Через два часа я сижу по-турецки на кровати в номере отеля. На мне пушистый белый халат, на голове — чалма из полотенца, в одной руке брюки, в другой — гостиничный фен. Двадцать минут я провела у раковины, вооруженная мылом и щеточкой для ногтей, осталось только все просушить — и я вновь буду готова к подвигам.
Увеличив мощность, вставляю фен в одну из штанин, так что она надувается как труба, и тянусь к пакету, привешенному на столбике кровати. По пути сюда я попросила таксиста притормозить у "Маркса и Спенсера". Купила пару довольно элегантных туфелек темно-коричневой кожи (надо извиниться перед Розмари — там на самом деле продают удивительно стильную обувь, и по разумным ценам!), носочки, зонтик и набор из трех черных стрингов на бедрах. Любуюсь своими приобретениями, вывалив на покрывало. Вообще-то следовало купить белье телесного цвета, потому что на мне кремовые брюки, но телесные трусики смотрятся совершенно несексуально, а... хм... Короче, мало ли что.
Ох, брюки-то сейчас поджарятся. Выключаю фен. Извините, не время забивать голову разной чепухой. Некогда сидеть и предаваться мечтам о том, как мы с Гейбом, он и я... Черт, опять. Это нелепо. Разматываю полотенце и яростно вытираю голову. Вне зависимости от моих чувств, Гейб просто друг — был просто другом, — и, если мы случайно столкнемся здесь, надеюсь, он выслушает мою мольбу о прощении и мы снова сможем дружить. Дружить, и только. У него ведь уже есть девушка, помните? А после того как со мной обошелся Дэниэл, я и близко не подойду к мужчине, который готов изменить своей подруге. Пусть даже у него веселые глаза, симпатичные веснушки и он аккуратно развешивает полотенца в ванной.
Все, вопрос закрыт. Теперь можно сосредоточиться на истинной причине, приведшей меня сюда. Я — фотограф "Санди геральд". Меня распирает от гордости — и не важно, что прическа у меня в стиле "взрыв на макаронной фабрике". Снова включив фен, наклоняю голову и принимаюсь энергично продираться расческой сквозь спутанные патлы.
Двадцать минут спустя я полностью готова. Звоню журналистке, которая освещает в "Санди геральд" фестиваль и вооружаюсь фотоаппаратом Брайана. Вот оно. Мое первое настоящее задание! Расправляю плечи и делаю шаг из номера. Шоу начинается.
На улице всякое волнение пропадает. По-прежнему моросит мелкий дождик, но общему веселью он не помеха. Улицы заполняет пестрая толпа — артисты, зеваки, студенты, раздающие рекламные листовки. В течение следующих нескольких часов я ловлю кадр за кадром и только около девяти — ноги в новых туфлях адски болят — хлопаюсь на скамейку. Надо обдумать дальнейший план действий.
Мне насовали целую пачку рекламок, и теперь я могу их просмотреть. Я уже смирилась с мыслью, что придется посетить хотя бы одно выступление эстрадного комика, как бы ужасающе это ни звучало лично для меня. Вопрос только в том, куда податься.
Гейб, думаю я, не успев включить красный свет запретной мысли, и тут же командую: отставить свидания, Хизер Хэмилтон. Ты профессиональный фотограф авторитетного журнала. Вновь возвращаюсь к листовкам. Должно же хоть что-то меня привлечь? Угу. Все равно что предложить вегетарианцу выбрать товар по вкусу в мясном отделе супермаркета.
Добираюсь до последней рекламки — она лежит вверх ногами. А вдруг это... Переворачиваю: меня приглашают на совместное шоу Боба и Берил, которые "смешат до колик", если верить газете "Скотсман". Кто знает, может, даже мне понравится?
Господи, кого я пытаюсь обмануть? Комики-колики мне без надобности. Мне нужен только Гейб. Я хочу видеть Гейба. Я люблю Гейба. Не имеет смысла игнорировать или отрицать этот факт. Впервые увидев на своем крыльце парня в веснушках, с голубыми глазищами, я пропала. И точка.
Скомкав листовки, подхожу к массивной чугунной урне, до отказа набитой разноцветными бумажками. И вдруг мое внимание привлекает размокший желто-розовый листочек с подозрительно знакомым мужским профилем. Постойте, это же...
АНГЕЛ ГАБРИЭЛЬ
СПУСТИЛСЯ С ГОЛЛИВУДСКИХ ХОЛМОВ, ДАБЫ РАСЦВЕТИТЬ ВАШУ ЖИЗНЬ!
Сегодня в 9 вечера в "таверне"!
Вход — 7 фунтов 50 пенсов.
Приходите — и будете спасены.
Часы на городской ратуше бьют девять раз. Глупо, конечно, но я по-настоящему психую. Снова увидеть Гейба? Да не где-нибудь, а на сцене? Что я ему скажу? Как он себя поведет? А вдруг он меня ненавидит и вообще не захочет разговаривать? Может, лучше все-таки не ходить? Но тут над Эдинбургским замком выгибается роскошная радуга. Слушайте, я не религиозна, но это определенно знак свыше.
— Извините... — я останавливаю первого попавшегося прохожего, — вы не подскажете, как пройти в "Таверну"?
Всю дорогу я бегу.
К счастью, "Таверна" расположена в переулке неподалеку, и вот я уже у дверей. Плачу за вход и проскальзываю внутрь.
"Таверна" — маленький бар в "баварском стиле". Никогда не бывала в Баварии, но, судя по оформлению бара, это край, где любят прибивать чучела кабаньих голов к стенам из полированной сосны.
В зале темно, воздух сиз от сигаретного дыма. Пригнувшись, бочком пробираюсь мимо стойки и попадаю в узкий загончик. Наспех сколоченная сцена расположена в самом конце, и на ней как раз заканчивает выступление тощий долговязый тип в униформе клубных юмористов — футболке с надписью "Плюнь на эту чушь!"[68]. Зажав в зубах сигарету, комик цепляется за микрофонную стойку, как за спасительную соломинку, и даже полному профану в области эстрадного юмора ясно, что это безоговорочный провал.
—... Этот самый голубь слетает с карниза и садится мне на плечо...
Понаблюдав за агонией на сцене, обвожу взглядом зал и сквозь пелену дыма замечаю на стенах уже знакомые желто-розовые постеры. На них тот же профиль, что на листовках, и два слова рубленым шрифтом: "Ангел Габриэль".
Забавно, но я им горжусь. Он своего добился! Сам напечатал листовки и афиши, организовал свое выступление, прилетел в Эдинбург аж из Лос-Анджелеса. Понятно, все это я знала давно, но теперь результат перед глазами, и он впечатляет. В зале, должно быть, человек двадцать или около того — далеко не аншлаг, конечно, но все-таки неплохо для такого скромного заведения. И эти люди заплатили свои кровные, чтобы увидеть Гейба. Считай, уже успех. Тем временем помешанный на голубях юморист ретируется под жидкие аплодисменты. Публика не расходится.
Сейчас появится Гейб.
Где бы лучше встать? Еще по пути сюда я решила, что подойду к нему только после выступления, следовательно, мне нужно место, откуда удобно фотографировать и где он меня не увидит. Парень наверняка сильно волнуется. А если и нет, у меня-то уж точно поджилки трясутся.
Примечаю темную нишу у противоположного конца барной стойки и протискиваюсь туда мимо стайки девиц. Они курят и громко болтают.
— А "Марионетку на пенисе" видела?
— Не-а, билеты кончились. Потому сюда и завалила.
— Дальше-то что? Смешно хоть будет?
— А фиг его знает.
Я замедляю шаг и навостряю уши: вдруг что-нибудь скажут про Гейба?
— Лично мне без разницы. Билет-то халявный.
— Как это?
— Какой-то америкос на улице совал всем подряд.
Так презрительно, так небрежно... "Америкос" — разумеется, Гейб. Если ему приходится раздавать билеты, значит, плохи дела. Подтверждаются мои худшие опасения. Делай ноги, Хизер, от греха подальше... Но свет начинает меркнуть, и я в один прыжок оказываюсь в нише.
У микрофона возникает конферансье с пинтой "Гиннеса".
— Скажем прямо, иногда жизнь бывает чертовски унылой...
Зрители вяло мычат в знак согласия и отпускают комментарии насчет предыдущего оратора.
— Особенно без таких артистов, как наш следующий гость. Встречайте, персонально ваш — Ангел Габриэль.
Почему я его не удержала? Почему не отговорила, не...
На сцену выходит Гейб, и дыхание у меня перехватывает. Наяву он еще симпатичнее, чем в памяти. Я ожидала увидеть на нем тот уродский костюм, какие, по его мнению, носят крутые парни, но Гейб в джинсах и серой толстовке. Волосы, как обычно, торчком, зато ни намека на щетину, и, поправляя очки на носу, он выглядит лет на двенадцать. Я сгораю от желания его защитить.
Черт, да я от любви сгораю!
— Привет и спасибо, что пришли. Я первый раз в Эдинбурге. Тут есть кто-нибудь из местных жителей?
Ни один не снисходит до ответа.
У меня сердце кровью обливается.
— Я сам из Калифорнии, но последние несколько недель жил в Лондоне. Классный город. Биг-Бен, Лестер-сквер... А вот Пикадилли-серкус[69] чуток разочаровала. Хоть бы один клоун или дрессированный тюлень...
Он улыбается. Должна признать, в сочетании с его протяжным выговором и расслабленной манерой все это звучит довольно забавно. Но "довольно забавно" мало, чтобы расшевелить публику, которую усыпил мистер Голубятник. Темный зальчик не подает никаких признаков жизни.
Я как в воду глядела, Гейб провалится с треском. Здесь, прямо передо мной, в этой псевдобаварской таверне.
— Серьезно: я впервые в Британии и заметил кое-какие отличия от Штатов...
Гейб стоит на сцене в свете прожекторов, и больше всего на свете я хочу подбежать и спасти его. Но не могу. Сейчас я бессильна. Озираюсь. Никто, совсем никто не смеется. Зрители с недоумением переглядываются, явно озадаченные отсутствием цинизма и черного юмора. Они не хотят к нему прислушаться, не желают дать ему шанс. Некоторые открыто треплются о своем. Вот гады. Комик и должен быть злобным пессимистом, вспоминаю я слова Гейба. Неужто ошиблась я?
— Или вот еще, например...
Теперь он определенно нервничает. Потирает нос, как всегда, когда ему не по себе, сглатывает — кадык так и ходит на горле. Нет моих сил на это смотреть!
Пригнув голову, пробираюсь мимо зрителей у барной стойки и стрелой бросаюсь в туалет. Дверь за мной захлопывается, приглушая голос Гейба до невнятного бормотания. Уф-ф...
Плещу в лицо холодную воду. Мне физически плохо от происходящего. Сколько времени, сколько сил человек потратил ради этого выступления — и что получил? Публичный плевок в физиономию? Зевки равнодушных зрителей? Возмутительно! У Гейба талант, этот парень забавен от природы. Но вот он стоит на сцене — и никто, совсем никто не смеется...
Но что это?
Не может быть! Приоткрыв дверь, вглядываюсь в дымовую завесу. Невероятно. Зрители посмеиваются, а некоторые так и вовсе хохочут в голос. Даже те девицы у бара хихикают, подталкивая друг друга локтями.
— Еду я как-то на днях в одном из этих ваших двухэтажных автобусов...
Прохожу в зал. Атмосфера ощутимо изменилась: досужая болтовня смолкла, все взгляды обращены на сцену. Гейб продолжает:
—... И вижу маленькую девочку. Крошка плачет навзрыд. "Что ж делать-то?" — думаю. Сердце разрывается от жалости, чувствую, сейчас сам заплачу...
Гениально выдержав паузу, Гейб корчит уморительную гримаску, и народ чуть не валится со стульев от хохота.
— И вдруг — вау! — вспоминаю, что у меня в рюкзаке есть конфетка! — Снова пауза, для усиления эффекта. — Вот вам и решение проблемы. Достал я конфетку, сунул в рот — и представьте, мне сразу та-ак полегчало!
Публика визжит от смеха.
Перевожу взгляд с одного зрителя на другого. Гейб их покорил. Меня тоже.
Молодец! Интонации естественные — ни тебе фальши, ни наигранной свирепости. И абсолютно спокоен — небрежный наклон головы к плечу, руки в карманах; бросает свои шуточки с ангельской улыбкой, которая околдовывает присутствующих. Словом, все гораздо, гораздо лучше, чем я могла себе представить. Куда только девались деланный цинизм и недовольство окружающим миром? Гейб решил быть самим собой — возможно, все-таки прислушался к моему совету, и, черт возьми, как же это приятно.
Шоу набирает обороты, зрители хохочут все громче и громче. Даже жаль, что до конца всего несколько минут.
— Но я никак не могу попрощаться с такой замечательной публикой, не упомянув об одном очаровательном рыжем создании, с которым довольно близко познакомился в последние несколько недель.
Это еще что?
По ходу действия я слегка обалдела (как ни крути, а вытерпеть комика — непростая задача, даже если речь идет о Гейбе), но последняя фраза выдергивает меня из транса. Очнись, Хизер! Речь-то о тебе...
— Речь о котяре по кличке Билли Смит.
С чего это я вообразила, что Гейб вспомнит про меня?
Потому что этот дурень в вас влюблен.
Виктор Максфилд ошибся. В плане сплетен на мужиков рассчитывать нельзя, они передают информацию по принципу испорченного телефона...
— Знаете, мне всегда было интересно, откуда это оскорбление, которое звучит как комплимент: "Ну ты и котяра". Теперь-то я в курсе.
Хм. Любопытно.
— Мы с соседкой по квартире любим скоротать вечерок перед ящиком — пижамы, мятный чай, "Секс в большом городе". У девушки полное собрание серий — такая, знаете, универсальная энциклопедия мужчин...
Я багровею и стреляю глазами по сторонам. Зрители весело кивают, мужики подталкивают локтями спутниц, а те смущенно прыскают, узнав в моем портрете самих себя.
— Да уж, мы, юмористы, ведем совершенно разнузданный образ жизни. Порой в диком угаре можем даже позволить себе пакетик лакричных подушечек!
Хохот.
— Но Билли Смит! — Гейб поднимает брови. — Я-то думал, милый котик всю дорогу будет дрыхнуть и мурлыкать, свернувшись клубочком. Как же! — На лице Гейба — благоговейное изумление. — Это не кот, доложу я вам, — это форменный жеребец! Поток поклонниц к нему неиссякаем! Этот счастливчик ночи напролет таскался по срочным вызовам!
Я вспоминаю наш разговор на кухне. Гейб гений!
— Ну, вы ведь знаете, что такое "срочный вызов"? — Он заговорщицки понижает голос.
Кое-кто громко хмыкает, кто-то в недоумении, третьи шепчут объяснения друг другу на ухо. Наконец дошло до всех, и по аудитории прокатывается волна грубоватых смешков.
— Я знал, что вы меня не подведете! — И Гейб продолжает говорить с самым невинным видом, широко распахнув глаза: — Кошки серые, черные, полосатые, пара персидских голубых.. до утра так и шастали туда-сюда! — Умолкнув, он всматривается в зал. Готовится выдать ключевую фразу? Нет, похоже, что-то ищет. Или кого-то.
И находит. Наши взгляды встречаются. Сердце у меня замирает, и все вокруг исчезает: люди, свет прожекторов, запахи сигаретного дыма и пива. Есть только я и Гейб. Мы вновь на моей лондонской кухне вместе с Билли Смитом, вернувшимся с очередного "срочного вызова".
И в рот будто попадает смешинка. Не успев сообразить, что происходит... я хохочу. Впервые в жизни от души хохочу на выступлении комика! В клубе! Гейб выдает очередную уморительную остроту, я поднимаю фотоаппарат — и этот момент остается в вечности.
На следующее утро тысячи людей по всей стране, открыв "Санди геральд", видят в разделе искусства фотографию Гейба на сцене "Таверны". Под снимком заголовок "Грандиозный успех комиков на Эдинбургском фестивале" и статья о десяти лучших новичках, среди которых упомянут и Гейб. Журналистка-то была в "Таверне" и настолько ухохоталась, что переписала уже готовую статью, — едва успела отослать новый вариант до того, как газета ушла в печать.
У меня тоже дел было невпроворот. И прежде всего, масса извинений и объяснений. Не только моих. С обеих сторон. Мы с Гейбом проговорили несколько часов. Не обошлось и без откровений, из которых самое, разумеется, важное — о его разрыве с Миа.
Мне тоже есть о чем рассказать. О болезни Лайонела, о нашем примирении с Розмари, о звонке Виктора Максфилда. Только фраза его дядюшки о том, что Гейб в меня влюблен, осталась за кадром.
Потому что Гейб сам мне признался в любви.
За миг до того, как мы поцеловались.
* * *
— Что скажешь?
Раскинувшись на смятой постели среди сбившихся в ком пуховых одеял, я смотрю на Гейба. Сейчас утро. Мы в моем номере, завтракаем и развлекаемся чтением воскресных газет.
Прижавшись к нему, украдкой разглядываю взлохмаченные волосы и припухшие после сна глаза за стеклами очков. Неужели когда-то я предпочитала читать воскресные газеты одна? Не любила, когда мне мешают? Да я обожаю, когда мне мешают! Например, всего несколько минут назад... смакую воспоминания...
— Хм-м, дай-ка глянуть. "Новое открытие"... "Ненавязчивый эксцентричный юмор"... "Один из лучших комиков в истории Эдинбургского фестиваля"...
Шлепаю его недоеденным круассаном.
— Эй! — Он потирает плечо и корчится от притворной боли. — Ни-ичего себе, хук справа!
— Я ж не про статьи спрашиваю! Что скажешь про мой снимок?
— Клевый па-ар-рень... — тянет он, силясь изобразить шотландский выговор. — Да и фотка очень даже ничего. Вы талант, мисс Хизер Хэмилтон...
Он целует меня, я чувствую вкус выпечки, апельсинового сока и еще... Что? Опять?
— Мне хотелось этого с тех самых пор, как впервые тебя увидел.
— И это, между прочим, безобразие — у тебя тогда была девушка!
— Вообще-то... — он потирает нос, — я сказал, что мы расстались, но не сказал когда. За несколько месяцев до моего отъезда в Лондон.
— Почему же в тот вечер, в садике, ты сказал, что у тебя есть подружка, когда Джесс...
Ну и тупица ты, Хизер.
Посмеиваясь, Гейб тянет руку к прикроватному столику за потрепанной записной книжкой.
— Кстати, есть отличная шутка...
— Пощади... — Я со стоном пытаюсь нырнуть под одеяло. Одного вечера юмора мне с лихвой хватило.
— Знаешь, что стало с комиком, который втрескался в рыжую красотку по имени Хизер?
Устроившись у него под бочком, одним глазом высовываюсь наружу.
— Что же?
— От любви треснул пополам.
Я виновато улыбаюсь:
— Не смешно.
— Так и было задумано, — бормочет он, наклоняясь надо мной.
И я закрываю глаза. Лучшего завершения анекдота не придумаешь.
ЭПИЛОГ
— С вас три доллара семьдесят пять центов.
Положив журнал на прилавок, я достаю из кармана пятидолларовую банкноту и, пока продавец отсчитывает сдачу, листаю глянцевые журнальные страницы. Где же она? Должна быть... Переворачиваю пару реклам. Вот. Черно-белый снимок девушки в резиновом костюме, облегающем ее как вторая кожа, — иллюстрация к статье о серфинге. Под фотографией мелким, но жирным шрифтом и прописными буквами набрано:
ХИЗЕР ХЭМИЛТОН.
Есть чем гордиться. "События" — одно из ведущих американских изданий, и это моя дебютная съемка для них. Смотрится очень даже неплохо (пусть я первая, кто мне это говорит), да и подпись довольно заметная. Буквы в полсантиметра высотой, не меньше...
— Мисс? — Продавец держит в ладони мелочь.
— Ой, спасибо. — Порозовев, сую монетки в карман, захлопываю журнал и выхожу под палящее солнце.
Близится вечер, но жара не спадает. Надев солнечные очки, смотрю на фантастически высоченные пальмы, выстроившиеся в ряд на фоне бескрайнего синего неба, золотого пляжа и сверкающего океана. Венеция, Калифорния. В воздухе витает аромат соли, кофе и лосьона для загара. Все в точности как в моих мечтах — даже лучше. Мимо проносятся велосипедисты, дефилируют девушки в бикини, шагают серферы с досками наперевес. Поворачиваюсь к своему велику, открываю замочек, бросаю в плетеную корзинку. Запрыгнув в седло, отталкиваюсь от обочины и лениво вращаю педали, ощущая соль на своей коже, холодок мокрого бикини под шортами — я только что из океана. С каждым поворотом педалей все глубже и глубже погружаюсь в прошлое, возвращаясь в то утро полгода назад, когда проснулась в розовых стенах эдинбургской гостиницы рядом с Гейбом...
Как и предсказывал Брайан, я осталась до конца фестиваля. Шоу Гейба пользовалось огромным успехом, аудитория росла не по дням, а по часам, в городе о нем заговорили, и не успел он опомниться, как на его выступления повалили члены жюри. И в итоге выдвинули на награду "Перье".
Я ничуть не удивилась, когда он ее получил. Однако сам Гейб был поражен до глубины души, равно как и вся тусовка эстрадных комиков, где раньше о нем слыхом не слыхивали. С тех пор он успел достигнуть новых высот. Благодаря своему триумфу на Эдинбургском фестивале Гейб стал известен и сейчас выступает в одном из крупнейших клубов Лос-Анджелеса, неизменно собирая полные залы, а также ведет переговоры о собственном телешоу.
Мои снимки с фестиваля понравились Виктору Максфилду (если учесть предмет большинства из них, вероятно, главред был слегка пристрастен), и он засыпал меня работой. В течение следующих двух месяцев мне довелось сфотографировать множество людей, мест и мероприятий, и все это время я наслаждалась от души.
А потом уволилась. Снова.
Свернув в лабиринт узких каналов, спешиваюсь и толкаю велосипед по тропинке. Отражаясь от водной глади, солнечные лучи бьют прямо в глаза, и я подталкиваю очки на носу повыше, мысленно возвращаясь к тому моменту, когда решила вторично отказаться от места в "Санди геральд". И на сей раз дурацкие недоразумения были ни при чем. Виноваты бабочки. Стоило мне лишь взглянуть на Гейба — они так и порхали у меня в животе. Короче, я все бросила и переехала в Лос-Анджелес, чтобы начать новую жизнь рядом с ним, — причина более чем уважительная, согласны?
По ряби канала плывет утиное семейство. То и дело какая-нибудь утка ныряет, становясь столбиком, так что из воды торчит только хвост. Здорово! И как же здорово, что я здесь! Подумать только, на дворе февраль — а я в шортах, топе и очках от солнца и ежедневно плещусь в океане, оставив позади промозглый Лондон и вечную толкучку на линии "Пикадилли".
Конечно, свою долю стресса я получила. Найти жильцов в квартиру, оформить американскую визу, оставить работу и уйти в свободное плавание... ритм жизни внезапно ускорился во много раз. Не успела я перевести дух, как уже паковала свои драгоценные кастрюльки, прощалась с родными и друзьями, обещала писать. И конечно же Лайонел...
Сердце сжимается. Я в восторге от своей новой жизни в Калифорнии, с Гейбом, но знать, что папа от меня далеко, — настоящая мука. Глупо, я понимаю. О нем хорошо заботятся, а чтобы услышать его голос, достаточно снять телефонную трубку. И все-таки я ужасно тоскую. Иногда так и хочется загадать желание...
Само собой, я не стану. Я приняла единственно правильное решение — и горжусь тем, что не нарушаю свой обет. История со счастливым вереском многому меня научила, и я стала другим человеком. Как вам, например, такой случай. Мы с Гейбом на пляже, мимо вышагивает красотка в бикини, и за такую попку, как у нее, даже Кэмерон Диас отдала бы душу дьяволу. В мозгу уже забрезжила мысль: "Эх, вот бы мне такую!" — но я придушила ее в зародыше. И хорошо сделала, потому что прошло минут пять — и Гейб заявил, что у меня самая прекрасная попка, какую он когда-либо видел. Теперь понимаете, что мечтать и впрямь надо осторожно?
Впрочем, сейчас, оглядываясь назад, я все меньше верю, что вереск действительно обладал волшебной силой. Скорее всего, у меня просто разыгралось воображение и это была лишь цепочка совпадений...
На такую мысль меня натолкнули события, произошедшие вскоре после его исчезновения. Первое: на весах в аптеке появилось объявление "Не работают" — по словам кассирши, выяснилось, что они врали. Показывали меньше на два с половиной кило.
Дальше: какой-то дядечка, гуляя с собакой по Хэмпстедской пустоши, нашел в канаве мой кошелек. Разумеется, ни денег, ни кредиток в нем не оказалось, за исключением карточки донора, по которой меня и разыскали. И еще там был лотерейный билет, дальновидно упрятанный мною во внутренний кармашек. А теперь вопрос на миллион долларов: я выиграла?
Да.
Но не джекпот.
Угадала четыре номера и получила десять фунтов. Для покупки "астон мартина" маловато, зато вполне хватило на такси от кинотеатра до дома. Можете считать меня сентиментальной дурочкой, но, сидя в обнимку с Гейбом на заднем сиденье машины, я чувствовала себя так, будто выиграла все лотереи мира.
Короче говоря, чем больше я об этом думаю, тем сильнее сомневаюсь, что когда-нибудь узнаю правду о счастливом вереске. Часть меня хочет верить, что без чудес не обошлось и мечты в самом деле сбывались. Другая же часть — разумная, рациональная, нормальная — понимает, что такое невозможно. Мы ведь не в сказке живем. Правда?
Добравшись до большого деревянного небесно-голубого дома, я прислоняю велосипед к крыльцу, где в лучах закатного солнца нежится здоровенный рыжий кот.
— Привет, Билли Смит... — улыбаюсь я, почесывая его за ушами.
С раскатистым урчанием Билли Смит вытягивается, как гуттаперчевая игрушка, демонстрируя розовые подушечки лап. Определенно, не одна я ценю калифорнийский стиль жизни.
Толкнув дверь из проволочной сетки, захожу внутрь. В доме тишина. Сбросив облепленные песком шлепанцы, иду в гостиную. На маленьком столике фотография Гейба, сделанная мною собственноручно, — он стоит перед "Фабрикой смеха" на бульваре Сансет, над головой гигантская надпись черными буквами: "Шоу Ангела Габриэля", а чуть ниже: "Все билеты проданы".
Я с гордостью обвожу пальцем деревянную рамку. Поклонницей эстрадного юмора мне никогда не быть, но я постепенно учусь его уважать. Примерно то же самое у меня случилось с пивом. Кстати, бутылочка холодненького была бы сейчас в самый раз...
— СЮРПРИЗ!
Я замираю в кухонном проеме.
Двери в патио распахнуты, садик сияет мириадами огоньков, на ветках созрели разноцветные шарики, между двух деревьев транспарант: С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ! А главное — сад полон гостей, и все они, увидев меня, разражаются свистом и аплодисментами.
Господи боже.
Падаю спиной на холодильник.
Первый порыв — бежать. Ненавижу сюрпризы. Я не готова. Стою парализованная. Как кролик в свете фар...
Что это? Знакомые улыбки. Лайонел... Эд... Джесс...
Я поочередно бросаюсь всем на шею.
— Лайонел! Глазам не верю... И Розмари! Bay! Джесс! Черт возьми! Вы все от меня скрывали! А это твой новый друг Доминик? Привет, приятно познакомиться! Эд, Лу... господи, это Руби? Какая красавица! Эй, Руби, я твоя тетя Хизер. Брайан! Как я рада тебя видеть! Нил! Здорово, что ты здесь!
Едва живая от волнения и счастья, обнимаю их одного за другим, смеюсь и машу Брайану — тот без устали щелкает фотоаппаратом. Это ж надо! Беру свои слова обратно. Обожаю сюрпризы. Просто обожаю.
И это не последний сюрприз.
Гейб выносит торт, весь в горящих свечках. Пока он осторожно ступает по узкой дорожке, выложенной разноцветными плитками, все хором начинают петь: "С днем рожденья тебя!"
Ей-богу, сейчас разревусь. В горле комок. Какая же я счастливая. Гейб был прав: иногда можно просто радоваться, безо всяких там "но".
Водрузив торт на стол, он целует меня в губы, а я чмокаю его в нос и, как только все приводят свои камеры в боевую готовность, нагибаюсь, чтобы задуть свечки.
Гейб меня останавливает:
— Эй, желание не забудь загадать!
По телу бегут мурашки. В кончиках пальцев знакомое покалывание... Нет, Хизер. Помни, ты обещала. Глядя на мерцающее пламя свечей, я делаю глубокий вдох и закрываю глаза.
Впрочем, если подумать...
Одно малюсенькое желание не повредит, правда?
