забитым холестерином организмом, её пухлыми руками в перчатках, которыми она с воодушевлением размахивает. Внезапный приступ боли сжимает её массивную грудь в приступе коронаротромбоза. И, минутой спустя, возможно через час, она восстает, и её поросячье лицо наполняется новой религией исключительной дикой веры.
- Чертовы культовые проповедники, - ворчит Филип со стороны стойки кассира. Затем он оборачивается к Пенни с раскаянием.- Прости за выражение, тыковка.
* * *
Они исследуют ремонтный центр. Место безупречно и безопасно, здесь холодно, но чисто, полы выметены, полки упорядочены, прохладный воздух благоухает запахом новой резины и сомнительно приятным ароматом химического топлива и горючих жидкостей. Они понимают, что могут остаться здесь на ночь, только когда обнаруживают большой ремонтный гараж, который они считают своей самой удачной находкой.
- Святое дерьмо, это танк, - говорит Брайан, стоя на холодном цементе, освещая фонариком чёрного красавца, припаркованного в углу и укрытого брезентом.
Все остальные собрались вокруг одинокого транспортного средства в темноте. Филип сдёргивает брезент. Это последняя модель Кадиллака Эскалада в вишневом исполнении, с блестящей отделкой из жёлтого оникса.
- Наверное, принадлежал хозяину фирмы, - догадывается Ник.
- Рождество пришло к нам раньше, - говорит Филип, пиная одну из массивных покрышек своим грязным рабочим ботинком. Роскошный внедорожник грандиозных размеров, с огромными литыми бамперами, гигантскими вертикальными фарами, и большими блестящими хромированными колесами. Похоже, что секретное правительственное агентство не отказалось бы иметь в своем парке такой автомобиль. Зловещие тонированные стёкла отражают свет их фонарика.
- Там внутри никого нет, верно? - Брайан светит лучом на непрозрачное стекло.
Филип вытягивает 22-й из-за пояса, открывает дверь автомобиля, и наставляет ствол на пустой, выставочно-чистый салон с деревянной отделкой, кожаными сидениями, и консолью, которая выглядит как центр управления авиалайнером.
- Бьюсь об заклад, в одном из шкафчиков нас дожидается ключ, - говорит Филип.
***
Весь инцидент с полицейским и церковью, кажется, погрузил Пенни в глубокий ступор. В эту ночь она спала, свернувшись клубком на полу ремонтной зоны, укутанная в одеяла, с большим пальцем во рту.
- Целую вечность не видел, чтобы она так делала, - замечает Филип, сидя рядом на одеяле, допивая виски. Он одет в безрукавую футболку и грязные джинсы, сапоги стоят рядом. Он делает глоток и вытирает рот.
- Что делала? - Брайан сидит, скрестив ноги, закутавшись в своё забрызганное кровью пальто, по другую сторону от маленькой девочки, стараясь не говорить слишком громко. Ник дремлет возле верстака, застегнувшись на молнию в спальном мешке. Температура упала до пяти градусов.
- Вот так сосала свой палец, - отвечает Филип.
- Она столько натерпелась.
- Да и все мы.
- Да. - Брайан разглядывает свои колени. - У нас там всё будет хорошо.
- Где это "хорошо"?
Брайан поднимает глаза. - В лагере для беженцев. Где бы ни было...мы найдём такое место.
- Да, конечно. - Филип приканчивает оставшееся содержимое бутылки и ставит её на пол. - Мы найдем это место и солнце взойдёт завтра, и все дети-сироты обретут свой дом и Брэйвз выиграет чёртов кубок.
- Что-то тебя беспокоит?
Филип качает головой. - Господи, Брайан, разуй глаза.
- Ты злишься на меня?
Филип встает и потягивает затёкшую шею.
- Чувак, почему сейчас я должен злиться на тебя? Жизнь продолжается. Не такая уж большая проблема.
- Что это означает?
- Ничего... Просто пошли спать. - Филип подходит к Эскаладе, становится на колени и рассматривает что-то под шасси.
Брайан поднимается на ноги, его сердце выпрыгивает из груди. Он чувствует головокружение. Его ангина почти прошла и он уже не кашляет после нескольких дней отдыха и восстановления сил в Уилтширском доме. Но он всё ещё не чувствует себя на сто процентов. А кто чувствует? Он подходит и становится рядом с братом.
- Что ты имел в виду, говоря "жизнь продолжается"?
- Ничего не сделаешь, - бормочет Филип, разглядывая низ внедорожника.
- Ты злишься из-за копа? - спрашивает Брайан.
Филип медленно поднимается, оборачивается и становится лицом к лицу с братом. - Я говорит, пойдем спать.
- Возможно, я растерялся, пытаясь выстрелить во что-то, бывшее человеком - можешь подать на меня за это в суд.
Филип хватает Брайана за ворот футболки, разворачивает его и со стуком прижимает его спиной к боку Эскалады. Удар почти выбивает дыхание из Брайана, шум будит Ника и даже Пенни начинает шевелиться.
- Слушай меня, - угрожающе зарычал Филип, его голос одновременно отрезвляющий и пьяный. - В следующий раз, когда ты возьмешь у меня оружие, убедись, что ты готов им воспользоваться. Тот полицейский был безвреден, но кто знает, что будет в следующий раз. Я не собираюсь быть вашей нянькой, не имея ничего, кроме члена в своих руках, понимаешь меня? Слышишь меня?
Брайан кивает, в его горле пересохло. - Да.
Филип ещё сильнее сжимает футболку Брайана. - Ты лучше заканчивай свою сентиментальную ерунду о защите жизни и не суши остальным мозг. Потому что вероятнее всего, станет ещё хуже, прежде чем ситуация улучшится!
- Я понял, - ответил Брайан.
Филип не отпускает, его глаза гневно блестят.
- Мы собираемся пережить эти сущности и мы должны стать ещё большими монстрами, чем они. Ты понял? Больше никаких правил! Больше никакой философии, больше никаких любезностей, никакого сострадания, теперь только мы и они, и все, что они хотят - это съесть наши задницы! Таким образом, это мы будем есть их, блять! Мы будем разгрызать на мелкие кусочки и насаживать на вертел, и мы собираемся пережить этих существ или я проделаю отверстие во всем этом чертовом мире. Ты со мной? Ты идешь со мной?
Брайан кивает как сумасшедший.
Филип отпускает его и уходит.
В этот момент просыпается Ник, садится и удивленно моргает.
Глаза Пенни широко открыты и она неистово сосет большой палец, наблюдая с пола как отец вышел из себя. Филип подходит к массивным бронированным дверям гаража, останавливается и смотрит в ночь, сквозь секционную решётку от грабителей, стискивая свои большие грубые кулаки.
По другую сторону, всё ещё пригвождённый к поверхности Эскалада, Брайан Блейк тихонько борется сам с собой, чтобы не разреветься, как мелкая безвольная плаксивая размазня.
***
На следующее утро, в сиянии дневного света, проникающего в магазин, они спешно завтракают зерновыми батончиками и водой в бутылках, а затем выливают содержимое трех пятигалонных кувшинов бензина в бак Эскалады. Они находят ключи в ящике офиса и упаковывают все свои вещи в багажник внедорожника. Тонированные стёкла покрываются конденсатом от холода. Брайан и Пенни усаживаются на заднее сиденье, в то время как Ник стоит у двери гаража, в ожидании сигнала Филипа. Поскольку электричество отсутствует, очевидно, везде, теперь они вынуждены вручную открывать защелку автоматизированной двери.
Филип взбирается за руль Эскалады и заводит машину. Гигантский 6,2 литровый V-образный 8-цилиндровый двигатель оживает. Панель управления освещается. Филип переключает передачу и сдаёт вперед, сигналя Нику.
Ник дергает ближайшую дверь гаража и со скрипом открывает её. Свет и воздух дня врезаются в лобовое стекло, а Ник подбегает к пассажирской двери и карабкается на привилегированное переднее сиденье. Дверь захлопывается. Филип замирает на мгновение, глядя на приборную панель.
- Что случилось? - Ник говорит дрожащим голосом, немного опасаясь расспрашивать Филипа о том, что он делает.
- Не стоит ли нам выдвигаться?
- Одну секунду, - отвечает Филип, открывая выдвижной ящичек. Внутри пружинного футляра для хранения карт он находит около двух десятков компакт-дисков, аккуратно составленных бывшим владельцем - Калвином Р. Донлеви, 601 Гринков Лэйн, в соответствии с регистрационным свидетельством в ящичке для перчаток.
- А вот и он, - говорит Филип, роясь в дисках. Калвин Р. Донлеви из Гринков Лэйн, очевидно, был любителем классического рока, судя по Zeppelin, Sabbath и Хендриксу в его коллекции. - Кое-что, чтобы помочь сконцентрироваться.
Звучит альбом "All at once" группы "Cheap Trick" и Филип срывается с места.
Гравитационная тяга в четыреста пятьдесят лошадей вдавливает их в сидения, когда широкофюзеляжный Эскалада вырывается в отверстие, едва не сметая металлические двери. Дневной свет наполняет салон. Циркулярная пила гитары из вступления гимна вечеринок "Hello There" вылетает из системы объемного звучания Bose 5.1, когда они проносятся через прилегающую территорию на улицу.
Вокалист Cheap Trick спрашивает, готовы ли все дамы и господа к року.
Филип выруливает ревущий автомобиль за угол и движется на север по Мэйнард Тэррас. Улица расширяется. Дома людей с низким уровнем дохода скользят размытыми кляксами по обе стороны машины. Бродячий зомби в рваном плаще маячит справа, и Филип поворачивает в его сторону.
Тошнотворный удар едва различим из-за рева движка и громоподобной барабанной партии Cheap Trick. Сзади Брайан оседает в своём кресле, ощущая боль в животе и тревогу за Пенни. Она сползает по сидению рядом с ним, глядя прямо перед собой.
Брайан дотягивается и пристёгивает её, пытаясь одарить улыбкой.
- Севернее должен быть въезд на эстакаду, - говорит Филип сквозь шум, но звук его голоса почти полностью тонет в рычании двигателя и музыки. Ещё два ходячих показываются слева, мужчина и женщина в лохмотьях, может быть, бездомные, виляющие по обочине. Филип с радостью сворачивает в их сторону и сбивает обоих, как хлюпкие кегли.
Оторванное ухо прилипает к лобовому стеклу, и Филип включает дворники.
* * *
Они достигают северного конца Мэйнарда Террас и видят наклонный въезд впереди. Филип резко нажимает на тормоза. Эскалада с визгом останавливается напротив аварии из шести автомобилей у начала уступа, вокруг которой кружит, словно ленивые ястребы, группа бродячих трупов. Филип переключает рычаг на заднюю передачу. Педаль уходит в пол под грохот рок-музыки. Гравитационная сила отбрасывает всех вперед. Брайан притягивает Пенни к сиденью. Поворот руля, и Эскалада делает разворот на 180 градусов, затем рвёт назад вдоль МакПерсон Авеню, параллельно магистрали.
Они пересекают пару поместий за минуту, под удары драм-н-басса в такт жутким ударам при столкновении ходячих мертвецов, слишком медленных, чтобы уйти с дороги, с массивной панелью задней боковой части кузова и отлетающих в воздух, словно гигантские птицы. Всё больше и больше существ появляется из теней и деревьев, пробужденных ревущим рычанием мощного двигателя автомобиля.
Филип напрягает нижнюю челюсть с мрачным видом, когда они подъезжают к следующему наклонному въезду. Они замедляются на Фейт Авеню, где бесконтрольно горит Бургер Вин, и вся площадь завешана засаленным дымом. Этот въезд заблокирован сильнее, чем предыдущий. Филип выкрикивает проклятья, затем даёт задний ход, ракетой двигаясь назад.
Эскалада поворачивает к противоположной стороне улицы.
Ещё один поворот руля. Ещё одно выжимание педали. Они снова жгут резину, двигаясь на запад, объезжая контрольно-пропускные пункты, навстречу к небоскрёбам, которые виднеются вдали, становясь больше и больше как призраки в тумане.
Число заблокированных улиц растёт, развалины, автомобильные аварии и ходячие мертвецы кажутся непреодолимыми, но Филип Блэйк это даже не допускает. Он сидит сгорбившись над рулем, часто дыша, его глаза зафиксированы на горизонте. Он проезжает мимо продуктового магазина Пабликс, который как будто бомбили в блицкриге, просто кишащий мёртвыми.
Филип наращивает скорость, чтобы пробуриться сквозь шеренгу зомби на улице.
Волна кровавого месива брызжет вверх по огромному капоту внедорожника, отвратительные краски смерти гниющих тканей распылены и цветут по всему лобовому стеклу. Дворники со свистом вычищают полосы среди ужасных останков.
На заднем сиденье Брайан поворачивается к своей племяннице. - Детка? - Ответа нет. - Пенни?
Пристальный взгляд ребенка прикован к яркому дисплею, видимому через лобовое стекло. Она, кажется, не слышит Брайана из-за гремящего рок-н-ролла и грохота автомобиля, или, возможно, просто решила не слышать его, или настолько глубоко ушла в себя, чтобы слышать что-либо.
Брайан мягко трогает её за плечо и она обращает на него внимание.
Тогда Брайан протягивает руку и старательно пишет слово на внутренней части запотевшего окна:
ПРОЧЬ
Брайан вспомнил, как где-то читал, что территория метро Атланты вмещает в себя до 6 миллионов человек. Он вспомнил, как был удивлен количеством. Атланта всегда казалась Брайану своего рода миниатюрным, простоватым символом южного Прогресса, изолированным в море сонных городишек с неотёсанными жителями. Несколько предыдущих визитов сюда произвели на него впечатление гигантского пригорода. Конечно, у города был деловой и торговый районы с высотными зданиями, были Тернер и Кока-Кола и Дельта, и Фалконс, и все такое. Но в основном, Атланта казалась младшей сестрёнкой северных городов-гигантов. Однажды Брайан бывал в Нью-Йорке, в гостях у семьи своей бывшей жены. Этот огромный, грязный, страдающий клаустрофобией муравейник показался Брайану настоящим городом. Атланта же являлась для него лишь подобием города. Возможно, повлияло знание истории этих мест, которую Брайан изучал на обзорном курсе в колледже: во время Реконструкции, после того как Шерман сжёг здесь всё, планировщики решили пустить исторические памятники по пути давно вымершего дронта, и последующие полтора века Атланту наряжали в сталь и стекло. В отличие от других южных городов, таких как Саванна и Новый Орлеан, где по-прежнему гордо витает аромат Старого Юга, Атланта обратилась к безэмоциональным поверхностям современного экспрессионизма. «Глянь, ма! Они вроде говорити, что мы прогрессивные, мы космополитические, мы клёвые, не то что эти деревенщины в Бирмингеме». Но Брайану всегда казалось, что Леди Атланта «чрезмерно протестует». Атланта Брайана всегда была лишь пародией на город.
До настоящего момента.
В течение этих ужасных следующих двадцати пяти минут, когда Филип нарезал зигзаги по пустынным улочкам и прокаженным пустырям, параллельным шоссе, срезая путь всё ближе и ближе к сердцу города, Брайан увидел реальную Атланту, как мерцающее слайд-шоу из криминалистических фотографий мест преступлений за тонированными стёклами герметичного внедорожника. Он увидел тупики, забитые обломками, пылающие кучи мусора, разграбленные и заброшенные многоквартирные комплексы, выбитые окна повсюду, грязные куски ткани, свисающие из зданий, с надписями отчаянной мольбы о помощи. Вот это действительно город, первобытный некрополь, переполненный смрадом и смертью. И хуже всего то, что они ещё даже не добрались до центральной части.
Примерно в 10:22 утра по Центральному Стандартному Времени, Филип Блейк умудрился найти Кэпитал Авеню, широкую шестиполосную магистраль, которая направлялась за Тёрнер Филд и уводила в центр города. Он выключил стерео. Тишина загремела в ушах, когда они свернули в Центр, а затем медленно двинулись на север.
Дорога была завалена брошенными автомобилями, но расположенными достаточно далеко друг от друга, чтобы Эскалада пробрался между ними. Верхушки небоскребов (по левую сторону) теперь так близко, они сияют в дымке, как паруса спасательных судов.
Никто не произносит ни слова, пока они катятся мимо бездны цемента по обеим сторонам улицы. Парковки в основном пустуют. Несколько тележек для гольфа лежат перевернутыми тут и там. Торговые грузовики стоят по углам, всё закрыто и замазано граффити. Случайные мертвецы вдалеке бродят по серым пустошам в холодном дневном свете осени.
Они выглядят как бродячие собаки, готовые упасть от недоедания.
Филип опускает окно и прислушивается. Ветер свистит. У него странный запах - смесь горелой резины, расплавленных электросхем, и чего-то жирного и трудно-определимого, похожего на гниющий жир. Что-то пыхтит на расстоянии, вибрирует в воздухе, как огромный двигатель.
Осознание сводит кишечник Брайана. Если центры для беженцев открыты где-то на западе, где-то в сердце города, то почему здесь нет машин скорой помощи? Знаков? Контрольно-пропускных пунктов? Вооруженных военных? Полицейских вертолетов? Разве не должно быть указателей, так близко к центру города, что спасение рядом? Вплоть до этого момента, в течение своего путешествия в город, они видели лишь несколько потенциальных признаков жизни. Возвращаясь на Гленвуд Авеню, они думали, что видели, как кто-то промелькнул мимо на мотоцикле, но они не были в этом уверены. Позже, на Сидней Стрит, Ник говорит, что видел, как кто-то метнулся в дверном проёме, но он также не мог в этом поклясться.
Брайан гонит мысли прочь из головы, когда видит огромный клубок дорог в форме листка клевера за четверть мили.
Это расползающееся сообщение центральных магистральных артерий очерчивает восточную границу городской черты Атланты. Здесь двадцатое шоссе встречается с восемьдесят пятым, семьдесят пятым и 403-им. И теперь это место греется в холодном солнце, как забытое поле боя, заблокированное обломками и опрокинутыми кусками металла. Брайан чувствует, как Эскалада начал подниматься по крутому уклону.
Кэпитал Авеню возвышается на массивных сваях над транспортным пересечением. Филип едет под уклон медленно, виляя по полосе препятствий из пустынных обломков на скорости примерно пятнадцать миль в час.
Брайан чувствует похлопывание на своём левом плече, и он понимает, что Пенни пытается привлечь его внимание. Он поворачивается и смотрит на нее.
Она наклоняется и шепчет ему что-то. Это похоже на что-то типа: - Я не вижу.
Брайан смотрит на нее. - Ты не видишь?
Она мотает головой и снова что-то шепчет.
На этот раз Брайан понимает. - Ты можешь чуть-чуть потерпеть, детка?
Филип слышит это и смотрит на них в зеркало заднего вида. - Что случилось?
- Она хочет писать.
- О, Господи, - произносит Филип. - Извини, тыковка, ты можешь скрестить ноги и посидеть так пару минут?
Пенни шепчет Брайану, что она очень, очень, очень хочет писать.
- Ей очень надо, Филип, - сообщает Брайан своему брату. - Всё плохо.
- Просто потерпи еще немножко, тыковка.
Они приближаются к вершине холма. Ночной вид этой части города, а автомобиль пересекает Капитал Авеню, должен быть великолепным. Наступает момент, приблизительно на расстоянии ста ярдов от их нынешнего положения, когда на Эскаладу не падает тень от высокого здания на западе. Ночью, яркие созвездия городских огней маячат в этой точке, создавая захватывающий дух вид купола Капитолия на переднем плане и сверкающий собор небоскребов позади него.
Они различают тень здания и видят город, распростёртый перед ними во всей своей красе. Филип жмёт на тормоза. Эскалада останавливается. Они сидят внутри бесконечно долго, лишённые дара речи. Улица проходит вдоль левой передней части почтенного старого мраморного сооружения Капитолия. Эта односторонняя улица полностью задохнулся от направленных не в ту сторону брошенных автомобилей. Но не поэтому все пассажиры внедорожника сидят, как громом поражённые. Причина, по которой никто не может подобрать слов - молчание длится всего секунду, но, кажется, что целую вечность - причина в том, что приближается к ним по Кэпитал Авеню с севера.
Пенни обмочилась.
* * *
Толпа, многочисленная, как римская армия и стремительная, как рой гигантских пауков, приближается от Мартин Лютер Кинг Драйв, с расстояния чуть более квартала от них. Они выходят из прохладной тени, где правительственные здания блокируют солнце. Их так много, что человеческому глазу требуется время, чтобы просто зафиксировать увиденное. Всех форм и размеров и степеней деградации, они выбираются из дверных проёмов и окон, переулков и засаженных деревьями площадей, уголков и закоулков. Они заполняют улицу обилием неупорядоченных марширующих групп, привлечённые шумом и запахом и появлением нового автомобиля, наполненного свежим мясом.
Старые и молодые, черные и белые, мужчины и женщины, бывшие бизнесмены, домохозяйки, служащие, торговцы, дети, бандиты, учителя, юристы, медсестры, полицейские, мусорщики, и проститутки. Каждое из их лиц одинаково бледное и подвергшееся разложению, они напоминают бесконечный сад сморщенных фруктов, гниющих на солнце. Тысячи пар безжизненных бронзово-серых глаз застопорились в унисон на Эскаладе, тысячи диких, примитивных приборов слежения хищно зафиксировались на новичках, проникших в их среду обитания.
В течение этого одного момента молчания, объятого ужасом, Филип посещают озарения со скоростью вспышки синапса.
Он чувствует характерный запах стада зомби, проникающий через открытое окно, и, возможно, даже вентиляционные отверстия в приборной панели: вызывающая тошноту, как прогорклое сало с дерьмом, вонь. Но более того, он осознаёт, что этот странный гул, как дрожание миллиона высоковольтных проводов, он уже слышал раньше, когда опускал стекло. Это звучал город, полный мертвецов.
Стон единого гигантского многогранного организма, движущегося к Эскаладе, заставляет кожу Филипа покрываться мурашками.
Всё это приводит к одному завершающему осознанию, которое бьёт Филипа Блейка промеж глаз, словно молотком. Ему приходит в голову, учитывая вид разворачивающийся перед ним в почти сонливой медлительност, что квест по поиску центра беженцев в этом городе, не говоря уже о поиске живых, быстро становится примерно столь же разумным, как поиски мальчишкой пони в куче дерьма.
В эту микросекунду страха, мизерную щепотку ледяной неподвижности, Филип понимает, что солнце вполне возможно не взойдёт завтра, а сироты останутся сиротами, и Брэйвз никогда не выиграет снова этот чёртов кубок.
Прежде, чем дернуть рычаг, он обращается к остальным, и голосом, пронизанным горечью спрашивает: - Поднимите руку, кто из вас всё ещё жаждет найти здесь центр беженцев?
