Начало нового чудного августовского дня. Порт-Исаак вытянулся под солнцем, как кот на солнышке, мощенные булыжником улицы и беленые коттеджи залиты ярким светом. Еще рано, и большинство жителей спит. Внизу, в тихой гавани, жмутся друг к другу деревянные рыбацкие лодки, а пляж, подковой обрамляющий бухту у подножия крутых, поросших травой утесов, пока совершенно пуст.
Та же картина на всем побережье вплоть до Ньюки. Любители пикников пока не нагрянули, и на протяжении многих миль — только накатывающие на каменистый берег волны в белой пене, похожие на огромные кремовые завитушки, и далекие точки чаек, кружащих высоко над головой.
Но кое-кто уже проснулся. На некотором расстоянии от берега, там, где свет пляшет на воде, превращая ее в россыпь бриллиантов, покачивается около десятка фигурок. Блестящие черные силуэты издали можно принять за тюленей, но стоит присмотреться — и понимаешь, что это серферы в ожидании хорошей волны. Зимой и летом они каждое утро встают ни свет ни заря и спешат на пляж, чтобы застать драгоценный прилив.
Сегодня среди них Гейб.
Оседлав взятую напрокат доску, он убирает с глаз влажную челку и смотрит вдаль. В этой позе он уже несколько минут, готовится к следующему заходу. Пока прошла всего парочка небольших волн, но теперь, кажется, ему светит кое-что посерьезнее.
Распластавшись на доске, он принимается усиленно грести. Ладони врезаются в воду, как лопасти пропеллера. Главное — точный расчет. Координация движений. Навык. Подобно следящему за дичью охотнику, он сосредотачивается на далекой волне, затем резко подбрасывает мускулистое тело вверх, с силой приземляется ногами на доску и, раскинув руки в стороны, словно канатоходец, взлетает на самый гребень.
Он балансирует легко и изящно, зигзагами скользя туда-сюда, все быстрее и быстрее, поднимаясь и опускаясь, а волна норовистой лошадью выгибает под ним хребет, стремясь его сбросить...
Щелк.
Срабатывает затвор фотоаппарата. Есть! Целый час или около того я ждала именно этого момента. Сидя на сбегающем к пляжу склоне пригорка, я наблюдала за Гейбом через видоискатель своего "Никона", пытаясь поймать один-единственный кадр, который бы выражал самую суть серфинга.
Я уж и забыла, насколько это сложный, долгий и захватывающий процесс. Закончив колледж, я щелкала постоянно — снимать было так же естественно и необходимо, как дышать, — но в последние годы забросила фотографию "для души". Убеждала себя, что не хватает времени из-за работы, но, если честно, попросту боялась, что сразу нахлынут мучительные воспоминания о мечтах и надеждах, так и не ставших реальностью.
И все же. С замиранием сердца вспоминаю свое письмо в "Санди геральд". Гейб отправил его в пятницу, так что, если повезет, — а уж мне-то должно повезти! — возможно, на следующей неделе уже придет ответ.
Я полна оптимизма — того самого оптимизма, который побудил меня вынуть фотоаппарат из прикроватной тумбочки, где он был погребен долгие месяцы, стереть пыль с объектива и взять камеру с собой в Корнуолл. Именно этот оптимизм заставил меня подняться в несусветную рань, в предвкушении отличной фотосессии.
Снова ловлю Гейба в видоискатель. Фигурка на волнах расплывается, и я навожу на резкость, чтобы запечатлеть его сосредоточенное лицо. Челюсти плотно сжаты, лоб и щеки покрыты брызгами. Мне даже удается поймать его взгляд из-под насупленных бровей. Кажется, он смотрит прямо на меня, и...
Бултых! Он срывается в воду.
Я вскидываю глаза над камерой и вглядываюсь в сверкающую водную поверхность. Без увеличения серферы — просто точечки, трепыхающиеся на волнах. Знакомого силуэта нигде не видно.
— Гейб! — кричу я, размахивая руками, чтобы меня легче было заметить.
Нет, я вовсе не беспокоюсь — он ведь отличный пловец. Гейб рассказывал, что с рождения живет на берегу океана и плавает как рыба. Но здесь довольно сильные течения, с непривычки человека может утянуть под воду... У меня темнеет в глазах.
— Гейб! — кричу еще громче.
Черт, если с ним что-нибудь случится, никогда себе этого не прощу. Надо было сказать, чтобы был осторожнее, предупредить о подводных течениях. Какая безответственность с твоей стороны, Хизер! Быстро закрываю объектив и тороплюсь вниз по склону холма, спотыкаясь о поросшие травой кочки.
Кажется, спуск длится целую вечность, но в конце концов я добираюсь до автостоянки, отделенной от пляжа каменным парапетом, и снова до боли в глазах всматриваюсь в водную поверхность. Гейба нет.
Что-то неладно. Я стаскиваю кроссовки и носки, швыряю у мотоцикла, бегу босиком по мягкому сырому песку, торможу по щиколотку в воде и, запыхавшись, кручу головой. Да где же он, мать его?
Паника хватает меня за горло. Он ударился головой и потерял сознание! Или тяжело ранен! Или...
Надо что-то делать — сообщить спасателям, позвонить 999... Я уже хлюпаю носом. Хочу, чтобы он появился! Немедленно!
— Ку-ку!
Почти без чувств, схватившись за сердце, оборачиваюсь. Гейб прямо передо мной: под мышкой доска, на лице широченная ухмылка.
Фу-у! Какое счастье! Черт, я в бешенстве!
— Какого хрена?! — ору. — Я от страха чуть не умерла!
— Да ладно тебе, я пошутил.
— Пошутил?! Я думала, ты утонул!
— Я упал с доски и вынырнул с другой стороны бухты.
— Но я искала тебя, кричала... — К глазам подступают слезы, и я злюсь еще больше.
— Давай еще, Хизер, тебе идет злиться!
— Вовсе не смешно!
— Очень даже смешно. Забыла, что имеешь дело с профессионалом? — фальшиво возмущается Гейб. — Я ж комик!
Вот сейчас мне бы молчать в тряпочку.
— В том-то и дело!.. (Естественно — какое там "молчать".) Терпеть не могу эстрадных комиков.
Как только эти слова слетают с языка, мне тут же хочется поймать их и запихнуть обратно.
Пауза.
— Терпеть не можешь комиков? — изумленно тянет Гейб. — И мои шутки тебе не нравятся? Тебе не смешно?
Черт, черт, черт. Может, сделать вид, что я не всерьез? Нет, поздно. Смиренно мотаю головой.
— Что, совсем не смешно?
Я наклоняю голову, боясь встретиться с ним взглядом, потом все-таки смотрю — и вижу перед собой человека, обиженного до глубины души. Чертов мой длинный язык. Ну зачем было это говорить? Какая же я дура.
Я мысленно крою себя на чем свет стоит, распаляясь все больше, а Гейб... откидывает голову и разражается хохотом. Он буквально ревет от смеха, во все свои тридцать два безукоризненных зуба.
Я хлопаю глазами, а он, отсмеявшись, хватает меня за руки:
— Может, я и несмешной, но ты, Хизер Хэмилтон, — это просто уржаться.
Издевается?
— Я думала, тебя в живых нет!
— Понимаю, прости. Дурака свалял.
Гейб поднимает доску, и мы медленно возвращаемся к автостоянке. В молчании — пока Гейб не поворачивается ко мне, подняв брови:
— Послушай, а почему тебе не нравятся мои шутки?
Вот прицепился, теперь в покое не оставит. Сказать, что ли? Конструктивная критика еще никому не вредила. Глядишь, потом еще благодарить меня будет.
— Я видела, как ты репетируешь, и мне кажется, тебе совершенно ни к чему прикидываться другим человеком.
Как говорится, ты мне друг, но истина дороже.
— В смысле? — Гейб выглядит оскорбленным, и я начинаю сомневаться, что истина мне так уж дорога.
— Ты строишь из себя эдакого злобного пессимиста, которому весь мир не угодил. Сигарета в зубах, ужимки, бородатые анекдоты...
Раз уж начала, Хизер, иди до конца...
— Комик и должен быть злобным пессимистом!
— Но ты-то не такой. Характер у тебя легкий, ты обычно доволен жизнью и ко всему готов. — Я позволяю себе улыбочку. — Американец как-никак. Первое, что произносят в вашей стране дети, — не "мама", а "все о'кей"!
— Но роль обязывает! — упорствует Гейб.
— Вот именно. Это роль. А почему бы тебе не быть самим собой?
— На каждом сеансе спрашиваю об этом своего психоаналитика. Уже кучу денег спустил, — острит он. — Хм... Ну, не знаю. Я об этом не думал, но... Наверное, я просто не верю, что могу веселить людей таким, какой есть.
— А по-моему, ты очень забавный такой, какой есть. Плюнь на анекдоты, говори о себе!
— Кому это интересно?
— Попробуй — узнаешь.
Гейб достает полотенце из-под сиденья мотоцикла и, устроившись на каменной ограде, вытирает голову.
— Для человека, который терпеть не может эстрадный юмор, у тебя немало соображений по этому поводу.
Я пожимаю плечами:
— Извини. Длинный язык меня вечно подводит. В другой раз сразу скажи, чтоб заткнулась.
Он хохочет.
— Ну, что теперь?
— А чего бы тебе хотелось?
— Да что угодно, ты ж сама сказала — я ко всему готов.
Язык чешется отпустить какую-нибудь двусмысленную шутку, но на этот раз я успеваю его прикусить.
— Время до обеда навалом, могу устроить тебе экскурсию по деревне? Хочешь?
— Супер. То есть я буду глазеть на местные достопримечательности, как самый настоящий американский турист?
— А ты и есть американский турист, — поддразниваю я.
Он швыряет в меня скомканное полотенце:
— Заткнись, Хизер.
