Глава 28

 

Начало нового чудного августовского дня. Порт-Исаак вытянулся под солнцем, как кот на солнышке, мощенные булыжником улицы и беленые коттеджи залиты ярким светом. Еще рано, и большинство жителей спит. Внизу, в тихой гавани, жмутся друг к другу деревянные рыбацкие лодки, а пляж, подковой обрамляющий бухту у подножия крутых, поросших травой утесов, пока совершенно пуст.

Та же картина на всем побережье вплоть до Ньюки. Любители пикников пока не нагрянули, и на протяжении многих миль — только накатывающие на каменистый берег волны в белой пене, похожие на огромные кремовые завитушки, и далекие точки чаек, кружащих высоко над головой.

Но кое-кто уже проснулся. На некотором расстоянии от берега, там, где свет пляшет на воде, превращая ее в россыпь бриллиантов, покачивается около десятка фигурок. Блестящие черные силуэты издали можно принять за тюленей, но стоит присмотреться — и понимаешь, что это серферы в ожидании хорошей волны. Зимой и летом они каждое утро встают ни свет ни заря и спешат на пляж, чтобы застать драгоценный прилив.

Сегодня среди них Гейб.

Оседлав взятую напрокат доску, он убирает с глаз влажную челку и смотрит вдаль. В этой позе он уже несколько минут, готовится к следующему заходу. Пока прошла всего парочка небольших волн, но теперь, кажется, ему светит кое-что посерьезнее.

Распластавшись на доске, он принимается усиленно грести. Ладони врезаются в воду, как лопасти пропеллера. Главное — точный расчет. Координация движений. Навык. Подобно следящему за дичью охотнику, он сосредотачивается на далекой волне, затем резко подбрасывает мускулистое тело вверх, с силой приземляется ногами на доску и, раскинув руки в стороны, словно канатоходец, взлетает на самый гребень.

Он балансирует легко и изящно, зигзагами скользя туда-сюда, все быстрее и быстрее, поднимаясь и опускаясь, а волна норовистой лошадью выгибает под ним хребет, стремясь его сбросить...

 

Щелк.

Срабатывает затвор фотоаппарата. Есть! Целый час или около того я ждала именно этого момента. Сидя на сбегающем к пляжу склоне пригорка, я наблюдала за Гейбом через видоискатель своего "Никона", пытаясь поймать один-единственный кадр, который бы выражал самую суть серфинга.

Я уж и забыла, насколько это сложный, долгий и захватывающий процесс. Закончив колледж, я щелкала постоянно — снимать было так же естественно и необходимо, как дышать, — но в последние годы забросила фотографию "для души". Убеждала себя, что не хватает времени из-за работы, но, если честно, попросту боялась, что сразу нахлынут мучительные воспоминания о мечтах и надеждах, так и не ставших реальностью.

И все же. С замиранием сердца вспоминаю свое письмо в "Санди геральд". Гейб отправил его в пятницу, так что, если повезет, — а уж мне-то должно повезти! — возможно, на следующей неделе уже придет ответ.

Я полна оптимизма — того самого оптимизма, который побудил меня вынуть фотоаппарат из прикроватной тумбочки, где он был погребен долгие месяцы, стереть пыль с объектива и взять камеру с собой в Корнуолл. Именно этот оптимизм заставил меня подняться в несусветную рань, в предвкушении отличной фотосессии.

Снова ловлю Гейба в видоискатель. Фигурка на волнах расплывается, и я навожу на резкость, чтобы запечатлеть его сосредоточенное лицо. Челюсти плотно сжаты, лоб и щеки покрыты брызгами. Мне даже удается поймать его взгляд из-под насупленных бровей. Кажется, он смотрит прямо на меня, и...

Бултых! Он срывается в воду.

Я вскидываю глаза над камерой и вглядываюсь в сверкающую водную поверхность. Без увеличения серферы — просто точечки, трепыхающиеся на волнах. Знакомого силуэта нигде не видно.

— Гейб! — кричу я, размахивая руками, чтобы меня легче было заметить.

Нет, я вовсе не беспокоюсь — он ведь отличный пловец. Гейб рассказывал, что с рождения живет на берегу океана и плавает как рыба. Но здесь довольно сильные течения, с непривычки человека может утянуть под воду... У меня темнеет в глазах.

— Гейб! — кричу еще громче.

Черт, если с ним что-нибудь случится, никогда себе этого не прощу. Надо было сказать, чтобы был осторожнее, предупредить о подводных течениях. Какая безответственность с твоей стороны, Хизер! Быстро закрываю объектив и тороплюсь вниз по склону холма, спотыкаясь о поросшие травой кочки.

Кажется, спуск длится целую вечность, но в конце концов я добираюсь до автостоянки, отделенной от пляжа каменным парапетом, и снова до боли в глазах всматриваюсь в водную поверхность. Гейба нет.

Что-то неладно. Я стаскиваю кроссовки и носки, швыряю у мотоцикла, бегу босиком по мягкому сырому песку, торможу по щиколотку в воде и, запыхавшись, кручу головой. Да где же он, мать его?

Паника хватает меня за горло. Он ударился головой и потерял сознание! Или тяжело ранен! Или...

Надо что-то делать — сообщить спасателям, позвонить 999... Я уже хлюпаю носом. Хочу, чтобы он появился! Немедленно!

— Ку-ку!

Почти без чувств, схватившись за сердце, оборачиваюсь. Гейб прямо передо мной: под мышкой доска, на лице широченная ухмылка.

Фу-у! Какое счастье! Черт, я в бешенстве!

— Какого хрена?! — ору. — Я от страха чуть не умерла!

— Да ладно тебе, я пошутил.

— Пошутил?! Я думала, ты утонул!

— Я упал с доски и вынырнул с другой стороны бухты.

— Но я искала тебя, кричала... — К глазам подступают слезы, и я злюсь еще больше.

— Давай еще, Хизер, тебе идет злиться!

— Вовсе не смешно!

— Очень даже смешно. Забыла, что имеешь дело с профессионалом? — фальшиво возмущается Гейб. — Я ж комик!

Вот сейчас мне бы молчать в тряпочку.

— В том-то и дело!.. (Естественно — какое там "молчать".) Терпеть не могу эстрадных комиков.

Как только эти слова слетают с языка, мне тут же хочется поймать их и запихнуть обратно.

Пауза.

— Терпеть не можешь комиков? — изумленно тянет Гейб. — И мои шутки тебе не нравятся? Тебе не смешно?

Черт, черт, черт. Может, сделать вид, что я не всерьез? Нет, поздно. Смиренно мотаю головой.

— Что, совсем не смешно?

Я наклоняю голову, боясь встретиться с ним взглядом, потом все-таки смотрю — и вижу перед собой человека, обиженного до глубины души. Чертов мой длинный язык. Ну зачем было это говорить? Какая же я дура.

Я мысленно крою себя на чем свет стоит, распаляясь все больше, а Гейб... откидывает голову и разражается хохотом. Он буквально ревет от смеха, во все свои тридцать два безукоризненных зуба.

Я хлопаю глазами, а он, отсмеявшись, хватает меня за руки:

— Может, я и несмешной, но ты, Хизер Хэмилтон, — это просто уржаться.

Издевается?

— Я думала, тебя в живых нет!

— Понимаю, прости. Дурака свалял.

Гейб поднимает доску, и мы медленно возвращаемся к автостоянке. В молчании — пока Гейб не поворачивается ко мне, подняв брови:

— Послушай, а почему тебе не нравятся мои шутки?

Вот прицепился, теперь в покое не оставит. Сказать, что ли? Конструктивная критика еще никому не вредила. Глядишь, потом еще благодарить меня будет.

— Я видела, как ты репетируешь, и мне кажется, тебе совершенно ни к чему прикидываться другим человеком.

Как говорится, ты мне друг, но истина дороже.

— В смысле? — Гейб выглядит оскорбленным, и я начинаю сомневаться, что истина мне так уж дорога.

— Ты строишь из себя эдакого злобного пессимиста, которому весь мир не угодил. Сигарета в зубах, ужимки, бородатые анекдоты...

Раз уж начала, Хизер, иди до конца...

— Комик и должен быть злобным пессимистом!

— Но ты-то не такой. Характер у тебя легкий, ты обычно доволен жизнью и ко всему готов. — Я позволяю себе улыбочку. — Американец как-никак. Первое, что произносят в вашей стране дети, — не "мама", а "все о'кей"!

— Но роль обязывает! — упорствует Гейб.

— Вот именно. Это роль. А почему бы тебе не быть самим собой?

— На каждом сеансе спрашиваю об этом своего психоаналитика. Уже кучу денег спустил, — острит он. — Хм... Ну, не знаю. Я об этом не думал, но... Наверное, я просто не верю, что могу веселить людей таким, какой есть.

— А по-моему, ты очень забавный такой, какой есть. Плюнь на анекдоты, говори о себе!

— Кому это интересно?

— Попробуй — узнаешь.

Гейб достает полотенце из-под сиденья мотоцикла и, устроившись на каменной ограде, вытирает голову.

— Для человека, который терпеть не может эстрадный юмор, у тебя немало соображений по этому поводу.

Я пожимаю плечами:

— Извини. Длинный язык меня вечно подводит. В другой раз сразу скажи, чтоб заткнулась.

Он хохочет.

— Ну, что теперь?

— А чего бы тебе хотелось?

— Да что угодно, ты ж сама сказала — я ко всему готов.

Язык чешется отпустить какую-нибудь двусмысленную шутку, но на этот раз я успеваю его прикусить.

— Время до обеда навалом, могу устроить тебе экскурсию по деревне? Хочешь?

— Супер. То есть я буду глазеть на местные достопримечательности, как самый настоящий американский турист?

— А ты и есть американский турист, — поддразниваю я.

Он швыряет в меня скомканное полотенце:

— Заткнись, Хизер.