Кое‑что из не высказанного вслух

Марина Ли Джу, официальная жена Басаргина. Город Москва  

 

Папа всегда мне напоминал: «Помни, дочка, у сильного человека в душе – пламень, на лице – лед».

Думаю, я его не подвела.

Когда Иван сообщил мне, что жить теперь будет с этой министерской чиновницей, я лишь улыбнулась в ответ – как скажешь, милый.

А что я могла еще ответить? Он ведь и в самом деле просто сообщил о своем решении. Предоставив мне уже без него принимать свое.

Нет, конечно, можно было разбить что‑нибудь из коллекционного фарфора и сказать: ни за что!

И что дальше?

Иван ведь все равно сделает по‑своему, а я навсегда потеряю возможность его вернуть. Еще хуже было бы давить на логику и папины ресурсы. Результат был бы тот же, что и в первом варианте, только быстрее.

Так что выступила я хоть и незачетно, как говорит нынешняя молодежь, но, пожалуй, единственно верно. Разумеется, это не значит, что я удержу Басаргина, но это значит, что – попытаюсь.

Поплакала я уже дома, оставшись в одиночестве. Никогда так еще не плакала, аж до икоты. Выходила из непотребного состояния, сама себе надавав ладонями по щекам. Было и больно, и – одновременно – успокоительно: безусловные рефлексы всегда сильнее условных.

Придя в себя, почувствовала то, что сопровождает меня теперь постоянно: гнетущее ощущение беды. Нет, не постоянно, конечно. Отвлекаюсь на вкусную еду – опять безусловные рефлексы. На разговоры с умными людьми. На решение каких‑то бытовых проблем. Но стоит остаться без забот – как вот оно. Особенно это неприятно ощущать по утрам. Я и с Иваном привыкла просыпаться в одиночестве – он слишком редко ночевал дома, да и само слово «дом» было для нас понятием условным. Но раньше его утреннее отсутствие означало лишь то, что наша встреча обязательно состоится.

Сейчас такой главной уверенности в моей жизни нет.

Иван, кстати, вовсе не пропал. Наоборот, окружил меня бытовой заботой. Помог с трудоустройством, хоть и с дьявольской подоплекой. Я, конечно, тепло его поблагодарила, ни словом не намекнув на полное понимание ситуации, и покорно пошла по указанному им курсу.

Я пятнадцать лет терпеливо занималась различными видами восточных единоборств – папа всегда находил мне лучших учителей – и точно знаю, как важно уметь подчиниться силе соперника. Чтобы потом ее использовать.

Вторая причина, почему я пошла в эту недоделанную «Птицу счастья», – Владимир Сергеевич Чистов, официальный муж пожилой басаргинской прелестницы. Мне важно было понять расклад сил. И еще – в какой мере этот мужчина, допустивший рокировку женами, может быть мне полезен.

Действительность оказалась гораздо сложнее моих предположений. Подкаблучник и неудачник Чистов и в самом деле был мужчина. В моем полном понимании этого слова. Понаблюдав за ним в разных ситуациях, я пришла к парадоксальному выводу.

Басаргин завоевал меня именно потому, что был русским самураем. Я таких, кроме папы, раньше не встречала – нежный и беспощадный. А встретив, не пожелала пропустить.

Чистов же – антиБасаргин. И при этом – не менее самурай, чем Иван или мой отец. Это было так необычно и неожиданно, что, похоже, он меня заинтересовал не только как союзник, хотя по сравнению с желанием вернуть Ивана все мои прочие желания как‑то меркнут…

Навела детальные справки и о Екатерине Степановне. Наступлю на горло собственной песне и скажу: в ней есть что любить. Но и надежда появилась.

Судя по всему, вдвоем с Басаргиным им будет несладко.

Неправильно сказала.

Вдвоем с Басаргиным никому не будет сладко. Но я, Марина Ли Джу, готова раствориться в этом человеке. Без прогнозов и прикидок, без страха и сожалений. Готова ли на подобное Воскобойникова – большой вопрос.

Второй вопрос – готова ли она навсегда расстаться с бывшим мужем?

Сейчас – наверное, да. Однако когда его действительно не будет с ней рядом – тогда посмотрим.

И все же эта крутая тетка – полнейшая дура. Прожить жизнь с самураем и не заметить этого – надо суметь.

Впрочем, Воскобойникова не сильно глупее меня: связать жизнь с ураганом – тоже не слишком умно…

 

11

 

За эти два месяца много чего произошло в жизни Екатерины Воскобойниковой. И не только в личной.

Она – неожиданно для себя – стала заместителем министра, то есть перешла из страта, в котором решения обдумывали и готовили, в страт, где задачи, собственно, ставились, а затем – после теоретической проработки – велось их реальное исполнение.

А еще – она перешла работать в узкое, донельзя концентрированное пространство, где текли, сливались, расходились и перехлестывались огромные финансовые потоки огромной страны, на которые алчно взирало множество глаз и к которым – с недвусмысленной целью – тянулось множество рук.

Зачем она согласилась – до сих пор не понимает. Хоть вроде бы отвечает в основном за те же вопросы научного обеспечения принимаемых решений, но работа в правительстве – это работа в правительстве.

Возможно, надо было сказать – нет. Однако с детства полученные навыки и душевная закалка не позволили отказаться.

«Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин, помчат машины в яростный поход».

Строчки перепутаны, но смысл не исказился.

На самом деле в советском поэтико‑идеологическом арсенале есть много сходных сентенций, иллюстрирующих данную ситуацию. Самая прямая: «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть». А раз комсомол ответил, то чего теперь жалеть.

Катя и не жалела.

Времени и раньше чудовищно не хватало. Сейчас же она даже спать научилась в машине и в самолете. Раньше не могла писать на компе во время движения – сразу начинало укачивать. Сейчас может.

Хорошо хоть дети выросли. А то б вообще знали маму только по портретам да теленовостям.

Нынешней же семейной жизни такая ее загрузка особо не мешала. Басаргин сам был загружен не меньше, мотаясь по своим многочисленным комбинатам, областным администрациям, правительственным кабинетам.

Они встречались за это время раз шесть, не больше. И еще дважды – не сговариваясь – на приемах: первый раз – в индийском посольстве, второй – на международной конференции по стратегическому инвестменту.

Второй раз уже было смешно.

Оба раза, конечно, переезжали в один номер. Басаргинский. Катя не могла переступить некие, привитые в семье, ценности, и ее номер был недостаточно велик для басаргинского дорожного багажа. Иван же никогда не морочился с такими мелочами, как деньги.

Катя вспоминала, что он и в бедную студенческую жизнь мог просадить полстипендии на букет роскошных роз.

Да уж, Иван, молниеносно перескочивший с десяток этажей социальной лестницы (у многих жизнь уходит, чтоб переползти на следующий, а большинство так и умирают, где родились), вообще игнорировал некоторые непреодолимые для Катерины вещи.

Так, например, у него в системе работал бывший губернатор, которого он за большие деньги отмазал от тюрьмы.

– Зачем он тебе? – удивилась Воскобойникова, когда узнала. – Он же хапуга из хапуг. За всю жизнь ничего стоящего не создал.

– И не надо, – засмеялся Басаргин. – Я ему другие цели определил.

– Какие? – не понимала Катя.

– Он все про всех знает – первое, – начал загибать толстые пальцы Иван. – Он не продаст, потому что его все ненавидят, – второе. Третье – нынешний губер видит, что и для него может быть завтра создан запасной аэродром. И умеряет сегодняшние аппетиты. А вообще – пальцев не хватит, чтоб объяснить, зачем этот хмырь мне нужен.

– Все равно неприятно с ним работать, – брезгливо повела носом Воскобойникова. – Даже если ты прав.

– А я с ним и не работаю, – уже серьезно сказал Басаргин. – Я с ним обеспечиваю возможность работать другим. Гораздо более созидающим личностям.

Несколько раз Иван просил Катю помочь в своих делах. Когда дело касалось только знакомства и представления, Воскобойникова не отказывала. Однако лоббировать невыгодное стране решение – но весьма выгодное для империи Басаргина – отказалась наотрез.

Это, наверное, и была их первая серьезная размолвка.

– Пытаешься быть святее папы? – усмехнулся Иван.

– Нет, – спокойно ответила Катя. – Пытаюсь просто честно выполнять свою работу.

– А про твоего министра хочешь расскажу? – предложил Басаргин. – Минут на сорок хватит. И статей на двадцать. Уголовного кодекса. А уж лет – не сосчитать.

– Не хочу, – отказалась Катя. – Наверное, ты прав. Но то, что я лично для него – и с ним – делаю, стране точно полезно.

– То, что ты делаешь, – не сомневаюсь, – скривил губы Иван. – Но ты вокруг‑то посмотри.

– А зачем? – спросила Воскобойникова. – Зачем мне смотреть вокруг? Чтобы модернизировать свои взгляды? Мне еще отец говорил – у каждого своя совесть.

– Ага. И на воротах Освенцима тоже было написано: «Каждому – свое».

Катя не захотела продолжать этот разговор.

Все она знала.

Все понимала.

Но каждый действительно выбирает для себя. Ей комфортно не воровать и не химичить. И во власти, кстати, отнюдь не одна она такая. Просто власть, утеряв противовес в лице реальной оппозиции, утеряла и единственный реально сдерживающий коррупцию фактор.

Но тут она уж точно ничего поделать не может. На митинги с оппозиционерами не пойдет. И оппозиционеры, имеющиеся на данный момент, ей конкретно не по душе. И сами митинги тоже.

Каждый выбирает сам. Вадька вон выбрал российский флот. Чистов выбрал детей и Катю. Майка – гигантскую интернациональную компанию.

Катя – служение по мере сил и за очень хорошие деньги в администрации страны. А Басаргин – построение страны личной, живущей не только по российским, но и по басаргинским законам.

Что ж, это его право.

А ее право – не делать то, что считает неправильным.

 

Теперь – о семейной жизни.

Ее новая семейная жизнь складывалась не то чтобы непросто, но, скажем так, нестандартно. Про то, что редко виделись, – понятно. Однако Вадька, когда станет командиром океанского корабля, тоже будет по нескольку месяцев не видеть свою Тамару. Правда, у них наверняка общий кошелек. С Иваном так сделать сложно. Он с ней на тему денег вообще ни слова не сказал. Просто его курьер привез конверт, а в нем – платиновая карта известного банка, оформленная на ее имя.

С этим же курьером эта самая карта и уехала назад.

С семейным гнездом пока тоже не сложилось.

Басаргин наотрез отказался переезжать в квартиру чрезвычайного посла. Катя вообще заподозрила, что Иван так и не простил послу недоверия насчет басаргинского будущего. Именно так: не то, что Катю удержали, а то, что величия Ивана не прочувствовали своевременно.

Катя тоже не хотела жить хоть и в роскошном, но гостиничном номере.

Иван обещал подумать насчет дома. Однако дом, даже при наличии больших денег, все равно не быстрая песня. Да и ездить из загорода на работу Катерине не хотелось.

Зато секс у них был. И не просто был, а – безумный. Иван был круче, чем в молодости. Катя и на первого мужа в этом плане никак не могла пожаловаться. Скорее уж она была инициатором отложить и перенести на потом – очень уставала на службе. Но здесь сложилось все вместе. И страсть. И отложенные на двадцать лет желания. И, конечно, завоевательные наклонности Ивана.

Он же все завоевывает вокруг. А где, как не в сексе, это проявляется ярче всего?

Когда они впервые после разлуки встретились – полдня не вылезали из постели. Сейчас чуть успокоились, но все равно, на той же экономической конференции, где, не сговариваясь, оказались оба, он ей устроил бурную ночь.

Уже утром, встав пораньше, чтобы Басаргин не увидел ее со сна – с Чистовым она об этом как‑то не думала, – Катя обнаружила в ванной пустую облатку из‑под виагры.

В следующую встречу проследила уже специально. И ужаснулась:

– Иван, что ж ты делаешь? Ты же сердце сорвешь!

Он, спокойно проглотив последнюю пилюлю, спросил в ответ:

– А ты пошла бы за импотента?

– Не знаю, – честно ответила Катя. – Может, и не пошла бы. Но мертвый муж мне тоже не нужен. Я лучше неделю‑другую потерплю без отношений.

– Я лучше буду мертвым мужем, чем живым импотентом! – заржал Иван и крепко сжал ее в своих объятиях.

Потом она некоторое время реально ни о чем не думала. Но после душа неприятные мысли вернулись. На эти чудесные ночи он берет в долг у собственной жизни. Нет, Катя не против виагры и иных научных достижений. Жизнь не должна кончаться в сорок или пятьдесят лет. Но если ты любишь своего мужа, то ты не готова получать удовольствие любой ценой. По крайней мере, Катя не готова.

Воскобойникова еще дважды попыталась обсудить эту щекотливую тему.

Ведь если они когда‑нибудь съедутся, он убьет себя этими безумными дозами.

Впрочем, жизнь проистекала так, что скорый съезд новоиспеченным супругам пока не грозил. Так что и проблема хоть оставалась острой – Катя в минуты близости теперь думала о его больном сердце, – однако перестала быть чрезвычайной.

Кстати, их отношения пока не были никак оформлены. Катя официально была замужем за Чистовым, благо тот никоим образом не возражал. Басаргин же был женат на Ли Джу, к которой, похоже, стал равнодушен, хотя сам рассказывал, что в свое время влюбился как мальчишка. Но это бывает с завоевателями.

Разводиться с ней, как он сказал, несвоевременно. Так и сказал – «несвоевременно». У него с ее отцом готовится какая‑то крупная сделка, связанная с обменом акций, и Ли Джу‑старший, хотя знал об их фактическом разрыве, соглашался на нее только в том случае, если его единственная дочь будет официальной женой Басаргина. Это сильно уязвляло Катю. Но не будет же она просить Басаргина узаконить с ней отношения. Да еще не факт, что, если даже попросит, он пойдет ей навстречу. Сказал же – несвоевременно…

Еще он сказал, что впишет в завещание Катю и Майку, которую твердо считал своей дочерью. Катя попыталась объяснить ему, что ей, Воскобойниковой, его завещание без надобности, а у Майки оно вряд ли что‑нибудь вызовет, кроме негодования, потому что она искренне считает Басаргина виновником развода родителей, который она переживает почти так же тяжело, как и свой собственный.

А еще Катя скучала по Чистову. Говорят, хорошо с тем прожить жизнь, с кем не скучно. С Чистовым скучно точно не было, но все было – как бы это точнее выразить – предопределено. Чистов был абсолютно предсказуем. Это хорошо, очень хорошо. Однако должна же быть в жизни какая‑то загадка.

Вот с Басаргиным загадок – полные руки.

Начиная с того, что каждый раз неизвестно, когда и где они теперь встретятся. А заканчивая – супернеопределенностью в любой области их совместного будущего.

И тоже совсем не скучно.

 

Но почему‑то она постоянно скучает по Чистову.