Естественно-правовая гносеология.

Предметная сфера правовой гносеологии - это теоретические проблемы познания права как специфического социального объекта. Основная задача правовой гносеологии состоит в изучении предпосылок и условий достоверного познания права, в достижении истинного знания о праве и правовых явлениях.

1. Легистская гносеология

В основе легистской (юридико-позитивистской) гносеологии лежит принцип признания (и знания) в качестве права лишь того, что является приказанием, принудительно-обязательным установлением официальной власти. В силу такой позитивистско-прагматической ориентированности легистская гносеология по преимуществу занята: 1) выявлением, классификацией и систематизацией самих видов (форм) этих приказаний (принудительно-обязательных установлений) официальной власти, т.е. так называемых формальных источников действующего права (позитивного права, закона) и 2) выяснением мнения (позиции) законодателя, т.е. нормативно-регулятивного содержания соответствующих приказаний власти, выраженных в тексте официального акта.

Истина о праве, согласно легистской гносеологии, дана в законе, выражающем волю, позицию, мнение законодателя (суверена, государства). Поэтому искомое истинное знание о праве носит здесь характер мнения, хотя и официально-властного мнения. По логике такого правопонимания, одна только власть, создающая право, действительно знает, что такое право и чем оно отличается от неправа. Наука же в лучшем случае может адекватно постигнуть и выразить это воплощенное в законе (действующем праве) властно-приказное мнение.

Позитивистская гносеология тем самым по существу отвергает теорию права и признает лишь учение о законе, предметом которого является позитивное право, а целью и ориентиром - догма права, т.е. совокупность непреложных основных положений (устоявшихся авторитетных мнений, позиций, подходов) о действующем (позитивном) праве, о способах, правилах и приемах его изучения, толкования, классификации, систематизации, комментирования и т.д.

Конечно, изучение, комментирование, классификация и иерархизация источников позитивного права, выявление их нормативного содержания, систематизация этих норм, разработка вопросов юридической техники, приемов и методов юридического анализа и т.д., т.е. все то, что традиционно именуется юридической догматикой (догмой права) и относится к особой сфере профессиональной компетентности, мастерства и "ремесла" юриста, представляют собой важную составную часть познания права и знания о действующем праве. Но позитивистское ограничение теории права разработкой догмы права по существу означает подмену собственно научного исследования права его профессионально-техническим описательством, сведение правоведения к законоведению.

Позитивистская гносеология закона (действующего права) ориентирована не на познание сущности закона, не на получение какого-то нового (отсутствующего в самом фактически данном законе) знания о действующем праве, а на его адекватное (в юридико-догматическом смысле) описание. Все знание о праве, согласно такому правопониманию, уже официально дано в самом позитивном праве, в его тексте, и основная проблема позитивистского учения о праве состоит в правильном уяснении и толковании текста закона и надлежащем изложении имеющегося в этом тексте официально-правового знания, мнения и позиции законодателя. При этом проблематика гносеологии права во многом сводится к вопросу о правильном лингвистическом анализе текста официального акта.

2. Естественноправовая гносеология

В гносеологическом плане естественноправовой подход представляет собой исторически первую попытку теоретического (философско-правового, научного) осмысления объективной природы права, постижения его истины. Этот путь познания приводит к различению естественного и позитивного права в качестве мыслительной предпосылки и исходной познавательной схемы в сфере теоретического понимания и изучения права.

Различение естественного и позитивного права выступает в истории правовой мысли как гносеологическая форма теоретической рефлексии о фактически данном позитивном праве и способ фиксации итогов такой рефлексии. Ведь всякое теоретическое познание закона (позитивного права), не останавливаясь на его официальной данности и эмпирическом содержании, в поисках его объективных основ и качеств, его правового смысла и разума, его правовой природы и сущности неизбежно абстрагируется от познаваемого объекта (закона) и мысленно конструирует его разумно-смысловую модель (в форме естественного права, идеи права и т.д.) как следствие и результат его теоретического постижения и изучения.

Под общим наименованием и единым термином "естественное право " подразумеваются различные (по своему содержанию, сущности и понятию) варианты естественного права, различные смыслы, вкладываемые его прошлыми и современными сторонниками и противниками в это устоявшееся и широко используемое собирательное понятие. Причем каждое из конкурирующих между собой учений о естественном праве претендует на истинность именно своей версии особенного естественного права, своего понимания (и понятия) того, что есть естественное право.

Общей же теоретико-познавательной основой всех представлений о естественном праве (в отличие от изменчивого позитивного права) является именно принцип противопоставления в области права "естественного искусственному", включающий в себя их противоположную оценку и признание безусловного приоритета "естественного" над "искусственным". Это и есть всеобщий (универсальный) принцип естественного права.

В рамках этого принципа "искусственное" уже дано в виде позитивного права, поэтому "естественное" (естественное право) трактуется как предданное (богом, разумом, природой вещей, природой человека и т.д.), предпозитивное (допозитивное, надпозитивное) право. Причем предданность (той или иной безусловно авторитетной, надчеловеческой инстанцией) "естественного" в пространстве и времени мироздания имеет одновременно онтологическое, гносеологическое и аксиологическое значение: "естественное" (естественное право) изначально, безусловно правильно, истинно и нравственно, словом, хорошо, а "искусственное" - вторично, плохо, неправильно, неистинно и как отклонение от "естественного" (в силу присущих людям ошибок, произвола и т.д.) подлежит вытеснению или, в лучшем случае, исправлению и приведению в соответствие с "естественным".

Гносеологический интерес различных концепций юснатурализма направлен на обоснование истинности и подлинности соответствующей версии естественного права (в его различении и противостоянии с позитивным правом).

При таком подходе вне поля внимания остаются сама идея правового закона и в целом аспекты взаимосвязи естественного и позитивного права, конкретные формы и направления приведения действующего права в соответствие с положениями и требованиями естественного права и т.д. Следствием разрыва между естественным и позитивным правом является присущий юснатуралистскому подходу правовой дуализм, т.е. допущение параллельного существования и одновременного действия и естественного права, и позитивного права.

Этот правовой дуализм отчасти преодолевается в тех философско-правовых концепциях, которые, оставаясь в рамках естественноправовых представлений, вместе с тем трактуют естественное право как философскую идею права, как философское понятие права и т.д. Правда, и в этих философских концепциях соответствующая идея права и т.д. не доводится до понятия правового закона (до последовательной юридико-формализованной концепции и конструкции позитивного права, соответствующего объективной сущности права).

3. Либертарно-юридическая гносеология

В основе либертарно-юридической гносеологии лежит общая теория различения и соотношения (совпадения или несовпадения) права и закона, которая в теоретически развитой форме выражает все основные познавательно-значимые аспекты и варианты понимания права как сущности и как явления. Это позволяет в рамках либертарной гносеологии учесть в надлежаще преобразованном виде все то ценное в теоретико-познавательном плане, что имеется в других концепциях.

В теоретико-познавательном плане либертарная концепция выступает как необходимая гносеологическая модель теоретического постижения и выражения знания и истины о законе (позитивном права) в виде определенного понятия права, сущностью и принципом которого является формальное равенство.

Таким образом, данная концепция выражает процесс познавательного перехода от простого мнения о праве (как некой субъективной властной его данности в виде фактического закона) к истинному знанию - к знанию истины о праве, к понятию права, т.е. к теоретическому (понятийному) знанию об объективных (независящих от воли и произвола властей) сущностных свойствах права и формах его общеобязательного проявления, конкретизации, выражения.

В центре либертарной гносеологии стоят проблемы связи права и закона, понимания и трактовки объективных свойств права как сущностных свойств закона и критерия правового качества закона, вопросы разработки понятия правового закона (позитивного права, соответствующего принципу формального равенства). С позиций данного подхода искомой истиной о праве и законе является объективное научное знание о природе, свойствах и характеристиках правового закона, о предпосылках и условиях его утверждения в качестве действующего права.

Такой юридико-гносеологический подход позволяет выявить различие и соотношение объективной сущности права и субъективного (властно-волевого) процесса формулирования закона (актов позитивного права) и проанализировать позитивацию права как творческий процесс общеобязательной нормативной конкретизации правового принципа формального равенства применительно к конкретным сферам и отношениям правовой регуляции. И лишь в таком смысле уместно говорить о законодательстве как о законотворчестве, как о творческом выражении (в результате творческих усилий законодателя, учитывающего положения и выводы науки) начал и требований права в конкретных нормах общеобязательного закона (позитивного права).

Понимание закона (позитивного права) в качестве правового явления, помимо анализа его сущностных свойств, включает в себя и соответствующую трактовку проблемы общеобязательности закона, его обеспеченности государственной защитой, возможности применения принудительных мер к правонарушителям и т.д. Такая специфика санкций закона (позитивного права), согласно юридической гносеологии, обусловлена объективной природой права (его общезначимостью и т.д.), а не волей (или произволом) законодателя. А это означает, что подобная санкция (обеспеченность государственной защитой и т.д.) правомерна и юридически обоснованна только в случае правового закона.

Важным направлением и составной частью либертарно-юридической гносеологии, как это видно и из всего предшествующего изложения, является правовое понимание государства как институционально-властной формы выражения и действия принципа формального равенства. Это теоретико-познавательное положение о понятийном единстве права и государства имеет фундаментальное значение для научного определения и предмета философии права, и предмета юриспруденции в целом как единой науки о праве и государстве.

25)

26) Либерально-юридическая аксиология.

Данная концепция права позволяет в русле юридического правопонимания учесть рациональные моменты и достижения как естественноправовой, так и юридико-позитивистской мысли и в то же время преодолеть присущие им недостатки.

Так, в отличие от естественноправового подхода (с его смеше­нием формально-правового и фактического, права и морали, пра­вовых и внеправовых ценностей, относительных и абсолютных цен­ностей и в целом смешанной формально-фактической и морально-правовой трактовкой равенства, свободы, справедливости и права вообще) развиваемая нами концепция права носит строго формаль­ный (формально-правовой) характер, адекватный праву как форме общественных отношений. Именно это и дает основание в онтологи­ческом плане говорить о том, что компоненты данной концепции (равенство, свобода, справедливость и конкретизирующие их фор­мы и нормы) являются чисто правовыми категориями, формальны­ми по своей природе составными моментами, свойствами и харак­теристиками всеобщей правовой формы. В аксиологическом же плане такая концепция права позволяет обоснованно утверждать, что речь идет именно (и только) о правовых ценностях, а не о моральных, нравственных, религиозных и иных неправовых ценностях. Причем правовые ценности — в силу абстрактной всеобщности права и правовой формы — носят по определению всеобщий и общезначимый (и в этом смысле — абсолютный, а не относительный) характер. Право тем самым в своем аксиологическом измерении высту­пает не просто как неформализованный (формально-фактический) носитель моральных (или смешанных морально-правовых) ценно­стей, что характерно для естественноправового подхода, а как строго определенная форма именно правовых ценностей, как специфиче­ская форма правового долженствования, отличная от всех других (моральных, религиозных и т. д.) форм долженствования и ценност­ных форм.

Такое понимание ценностного смысла правовой формы дол­женствования принципиально отличается от позитивистского под­хода к данной проблеме. Ввиду отождествления права и закона (позитивного права) и отрицания объективных, независимых от за­конодателя и закона, свойств и характеристик права позитивизм отвергает по существу собственно правовые ценности и признает лишь ценность закона (позитивного права). Причем признаваемая позитивистами "ценность" закона (позитивного права) на самом деле лишена собственно ценностного смысла. Позитивистская "ценность" закона (позитивного права) — это его официальная общеобязатель­ность, властная императивность, а не его общезначимость по како­му-либо объективному (не властно-приказному) основанию. Здесь происходит обесценивание права.

В противоположность такому позитивистскому обесценению права в нашей концепции права правовая форма как форма равен­ства, свободы и справедливости качественно определенна и содер­жательна, но содержательна и определенна в строго формально-правовом смысле, а не в смысле того или иного фактического со­держания, как это характерно для естественноправового подхода.

Поэтому такая качественно определенная в формально-правовом плане форма права представляет собой форму долженствования не только в смысле общеобязательности, властной императивности и т. д., но и в смысле объективной ценностной общезначимости, в смысле ценностно-правового долженствования.

Данная концепция правовой (формально-правовой) трактовки фундаментальных ценностей человеческого бытия (равенства, сво­боды, справедливости) в качестве основных моментов правовой формы долженствования четко очерчивает и фиксирует ценност­ный статус права (круг, состав, потенциал права как ценности, спе­цифику права как ценностно-должного в общей системе ценностей и форм долженствования и т. д.). С этих позиций правовых ценно­стей может и должно определяться ценностное значение всех фе­номенов в корреспондирующей и релевантной праву (праву как должному, как цели, как основанию требований, источнику право­вых смыслов и значений) сфере сущего.

27)то понимается под методом в названном смысле? Определен­ная совокупность правовых средств или способов осуществления регулирующего воздействия права на общественные отношения. В принципе эти средства являются общими для всех правовых от­раслей, ибо право во всех своих вариантах (отраслях) проявляет себя единообразно. Это означает, что не может быть особых, напри­мер, гражданско-правовых, финансово-правовых, уголовно-правовых или административно-правовых методов.

В чем же тогда суть методов правового регулирования и как они способствуют в совокупности с предметом правовой отрасли более точному выявлению юридического лица данной отрасли? Есть ос­нования для определенных выводов обобщающего характера, в ос­нове которых – качества, заложенные в самой природе права. Последнее очень важно, так как метод может выступать в роли критерия, для разграничения правовых отраслей.

Фактически право исполь­зует следующие юридические возможности регулирующего воз­действия на общественные отношения: предписание, запрет, до­зволение.

Предписание – это возложение соответствующей нормой права прямой юридической обязанности совершить то или иное юридически значимое действие в условиях, предусмотренных дан­ной нормой. Следовательно, норма указывает, что нужно посту­пить в соответствующих условиях именно так, а не иначе. Напри­мер, установлено, что общественные объединения для получения статуса юридического лица (в гражданско-правовом смысле) должны пройти государственную регистрацию в полномочных ор­ганах исполнительной власти; граждане, достигшие 14-летнего возраста, должны получить паспорт и т.п.

Запрет – это фактически также предписание, но иного юриди­ческого содержания. Его смысл состоит в том, что норма права возлагает на своих адресатов прямую юридическую обязанность воздержаться от совершения определенных юридически значи­мых действий в условиях, предусмотренных данной нормой. На­пример, сотрудникам милиции запрещено использование оружия в отношении женщин, лиц с явными признаками инвалидности, а также при значительном скоплении людей, например, для осво­бождения заложников и т.п.

Дозволение – это юридическое разрешение совершать те или иные юридически значимые действия в условиях, предусмотрен­ных данной нормой, либо воздержаться от их совершения по свое­му усмотрению.

 

28) Дозволения и запреты уравниловки

У "фактического равенства" нет своего позитивного принципа и определенного позитивного содержания, поэтому в разные эпохи и в разных ситуациях требование "фактического равенства" подразумевает различные версии уравниловки (платоновскую, руссоистскую, утопически-коммунистическую, марксистско-социалистическую и т.д.) в зависимости от того, какое исторически конкретное право и формально- правовое равенство отрицается этим требованием.

Смысл марксистско-социалистической уравниловки обусловлен тем, что, согласно марксизму, формальное равенство - это буржуазное право, буржуазное "равное право" (оно, согласно марксизму, на первой ступени коммунизма преодолено по отношению к обобществленным средствам производства, но сохраняется для распределения предметов индивидуального потребления "по труду"), а искомое "фактическое равенство" - это удовлетворение потребительских нужд каждого "по потребностям". Развитие от низшей фазы коммунизма (т.е. социализма) к его высшей фазе (полному коммунизму), по такой логике, означает движение "дальше от формального равенства к фактическому, т.е. к осуществлению правила: "каждый по способностям, каждому по потребностям" [ Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 33. С. 99. ].

Вопреки этим доктринальным прогнозам, в условиях реального социализма принцип формального, правового равенства отрицается не только применительно к обобществленным (и "огосударствленным") средствам производства, но и в сфере распределения предметов индивидуального потребления. Социалистическая уравниловка как раз и заменяет собой отсутствующее право, выступая как выразитель и проводник "равенства" (неформального, "фактического равенства") в ситуации невозможности правового равенства.

Во всех своих проявлениях социалистическая уравниловка была призвана сохранить и удержать регулируемые отношения (как в сфере труда и его оплаты, так и во всех остальных сферах жизни) в рамках требований, порождаемых социалистической собственностью, принципом отсутствия частной (и вообще всякой индивидуализированной) собственности на средства производства.

Если право и правовое равенство - это отрицание привилегий, абстрактно всеобщий масштаб и формально-равная для всех мера, то социалистическая уравниловка выражала требования и правила иерархической системы потребительских привилегий в границах запрета частной собственности. Она распространялась лишь на "трудящихся" - по принципу: "не трудящийся, да не ест". Причем для каждого уровня этой системы (для соответствующих слоев, профессий и т.д.) действовала своя "сословная" потребительская мера. Внутри каждого такого слоя уравниловка нивелировала различия в трудовых усилиях разных работников и представляла собой привилегию худших перед лучшими.

Везде, где действует уравниловка, неизбежны дифференциация и различие социальных ролей, статусов и функций уравнивающих и уравниваемых со всеми вытекающими отсюда последствиями. Среди "равных" выделяются номенклатурно "более равные" и "равнейшие". Привилегии уравниловки как раз выражают и поддерживают реально возможный способ ее осуществления в жизни.

Правда, все привилегии социалистической уравниловки, при всей их реальной значимости, по существу носили потребительский характер и в принципе (и легально) исключали привилегию на собственность на средства производства.

В целом социалистическая уравниловка была призвана с помощью властно-распределительных норм нивелировать допускаемые при социализме различия в сфере потребления и удержать эти различия в рамках требований принципа отрицания частной собственности.

В процессе реализации этих целей важную регулятивную роль играли запреты и дозволения, характерные для уравниловки.

Дозволение и запрет - два основных способа регуляции поведения людей. В любой сфере жизни официально признанный порядок в своих основных моментах выражается посредством тех или иных норм-дозволений и норм-запретов. При этом само соотношение дозволений и запретов в любой системе социальной регуляции имеет свою внутреннюю логику, носит необходимый, а не случайный характер и, следовательно, не может быть изменено по желанию и произволу.

Дозволения и запреты уравниловки, с одной стороны, и правовые дозволения и запреты, с другой, существенно отличаются друг от друга своим содержанием, смыслом и регулятивным значением.

Цель и суть уравнительной регуляции - минимум реально дозволенного и максимум запрещенного. Поэтому определяющую роль при уравнительном типе регуляции, несмотря на обилие запретов, играют как раз дозволения (разрешения) как способ регулирования общественных отношений. Именно исходный минимум дозволенного (во всех областях жизни, но прежде всего в сфере труда и потребления) нуждается как в непосредственной силовой защите, так и в опосредованной поддержке со стороны множества соответствующих запретительных норм, призванных насильственно удержать поведение людей в тесных границах дозволений. Этой мелочной регламентацией дозволенного и густой сетью запретов порождена та "заурегулированность" жизни и труда, которая была столь характерна для антиправового по своей сути социалистического законодательства и служила необходимой нормативной основой так называемых административно-командных методов управления.

При типичном для уравниловки дозволительном (разрешительном) порядке регуляции по логике вещей может быть разрешено лишь нечто ограниченное, уже известное и конкретно-определенное, а все остальное оказывается запрещенным по принципу: запрещено все, что прямо не разрешено. Таким образом, диктуемый уравниловкой минимум дозволенного с необходимостью порождает максимум запрещенного, причем под запрет, помимо прочего, попадает и преследуется все новое, все творческое и передовое в труде и общественной жизни, все, что выходит за ограниченные рамки норм уравниловки. Требования уравниловки в своей совокупности выступают по сути в качестве весьма действенного нормативного механизма торможения общественного развития, мощного регулятивного средства консервации всех сфер общественной жизни, непреодолимого барьера против активизации человеческого фактора. Уравниловка насаждает пассивность и застой. Наказуемость инициативы - естественный и массовый продукт уравниловки, всеми своими средствами отрицающей свободу и творческую активность людей. Порождаемая и поддерживаемая уравниловкой социально-психологическая и в целом жизненная установка на пассивность и иждивенчество деформирует человеческий фактор и закрывает пути к росту общественного производства и совершенствованию условий жизни.

Необходимость постоянной силовой поддержки требований уравниловки в условиях социализма предопределяла содержание, направления, формы и методы деятельности всех нормотворческих, нормоприменительных учреждений и должностных лиц и сопровождалась гипертрофией принудительно-приказного компонента в совокупном объеме их полномочий.

29) Дозволения и запреты в праве

В отличие от ограниченной меры дозволений и широких запретов, диктуемых уравниловкой, правовые дозволения и запреты призваны выразить и гарантировать всем членам общества максимально возможную на данном этапе его развития абстрактно равную, одинаково справедливую для всех меру свободы.

Выбор дозволений или запретов (или определенной конструкции их сочетания и комбинации) как способов и режимов правовой регуляции зависит от потребностей, целей и задач такой регуляции на соответствующем этапе общественного развития, специфики объекта регулирования, характера и содержания правовой политики законодателя и государства в целом, степени развитости демократии, гласности, законности и правопорядка в стране, правовых традиций, уровня правовой культуры и правосознания населения, общественного мнения и т.д.

В общем виде - вопреки распространенным представлениям - логика и механизм правовой регуляции таковы, что для выражения большей меры правовой свободы необходимо в качестве метода (способа, порядка, режима) правовой регуляции использовать правовой запрет, а для выражения меньшей меры свободы - правовое дозволение (разрешение). Отсюда, кстати, хорошо видно, почему при уравниловке исходным и определяющим методом регуляции является дозволение, а вторичным и обусловленным (хотя и широко используемым) - запрет. Дело в том, что вообще при дозволительном (разрешительном) порядке и методе регуляции прямо и непосредственно, жестко и конкретно официальной властью устанавливаются строго определенные содержание и объем дозволенного. Цель такой регуляции - отбор и допущение чего-то из сферы уже заранее данного в качестве положительного и регламентация его, а не признание и гарантирование необходимого простора для творчества, прогресса, движения к новому, еще не известному. Поскольку при дозволительном порядке регуляции все, прямо не разрешенное, запрещено, новое в принципе находится под запретом как нечто негативное.

Также и в праве дозволения (разрешения) имеют важное регулятивное значение, но исходную и определяющую роль здесь могут и должны играть именно запреты. При уравниловке запреты жестко связаны с исходным дозволением и по существу призваны своим регулятивным дублированием обеспечить соблюдение и реализацию дозволенного минимума. Напротив, в праве запреты носят исходный, фундаментальный характер и выражают самую суть права и правовой регуляции, состоящую в том, чтобы исчерпывающее, четко и прямо запретить все негативное (общественно вредное в действиях и отношениях людей) и таким путем признать и взять под свою защиту все остальное в качестве положительного, общественно не вредного. Именно своим запретом (и соответствующей санкцией) общественно вредного право играет свою особую творческую роль, поскольку только такая опосредованная и косвенная форма признания и защиты общественно полезного предоставляет максимально возможную меру свободы, соответствующую потребностям и интересам членов общества и необходимую для общественного прогресса.

Из определяющего характера правового запрета вытекает и следующее существенное юридическое правило: все, что прямо не запрещено правом (правовым законом), разрешено. Такой презумпции правомерности незапрещенного, конечно, нет и не может быть при уравнительной регуляции, где зачастую запрещается даже то, что разрешено.

Объективным, социально-исторически обусловленным пределом для максимальной величины легализируемой меры свободы является пограничный критерий общественно вредного, от чего право в целом и должно ограждать и защищать общественную жизнь. Этот максимальный предел, признающий и легитимирующий все общественно не вредное, ставится и очерчивается правовыми запретами. Минимальная величина правовой меры свободы, объективно обусловленная критерием прямой и непосредственной общественной полезности (тех или иных действий, состояний, отношений и т.д.), выражается соответственно в правовых дозволениях.

Из сказанного, разумеется, вовсе не следует, будто во всех случаях правовые запреты предпочтительнее правовых дозволений. Напротив, очевидно, что для защиты признаваемого максимума правовой свободы для одних случаев, соответственно, необходимо установить минимум правовой свободы для других случаев. Именно таким путем и строится система юридических гарантий прав и свобод. Так, в силу особого значения публично-властных полномочий в жизни государственно-организованного общества и проистекающей отсюда необходимости ввести организацию и деятельность государственной власти (и ее носителей) в строго определенные правовые рамки надлежащим методом правовой регуляции этого круга отношений (определение компетенции государственных органов, правомочий должностных лиц и т.п.) являются именно правовые дозволения. Там же, где речь идет о регуляции действий субъектов, не обладающих властными полномочиями, более адекватным, как правило, является метод правовых запретов.

Только при надлежащем, внутренне согласованном сочетании этих регулятивных методов право в полной мере может выполнить свою регулятивную роль, нормативно гарантировать необходимые условия для эффективного общественного развития, пресечь возможности злоупотребления властью, защитить права и свободы членов общества, легализировать творческое начало жизни.

В целом можно сказать, что вся нормативная шкала мер регуляции, работающих на торможение или ускорение общественного развития, тянется от уравнительного минимума до правового максимума. Отсюда ясно, что полная замена уравнительного типа регуляции правовым является нормативным выражением требований признания и защиты свободы людей.

Вместе с тем ясно, что этот общий смысл правовых запретов и дозволений должен быть конкретизирован в виде четких и определенных правовых норм соответствующих общеобязательных актов. А такая конкретизация - это самостоятельная творческая работа, требующая от законодателя адекватного нормативного выражения взаимосвязи определенных прав и юридических обязанностей, форм и процедур их реализации, способов их защиты и т.д. И каждая точная правовая норма, удачная правовая конструкция, последовательная процедура, надлежащая процессуальная форма, работающая юридическая гарантия и т.д. - это значительная регулятивно-правовая и социальная ценность.